***
— Здесь ваш народ будет в безопасности, ваше величество, — полы одежд Кирдана подметали брусчатку, и светлая пыль на темно-синей ткани была похожа на россыпь звезд. Если он и заметил, как Нимлот вздрогнула при упоминании титула, то не подал вида. — В городе хватит места всем. — Благодарю за ваше гостеприимство, — произнесла Нимлот, удивляясь, как легко ей дается эта любезность. — Если мы можем чем-то отплатить вам, лишь скажите. Остановившись, Кирдан осторожно положил руку ей на плечо: — Ваше величество... — Нимлот. Пожалуйста. — Нимлот. Ну что ж, — в уголках его рта мелькнула улыбка. — Вам нет нужды беспокоиться о том, чтобы отплатить мне. Я делаю не больше, чем сделал бы любой, еще сохранивший достоинство. «А в этих землях подобное встречается редко», — подумала Нимлот, но промолчала.***
— Мама? Подняв взгляд, Нимлот без удивления увидела в дверях Эльвинг. — Да? Девочка вошла в комнату, неуверенно ступая босыми ногами по деревянному полу. Она была пугливой, точно неприрученный зверек, и Нимлот понимала ее. Толстые каменные стены Гаваней не могли не угнетать тех, кто был рожден под сенью лесных ветвей. — Сколько мы еще здесь пробудем, мама? — Не знаю, — призналась Нимлот. «Достаточно долго, чтобы ты успела вырасти в мире, если нас не оставит удача». Эльвинг высунулась в окно, оперевшись о подоконник; ее плечи встопорщились, словно у летящей птицы. Она прищурилась, глядя на небо, и Нимлот поняла, как мало небес они здесь видят, окруженные камнем вместо деревьев. — Здесь будет наш дом, — сказала она, но даже ей самой это обещание казалось пустым звуком.***
Спустя несколько лет после того зимнего утра, когда Нимлот въехала в Гавани, Кирдан вновь открыл ворота беженцам, гонимым войной. Эти пришли из Гондолина, и вела их золотоволосая женщина верхом на белом коне. Говорили, что Идриль облачилась в доспехи и сражалась на стенах сокрытого города. Говорили, что когда ее муж пал под мечами прислужников Врага, она сразила множество орков без всякой жалости. (Говорили, что предатель, выдавший Гондолин, упал со стен города; что он молил о пощаде, что последняя из королевского рода столкнула его с обрыва, не колеблясь ни мгновения.) Нимлот изо всех сил старалась избегать собраний совета, где были Кирдан и его двор, но она сделала исключение в то утро, когда узнала, что там будет Идриль. Весь совет она провела, крепко стиснув руки под столом, глядя на блеск пламени в глазах Идриль. Королева Гондолина (не самого города, конечно, а всего лишь народа Гондолина в изгнании, так же, как Нимлот стала королевой изгнанников-дориатрим — но в Идриль было что-то такое, что давало понять: этот титул должен звучать именно так) тем первым утром была немногословна. Она наблюдала за всеми так пристально, что Нимлот удивилась этому. Когда их взгляды встретились, Нимлот едва не отшатнулась.***
Возможно, Идриль и была некогда цветком Гондолина — но теперь Нимлот не видела в ней ни трепетности, ни хрупкости. Принцесса казалась выкованной из стали, ее глаза сверкали, и каждое ее слово щетинилось колючими шипами. Нимлот казалось, что на каждой встрече совета она молчаливо подначивает кого-нибудь выступить против нее, чтобы позволить себе удовольствие расправиться с ними своим острым разумом, который слишком долго не находил себе применения. Немногие отваживались выступать против королевы Гондолина в изгнании. И в этом заключалась разница между ними. Нимлот страшилась роли предводителя — она не касалась венца Диора с тех пор, как пробилась сквозь дым битвы, чтобы поднять его у тела своего погибшего супруга. Она хранила молчание на советах, стискивая руки под столом, потому что была там по одной-единственной причине — чтобы создать видимость того, что народ Дориата имел здесь право голоса. Идриль вела свой народ без страха; узкий обруч венчал ее чело, и Нимлот была уверена — если бы шлем Тургона не сгинул вместе с ним в последней битве, она носила бы и этот знак королевской власти, не обращая внимания на боль памяти. Война закалила Идриль и напугала Нимлот.***
Когда Идриль впервые заговорила с Нимлот, это было неожиданностью для них обеих. Нимлот бродила по верхним этажам дома Кирдана — с тех пор, как она пришла в Гавани, это вошло у нее в привычку. Вести дела в совете она предоставила оставшимся представителям благородных домов Дориата — в основном Галадриэль, перед которой Нимлот всегда робела, — и теперь ей самой оставалось лишь бродить по Гаваням, изучая премудрости жизни на морском берегу. Тем утром Нимлот свернула за угол и врезалась в кого-то высокого с кипой свиткой в руках. Запутавшись в полах одежд и ворохе бумаги, Нимлот только и смогла выдохнуть скомканные извинения, пытаясь освободиться. — О Эру, — услышала она. — Нимлот? «Она знает, как меня зовут», — поняла Нимлот, отпрянув. Ее лицо пылало от смущения. — Прошу прощения, ваше величество. Идриль собрала свои свитки, уголки ее рта опустились: — Почему ты не приходишь на собрания совета? — Я... — Нимлот запнулась посреди извинений, моргнула и наконец пожала плечами. — У тебя нет причин там отсутствовать. «Я никакая не королева. По имени — может быть, но ты — куда лучший правитель, чем я могу хотя бы притворяться». — Идем, — Идриль сунула свитки под мышку и протянула руку Нимлот. Нимлот не могла придумать ни единой причины не принять это приглашение — кроме того, что ей не хотелось несколько часов сидеть и слушать о политических планах без всякой пользы. Но это вряд ли можно было счесть достойной причиной, и к тому же она сомневалась, что Идриль сочтет подобное объяснение достойным внимания. Потому Нимлот последовала за ней по винтовой лестнице, касаясь рукой шершавой каменной стены и не сводя взгляда с летящих юбок Идриль.***
В конце дня она снова встретила Идриль наверху, на стенах; закат над морем заливал небо кроваво-красным цветом. — О чем ты думаешь? — спросила Нимлот, опираясь о парапет рядом с Идриль. Пальцы Идриль впились в щели между плоскими, широкими камнями парапета, сложно пытаясь раздвинуть их. — О том, как широко это море. И как невозможно его пересечь, даже если бы мы не были потеряны, обречены жить в тенях. Если бы мы не были изгнанниками. «Я не изгнанница, — хотела сказать Нимлот, — и эти земли были домом для меня и для моей матери, пока ваш род не принес сюда войну». Но это были недобрые мысли, и хотя здесь не было придворных, она не хотела обидеть принцессу. «Ты и сама — королева», — напомнил тихий внутренний голос. Она отмахнулась от него. Нет, здесь она не была королевой. Может быть, при дворе она могла заплетать волосы в косы и высоко держать голову, но здесь, на пустой стене, рядом с принцессой погибшего города — она была всего лишь Нимлот, девушкой из лесов, которая вышла замуж за короля и оставила себе королевский венец. — Зачем ты хочешь переплыть море? — спросила она вместо этого. «Чтобы найти тех, кого любила?» Слухи рассказывали о том, как возлюбленный Идриль пал, защищая короля; рассказывали, как ужасна была принцесса в ярости боя — гнев горел в ее глазах, и меч прокладывал путь смерти через дымный воздух. Рассказывали о том, как она столкнула предателя, выдавшего Гондолин, в горную пропасть — за то, что он посмел причинить вред тем, кого она любила. (Эти слухи распространяли те, кто слишком боялся Идриль и не смел говорить с ней — стены, которые она возвела вокруг себя, казались несокрушимыми.) — А отчего бы мне не желать покинуть эти земли? — в голосе Идриль послышалось эхо горького разочарования, проблеск гнева, который заставил бы любого другого отступить прочь. Но Нимлот не заботило соблюдение политических приличий, и потому она продолжала настаивать: — Здесь все еще есть надежда. — Если и так, — в голосе Идриль звучало сомнение, — не думаю, что именно мне суждено ее найти. Нимлот завидовала дару Идриль обращаться со словами, легкости, с которой та могла быть поэтичной даже в гневе и отстраненности. Сама Нимлот могла лишь подбирать неуклюжие слова, которые казались бессмысленными и неуместными, едва сорвавшись с языка. Но все же она попыталась: — Ты никогда не видела лес весной? Недоуменно помолчав, Идриль ответила: — У нас в долине росли леса, да, но я редко навещала их. — Нет, здесь не годится «навещать». Нужно… нужно прожить эту весну. Почувствовать, как оттаивает почва, как распускаются листья, услышать песню земли, которая приветствует солнце. — Она прикрыла глаза, вызывая воспоминания, и те предстали перед ее глазами ясно, точно не омраченный дымом солнечный свет. Дориат — такой, каким он был в дни мира. — Когда почва, скованная морозом, становится мягкой и полной жизни, и расцветают цветы... — И ты хочешь сказать, что и эти земли могут возродиться? — резко спросила Идриль, прищурившись. Нимлот почувствовала, как слова умирают на губах. Ну конечно. Ей не стоило даже пытаться. — Я ничего не хотела сказать, — едва слышным шепотом выговорила она. Тяжелое молчание повисло между ними в напоенном солью воздухе. Наконец Нимлот развернулась и ушла, оставив Идриль смотреть на закатный горизонт.***
Прошло около месяца с тех пор, как Нимлот начала ежедневно присутствовать на советах, и Идриль снова отыскала ее. Королева Гондолина так и не извинилась за свои резкие слова — Нимлот не была уверена, что она помнит о них. — Ты правила вместе с Диором в Дориате, ведь так? — спросила она без всяких предисловий. Моргнув, Нимлот покачала головой: — Я... мне не нравилось там при дворе, — как и при любом дворе, хотя этого она не сказала. — Мои родичи... семья моего отца была в родстве с королем. Королем Тинголом, — поспешно добавила она, запоздало вспомнив, что отец Идриль называл себя ни много ни мало Верховным королем. Идриль скривила губы: — Кровное родство не обеспечивает благородства. — Равно как и брак, — ответила Нимлот с легкой улыбкой. — Мы никогда не состояли при дворе. Я никогда... пока не встретила Диора. Но это была всего лишь случайная удача; и злой рок виной тому, что его венец остался мне. Последовало молчание; когда она обернулась, Идриль смотрела на нее со странным выражением в глазах. — Я... сказала что-то не то? Идриль покачала головой: — О нет, Нимлот. Но только — почему, во имя Манвэ, ты считаешь, будто это был злой рок? — Я ничуть не подхожу для того, чтобы быть королевой, — просто ответила она. — И ты прекрасно это знаешь. — Ты — не подходишь? Ты разве не замечала... — Идриль оборвала фразу резким жестом. Прищурилась: — К твоему голосу в совете прислушиваются всё больше с каждым днем, и ты называешь себя несчастной. Не глупо ли это? — Никто не прислушивается ко мне, если только не из жалости к моей неопытности. Ты командуешь всеми Гаванями... — Ты просто не замечаешь, — перебила ее Идриль. — Ты и в самом деле... Я полагала, что ты идеалистка, но не думала, что ты настолько наивна. Ты думала, что я уговорила тебя посещать совет только из уважения к твоему титулу? «Нет, ты ясно дала понять, что титулы для тебя ничего не значат». Возможно, в этом и был секрет того, что Идриль держалась так по-королевски — в том, что она не придавала значения титулам без стоящих за ними действий. — Каковы бы ни были твои причины, — медленно начала Нимлот, — я надеюсь, что не разочаровала тебя. К ее удивлению, Идриль взяла ее за руку — теплые пальцы сомкнулись вокруг ладони Нимлот. — У тебя есть все задатки для того, чтобы стать великолепной королевой. Нимлот почувствовала, как краска заливает ее лицо, и не сразу смогла составить внятный ответ. — Спасибо, — наконец сказала она, сжимая руку Идриль. — Я... я польщена. Твоим вниманием и твоими добрыми словами. Идриль кивнула. Над их головами чайки кружили в вечерних лучах солнца, и огненные блики скользили по их крыльям. Нимлот закрыла глаза, чувствуя вкус соли на губах, и сосредоточилась на ощущении руки Идриль в своей руке.