Ухватить, не отпускать

На улице мела метель, завывал ветер, словно старый искалеченный оборотень, но внутри здания под защитными и согревающими чарами было светло и уютно. Завулон недовольно щурился на зажженные свечи в старинных канделябрах по углам зала, досадовал, что при таком ярком освещении — излишне ярком для темных магов — Инквизиторы еще и свечи подпалили. Но серобалахонщики всегда дотошно следовали традициям, и даже в нынешнем веке, когда давно используется электричество, а не осветительные магические шары, они продолжали жечь свечи, сопровождать каждое свое официальное сборище элементами живого огня. Завулон предпочел бы коротать сегодняшний вечер в другом месте и совсем в другой компании, но на ежегодных ассамблеях главы Дозоров обязаны были присутствовать — хотят того или нет. Гесер в противоположной части зала, так же как и Завулон, откровенно скучал, но делал это по-театральному роскошно, окутавшись слепящей силой и выпуская клубы дыма из трубки Мерлина, заставляя окружающих гадать о последствиях подобного действа. Те, кто хорошо знал, как не любит скучать Гесер, приготовились к худшему. Но Завулон знал его на порядок лучше, потому складка, залегшая у того между бровей, намекнула Завулону, что Гесеру не только скучно, но и лень сегодня что-то предпринимать. Можно было не беспокоиться. Завулон уже успел переговорить с Дункелем, а все вопросы предстоящих совместных рейдов с Ночным Дозором были давно урегулированы, поэтому оставалось только скучать да присматривать смазливых ведьмочек из числа молодняка, инициированного пару лет назад. Но даже это занятие не приносило удовольствия: то ли Завулон устал, то ли так и не смог оправиться после отъезда Городецкого в Прагу. Это был не столько отъезд, сколько паническое бегство Светлого: поспешное, до смешного нелепое, бессмысленное, но остановить Антона не удалось. Как ни пытался Завулон удержать его три года назад, уговорить, привязать к себе — не вышло. Казалось бы, ничего особенного в Городецком не было — ни во внешности, ни в уровне силы, ни в его мелких слабостях, но характерец оказался непростой, притягательный, постоянно ставящий в тупик. Завулон любил загадки, но не выносил проигрывать. С Городецким же каждый день был на грани проигрыша: непредсказуемым, нескучным, порою досадным, потому как выигрыш зачастую оказывался спорным, бередящим что-то внутри, словно пенящееся шампанское. Антон как-то незаметно умудрился приманить к себе, приручить, завязать на потребность контролировать его, обучать, ждать ответной реакции на колкие подначивания. Он был уютным во всех возможных смыслах, удобным в бытовых мелочах, легко вписывающимся в мир и привычки Завулона, и тот привык это ценить, хотя съехались они всего на пару месяцев, нырнув в любовную лихорадку, словно в обжигающий гейзер. А потом Антон сбежал в Прагу, в Инквизиторский спецотдел. Завулон до сих пор не мог прийти в себя, опомниться. Досада жгла изнутри, бередила желанием касаться, иметь поблизости, ловить на себе насмешливый взгляд. Но Городецкий самовольно лишил его этого, сбежал, оставив лишь короткую записку. Наглец. Решил, наверно, что Завулону там до него не добраться. По сути, можно было его оттуда выкурить, вынудить шантажом вернуться, убедить Гесера забрать Городецкого назад в Москву. Но это все равно мало бы что решило, Городецкий был упрям, а когда обижен — так вообще невменяем. Поэтому Завулон просто дал ему время все самостоятельно осознать и одуматься. Время — это то, что Завулон привык использовать как самое ценное оружие. Время играло ему на руку. Время — это все, что теперь ему оставалось. Время он считал своим союзником. Городецкий был забавен в своих заблуждениях, верил, что расстояние излечит его. Завулон же знал, что эта лихорадка длительна и болезненна, она должна или перегореть естественным путем, или ударить по самому больному. У Завулона выбора не было, его больным местом оказалась скука, рассеивающаяся только в компании Городецкого. Поэтому последние несколько лет в его отсутствии Завулон изнывал от однообразия и серости, какого-то странного холода, никак не отпускающего его. В зале тихо наигрывала неспешная мелодия, в стороне увлеченно танцевали. Мягкий баритон напевал: Этот город стал твоей тенью, за которой я иду следом, Спускаясь по течению огней… Медленно схожу С ума… Медленно… схожу с ума… Завулон с досадой подумал, что успел заразиться от Городецкого способностью вычленять смысл песен, которые идеально ложились на каждый момент его жизни. Вот и теперь тут, в зале, неинициированный недочеловечишко пел о том, что болью отдавалось внутри, намекая, будто Завулон тоже сходит с ума, причем медленно и бесповоротно. Дурацкий намек, глупое предсказание. Чушь, в Сумрак его, ко всем сумеречным тварям под хвост, в бездну. Ничто не заставит его спятить. Завулон слегка повел рукой, магически воздействуя, заставляя певца сменить песню, переключиться на что-то более веселое. Танцевал в основном молодняк, завязывающий важные с их точки зрения связи, неустанно намыливающий глаза сильным мира сего, напрашивающийся на внимание со стороны могущественных и древних, продающийся ради силы и парочки редких артефактов. Возле Завулона тоже кружили некоторые шавки, порою весьма смазливые. Умудрились-таки где-то разузнать о его пристрастиях, тщательно скрываемых склонностях. Завулон лениво разглядывал зеленоглазых ведьм и тщедушных вампирчиков, мысленно посмеивался над идиотом из сопровождения псковского главы Дневного Дозора — ведьмак четвертого уровня силы, совсем юнец, нацепил бутафорские перьевые крылья амурчика и дефилировал взад-вперед с луком наперевес. Он якобы на ассамблее исполнял роль разносчика корреспонденции, ведь защитный периметр охранных чар вокруг здания не позволял получать сообщения через Сумрак. Справлялся амур со своими обязанностями из рук вон плохо, зато слишком часто оказывался рядом, путался под ногами, раздражал. Завулон как раз подумывал, как бы проклясть его затейливо, например, шумерским кишкикрутящим пассом, обеспечивающим длительное времяпровождение внутри туалетной кабинки. Но после пары минут раздумий пришел к выводу, что даже такая мелочь ему не в радость, сейчас лень не то что заклинание использовать, даже амулет простенький разрядить. Дожили. Можно подыхать от безысходности. Чертов Городецкий. Пусть ему там икается. Ненавязчивая ритмичная мелодия почему-то вдруг стала приятнее, отвлекла от невеселых дум. По ближайшему периметру потеплело, Завулон удивленно обвел зал внимательным взглядом — чье это присутствие он подсознательно почуял? Инстинкты заставили подобраться, насторожиться, ощутить давно забытое предвкушающее послевкусие импульсов бередящей магической силы. Очень знакомой силы… Завулон посмотрел на двери и вздрогнул. На пороге среди прочих новоприбывших Инквизиторов стоял Городецкий. Легок на помине. Он еще Завулона не видел, шептался с кем-то, склонив голову и чуть улыбаясь, а у Завулона внутри все заныло, заскребло застарелой досадой. Зачем приехал? Почему не предупредил? За несколько лет отсутствия Антон заматерел, накачался силой так, что она била через край, будто светящийся фонтан. И предсказуемо обзавелся особыми инквизиторскими магическими щитами, которые сплетались непробиваемым коконом вокруг контура его сумеречного облика, придавая какой-то зловещий ореол сероватому балахону. Оно и понятно, к прокачанному магией высшего порядка инквизитору не каждый рискнет приблизиться, отвлечь от важных дел. Городецкий стал именно что важным, неприступным, далеким. Каким-то чужим. Зато эфемерные крылья, когда-то бывшие лишь облезлыми заморышами, теперь отросли и сложены накрест за спиной, от них так и тянет силой — опасной, острой, испепеляющей, словно от гигантских заговоренных клинков. Городецкого кто-то окликнул, он обернулся и, заметив Завулона, замер на месте. И все сразу изменилось: словно и не было этих лет, будто еще вчера они вот так же жадно смотрели друг на друга, напрочь позабыв дышать. Антон, как обычно, не выдержал первым: моргнул, отвел взгляд, попытался отвлечься. А Завулон все продолжал поедать его глазами, отмечая малейшие изменения в облике, в одежде, в осанке. Как ни крути, сколько бы ни отрицал Антон, но он принадлежит ему — и точка. Беги — не беги, хоть на другую часть света отправляйся, притяжение не оборвать, не выжечь из сердца. Городецкий тоже почувствовал это, плечами упрямо передернул — не помогло: ничего не прошло, не выветрилось, не забылось. «Все так, Антон, все правильно. И с какой бы незначительной целью ты сюда ни приехал, какая бы инквизиторская необходимость ни привела в Москву, настоящая причина в том, что сам захотел, не выдержал, вернулся. Будет что сегодня отпраздновать. Еще бы сердце так не ныло — и вообще хорошо». Завулон, приобняв попавшуюся по пути симпатичную ведьмочку, медленно стал подбираться к Городецкому. Ведьмочка обрадовано что-то зашептала на ухо, решила, видать, что ей повезло, ведь оказывает знаки внимания сам глава московского Дневного Дозора. Только Завулону было не до того, чтобы следить за ее болтовней: Антон заметил маневр, его глаза недобро сузились, на лбу залегла ревнивая морщинка. Все правильно. Все хорошо. Нужная реакция, острая, почти такая же, как когда-то было давно. Завулон довольно усмехнулся: Антон попался на крючок, выдал себя, его пальцы нервно вцепились в белоснежные манжеты праздничной рубашки. Он всегда так делал, когда потрясение было слишком сильным, когда заинтересованность полностью поглощала его… Что ж, вот теперь Завулон опять ощущал вкус к жизни, начиналась игра — острая, чарующая, и на этот раз он точно будет победителем. Подобраться, ухватить, не отпускать, сколько бы тот не трепыхался… Ва-банк? Оно того стоит… *** — Неужели у пражского спецотдела так плохи дела, что на московскую ассамблею посылают самых бесперспективных? — услышал Антон у самого уха язвительный голос и резко обернулся. Завулон стоял вплотную к нему. И когда только успел неслышно подобраться? Но смотрел сейчас не на него, а на Инквизитора напротив, старого оборотня, в сопровождении которого Антон вошел в зал. — Мы здесь по служебной надобности. Нам не до гулянок, — не слишком приветливо отозвался тот, у них с Завулоном явно были какие-то личные счеты. — А бесперспективность должна беспокоить тебя больше: ни одного нового хранилища артефактов на твоей территории за последнее десятилетие, ничего сверхъестественного. — Так все тут по надобности, все работают, — пропустив мимо ушей последнее замечание, Завулон усмехнулся еще шире и наконец перевел взгляд на Антона — едкий, проникающий до самых печенок, — и сразу сбилось дыхание, между лопаток пробежал озноб, будто Антона не приветствовали, а, напротив, велели выметаться прочь. — Стажер твой вон тоже в Москву вернулся не просто так, вовсе не по служебной надобности. Верно, Городецкий? — Он давно не стажер уже, — возмутился оборотень, но потом досадливо махнул рукой, и, поняв, что внимание ему уже не оказывают, отошел гордо, якобы заметив кого-то в толпе. — Не стажер, — подтвердил его слова Антон, предпринимая попытку ретироваться. Ведьму, спутницу Завулона, разглядывающую его нагло и в упор, Антон старался не замечать. Попытка сбежать не увенчалась успехом: Завулон жестко вцепился в его локоть. Амулет на шее тонко звякнул, сигнализируя, что магические щиты нагло прощупывают, пытаются продавить силой. Знакомая, почти родная, магия осторожно, но настойчиво оплетала, провоцировала. — Все равно ты из числа мальчиков на побегушках, — Завулон бросил пытаться давить силой, сдаваясь, уважительно приподнял брови, демонстрируя, будто впечатлен новыми умениями Антона блокировать чужое воздействие. — Подай то, принеси это, развоплоти старичка ведьмака в глухомани, укради артефакт в песках Бель-Кума… Антон от досады скрипнул зубами: Завулон демонстрировал, что осведомлен о большей части поручений, которые пришлось выполнять Антону последние полгода. Следил, значит, интерес проявлял. Ревновал, что ли? — Что тебе нужно, Завулон? — Антон вырвался из хватки его пальцев. — Не рад встрече? Как ты непоследователен, Городецкий. Разве ты не ради меня прибыл сюда? — Нет, — Антону едва хватило выдержки беззаботно усмехнуться. — Мы действительно здесь всего лишь по служебной надобности. Какие-то проблемы? Если да, то ты всегда можешь послать официальный запрос в местное бюро. Когда они самостоятельно не справятся, то переправят твой запрос к нам, и где-то через полгода он доберется до Праги, а там спустя пару лет, наверно, и дождется очереди на… — К гоблину под хвост эти запросы, — оборвал его Завулон. — Если мне понадобится одолжение от шефа твоего отдела, мне будет достаточно пары минут и одного звонка. Роквиула назначили на это место с моего одобрения. Антон мысленно ругнулся. Вот это новость. Так вот откуда Завулон осведомлен обо всех его передвижениях. — Может, он тебе еще и письменные отчеты шлет о каждом нашем расследовании? — с досадой обронил Антон. Происходящее казалось каким-то странным фарсом. Завулон стоял слишком близко, его глаза блестели каким-то болезненным азартом: изучающие, цепкие, удерживающие все внимание, и вырваться из этого плена не представлялось возможным. Антон приметил усталую бледность на лице Завулона, в ауре — мелкое полыхание синего оттенка у левого плеча, значит, недавно был ранен, еще не восстановилась до конца энергетическая составляющая. Как же Антон соскучился по всему этому: по голосу, по язвительности, по мурашкам от его прикосновений, безумию, которое накрывало в присутствии Завулона. — Письменные отчеты? Можно и так сказать… Знакомься, это… это? — Завулон вопросительно и чуть раздраженно глянул на сопровождающую его ведьмочку. Имя он спросить у нее, видать, не удосужился. — Тамара, — представилась та. — Так вот, Городецкий, это Тамара. Тамара, знакомься, это бывший дозорный третьего уровня силы, оперативник-статист, использовавшийся светочами только в самых безнадежных ситуациях, когда хуже сделать уже было невозможно. Но Городецкий каждый раз умудрялся все усугубить и в итоге, как видишь, сбежал от своего же шефа, спрятался в Праге, где также особо не преуспел… — Хватит, — раздраженно перебил его Антон, — про мои похождения разве что ленивый не знает. Ты еще обвини меня в провале своего подразделения при попытке поймать очередное Зеркало. — Разумеется, твоя вина в этом есть. Кто отклонил запрос на вызов в Москву? — Я теперь в Инквизиции и не собираюсь вмешиваться в мелкие расследования местного масштаба из-за твоей прихоти. — Запрос направил Гесер. Ты на печать хоть смотрел? На подпись? — В запросе значилось, что он встречный и опережающий, потому как запрос Дневного Дозора застрял на досмотре на предмет запрещенных воздействий, завязанных на бумажный бланк. — Так в итоге никаких запрещенных действий не зафиксировано. Не пойман — не вор. — Зачем все это? — устало спросил Антон, порываясь уйти. Ведьмочка натужно улыбалась, осознавая, видимо, что про нее напрочь забыли. — Ты ко мне приехал. Ко мне. Признай это. — Вот еще. Тебе и без меня весело живется, — Антон демонстративно глянул на ведьму. Та, почуяв неладное, напряглась. — Свободна, — не оборачиваясь, бросил ей Завулон. — Ну же! — добавил он раздраженно, потому как ведьма соображала медленно и отойти подальше сразу не додумалась. — Брысь, говорю. — Та возмущенно фыркнула и, стуча каблучками, все-таки удалилась. — Отравит, — задумчиво предостерег Антон. — Зелье какое-нибудь… — Не успеет, — тоже просматривая вероятности, авторитетно пообещал Завулон. — Какой ты был сволочью, такой и остался. — Тебе же нравилось? Антон возмущенно подавился на полуслове, так и не высказав, кем еще считает бывшего любовника. — В прошлом. Все — в прошлом. А теперь извини, мне работать надо… Но Завулон уже вцепился в плечо, потащил к выходу. — Я завтра улетаю, — сказал Антон. — Неважно. — Завтра, с утра. Ведь будет только хуже. Завулон подтолкнул его за дверь, вышел следом и запечатал дверь запирающим заклинанием. В коридоре не было ни души. Сразу смолкли почти все звуки: наверно, еще и противоподслушивающее поставил. Силен. Так быстро перекрыл инквизиторские чары. Он притиснул Антона к стене, прильнул, вцепившись в бедра, не давая пошевелиться. — Это ничего не изменит. Мне завтра отчет в Праге сдавать. И… — Говорю же, неважно. К черту все, забудь. Завулон уже вел своими пальцами по груди Антона, успев расстегнуть его рубашку, перехватил ими шею, прижался, прикусил кожу под ухом, лизнул. Антон приглушенно застонал, подаваясь навстречу. Как же было хорошо… Дорогие шмотки Завулона плохо поддавались под нетерпеливыми движениями рук Антона, мешали добраться до голой кожи… но все-таки удалось добиться нескольких одобрительных, поторапливающих хмыканий. — Не здесь же… Завулон заторможено среагировал на тихую просьбу, хотя и недовольно рыкнул, схватив за запястье, потащил за собой дальше по коридору, ногой проверяя, заперты ли попадающиеся по пути двери. В торце, как ни странно, обнаружилась небольшая кладовая, куда Антона и впихнули, не особо церемонясь с его мнением и желанием там оказаться. Было тесно. И темно. А еще пахло пылью. — Звукоизолирующее поставь, — сказал Антон, оказавшись прижатым к небольшому столику, в поясницу ему упирался край столешницы. — Задействуй один из своих амулетов, кто тебе не дает? — огрызнулся Завулон, ненадолго застывая без движения. Он не колдовал, просто стоял и смотрел на Антона. Пришлось тому последовать совету и активировать запирающие и противоподслушивающие чары, раздавив в пальцах один из резных амулетов. — На что ты там смотришь? Завулон довольно усмехался, его глаза горели азартом. Он резко развернул Антона спиной к себе, провел пальцами вдоль позвоночника, в Сумраке касаясь основания крыльев, растопыренной пятерней ероша мелкие перья. Антон сдавленно выдохнул: Завулон знал, как доставить удовольствие, каждое его касание дарило острое, будоражащее ощущение, разливающееся предательским жаром по телу. — Светятся, — тихо сообщил Завулон, будто Антон и сам не знал, когда и от чего его крылья начинают светиться. Сейчас вот они должны были переливаться разноцветными бликами из-за душащих Антона противоречивых чувств: хотелось забыть про все и просто довериться, и в то же время было важно не сдаваться до последнего, ведь Завулон всегда чрезмерно наглел, если его не останавливать. — Они у тебя двуцветные. Серый, черный. Не выгорели еще, что ли? — Черные у боевых же, — сказал Антон, притихнув под медленными поглаживаниями. — Я последнее время все больше с бумажками да ревизиями вожусь, с отчетами, проверками… — Говорю же, не ценят тебя в Праге, возвращайся… — Нет. — Нет? — проворковал провоцирующе Завулон, пройдясь пальцами по горлу, по груди, царапая ногтем сосок, заставляя охнуть и сильнее прижаться к нему. — Нет?.. — Ты болтать будешь или?.. — Антон помог справиться с пряжками ремня — сначала своей, затем с завулоновой. Завулон тем временем вернулся к крыльям, с большим удовольствием ероша перья, зарываясь в них пальцами. — Ну хватит, — попросил Антон. Это было приятно, но как-то слишком странно, никто так не дергал за маховые перья — возбуждающе и одновременно будто ставя эксперимент. — Прояви их, надоело в Сумрак нырять. Антон нехотя послушался. В тесной коморке развернуть крылья, да еще с Завулоном за спиной, оказалось не так уж и просто. Завулон издал какой-то неразборчивый звук, но явно был очень доволен. Антон тихо улыбнулся в темноту. Восторженная реакция начинала возбуждать не меньше рук Завулона на спине. Когда же тот провел языком над лопатками, Антон не скрываясь застонал — там была очень чувствительная кожа. В задницу ему уже упирался вставший член Завулона, хотелось большего, и побыстрее. — Ну же, — поторопил Антон, потеревшись ягодицами; он уже мало что соображал, жар затопил все, острое возбуждение накатывало волнами с каждым поглаживанием, укусом в шею, в ритм сбившегося шумного дыхания Завулона. Завулон вдруг приобнял его сзади, заставляя наклониться и опереться на стол, затем поднырнул руками под крылья, перехватывая их у основания, от внешней стороны к тыльной. И сжал ловко, крепко фиксируя. Антон инстинктивно дернулся. — Ты что делаешь? Сдурел? Но Завулон не выпускал, прильнув вплотную, не давая пошевелиться. Антон попытался вырваться из захвата, хлопнуть крыльями, с трудом удерживаясь от более резкого движения из опасения покалечить Завулону руки. Все внутри вопило о том, что такая блокировка крыльев недопустима, опасна, нужно защищаться, бить на поражение. Антон еле справился с непривычной для него паникой. То ли Завулон не понимал, какие защитные инстинкты взбудоражил, то ли, напротив, отлично знал, какая последует реакция, и был удивительно сосредоточен. Антон дернулся еще раз, осторожно, но настойчиво. Бесполезно: его не отпускали, стиснув почти до боли, чуть ли не выворачивая левое крыло. — Что поймал, то и мое, — выдохнул Завулон ему на ухо. — Тихо, не трепыхайся. — Звучит по-ритуальному, — немного совладав с собой, сказал Антон, пытаясь привыкнуть к новому ощущению. Странно, Завулон в этот раз совсем не торопился, будто смаковал каждую мелочь. Если так дальше пойдет, Антона надолго не хватит, кончит первым. — Что, уже кого-то так ловил? — Так ловили. Когда-то давно. — Ты тоже? — не отставал Антон, опять начиная тереться спиной и бедром; стоял он сейчас боком, боялся, что при более резком движении Завулон может повредить основание крыла. Но тот явно уже не первый раз имел дело с подобным и был очень аккуратен. Это обнадеживало. — Когда-то… — Тянет же тебя на все пернатое, — пошутил невесело Антон. — Ты хоть соображаешь, что делаешь? Это же у меня инстинктивное. Чуть резче дернул бы за крыло — и тебе мало не показалось. — Антон осторожно продемонстрировал то, что пытался все это время сдержать: верхние маховые и растущие по торцу крыльев перья резко заострились, приобрели жестокость, превратившись в смертельное оружие, раня кожу на ладонях и пальцах Завулона. И хотя Антон быстро вернул перьям обычную мягкость и шелковистость, Завулон все-таки досадливо ругнулся, пачкая светлые крылья в своей крови. — Какой ершистый, — возмутился он, но хватку, несколько ослабевшую, снова усилил, зарываясь носом в волосы Антона на макушке. — Мне нравится. — Совсем сдурел… Отпусти. Я себя чувствую… — Пойманным? — Идиотом. И почему я тебе все позволяю? Другой на твоем месте давно бы с перерезанным горлом лежал. Надо было тебе что-нибудь откромсать, чтобы впредь думал, куда лапы тянешь. — Так пойманным? — Завулон был излишне серьезен, когда задавал вопрос. — Пойманным, пойманным, — снисходительно согласился Антон; эта игра начинала утомлять, мышцы на крыльях затекли, а от разгоряченного тела Завулона исходил слишком сильный жар и невольно передавался ему, напряженный член требовал разрядки. — Ты сам это признал, запомни, — сказал Завулон, наконец разжимая хватку, но так и не отодвигаясь. Теперь он словно вспомнил, что пора бы заняться чем поприятнее. Он опять заставил Антона упереться в стол, сильнее нагнуться, игриво прикусил кожу на спине там, где начиналась граница оперения, напоминая, что и у него имеются острые, как бритва, зубы и чтобы Антон не расслаблялся раньше времени. Но тот лишь доверчиво прогнулся, застонал довольно, потом еще громче, когда язык прошелся чуть ниже, вдоль позвонков. — Тебя это вставляет, да? — охнул Антон, когда Завулон обхватил пальцами его член, стал жестко и сразу резко надрачивать — помнил все-таки, как Антон любит. — Крылья? Да… — Просто моей задницы, значит, теперь тебе уже недостаточно? Ох… — Будешь так дергаться… я… тебе продемонстрирую, как сильно я соскучился, даже не стану… пытаться сдерживаться… — его пальцы, уже в смазке, полученной с помощью еле слышного заклинания, скользнули внутрь, нетерпеливо растягивая. — Болтай… меньше… Завулон толкнулся членом, привычно и жестко ухватив за бедра, не давая отстраниться. Он был резок, нетерпелив, жаден. Антон не менее жадно подавался навстречу, пытаясь не застонать в голос от удовольствия. Он решил помочь себе рукой, обхватив член, подозревая, что Завулон долго не продержится. Но его пальцы были перехвачены поверху, и уже Завулон направлял и задавал ритм. Было хорошо. Было просто крышесносно… На пике наслаждения Антон застонал, не в силах сдержать дрожь в крыльях, когда язык Завулона опять прошелся у основания одного из них, теперь на тот же манер, как когда-то, беря в рот, лизал перевитые вены, дразнил головку… Антон вспомнил и от этого застонал громче, выплескиваясь в ладонь, ловя спиной дрожь самого Завулона, сжимаясь вокруг его члена, заставляя кончить, задохнуться от наслаждения… *** — Я улетаю утром, — сказал Антон, прижимаясь к теплому боку Завулона на небольшой кушетке, в которую они магией превратили стол. Лежать было все так же тесно, крылья спрятать в Сумрак Завулон не позволил, продолжая перебирать перья пальцами. — Не улетай. — Я должен. У меня там работа. — Работа может быть и здесь. — Перебирайся за мной в Прагу. — Нет. Антон досадливо поморщился. Он так и знал, что этим все закончится. Настанет утро, они трезво взглянут на вещи, осознают реальность и неудобство происходящего. Все. Точка. Завулона не переубедить. — Я могу прилетать пару раз в месяц, — попытался снова Антон. Пока еще казалось, что решение можно найти. — Я тебя поймал. Ты должен остаться. — Это не смешно. — Ты же сам признал, что я тебя поймал. Ты вслух это произнес, Городецкий. Теперь ты — моя жертва. — Что? — Антон от возмущения даже приподнялся на локте и заглянул ему в глаза. — Ты бредишь? Получил крылом по башке и теперь туго соображаешь? — В Инквизиции где-то в архивах должен быть старый свиток со списком дозволений. Я подам запрос, найдут. За мной все еще числится право на один отлов и использование в своих целях. Могу сделать со своей жертвой все, что захочу: убить, отдать ведьмам на зелья по частям или посадить на цепь и развлекаться. — Ты шутишь? — Антон разозлился по-настоящему. — Что за бред? С каких пор у тебя разрешение на отлов? И на отлов кого? — На отлов крылатого. Они вымерли. Почти все. Ты — крылатый. Будешь спорить? Антон громко выругался. — Я тебя поймал. Теперь ты обязан мне подчиняться. Инквизиторы подтвердят мое право. — Так, значит? Тогда тебе придется меня поймать еще раз, — зло процедил Антон, подскочив, наседая сверху и придавливая крыльями, прижимая заострившиеся перья к горлу Завулона. Тот чуть дернулся, но вовремя понял, что лучше не шевелиться, из мелкого пореза засочилась кровь. — Признай все шуткой, ну же! Произнеси вслух! Завулон упорно молчал, лишь победоносно ухмылялся. — Ну? — Антон пока еще осторожно, но уже сильнее прижал лезвия к горлу, демонстрируя, что не шутит. — Те крылатые, небось, перьев-лезвий не имели? — Не было надобности. Я ж не пытал, не мучил. — А что ты делал? Сам же сейчас сказал: на зелья по частям. Сволочь. — Приручал, — Завулон продолжал довольно ухмыляться. — Будешь паинькой, может, когда-нибудь продемонстрирую как. — Забери свои слова назад! — Ну чего ты так занервничал? — Мне утром в Прагу надо. Это важно. — Ой ли? В любом случае до утра еще далеко. А что у нас тут? — он повел бедрами, касаясь возбужденного члена Антона. — Пока можно продолжить заниматься приятным. Ты ведь не против? — Нет… — Тогда горло мое оставь в покое. И убери эти свои… лезвия. — Еще раз так… пошутишь, и я за себя не отвечаю. Но Антон все-таки крылья отвел назад. Потом и вовсе спрятал в Сумрак, подальше от соблазна покалечить. — Кто сказал, что я шутил? — Завулон извлек из сумеречного тайника магическим пассом какую-то мелкую светящуюся штуковину и продемонстрировал на ладони. — Что это? — Забавная и очень полезная вещица. Отдашь своему нынешнему шефу. Скажешь, что от меня. — И? — Запросишь в ответ каждодневный портал до моей квартиры. — Ты в своем уме? На такую затрату энергии Инквизиторы никогда не пойдут. Они раз в месяц-то не позволят портал использовать. Ты хочешь энергетически их истощить? — За это они пойдут на все что угодно. Будешь ночевать у меня. И никаких возражений. А то точно потребую через трибунал, чтобы тебя официально признали мною пойманным. Все необходимые документы отыщутся, не сомневайся. Антон неверяще подкидывал на ладони светящийся многогранник. Завулон с несвойственной ему нежностью провел указательным пальцем по залегшей морщинке у Антона на переносице, погладил, успокаивая, заставляя расслабиться и смириться. Антон давно уже привык больше доверять его прикосновениям, чем словам. Вот и теперь среагировал на пальцы лучше, чем на тихий шепот у уха. — Ну не злись. Иди сюда, — потребовал Завулон, притягивая Антона к себе. — И крылья раскрывай. Только без этих своих… клинков, мне они не по душе. До рассвета еще далеко…