***
(Полгода спустя).
— Йа! Ну хоть улыбнись для приличия. Я же старался! — Бекхён наконец-то понимает, что на него совсем не обращают внимания, и недовольно поджимает губы. Сокрушенно опускается на пол, скрещивая ноги как заправский йог. В этот момент он очень похож на надоедливого щенка, который носится вокруг хозяина с мячиком в зубах, чтобы с ним наконец-то поиграли, отчего губы невольно разъезжаются в подобие улыбки. Волосы во время концерта смешно разметались в разные стороны, а подводка кое-где потекла, но он всё ещё остаётся красивым. Всё это даже добавляет ему некого шарма. Се глотает улыбку и устало прикрывает глаза ладонью, с силой потирая их пальцами. У него цветные линзы, от которых сухость и дискомфорт, а третий месяц промоушена и продвижения нового альбома дают о себе знать — он чувствует себя не просто вымотанным: выжатым как долбаный лимон. Как физически, так и морально. Мысли не покидают измученную голову, разрывая на части ежедневной мигренью. С ухода Тао из группы прошло уже полгода. Шесть месяцев. Конечно официально ещё ничего не подтверждено, и тут по большей части зависит всё от компании, но все понимают, что это только дело времени. Он не вернётся. Сехун это знает. Ребята пытаются поддержать: все знают, насколько они были близки, и какие отношения их связывали — чуть больше чем броманс, чуть меньше чем полноценные отношения. Но попытки тщетны. Се бросили дважды. Постыдный факт его никчёмной жизни. И если в случае с Лу это было из разряда: "чувааак" и "брооо", то с Тао — рубец во всю грудь, с незаживающей, кровоточащей раной. Двухсторонняя выбоина — тоннель сквозь лёгкие. Так, что с другой стороны видно пейзаж в утренней дымке, такой же одинокий как и сам Сехун. — Сехунни, — Бек обеспокоенно приподнимается на локте, уже находясь в полулежащем положении, — А может, ну нахер всё? Завалимся в какое-нибудь караоке, напьёмся, песни поорём, поплачем в конце концов? А? — парень оживлённо таращит глазами, с надеждой и предвкушением приподнимая уголки губ. — Только вдвоём. Если хочешь. — учтиво подчёркивает, надеясь, что хотя бы так уломает друга, который в последнее время больше похож на сомнамбулу, чем на айдола. — Йа! Куда это вы собрались без нас?! — в гримёрку вваливаются взмыленные Чанель и Чонин, до этого что-то оживленно обсуждая. Улыбка как всегда красуется на лице длинного, немного нескладного, но до безумия обаятельного парня, со смешно оттопыренными ушами. Сехун сквозь пальцы медленно ведёт взглядом за Чонином, который идет следом за Паком и слушает очередной его безумный рассказ с кривой снисходительной полуулыбкой. Чёрт знает, что там такого интересного повествовал рассказчик, но, судя по Киму, сама история может и была так себе, но вот повествование от Чанёля поражало красками и всевозможными эпитетами (зачастую ругательного характера), от которых просто невозможно было не смеяться. Но настроение Се не поднимает даже это, поэтому он лишь устало отрывает руку от лица и кидает хмурый взгляд на Бека, будто именно он виноват в приходе парней. Поднимаясь на ноги и полностью игнорируя вошедших, он тенью скользит в проём двери, оставляя после себя напряжённую тишину. — Опять? — вздыхает Чан, провожая парня тяжелым взглядом. Бек хмурится, пожимая плечами. — И что на этот раз? — устало закатывает глаза длинный, нервно ероша недавно выбеленные волосы. — Вот. Думаю, всё из-за этого. — Бек протягивает телефон, на экране которого пестрит новостная страница одного из китайских поисковиков: «Хуан Цзытао записывает сольный альбом в Америке». Плюс ко всему, море новых фотографий с широкой детской улыбкой. — Ащщ! Посмотрите на него! — осуждающе хмурится Пак, — Он видимо действительно теперь счастлив. — неодобрительно фыркает он, возвращая телефон владельцу. — Не могу больше его таким видеть. Кай, сделай что-нибудь, вы же знакомы с детства. — Да если бы я знал что... — Чонин кидает тяжелый взгляд на дверь, за которой пару минут назад скрылся друг. — Боюсь, тут поможет только время.***
«Ты уехал. И я остался один на один со своей болью, До которой тебе нет никакого дела. Это страшно... Я никогда не предполагал, что самым большим страхом, Станет страх — потерять тебя. Но это случилось в тот самый момент, Когда ты стал частью моей души. Ты увёз её с собой, вырывая из груди, Нагло и эгоистично забирая себе, оставляя меня бездушной куклой. Ненавижу тебя. Жестокий.»
— Сехун? — парень вздрагивает от неожиданности, резко вскидывая голову. Телефон, в котором он так старательно печатал, пытаясь на экран выплеснуть свои эмоции: всю накопившуюся боль и обиду, с глухим стуком встречается с полом, чудом не разбиваясь о валявшийся рядом чехол от гитары. — Стучаться не учили? — фыркает нервно, но тут же виновато поджимает губы и, хмурясь, поднимает телефон. Сообщение не сохраняется, и Се рассеяно думает, что наверно и к лучшему. — Ты в порядке? — Исин удивлённо поднимает брови, теряясь от такой грубости. Его сонное лицо настолько растерянное и глупое в этот момент, что Сехун не может сдержать теплой улыбки. Да и не виноват китаец в его плохом настроении. Срывать на нём злость, это всё равно что ребёнка обидеть: как минимум — неправильно. — Прости, Исин. — он вновь переводит взгляд на телефон, решая, стоит ли напечатать вновь те слова, что постоянно крутятся в голове. Психолог по умному утверждает, что это должно помочь справится со своими эмоциями. Вот только Сехун знает, что нихрена это не помогает. Порой кажется, что те чувства, что не прописаны и не произнесены вслух, могут стереться из памяти вместе с чужой улыбкой, выжженой с обратной стороны век. Но он не противится указаниям доктора. Пишет часто и искренне, с маниакальной надеждой в будущем, наложить какую-нибудь музыку и исполнить в одной из транс на "ви-лайф", чтобы один проклятый китаец услышал то, что он, ни за что бы в жизни, не произнес глядя в глаза. — Хун... — Лэй смотрит пристально, словно в самую душу зрит, и спустя минуту, задумчиво кивает своим мыслям, и садится напротив. — Я поговорить хотел. Се красноречиво закатывает глаза, уже догадываясь, что за этой фразой последует. Одно и тоже. Снова. — Боже, серьёзно? Син-син, и ты туда же? — он встает, хлопая друга по плечу. — Всё нормально. Я в порядке. Поэтому прекратите это. ВСЁ это. — он на секунду замирает, видя что его слова не возымели должного эффекта, и китаец по-прежнему смотрит на него как на суицидника. — Пожалуйста, — тянет устало, тяжело выдыхая, — Рано или поздно, это пройдет. Просто дайте мне время.***
Выйдя на балкон, еле отвязавшись от парней, которые вдруг решают посмотреть фильм на ночь глядя в общем зале с пивом и курицей он с опаской оборачивается на дверь, страшась, что за ним опять кто-то тащится. Надоело видеть в каждом взгляде унизительную жалость. Он и так знает, что выглядит жалко, зачем напоминать об этом так часто. Зажигалка на секунду освещает лицо огнём, поглотив кончик сигареты. Сев на парапет, Сехун с грустью думает, что привычка курить становится зависимостью. Тао не любит табачный дым. Тао всегда ворчал, когда Се приходил с улицы, пряча ледяные руки под его толстовку с просьбой погреть. Тао не выносил, когда от его кофты вновь пахло ментоловыми сигаретами, потому что Се так нравилось носить его вещи. Они пахли по-особому, пахли им. Терпкий, но сладкий аромат парфюма до сих пор будто витал в воздухе, оставаясь на кончике языка от влажного поцелуя в шею, чуть засасывая кожу, якобы в шутку. Но правда в том, что это никогда не было шуткой. Оба это понимали, но признавать, а уж тем более принимать этот факт, было нельзя. Контракт, мемберы, друзья, семья, фанаты. Слишком много всего, чтобы закрыть на это глаза. Слишком много всего, чтобы сожалеть об этом. Шикнув, Сехун дергает рукой от боли, роняя окурок и запоздало понимая, что чёртова сигарета уже догорела, а он, будучи в мыслях, не сделал и пары затяжек. Воспоминания. Это всё, что у него осталось. Они как яд гадюки — уничтожают медленно, проникая с каждой секундой всё глубже во внутренности, опустошая и убивая. Медленно, но верно. Не давая и шанса на избавление. Поёжившись от холода, он глубоко вдыхает морозный воздух, глядя на засыпающий Сеул. Выудив из кармана телефон, он открывает страницу в закладках, глядя на совсем недавно обновленное на вейбо фото китайца, широко улыбающегося с экрана. — Весело тебе, мудак? — бубнит он себе под нос, тут же горько усмехаясь своей глупости. Ветер резко срывает с головы капюшон, ероша всё ещё влажные, недавно вымытые волосы, забираясь ледяными язычками под одежду. Холод становится лучшим обезболивающим, балкон — любимым местом. Только здесь он может почувствовать умиротворение. Высота кружит голову, а ветер, что хлещет по щекам, отрезвляет. Свесив ноги вниз, можно долго смотреть на крохотные машины, скользящие по множествам ярких дорожных полос, которые образовывают единое монохромное переплетение. Именно здесь всё чаще приходит шальная мысль: набрать удалённый из мобильного, но высеченный в памяти, до боли знакомый китайский номер. Не поменял ли он его? Сехун свой не поменял. Специально. Боясь, что однажды Тао всё же захочет позвонить. Хотя умом он конечно понимал, что нет. Не захочет. Се перекидывает одну ногу через балконный парапет, меняя положение на более удобное, и снова сверлит напряженным взглядом темный экран телефона. А может ну её, гордость? Одно слово, всего один звук его голоса. Может тогда отпустит? Может станет легче? Так и не выиграв эту внутреннюю борьбу «за» и «против», он трусливо прячет телефон обратно в карман толстовки, качая головой от собственной беспомощности. Кто же ты был для меня? Кем был я для тебя, раз ты так легко меня вычеркнул из своей жизни? Испуганно вздрогнув от неожиданной мелодии, разорвавшей тишину, он суетливо достает только что убранный телефон и с сомнением смотрит на незнакомый номер, высветившийся на экране. Судя по первым цифрам — Китай. От шока Сехун даже замирает на секунду. Своим глазам не верит, но всё же медленно проводит по экрану закоченевшим пальцем, принимая звонок и осторожно прижимая телефон к уху. Сердце бьется раненой птицей, оставляя фантомные трещины в груди. Надежда сквозит в ожидании, комом подкатывая к горлу, почти перекрывая кислород. Тишина в трубке оглушает, но сквозь толщу чувств и эмоций он всё же различает едва уловимый звук чужого дыхания. Это ОН. Нет сомнений, Се чувствует это. Током по венам, липким холодным потом, скользящим меж лопаток. Слишком по-детски — звонить и молчать в трубку, но так в стиле Тао. Храбрый и сильный на экране, и маленький трусливый щеночек в жизни. Ранимый, и до смешного наивный. — Ничего не скажешь? — не своим голосом хрипло шепчет Се, пытаясь справиться со жжением в груди. – Не молчи... – сломлено, умоляюще. Задушенный всхлип в ответ сковывает внутренности. Экран вспыхивает в темноте яркой заставкой, на секунду ослепляя. Отключился. Трус. Дрожащей рукой, с абсолютно негнущимися пальцами, Сехун почти сразу набирает номер, но тот уже не доступен. «Зачем звонил, если струсил сказать даже ёбаный привет?!» — пролетает в голове, но трепет в груди не унимается. Как бы не хотелось ненавидеть, этот звонок даёт крохотную надежду вымученному сердцу. Неужели скучает? Сехун растерянно моргает, впиваясь короткими ногтями в плечо. Полгода показательного «ничего», и вдруг — неожиданный звонок. Что он значит? Хочется вложить в него больше смысла, чем возможно есть на самом деле. Трепет не унять. Се вдруг думается, что у него садистские наклонности, ведь даже этой вспышки боли он рад. Хочется верить, что Тао думает о нём. И не важно, даже если это в конечном счёте самообман.***
— Что делаешь? — голос матери за спиной застаёт врасплох, от чего телефон выпадает из руки на колени, тут же вновь судорожно подхватываемый. — Ничего. Просто задумался. — взгляд бегает по комнате, выдавая с головой нервозность. — Волнуешься? — женщина успокаивающе хлопает по плечам и тепло приобнимает, оставляя на макушке легкий поцелуй. — Не переживай, всё хорошо будет. Ты им понравишься. — Ну ма-а-а, я же не маленький, чего ты? — с улыбкой шепчет Тао, но, вразрез словам, доверительно жмется щекой к руке женщины. — В последнее время ты сам на себя не похож, я волнуюсь. — отодвинувшись и присев на корточки рядом с его креслом, она обеспокоенно всматривается в лицо сына. — Всё нормально. Правда. — он натянуто улыбается, сам понимая, насколько это сейчас выглядит фальшиво. — Кого ты пытаешься обмануть? — мама скептически закатывает глаза, цокая. — Не хочешь говорить — не надо. Но знай, мы на твоей стороне. Хорошо? — женщина ласково треплет по щеке и выходит из комнаты, оставляя после себя едва уловимый шлейф сладкого парфюма. Тао грустно провожает её спину взглядом, расстраиваясь ещё больше. Родителей не хватало втягивать в свои проблемы. Он ведь старается как лучше, верно? Он делает это всё ради себя, так почему его гложет отчаянное чувство вины? Когда мечта так близко, почему он готов, трусливо поджав хвост, кинуться обратно? Всё дело в нём? Прошлое тянет назад. Тао знал, что так будет. Знал, что Се возненавидит его, как и остальные мемберы. Но почему тогда это так разрушает его день ото дня? Как найти в себе силы, чтобы нести ответственность за свои поступки? Он с сожалением осознает, что вовсе не настолько сильный, каким считал себя.***
Тао ломается. Ломается спустя несколько дней из-за трусливого ночного звонка под виски. Середина дня, съемки рекламы лимитированной коллекции дорогих швейцарских часов. Вокруг снуют туда-сюда стафф, визажисты и операторы. Шум, смех и веселые разговоры не утихают уже пару часов. Обстановка не располагает от слова "совсем", но китаец ничего с собой не может поделать. Весь обеденный перерыв он сверлит телефон задумчивым взглядом, нервно покачивая ногой в такт музыке из колонок. Кусок в горло не лезет уже второй день, и сегодня его уже начинает пошатывать. Он переводит взгляд на своего менеджера, о чем-то весело беседующего с режиссером, и резко поднимается на ноги, бросив помощнику что-то о туалете. В гримерке никого, но он на всякий случай проверяет каждый угол и поворачивает щеколду на ручке двери: свидетели ему уж точно не нужны. Руки трясутся, когда он привычным движением поджигает сигарету, глубоко затягиваясь. Раньше он не курил, и даже запах дыма вызывал в нем отвращение. Но это любимые сигареты Сехуна, и с каждой затяжкой он чувствует его незримое присутствие. Тао не любит сигаретный запах дыма, но он любил, как им пахло от Се. Пальцы шарят в кармане джинс, выуживая телефон. Номер в исходящих уже пару дней мозолит глаза, напоминая о своём позорном акте капитуляции и жалости к самому себе. Он не должен был этого делать. Он и сейчас не должен. Просто права не имеет на это, но... Несколько долгих гудков разбавляют тяжёлое дыхание. Сердце судорожно бьется где-то в глотке. На секунду мелькает мысль, что гудки так и повиснут в воздухе без ответа. — Алло? — запыханный, словно от бега, но уверенный голос заставляет вздрогнуть. На фоне — шум и знакомый смех в сумбурном переплетении звуков. — Не вешай трубку! — приказывает Сехун как раз в тот момент, когда Тао уже готов отключиться. — Простите, я ненадолго. — голос Хуна звучит приглушённо, очевидно он занят. «Не стоило звонить» — испуганно думает китаец, тут же понимая, что сейчас нужно что-то сказать. Извиниться, возможно даже умолять о прощении... Он должен сказать ему, как сильно скучает, как нуждается в его голосе каждый день, но слова застряли в пересохшем горле, вырываясь хриплым, судорожным дыханием вперемешку с дымом ментоловых сигарет. Тем временем Сехун почти вылетает на лестничный пролет запасного выхода. Опасливо оглядывается вокруг, убеждаясь что вокруг никого. Телефон всё ещё у уха, и он ловит каждый звук. Нужно начать разговор, чтобы молчание не было таким неловким, но что? Что говорят в подобных ситуациях? Я скучал? Я прощаю тебя? Не бросай меня? Не вычёркивай из своей жизни? Тишина с обоих сторон наполнена чувствами настолько, что больно физически. Слова не так легко подобрать как казалось. Сехун крепко жмурится и садится прямо на лестницу, поджимая колени к груди. — Я скучаю. — шепот Тао звучит на грани слышимости. Слёзы позорно скользят по щекам, от чего он недовольно хмурится, злясь на себя за слабость. Се жмурится ещё сильнее, тут же широко распахивая глаза. Услышанное кажется сном, и он даже больно щипает себя за руку на всякий случай. Ком в глотке царапает изнутри, впиваясь шипами. Он приоткрывает рот в попытке ответить, но сразу закрывает, едва сдерживая громкий всхлип. — И я скучаю. Ты даже не представляешь себе на... — обрывается он на полуслове, упираясь лбом в колени. Дверь позади со скрипом приоткрывается, пуская по полу широкую полоску света. На лестничный пролёт выглядывает один из менеджеров, недовольно глядя в спину парню. — Сехун? Все ждут только тебя! — требовательно, осуждающе. Будто тот знает, с кем он говорит. Хун вздрагивает, рывком поднимая голову. — Я сейчас приду. — голос хриплый от переизбытка чувств, и это так не вовремя, если честно. — Съёмки уже начались. — прожигая взглядом затылок, делает ещё одну попытку мужчина. — Дайте мне минуту! Одну чёртову минуту! — кричит Се, не в силах сдержать гнев. Какого чёрта именно сейчас?! Менеджер недовольно цокает, но спорить не решается, зная, какими капризными бывают звёзды. Дверь послушно прикрывается, погружая Сехуна в желанную тишину. Прикрыв глаза, он нервно выдыхает ртом, пытаясь успокоить загнанное сердце. — Тебе ведь нельзя со мной говорить, да? Они запретили, верно? — горько усмехается Тао, громко шмыгая носом: плачет. — Да. — Се поджимает губы, не зная стоит ли дополнить, но удерживать в себе мысли ставится невыносимо. — Но это не важно, слышишь? Не важно, что они говорят. — совсем тихо, пытаясь вложить в эту фразу все свои чувства. — Можно... — китаец запинается на полуслове, сомневаясь, но не в состоянии себя больше сдерживать, не сейчас, — Можно, я позвоню тебе ещё раз? — Обещай! — хрипит Хун по ту сторону провода, некрасиво морщась от слёз, — Обещай, что позвонишь! Я буду ждать, слышишь? Только попробуй снова не сдержать обещание! — всхлип-таки срывается, как и сам Се. Вновь морщится, но теперь от чувства собственной никчемности. Он жалкий, но если это значит быть хоть как-то связанным с Тао, то он не против. — Я обещаю. — клятвенно произносит Тао, тут же отключаясь, побоявшись собственных чувств, плескающихся в голосе. Сердце бьется как ненормальное. Адреналин от разговора с Сехуном оглушает, похлеще прыжка с парашютом. Внутри разливается чувство, будто несёшься по трассе со скоростью 200 км/ч, и к чёрту здравый смысл. Происходящее кажется нереальным. Он и не думал, что всё окажется настолько сложно и так легко одновременно. Улыбка расплывается на губах, наполняя счастьем каждую клеточку тела. Он не возненавидел его! Он скучает! Он по-прежнему ЕГО Сехун.***
Гром оваций заполнил всё пространство вокруг. Визжащие толпы фанаток, лица которых и разобрать невозможно с такого расстояния, слились в одно сплошное месиво, искрящееся серебром лайтстиков. Свет прожекторов и вспышки фотокамер слепят, но это настолько до трепета приятно, что кажется за спиной выросли огромные крылья. И теперь не взлететь — просто преступление. Каждый, кто стоит на сцене, по-своему окрылён. Последний концерт группы в Китае окончен уже как пол часа, но по венам всё ещё искрят разряды тока, разгоняют кровь. Нет ничего прекрасней ощущения важности, значимости. Ребята вваливаются в гримёрку, бурно обсуждая выступление. Все изрядно вымотаные, мокрые от пота, с потёкшим гримом и болью в мышцах от безудержных танцев, но всё это лишь малая капля дегтя, совсем незаметная в ярких бликах счастья, игриво мерцавшего в глазах каждого мембера. Группа для Се — словно дом. Друзья, что окружают, стали семьёй. А фанаты — воздухом. Но сегодня даже всё это меркнет в ожидании. Руки от волнения предательски потеют, но сдержать улыбку ещё тяжелее. Сехун упирается руками в призеркальный столик, пристально глядя в отражение своих глаз. В голове всё ещё крутится последний разговор с Тао — он хочет встретиться. Сегодня они должны увидеться. Прошло столько времени с их последней встречи, что даже немного (хотя кого он обманывает, МНОГО) страшно. Потому что для этого ему нужно улизнуть от друзей, от прицелов фотокамер, от менеджеров и случайных прохожих. Он должен раствориться, чтобы вновь увидеть того, кто носит его сердце в качестве серёжки. Смешно и грустно одновременно. Но чёрт, было бы ложью, скажи, что это не делает Се счастливым. — Эй? Всё в порядке? Ты такой чудной сегодня. — с улыбкой произносит Чен, выглядывая из-за спины. — Похож на маньяка. И улыбка у тебя жуткая. — парень хихикает весело, задорно подмигивая отражению, но в глазах застывает напряжение. — Лучше и быть не может. — умиротворённо улыбается Се, разворачиваясь и облокачиваясь на тот самый столик, прикрывая глаза. Ребята напряженно переглядываются, ведя немой диалог взглядами, но никто не понимает, в чём дело. Макнэ выглядит счастливым уже около недели, и это не то что не радует, скорее пугает. После затяжной депрессии с ухода Тао, это — слишком подозрительная смена настроения. Всех интересует этот вопрос, но Сехун понимает, что должен молчать. Вовсе не потому, что не доверяет ребятам, нет. Боится, что менеджеры запретят ему любые контакты с Тао. Слишком хорошо он знает, на что способно их агентство, чтобы сохранить имидж и избежать скандальных слухов. Это не будет простым устным запретом, что есть сейчас. Это станет слежкой и постоянным надзором 24 часа в сутки и 7 дней в неделю. Вплоть до изъятия телефона и фильтрации социальных сетей. Он не должен этого допустить. Поэтому молчать — лучшее решение. Ссылаясь на плохое самочувствие, он один возвращается в отель, мысленно извиняясь перед ребятами за отказ от празднования окончания тура с семьёй Лэя. Но он не сожалеет. Сквозь тонированное стекло, сидя на заднем сидении, Се отрешенно ловит взглядом яркие вывески китайских ресторанчиков и прочей атрибутики, глупо улыбаясь. Осталось чуть меньше двух часов, минуты которых кажутся месяцами. Телефон призывно пиликает, оповещая о новом сообщении. Всего несколько слов: адрес, название отеля, цифра номера и код от двери. Улыбка становится шире. Он уже ждёт его.***
Нервно покусывая нижнюю губу, Тао вновь подходит к окну, приоткрывая тяжелый занавес, и вглядывается в темноту улицы. Сехун должен был приехать ещё пятнадцать минут назад, но его до сих пор нет. Сердце болезненно сжимается в страхе. Парень обеими руками судорожно потирает лицо, тут же зарываясь пальцами в отросшие волосы, сжимая их на затылке. Нервы на пределе. Неужели не придет? В этот момент, как по заказу, в оглушающей тишине коридора раздаются едва различимые шаги, приглушённые ковровым покрытием, и Тао резко вздергивает голову, прожигая входную дверь взглядом. Дверь призывно пиликает, впуская в сумрак номера ярко-желтую полоску света и тут же заменивший её знакомый силуэт. Закрыв дверь, Сехун медленно проходит вглубь номера, останавливаясь прямо посередине. Стянув капюшон и отбросив кепку в стоящее рядом кресло, он обводит медленным взглядом помещение, нарочно не глядя на парня. Освещение приглушенное, на всю комнатушку (3 на 4 метра) лишь одна фарфоровая лампа, стоящая на прикроватном столике. Да и та настолько старая, что кое-где потрескалась от времени. Мотель, в котором они встретились, явно предназначен для коротких свиданий с таким же коротким перепихом, нежели для встречи близких друзей, что само по себе наводит на шальные мысли. Обстановка так себе. Чего только стоит большая кровать с балдахином в пошло-розовых пайетках, видавших виды. На прикроватной тумбе небрежно кинуты несколько презервативов, пачка влажных салфеток и флакончик смазки, при виде которых Сехун тяжело сглатывает. Плотные шторы на окне совсем не пропускают ночные огни с улицы, что радует несказанно. По крайней мере чисто, и на том спасибо. Се криво усмехается, наконец переводя взгляд на китайца, замершего у окна. — Ты пришёл. — на выдохе произносит Тао, чуть поджимая губы. К глазам подступают предательские слёзы, которые он с усилием пытается сдержать. Между ними всего пара метров, от осознания чего становится тяжело дышать. — Не надо было? — вопросительно приподнимает бровь Се, пытаясь показать из себя обиженного, но на деле это жалкая попытка задеть за живое. Тао резко срывается с места, перепрыгивая валяющийся под ногами хлам, почти врезаясь в Сехуна, сжимая в объятиях, отчаянно цепляясь пальцами за толстовку на спине, от которой всё ещё веет уличным холодом. Уткнувшись носом в шею, китаец жадно вдыхает воздух ноздрями вместе с запахом духов парня. Грудную клетку разрывает от эмоций, слёзы душат, счастье гонит по венам кровь, от чего щёки пылают будто в огне. Сехун на мгновение теряется от шока, но тут же отвечает на объятия, так же крепко сжимая в своих, так же жадно вдыхая запах, что снился ему каждую ночь. Только сейчас он понимает, насколько скучал, насколько любит. Страшно осознавать, что дружба переросла в чёртову страсть и желание. Но ещё больше жутко от понимания, что так было всегда и лишь скрывалось под красивым словом «дружба». Оторвав голову от плеча Се, Тао ловит его тяжёлый взгляд, от которого перехватывает дыхание. Сехун же, не прерывая зрительный контакт, осторожно приближается, сокращая расстояние до миллиметров. Прикрыв глаза, касается его губ впервые. Поцелуй получается неумелый, будто в жизни никогда не целовались, что смущает до красных щёк. Приоткрыв глаза, Тао скользит по влажным губам языком, тяжело сглатывая. Взгляд сквозь ресницы трепетный, провоцирующий. Хун снова вглядывается в него пристально с минуту. После чего зарывается пальцами в волосы на затылке китайца, целуя глубоко и грубо. Страсть бурлит в венах, возбуждение сводит с ума. Языки сплетаются, зубы периодически сталкиваются ударяясь друг о друга, но это не важно. Закусывая и оттягивая нижнюю губу Се, Тао ведёт языком по ней, будто играючи засасывая вновь. Настолько развратно, что крышу рвёт напрочь. Хун нетерпеливо подхватывает его под задницу, двигаясь вместе с ним к кровати. Матрас жалобно скрипит под весом их тел. Сехун рывком стягивает с него кофту, сам запутываясь в своей. Тао нервно хихикает, тут же помогая ему избавиться от футболки, и с замиранием смотрит на полуголого парня снизу вверх. Се нависает сверху, нежно касаясь тыльной стороной руки, щеки китайца. — Я люблю тебя. — хрипит он болезненно, от чего это звучит как извинение, будто — «прости что люблю», как раскаяние. Тао громко сглатывает, растерянный его признанием. Боится, что в словах Се сквозит сожаление. — Ты же знаешь, что это взаимно. — он прерывисто вдыхает воздух, напряжённо сводя брови вместе. — Знаешь же. Я никогда не бросал тебя, я всего лишь покинул группу. Это не изменит мои чувства. И даже за тысячи километров моё сердце всегда будет принадлежать тебе. — надрывно шепчет Тао, цепляясь дрожащей рукой за его шею. Сехун вдруг улыбается неожиданно широко и счастливо, вновь склоняясь к губам. Спускается влажными поцелуями от губ к уху, делает дорожку из них же вниз, к груди, засасывает кожу на шее, оставляя яркие засосы. Пусть знают! Пусть все знают, что он его! К чёрту здравый смысл! Стон срывается с губ китайца, тут же заглушенный новым поцелуем. Остатки одежды летят на пол под громкие шлепки влажных от пота тел. Се хочет сделать всё как можно нежнее, но как это возможно, когда Тао так пошло извивается под ним?! Выстанывая из груди хриплые стоны, а из под ног — землю. Весь мир к чертям! Весь мир к его ногам, как и Хун, давно уже лежащий там же. — Быстрее! — хрипит в поцелуй Тао, тут же обвивая ногами парня, цепляясь короткими ногтями за плечи, оставляя на них кровавые полосы. Сехун увеличивает темп, грубо оттягивая его за волосы, открывая шею и кусая беззащитные ключицы, так призывно выпирающие из под загорелой кожи. Рука скользит между животами, обхватывая чужой пульсирующий член. Тао уже на грани. Пары рывков рукой хватает для того, чтобы он с глухим рыком кончил, пачкая их животы в сперме. Сехун ловит ноздрями горячий воздух, жмурясь от приятной боли, чувствуя, как мышцы живота сводит судорогой, разливая блаженство. Тао сжимает его внутри себя, вырывая хриплый стон. И вот уже сам Хун кончает глубоко внутри него, в последний раз делая несколько размашистых толчков. Целуя китайца во влажный висок и утыкаясь носом в шею, он отстранено думает, что презервативами они так и не воспользовались, что в целом «ай-яй-яй такими быть», но сейчас так похуй. От Тао по-прежнему пахнет его излюбленным парфюмом, который кружит голову. Он по-прежнему принадлежит только ему. Теперь уже во всех смыслах. — Я тебя никому не отдам. — шепчет на ухо Хун, так и не выходя из него, желая срастись сейчас с ним. — Обещай! — вымученно от усталости, но счастливо, улыбается тот, поворачивая голову так, чтобы видеть его лицо. Сехун сталкивается с ним взглядом и улыбается, проводя кончиком носа по щеке парня, тут же целуя в губы. — Клянусь.***
Аэропорт Инчхона встречает ярким, по-весеннему тёплым солнцем и множеством людей, пришедших посмотреть на них. Вспышки объективов то и дело слепят, крики и восторженные визги оглушают, на что все мемберы довольно машут фанатам, будто говоря «Мы вас любим! Мы знаем, что вы поддерживаете нас! Спасибо вам за вашу поддержку!». Счастливые улыбки просто необходимы. И не важно что перелёт был ужасно тяжёлым, что на сон ушло пара часов, что после тура они выжаты и измотаны. Всё это становится неважным, когда они видят всех этих людей, что боготворят их. Проходя через толпу людей, попутно перехватывая письма или подарки, фотографируясь или перекидываясь парой слов с совершенно незнакомыми, но такими близкими людьми, Сехун чувствует, как в кармане звучит вибрация и мелодия телефона, которую в этой суматохе и не разобрать. Первым выбираясь из толпы, он торопливо надевает наушники, отвечая на звонок и стремительно двигаясь к их микроавтобусу, который окружен охраной. — Как долетел? — весёлый голос раздаётся в трубке, тут же прерываемый характерным хлюпаньем, как если бы он пил горячий чай, что в итоге так и было. — Не передать всех благ комфортабельного первого класса. — улыбается Се, садясь в авто. — Всё так плохо? — хихикает тот, тут же прикрывая рот и осторожно оглядываясь. — Я на съёмках. Тут так скучно! — добавляет полушепотом. — Я слышу твой голос, значит уже всё хорошо. — улыбается Хун, прикрывая глаза. — Уже скучаю. — И я. Так сильно! — счастливый и по-детски восторженный голос подкупает. Се счастлив слышать улыбку в его словах. Разговоры ни о чём и обо всём, становятся жизненно необходимыми. Сехун вообще счастлив. Просто потому что может слышать его голос. Просто потому что знает, что сквозь города и километры есть Тао, который любит. Которого любит. И пусть сейчас это всего лишь по ту сторону провода. Рано или поздно они всё равно будут вместе. Нужно лишь немного подождать, но он ведь терпеливый, не так ли?