Интересное предложение

Татьяна в последний раз проводит расческой по волосам и откладывает ее. Не так уж много времени нужно, чтобы привести в порядок ее волосы. Вот только сколько времени потребуется, чтобы привести в порядок мысли? Легкомысленный длинный голубой пеньюар поверх такой же легкой ночной рубашки непривычен. Но Татьяна упорно надевает его дома каждое утро. И так уже упорно садится на пуф возле небольшого зеркала. И шнурует корсеты длинных платьев, касающихся пола... Платьев, которые она не надевала с того самого момента, когда прошла экзамен в Академию. И платья не дают Татьяне дышать, мешают ходить, норовят сползти. Точно так же неуютно она чувствует себя в новом мире, так же она примеряет к себе другое небо. Выросшие под другими звездами, привыкшие к другому ветру, все они вернулись на Землю. Не одной Татьяне тяжело перекраивать всю жизнь одним махом, но она не знает, что теперь делать. Она не может летать: ни на «Сильване», ни на ваншипе. И не летать тоже не может. И даже Алис не может помочь, только глядит сочувственно. Татьяна встает с пуфа и выходит в коридор. Этот дом ничем не напоминает оставленный ею на Престеле. Другая планировка, другие портьеры, по-другому скрипят под ногами полы. По-другому распахиваются окна в гостиной, и даже кусты за окном совершенно другие. Единственное напоминание о прошлой жизни — большой белый рояль. Татьяна не играла столько же, сколько не носила платьев. Но когда-то училась — дочь аристократа, пусть и обедневшего, она получила соответствующее воспитание. Отец любил, когда она играла. И Татьяна старалась играть так же, как делала всё — лучше всех. А потом, на «Сильване», было не до игры. И не до музыки. Во всяком случае, так казалось самой Татьяне. Но сейчас «Сильвана» стоит в доках. И нет Грандстрима и Гильдии. И… Татьяна откидывает крышку и нажимает на клавишу. Рояль отзывается глуховатым звуком. Надо же, даже не расстроился. Родители следили за ним. Значит, надеялись… Значит… Татьяна опускается на стул и выверенным до автоматизма движением ставит пальцы на клавиши. Так же, как клала руку на штурвал ваншипа. Первый звук похож на первый поворот ключа, на первый вздох мотора. За ним следует второй, третий. Сначала пальцы не слушаются, и Татьяна слышит то здесь, то там неровный звук. Так мог бы «кашлять» мотор. Но постепенно мелодия выравнивается. И Татьяне кажется, что перед ней снова распахивается бескрайнее небо. Она не плакала ни когда они покидали Престел, ни когда считали потери. А потом поздно было плакать. И сейчас под ее пальцами плачет и кричит рояль, прощаясь с небом, в котором парили птицы дождя, приносящие в Анатоль радость и надежду, с пустынями Анатоля и Дизита — песчаной и снежной, которые однажды станут полями... С человеком, который так долго был для нее примером и идеалом. А потом ноты падают одиноко и звонко, словно капли дождя. И дождь падает в ручей, а тот бежит в реку, которая в свою очередь впадает в Великое Озеро. В котором отражается Небо. Последний звук замирает в тишине. Такой тишине, которая бывает только когда приземляешься и еще не понимаешь, что ты вернулся. И еще не бегут техники, не щелкают ремни, отпуская тебя. Когда небо уже не держит тебя в руках, а земля еще не заявила на тебя свои права. Татьяна кладет руку на клавиши и чувствует непривычную легкость и пустоту. Она еще не знает, что ждет ее в будущем. Но прошлое уже не властно над ней. Татьяна поднимает глаза и видит в дверях Алисию. И та улыбается. — Давно не слышала, как ты играешь, — произносит Алисия, входя. — Решила не мешать. Татьяна ищет в себе смущение и недовольство, но вместо этого внутри разливается радость от похвалы. — Ты ведь не просто так пришла? — спрашивает она. Алисия кивает. — У Софии есть для тебя интересное предложение, — отвечает она Татьяне. — И оно называется «Сильвиус».