Печать на сердце твоём

Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее — стрелы огненные; она пламень весьма сильный. Книга Песни Песней Соломона 8:6

Залы Каттегата были теплы и позолочены светом огня, хотя снег за стенами падал холодными крупными хлопьями. Детский смех, обрывки разговоров и историй о триумфе и славе — все эти звуки окутывали Ательстана, как тёплый мех. Эти люди были словно бальзам для его израненной души. Однажды он мог бы осмелиться назвать их своими людьми. Порой Ательстан просыпался посреди ночи, гадая, какой бог позволил ему оказаться распятым, а какой — послал короля, чтобы прекратить распятие. Но Ательстан знал: оба помогли понять, что дом его — Каттегат, а не храм, что он оставил в Англии. Ладонь Ательстана помнила прикосновение Рагнара. Рваный шрам в ее центре покалывало. Рагнар всё ещё шёл рядом, так близко, что чувствовалось тепло его тела. Когда Ательстан снова сел, Рагнар закинул руку на его плечи, касаясь широкой мозолистой ладонью горла. — Ты не ответил на мой вопрос, — он шепнул Ательстану на ухо, и тот даже не попытался скрыть, как участилось дыхание. Он не задумывался, как однажды мог бы, о верности Рагнара жене. Законы были для него неписаны, и он делал всё, что хотел, вне зависимости от чужого мнения. — Вы с Лагертой больше не делите постель, — сказал Ательстан, дразняще улыбаясь. — И что? — спросил Рагнар. — А ты разделишь со мной моё ложе? Ательстан едва помнил те времена, когда боялся этого человека с ярко-голубыми, как зимнее небо, глазами и хитрым изгибом губ, человека, что испытывал его веру и преданность. Рагнар освободил его, научил драться, доверил заботу о детях, отпустил в Англию, хотя сам откровенно не желал этого. А после — принял обратно с улыбкой и объятием, будто Ательстан никогда не покидал Каттегата. Рагнар теперь был его королём, и хотя Ательстан в последнее время служил другому правителю, в голодном взгляде Рагнара не было того злорадства, с которым смотрел на него Эгберт, будто Ательстан был его трофеем. Рагнар уже давно так на него не смотрел. И хотя они ни разу не спали вместе, Ательстан бы не смог солгать и притвориться, что никогда не думал о прикосновениях обнажённой кожи Рагнара, об удовольствии, что они могли испытать вместе. Ательстан искал в себе чувство вины — и не находил. Рагнар притягивал его к себе, как магнит, и желание отдаться ему, своему королю, горело в животе Ательстана огнём. — Да, я разделю его с тобой, — ответил он и ухмыльнулся, увидев удивление в глазах Рагнара и радостную улыбку на его губах. — То есть, ты больше не хранишь клятвы своему богу? — спросил он, ведя Ательстана между скамей. Он вёл его не к брачному ложу, а к постели, где спал, когда ночью Аслауг убаюкивала Ивара. — Я не нарушал их с Уппсалы, — сказал Ательстан. — Разве король Эгберт не желал тебя? — Рагнар скользнул быстром взглядом по его лицу и груди, и румянец окрасил шею и щёки Ательстана. — Даже если так, он этого не показывал. — Значит, твоего внимания никто не привлёк? — спросил Рагнар и закрыл дверь за ними. Ательстан старался не думать о том дне, когда он лежал на своём скромном настиле по другую сторону тонкой занавеси и слушал, как Лагерта с Рагнаром занимались любовью. В ответ на вопрос Ательстан пожал плечами, вдруг чётко осознав, что они остались наедине. — Я не испытывал такое желание часто. Рагнар отстранился, склонил голову, глядя на него одним глазом, словно ворон. — Разве ты не желаешь меня сейчас? От этих слов Ательстан покраснел сильнее, однако не отвернулся в смущении. — Желаю. Я хочу тебя, потому что это ты. Рагнар нежно, как тогда, в холле, обхватил ладонями его лицо, касаясь щеки пальцем. Он потянул Ательстана за собой, и тот последовал, будто Рагнар вёл его на поводке. Он был так близко, что их губы почти соприкоснулись, когда прозвучал вопрос: — Ты скучал по мне, когда был в Англии, Ательстан? Ты думал обо мне? — Да, — выдохнул тот, и Рагнар поцеловал его. Губы были мягкими и настойчивыми, а когда он отстранился, Ательстан потянулся за ним. Рагнар однажды сказал, что Ательстан его Иоганн Креститель, но Ательстан чувствовал, что он сам следовал за Рагнаром. — Ложись, — сказал Рагнар, улыбаясь, и Ательстан подчинился без пререканий. Кровать была мягкой, на соломенном настиле лежал мех, но Ательстана грело тепло тела Рагнара над ним. Думая о том, как всё это произойдёт, Ательстан никогда не представлял, что Рагнар, раздевая его, будет так нежен. Он расстегнул ремень Ательстана, не отрываясь от его губ, и на вкус этот поцелуй был как дым и мёд. Казалось, смущению не было места в постели Рагнара, потому что Ательстан вдруг осознал, что тянется к завязкам на кожаной тунике чтобы раздеть его. Он не помнил, чтобы когда-либо хотел чего-то подобного; даже в Уппсале голова была затуманена медовухой и чем-то ещё, что дал ему Флоки, и Ательстан скорее плыл по течению, чем принимал решения самостоятельно. Улыбка почти не сходила с губ Рагнара, но Ательстан и не ждал другого. Рагнар снял с него меховую тунику и отбросил в сторону, а затем стянул льняную рубаху, улыбаясь так, будто наслаждался открывающимся видом. Ательстан с мольбой потянул рубашку Рагнара, и тот покорно отстранился, чтобы раздеться до пояса, прежде чем лечь сверху. Прикосновение кожи к коже напомнило Ательстану его первый глоток медовухи: горячий и обжигающий, прокатывающийся вниз, от горла до поясницы. Пальцы Рагнара запутались в его волосах, касаясь кожи головы, и Ательстан удивлённо обнял его. Ладонями он чувствовал каждый шрам, каждый напряжённый мускул. Рагнар отстранился, смахивая волосы с его лба, а после наклонился и прижался губами к мелким, почти незаметным шрамам на брови Ательстана. — Мне не понять твоих христиан, — сказал Рагнар, опуская руки к его ладоням и поднося каждую к губам, нежно, будто в извинении, касаясь ими шрамов. — Если они хотели убить тебя за то, что ты стал язычником, почему они распяли тебя, как вашего Христа? Разве это не стало бы высшей честью? — Отступники — самые отвратительные из грешников, — ответил Ательстан. — Клянусь, не знаю, почему они выбрали для меня такое наказание. За всю свою жизнь я ни разу не слышал, чтобы христиане распяли человека за какой-либо грех. Возможно, они хотели, чтобы на кресте я обрёл прощение. Рагнар поцеловал обе его ладони. — Или, возможно, они хотели принести тебя в жертву твоему богу. Что означает, что ты уже дважды избежал жертвоприношения. Мудрый человек понял бы, что это значит: у богов на него планы. — Полагаю, я был бы счастлив, если бы это было не так, — ответил Ательстан. Рагнар над ним был так красив, и гораздо больше Ательстану хотелось думать об этом, чем о боли прошлого. — Позже мы ещё поговорим об этом, — сказал Рагнар. — Я хотел тебя слишком долго, чтобы пускать богов в нашу постель. Ательстан был благодарен ему за это, но гораздо более благодарен он был за новый поцелуй. Каждое движение их губ распаляло его сильнее. Ладони Рагнара не прекращали двигаться, будто он хотел коснуться каждого сантиметра кожи Ательстана. Тот держался за плечи Рагнара и, позволив страсти овладеть собой, приподнял бёдра, чтобы почувствовать прикосновение его возбуждения. — Ах, Ательстан, — Рагнар провёл губами по его щеке и прижался ртом к мягкой коже за ухом. Вздрогнув, Ательстан откинул голову, поощряя его на дальнейшие действия. — Я всё ещё помню маленького испуганного монаха, которого украл у Англии. А теперь — посмотри на себя. — Он опустился ниже, опёрся на локти и провёл языком по коже — там, где только что касался пальцами. — Ты сделал меня таким, — отозвался Ательстан. Его дыхание участилось, он выгнулся навстречу прикосновениям и открыл глаза, скользя пальцами по голове Рагнара, прослеживая татуировки. — Ты привёл меня в свой дом и подарил мне семью. Научил меня жить. Ты освободил меня. Рагнар посмотрел на него; холодная голубизна глаз была едва видна за широкими зрачками. — Ты говоришь опасные вещи, — ответил он и прижал ладонь к паху Ательстана через ткань штанов. Рагнар распустил завязки и, не давая ему отдышаться, сжал его твёрдый член в ладони. Ательстан вновь зажмурился и застонал, толкаясь в его кулак. Рагнар развёл его ноги, не прекращая медленно двигать рукой. — Рагнар, — позвал Ательстан и осёкся, покраснев. Он знал, какие подобрать слова — воины не держали языков за зубами, и Ательстан слышал много похабной болтовни о том, как Рагнар смотрел на него и что хотел бы с ним сделать, — но не мог их озвучить. — Я хочу взять тебя, — сказал Рагнар. — Хочу, чтобы ты снова сказал это. Хочу это запомнить. Фраза прозвучала так знакомо, что успокоила его. Ательстан взял его лицо в ладони, повторяя действия Рагнара перед тем поцелуем, и ответил: — Я и так принадлежу тебе. Я хочу этого... хочу всего тебя. Рагнар зарычал и убрал руку. Ательстан не стал напрягаться, чтобы наблюдать за ним; он откинулся на меховые шкуры и просто позволил Рагнару делать всё, что заблагорассудится. Ательстан слышал шуршание одежды, щелчок пряжки, а потом вновь почувствовал прикосновение губ и влажного, настойчивого языка, подхватив его ногу под коленом. Рагнар коснулся его яичек влажной ладонью, и Ательстан всхлипнул. Не отдавая себе отчёта в том, что делает, он приподнял бёдра навстречу прикосновению, когда пальцы Рагнара скользнули ниже. Ательстан цеплялся за него, крепко прижимал ладони к коже; лишь Рагнар удерживал его от погружения в мягкость шерстяных шкур. Горячая волна удовольствия грозила затопить его. Рагнар надавил пальцами, и Ательстану пришлось разорвать поцелуй, чтобы вздохнуть. Рагнар прижимал его, распростёртого, к постели и настойчиво проталкивал внутрь один палец. Больше всего Ательстан желал именно этого. — Рагнар, — лихорадочно застонал он. Тот коснулся языком пульсирующей вены на его шее, и Ательстан издал очередной стон, подумав о том, что его жизнь бьётся под зубами Рагнара. Тот вошёл уже двумя пальцами, и Ательстан вскрикнул; пальцы двинулись, и он почувствовал, как расслабляется. — Я ждал этого так долго, Ательстан, — прошептал Рагнар. — я наблюдал за тобой и хотел тебя, и я знал, что с тобой происходило то же самое. И ждал, когда ты придёшь ко мне. Ты должен был позволить мне убить тех, кто причинил тебе боль. Если бы ты был мёртв, когда я вернулся в Англию, я бы убил их всех, — прорычал он на ухо Ательстану и нежно поцеловал. Тот не мог понять, о ком говорил Рагнар: о людях Уэссекса или о местных, жителях Каттегата. Однако Ательстан знал, что мысль о том, как Рагнар рассекает черепа людей, распявших его на кресте, не должна наполнять его трепетом, как перед битвой. Но ничто это не смущало его так, как страсть, что овладела им. — Я здесь с тобой, — сказал Ательстан в его губы. — Возьми меня. Рагнар вновь зарычал, прикусил его нижнюю губу и вытащил пальцы. Он поднял ногу Ательстана выше и выпрямился. Ошеломлённый, чувствующий, как от поцелуя покалывает губы, Ательстан открыл глаза и увидел взгляд Рагнара — такой, каким тот обычно смотрел на море: будто не смог бы жить без него. А потом он вошёл в Ательстана так медленно, что тот почувствовал, будто разрывается надвое. — Ты прекрасен, — сказал Рагнар, и хрипотца в его голосе заставила Ательстана вздрогнуть. Тот видел, как напрягались мышцы на его животе, когда Рагнар медленно продвигался вперёд до тех пор, пока не вошёл до конца. Это чувство было похоже на боль в неразвитой мышце; Ательстан вскоре привык к нему и обнаружил, что двигаться навстречу совсем не сложно. — Рагнар, пожалуйста, — выдохнул он, едва понимая, чего просит: он уже был заполнен до конца и всё же хотел большего. И Рагнар дал ему это: положив ладонь на его грудь, толкнулся вперёд. Это движение напомнило Ательстану покачивание корабля на волнах, и хотя Рагнар до сих пор был с ним нежен, казалось, он вот-вот потеряет контроль. Ательстан не мог отвести от него глаз, очарованный тем, как мышцы напрягались и перекатывались под его кожей, как его челюсть дрожала, когда он медленно отстранялся и снова толкался внутрь; как его затуманенный взгляд скользил по телу Ательстана. — Скажи, что хочешь большего, — прорычал Рагнар, впиваясь пальцами в его бедро — от этого наверняка останутся синяки, и Ательстану это нравилось так же, как нравилось быть наполненным и открытым. — Да, — отозвался он. Рагнар поднял его ногу на своё плечо и склонился над ним, резко двигая бёдрами. — Рагнар! — выкрикнул Ательстан, ощутив вспышку чистого наслаждения. Это повторялось вновь и вновь, и он потерялся в этом чувстве, цепляясь за плечи Рагнара, распахивая рот в мягких вздохах и беззвучных стонах. Рагнар опустил руку, накрывая его член, и Ательстан распахнул глаза. Именно это он и представлял себе: Рагнар брал его жёстко и неумолимо, завоёвывал его тело. Ательстан чувствовал, как что-то приближалось, напряжение наполняло всё его тело. — Ательстан, — выдохнул Рагнар, срываясь на стон, — отпусти себя. Позволь мне увидеть. Ещё мгновение, и Ательстан достиг пика с долгим, дрожащим стоном. Это чувство было похоже на тепло, что возвращается к телу после холода; на волну удовольствия, такую же тягучую, как весенний мёд. Он едва чувствовал капли семени на своём животе, но видел их — и то, как Рагнар поднял его пальцы к своему лицу, чтобы вылизать их дочиста. Движения его бёдер продлевали удовольствие до тех пор, пока Ательстан не задрожал и не вцепился в него, вымотанный, но намеренный остаться открытым для Рагнара. Тот нахмурился, сжал зубы так, что на шее выступили вены; он смотрел на Ательстана таким взглядом, будто не мог поверить, что всё это действительно происходило. Расслабленный, Ательстан отпустил плечи Рагнара и взял за руку, переплетая их пальцы. Толчки сотрясали его тело, и он почувствовал боль — так же и рана ощущается лишь после того, как битва окончена. Ательстан не мог сдержать тихих стонов от каждого движения Рагнара. Тот наклонился, почти сгибая его пополам, заставив Ательстана издать высокий стон. Рагнар толкнулся в него в последний раз, глубоко и почти болезненно, и скользнул языком в его распахнутый рот, делясь с ним вкусом горьковато-солёного семени. «Мой», — прорычал Рагнар, и у Ательстана не было возражений. Уставший и расслабленный, Рагнар пах потом и сексом. Застонав, он наконец отстранился; лёг рядом с Ательстаном и обнял его, будто пытаясь слить их в одно существо. — Они не обидят тебя снова, — сказал он сонно в шею Ательстана. — Когда мы вновь отправимся в Англию, я буду защищать тебя. Или Лагерта, если я не смогу. Я не оставлю тебя одного в этой стране. — Я бы не хотел остаться один, — ответил Ательстан. — Ты — мой дом. Рагнар обнял его крепче, а после уснул; тепло его дыхания обволакивало Ательстана, и вскоре его глаза тоже стали закрываться. Он чувствовал себя так, будто, крепко прижатый к груди Рагнара, погружался в него. Ему было спокойнее, чем когда-либо.