Дом

История. Ис-то-ри-я. Странно всё это выходит. Слово есть – а понятие расплывчатое, чёрт возьми, настолько, что сил, чтобы вместить в эти четыре слога максимум значения, не хватит никому на свете. Даже Богу. Хор любит людей. Ему нравится за ними смотреть, ему нравится бродить по улицам. Ему нравится нравиться людям. Нравиться. Уже не странно. Уже попросту, как выражаются местные, стрёмно. Ну куда денешься от этого навязчивого, мурчащего «нр-р-равиться», так непохожего на стандартное вечернее мурчание Сета? Хора трогают за плечо – в толкучке на станциях метро это в порядке вещей, слишком много людей и слишком мало места, - но это неосторожное прикосновение напоминает ему о том, что, вообще-то, надо забираться в поезд и ехать домой. До-мо-о-о-ой. Тут уже ничего странного и, уж тем более, стрёмного нет. Здесь пахнет теплом, уютом, вечным шумом компьютера и тёплым – горячим, будто печка, - Сетом. Здесь видится двухкомнатная квартира в многоэтажке на краю города, где всегда полумрак, пахнет свечами из церковного воска – Хора этот запах бесит со времён их первого появления в этом мире, но Сету нравится, и тут ничего не поделаешь, - и аромапалочками. От последних всегда зависит обстановка, разные запахи – разное настроение. Разные Сет и Хор. Холт. При слове «дом» больше не возникает ассоциаций с тем бредовым, страшным миром, в котором Всевидящее Око – «Саурон, только розовый,» - смеялся потом розововолосый Сет, сам не понимая ужасной иронии, - вынашивает в себе, как в утробе, младенца. Тот мир был грешен и нечист. Этот – лучше. Ещё Хору очень нравятся поезда. Не самолёты, не чёртовы машины, не лодки с кораблями наперевес – а поезда. Сету они тоже нравятся, но он больше любит ходить пешком. А вот Хора хлебом не корми – дай прокатиться. И поездки на работу и обратно для него становятся чуть ли не даром небес. Обыкновенный поезд. И столько счастья и восторга. Как видите, всё зависит от того, под каким углом на это смотреть. В поездке приятного много. Но есть одно «но», неприятное аж до одури: она всегда заканчивается. Быть воля Хора, он бы часами, днями, веками катался на поезде – пусть по одному маршруту, лишь бы ощущать эту скорость, ритмичное постукивание колёс, пошатываться, дыша – существуя – в одном ритме с железным Троянским конём, несущим в себе людей. Конечная станция, и Хор выходит. Вместе с остальными редкими пассажирами, которые доезжают до конечной станции. В малом количестве народа есть преимущество: лица знакомые, и ты сразу замечаешь новичков… Которых в этот раз нет. Зато есть знакомая девушка с повязкой на глазу. Она, пожалуй, не помнит, но именно ей Сет, рискуя многим, передал болезнь Хора, причиной которой был он сам. Странно, что она не узнала, но… Это же Сет, блин, чего от него ожидать? Стёр память – и концы в воду. Так легко. По-Сетовски. - Добрый вечер, Холт, - улыбается миловидная японка, невольно поправляя повязку на левом глазу. Хор почти открывает рот, чтобы поправить её – «не Холт, смертная, как ты разговариваешь с Богом?!» - но осекается. Да. Он Холт. И у него есть Сет. - Привет, Наоми. Девушка улыбается, и до троллейбусной остановки – вернее, до магазина в десяти метрах от неё. Там они прощаются, девушка идёт в свою многоэтажку на другой стороне улицы, а Холт – Хор! – заходит в магазин и покупает себе пиво. Потом, призадумавшись, берёт ещё сигареты для Сета. Уж лучше на него будут бурчать за то, что те слишком крепкие или лёгкие, чем этот розовый Ад будет метаться по квартире в поисках дозы желанного никотина, разнося всё вокруг. После магазина надо резко свернуть направо и пройти так сто метров. И Хор буквально упирается в многоэтажку. Глаза – живые, здоровые, карие, - уже сами находят нужное окно и замечают, что свет горит приглушённо, что шторы задёрнуты, а значит, Сет дома. Четыре лестничных пролёта. Поиск ключей. Открытый замок… - Сет! Ответом Хору, стремительно раздевающемуся, скинувшему прочь свою обувь, стали лишь призрачная дымка и запах свечей. Сет опять колдует. Хор вешает куртку на вешалку, моет руки, надевает на ноги домашние тапочки, такие тёмные и пушистые, и только после этого заходит в комнату. Розововолосый Бог сидит на разобранном диване, скрестив худые ноги по-турецки, смотрит на карты перед собой. Шуршит новостями включенный для фона телевизор, вокруг дивана, на столе, на полу, на полках – свечи. И стойка с аромапалочками, истощающими нежный вкусный запах. Сет поднимает каре-зелёные глаза, и Хор в очередной раз поражается пронзительности этого взгляда исподлобья. От такого взгляда хоть стой, хоть падай – а всё равно, если один раз в эти очи заглянешь, уже никогда не сможешь по-настоящему их забыть. Сет молчит. Ровно минуту – как по часам – он смотрит на Хора, потом чуть поворачивает голову набок, и у него приоткрывается рот с тонкими красными, будто окровавленными, губами. - Хо-орт, - тянет он, склонив голову, и темноволосого Бога это бесит. Хор в речи Сета смешивается с Холтом, и от этого становится не по себе. Хору кажется, что он себя теряет. Это хуже того состояния, в котором они оба попали в этот мир после уничтожения Атума. После уничтожения Нуна в целом. Они умерли для вечной жизни – им осталась лишь одна человеческая. У Сета дырка на джинсах. Дырка во всю худую коленку, и Хору это нравится донельзя. Сет – в кофте с длинными рукавами, в тёмных драных джинсах, босой – кажется совершенно живым и по-человечески хрупким и нежным. Хотя ему всё время говорят, что он «не от мира сего», и Хор смеётся про себя: ну да, если бы они только знали, насколько на самом деле правы. Сет в такие моменты улыбался уголками тонких губ, а Хор корил себя. Порой он спрашивал: что бы с ними сталось, если бы когда-то, давным-давно, он не стал задаваться вопросами об иных мирах? Сколько бы они – два Ангела, два Бога – жили в мире и бессмертии? Что с ними сталось, если бы люди не сожгли их тогда, а Атум не сжалился и не забрал назад? Что случилось, если бы они не отказались от всего и не вернулись в мир людей, променяв своё бессмертие на обычную жизнь друг рядом с другом?.. На лоб Хора легла тонкая ладонь Сета, и розововолосый Бог, такой тонкий и хрупкий с виду, притянул его к себе, обнимая. Он уже не сидел, стоял рядом, и темноволосый задумался: неужели он настолько прочно погрузился в свои мысли, что не заметил, как поднялся на ноги Сет? Потом тонкие губы коснулись губ Хора, и тот, тряхнув головой, отвечает на мягкое прикосновение. - Пойдём есть, - мягко замечает Сет, отрываясь от Холта.- Ты мне сигареты купил? Хор хочет что-то спросить… А потом кивает. - Купил. Сет довольно улыбается и уходит на кухню, не собрав карты и не затушив свечи. Вместо него это делает Хор, а из комнаты следом за розововолосым выходит уже не он. Шаг за шагом делает Холт, а Хор остаётся в комнате и тает, уносимый вместе с дымом через форточку. Сету в этом плане легче. Ему не нужно менять облики, он – всегда один. Хору – Холту – труднее. Но и это становится неважным, когда до них обоих доходит, что, кто бы из них не был рядом с Сетом, они – оба, и это важно – будут дома. Дом не зависит от места. И от времени – тоже. Дом зависит от Сета. А Хорт зависит от ярко-розовой кудрявой макушки, прикосновения тонких пальцев Бога и пронзительного взгляда каре-зелёных глаз.