My Obsession

С каких пор зеркала начали показывать не отражения? Сухо отчаянно смотрит на гладкую стеклянную поверхность, желая разглядеть в ней себя. Но видит совершенно не то лицо, что должен. К горлу в очередной раз подкатывает комок, и Сухо ударяет по зеркалу кулаком. Настолько сильно, что слышится мелодичный звон, и в кожу парня впиваются безумно острые осколки. Шипя сквозь зубы, Чунмён убирает руку и подставляет ее под холодную воду, которая медленно окрашивается красным. Если хочешь, чтобы я слышал, - шепчи, Если хочешь, чтобы я бежал, - иди. Осторожно вытаскивая из ладони блестящие стеклышки, Сухо снова поднимает взгляд на разбитое зеркало. «Семь лет без счастья» - вспоминает он чьи-то слова и тихо хмыкает. Снова не его лицо. Он буквально вынужден на него смотреть. Из-за больного разума. Чунмён прикладывает другую ладонь к холодному зеркалу и всматривается в родного до боли человека. Каждый миллиметр кожи, каждая клеточка тела, каждая морщинка – все досконально изучено. Из груди доносится еле-слышный треск и накатывает боль. Это опять на сердце разошелся уродливый толстый шрам, прорезавший его напополам. В ушах эхом звучит чей-то голос, и из сердечного рубца снова сочится кровь. А Сухо видит, как из зеркала к его ладони прижимается чужая. Красивые и изящные пальцы скользят по коже, но нет привычного тепла. Он качает головой и видение исчезает. Пустая квартира, опутанная темнотой и чем-то густым и липким, из чего невозможно выбраться. Чунмёну кажется, что он сейчас в комиксе нуар – единственные яркие цвета – это алая кровь, сочащаяся из порезов и бутылка бургундского вина, стоящая на столике. Он совсем недавно приобрел привычку пить именно его. Когда терпкий, отдающий виноградом алкоголь капает на губы и смачивает язык, Сухо вспоминает поцелуи точно такого же вкуса. И опять те божественные пальцы скользят по его груди, касаясь ключиц. Но стоит Чунмёну дотронуться до чужой ладони, как она дымкой растворяется в воздухе. - Прекрати, мне больно… - хрипло шепчет он, но сердце не дает покоя разуму. Спрячь свое имя в шнуровке и коже. Я могу слышать тебя, Тебе не нужно говорить. Поднимаясь с кресла, Сухо подходит к очередному зеркалу, где, к счастью, видит себя. Бледного, осунувшегося и потерянного. Он медленно расстегивает рубашку, обнажая тело. Когда она летит на пол, Чунмён подходит ближе. На левой груди чернеет, контрастируя с белоснежной кожей, небольшая татуировка. Почему именно на сердце? Потому что эти шесть букв и есть оно. Это сладкое и желанное имя – его сердце. Бэкхён. При одном только имени тело Сухо сводит, а сердце пульсирует. Как у ветеранов войны ноют боевые ранения, у него болит душевная рана. И именно эта боль окрашивает жизнь Чунмёна в угольно-черный цвет. Давай сделаем тысячу ошибок, Потому что мы никогда не научимся. Изо рта Сухо вырывается пар, как будто в комнате температура ниже нуля. А может это очередная галлюцинация? Он медленно отходит от зеркала и поднимая вино, пьет прямо с бутылки. Снова бросает в дрожь из-за воспоминаний, разливающихся по телу вместе с алкоголем. Чунмён сжимает кулаки и медленно выдыхает. Он медленно сходит с ума. Сбился с пути. Он ничего не видит, кроме него. Ничего не желает, кроме него. Ничего не помнит, кроме него. Нет. Он уже давно сошел с ума, желая этого человека. Ты моя навязчивая идея, Мой фетиш, моя религия, Мое смятение, моя исповедь, Единственное, чего я желаю сегодня ночью. Полу-пустая бутылка летит на пол, и по нему растекается ярко-красная лужа. Сухо берет рубашку, лихорадочно надевая ее. Хватит этого. Если сегодня он не увидит его, то умрет. Не сможет жить дальше. Жизнь Чунмёна больше не принадлежит ему. Его сердце ему не принадлежит. Ты моя навязчивая идея, Вопрос и ответ, Ты, ты, ты, Ты мой фетиш. Дверь негромко хлопает, а Сухо быстро идет к лифту, на ходу одевая плащ. Дорогу до того дома он помнит наизусть. Плевать, что сейчас три часа ночи. Сердце стучит в каком-то своем ритме, заставляя его ноги шагать быстрее. Лампочка лифта загорается, и Чунмён ждет. Даже сейчас он видит Бэкхёна. Хочется коснуться его, прижать к своей коже, раствориться в нем. Безумие овладевает его разумом, безумие, носящее имя Бен Бэкхён. И Сухо не против сходить с ума из-за него. Он дико соскучился по этим глазам, губам, нежной бархатистой коже, тонким и изящным пальцам, неземному голосу… Все в Бэкхёне манит Чунмёна, заставляя страдать. Когда открываются двери лифта, Сухо заходит внутрь и быстро жмет на самый нижний этаж. Пока он едет, кажется, что прошло уже несколько часов. Ты можешь пытать меня своим поцелуем, Заковать меня в золотые цепи, Покинуть меня, когда я буду тайно просить о помиловании. Правильно или нет - Это только ролевая игра. Покидая гостиницу, Чунмён срывается на бег. Не обращая внимания на машины, прохожих людей, он бежит как можно быстрее. Заканчивается дыхание, но он не обращает на это внимание. Потому что в голове церковным набатом бьет: «Бэкхён, Бэкхён, Бэкхён…» Вот уже виднеется знакомая высотка, и заскакивая внутрь с незнакомым жильцом, Сухо не пользуясь лифтом поднимается на пятый этаж. Самая крайняя справа квартира… Перед светло-коричневой дверью он останавливается, пытаясь отдышаться. Сердце же тянет вперед и скулит, как щенок рвущийся к своему хозяину. Палец касается круглого звонка и несильно давит на кнопку. - Кто там? Сухо молчит, чуть отходя назад. Распахивается дверь, и на него смотрит сонный Бэкхён. - Ч-чунмён?... Он кивает, не в силах промолвить и слова. Все, что крутилось у него в голове, пока он бежал, внезапно испарилось. Все извинения, все признания. Бэкхён отступает назад, не сводя с него глаз. Сухо заходит в небольшую прихожую и закрывает за собой дверь. На него сразу обрушиваются воспоминания этой квартиры, и дыхание снова становится рваным. Давай сделаем тысячу ошибок, Потому что мы никогда не научимся. Прочитав все в глазах Чунмёна, Бэкхён бросается на него, сильно прижимая к себе. Его губы жадно ищут губы Сухо, а ладони сжимают ткань плаща. Чунмён поднимает его на руки, покрывая поцелуями все лицо, и уносит в спальню. Бэкхён сдирает с него одежду, когда его опускают на кровать, и снова тянется к любимым губам. Аромат бургундского вина кружит обоим голову. Безумие окончательно пускает корни в сердце Сухо, полностью подчиняя его себе. Ты моя навязчивая идея, Мой фетиш, моя религия, Мое смятение, моя исповедь, Единственное, чего я желаю сегодня ночью. Кожа Бэкхёна горит от поцелуев Сухо. Разметавшись на кровати, он тихо стонет, ощущая те прикосновения, которые приносили наибольшее наслаждение. Его пальцы сжимают бордовые волосы Чунмёна, прижимая его к себе сильнее. Он задыхается от переполняющего его удовольствия. На секунду Сухо отрывается от живота Бэкхёна и смотрит в почерневшие глаза с расширенными зрачками. Тот не выдерживает и снова впивается в его алые, чуть припухшие губы, кусая их. Бэкхён скользит пальцами по выпирающему позвоночнику Чунмёна, вызывая дрожь. Теперь они задыхаются вдвоем. Ты моя навязчивая идея, Вопрос и ответ, Ты, ты, ты, Ты мой фетиш. Когда Сухо резко входит в Бэкхёна, тот выгибается дугой и кричит от наслаждения. Боль просто не чувствуется из-за остальных эмоции. Хватит ее чувствовать. Она всегда присутствовала когда Чунмёна не было. Он наклоняется и закидывает его ноги себе на талию, начиная двигаться в умеренном темпе. Бэкхён с силой сжимает его плечи, оставляя на них синяки, словно желая врасти в белоснежную кожу. Так жарко, сладко и приятно. На лицо Сухо спадают отросшие со времен их последней встречи волосы, и Бэкхён убирает их, желая видеть до боли любимые глаза. Когда движения становятся быстрее, оба стонут, во весь голос, не боясь разбудить спящих соседей. Чунмён наклоняется еще, ощущая горящую кожу Бэкхёна. Он все еще желает раствориться в нем, слиться в одно целое. Это единственное желание. Бэкхён запрокидывает голову назад, блаженно постанывая, и Сухо начинает покрывать поцелуями и засосами тонкую шею. Его плечи сплошь покрыты синяками, точь-в точь по форме тонких пальцев. Бэкхён снова поднимает голову, и они целуются до головокружения. Приди ко мне сегодня ночью... - Чунмён… Господи… - стонет Бэкхён, всем телом прижимаясь к любимому. Тогда Сухо ускоряет темп и буквально вбивается в него. Шрам на его сердце постепенно срастается. Словно и никогда не было той боли без Бэкхёна. И больше не будет. - Бэкхён… - в комнате раздается протяжный стон, и Сухо изливается в любимого. Следом кончает и сам Бэкхён. Развалившись на кровати, он притягивает его к себе и снова целует. Медленно, нежно но глубоко. Его ладони находят ладони Чунмёна, сплетая пальцы. В квартире воцаряется давящая на слух тишина, но теперь она не пугает их. Ты моя навязчивая идея, Мой фетиш, моя религия, Мое смятение, моя навязчивая идея. Вопрос и ответ, Ты, ты, ты, Ты мой фетиш. Бэкхён опять изучает лицо Сухо, аккуратно касаясь подушечками пальцев кожи на щеках. Тот снова молчит, но в его глазах видно больше, чем можно сказать. И Бэкхён смотрит не отрываясь, жадно впитывая в себя безмолвные признания в любви. Замечая на груди любимого собственное имя, он улыбается и кладет ладонь на него. Этой ночью они словно перерождаются, а их сердца сливаются в одно. Больше нет той боли, что испытывали по отдельности. Теперь боль Бэкхёна – боль Сухо. Его радость – общая радость. А сам Бэкхён – действительно жизнь Чунмёна. Он – его наваждение.