Великий дар

Эльфы всегда были способны узреть красоту окружающего мира. Они никуда не спешили, наслаждаясь каждым моментом в жизни, неспешно смакуя их, как хорошее вино. Клич на их губах в битве, тихие напевы, которые порой можно было услышать, каждое их слово, сказанное будто специально нараспев – все это незримо воспевало красоту мира и жизни. Они старались запечатлеть ее, как только умели. В картинах ли, гобеленах, летописях, украшениях или музыке – не важно. Когда Линдир родился, птицы смолкли на миг, но лишь затем, чтобы запеть еще более красиво, с еще большей силой, будто передавая свой дар юному эльфу. Потом говорили, что это был знак от самих Валар, чья музыка и создала этот мир. Но пока никто не знал о том, что будет суждено этому маленькому созданию. А он радовался, радовался каждой мелочи, которую замечал. Иногда казалось, что он напевал себе под нос, но, конечно же, это было невозможно. - Песнопевец ты мой, - говорила в такие моменты мать, с любовью смотря на единственного сына, который несмело улыбался ей в ответ и тянулся ручкой к ее щеке. - Весь в тебя, - смеялся отец, с нежностью приобнимая супругу за талию и целуя кончики пальцев Линдира, смотря в его глаза. Точно такие же, как и у него. Но время бежит даже для эльфов. Ребенок рос, развивался, но тяга к музыке никуда не исчезла. Наоборот, стала только сильнее. Часто его находили в саду, среди белых роз, наигрывающего что-то на своей небольшой флейте. Взгляд Линдира всегда был устремлен куда-то вдаль, будто он видел то, что другим узреть было не суждено. Никто не заметил, как он повзрослел. Как из юного мальчишки превратился в красивого юношу. Казалось, что только вчера его интересовала тысяча «почему», а теперь он сам готов был дать на них ответы. Одно осталось неизменным. Музыка. Когда он играл для других, это было волшебно. Эльф, казалось, вкладывал в песни всю душу, все свои страсть и нежность, непокорность и кротость, любовь и ярость. Он привычно слегка склонял голову, когда садился за золотую арфу, затем вновь устремлял взор вдаль, а в ушах его слушателей еще долго оставались грустные, лиричные напевы. Веселых Линдир не пел никогда. Но когда он пел для себя… Казалось, что сами Валар приходили из Валинора, незримо окружали его и внимали. Часто он оставался один, едва уловимым движением поправляя свою прядь волос, которая в свете солнца немного отливала медью, и начинал щипать струны. Его длинные пальцы незаметно проходились по хрупким струнам, а голос наполнялся грустью. Он страдал, страдал вместе со своей арфой, будто оплакивая. Невыносимой болью и тоской были наполнены его песни, которые шли от самого сердца. Даже природа плакала вместе с ним. Могучие деревья склонялись, будто в последнем поклоне, а на твердую землю падали первые капли долгожданного дождя. Он всегда приносил с собой дождь и ветер. Душа Линдира оставалась для всех загадкой, которую так и не получалось разрешить. Слишком много таинственного ореола создала вокруг него собственная музыка. Впрочем, даже не имей он своего величайшего таланта, все равно остался бы загадкой. Он обладал живым умом и скромностью, так редко присущей эльфам. Эльфа легко было смутить – тогда его щеки быстро краснели, а он спешил их спрятать за длинными волосами – но обидеть его ни у кого так и не вышло. В Линдире доброта была возведена в абсолют, он искал оправдание всем, даже самым жестоким существам. И всегда находил. Его душа была будто создана из струн, но верную мелодию знал лишь он один. Лишь он один знал, что внутри него целый мир, наполненный своей историей, своей красотой, своим очарованием. В каждом листике, который сорвал ветер, ему виделось нечто большее. Он мог долго стоять, держа его в руках и вдыхая едва уловимый аромат. Линдир видел картины, невыразимой нежностью наполнялось его сердце ко всему миру. Он даже ходил так, что трава лишь редко была примята под его ногами. Он не обижался на подколы своих друзей, лишь улыбаясь самым краешком губ, понимая, что они лишь шутят. Линдир не обижался и на злые сплетни, что, так или иначе, о нем ходили. Эльф лишь пожимал плечами, когда его спрашивали, как ему это удается. - Они несчастны. Их надо жалеть, а не обижаться, - просто отвечал эльф, перебирая струны на своей арфе. И вновь оплакивал. Оплакивал души тех, что были искажены, тех, кого коснулись несчастья и беды. В его песнях могли быть совершенно другие слова, но это было не важно. Великое сострадание, на которое, казалось, были способны только Валар, звучали в его напевах. И великая любовь. Ко всем. К каждому существу, даже причинившему ему боль. Даже оставившему ему шрам на сердце. Кроме музыки ему был дал еще один дар: всепрощение. И, если бы ему протянули Сильмарилл, он стал бы вторым из квенди, чью руку он бы не обжег.