Слабак

— Кто ты? Покажи свое лицо. Вуаль, сотканная из вечности и миражей Бездны, падает к ногам женщины. Она совершенна, как алхимическая формула: черное, белое, красное. Черного меньше всего — только глаза: непроницаемый взгляд, расширенный зрачок и ни единого проблеска радужки. Белого больше — уложенные в замысловатую прическу локоны цвета выбеленной временем слоновой кости, алебастровая кожа, ласкаемая шелком красного платья. Этого цвета больше всего. Огонь, кармин, рубины... кровь. Кровь, струящаяся по соблазнительному телу, больше обнажая, чем скрывая. Кровь на губах, дрогнувших в чуть заметной улыбке. Женщина... красива? Чародею странно видеть ее — стоящую на несколько ступеней выше, словно статуя богини на пьедестале, — и понимать, что проклятье его взгляда над ней не властно. Словно прочитав его мысли, женщина улыбается чуть шире. Не проронив и слова, она выставляет вперед правую ногу, замирая и храня нечеловеческое равновесие, но Рейстлин замечает не это, а то, как до самого бедра распахивается разрез платья. Рука сама собой ложится на обнаженное колено, скользит по внутренней стороне бедра, и тело чародея пронзает пугающе сладкая дрожь осознания, что красный шелк — единственное, что скрывает уже орошенный влагой бутон. Женщина продолжает мягко улыбаться и кладет левую руку чародею на плечо, заставляя его встать на колени. Мысль о сопротивлении даже не приходит Рейстлину в голову. Мысли вообще покидают ее, когда изящная обнаженная ступня касается его плеча. Губы сами припадают к нежнейшей коже с едва ощутимым запахом лилий, а рука уже уверенно скользит по согнутому колену, выводит магические символы на бедре и, наконец, погружается в горячее влажное лоно. Женщина прикрывает глаза и подается вперед, охотно насаживаясь на пальцы чародея. Движения ее сомнамбулически медленны и размеренны, словно пассы заклинаний. Это магия, разлитая в загустевшем воздухе, тягучая, древняя. У Рейстлина сбивается дыхание, хочется сбросить сладостное наваждение и вырваться из магического круга, но вместо этого он кладет вторую руку на крутое бедро. Ладонь скользит по шелку, пальцы скользят внутри женского лона, которое, сжимаясь, доводит до исступления не соблазнительницу, а чародея. Сама женщина остается удивительно спокойна, наблюдая за случайным любовником из-под полуопущенных век. Полные губы ее приоткрыты, но дыхание почти не тревожит пышную грудь, и только тонкий шелк обрисовывает ее полушария и подчеркивает напряженные соски. Соблазнительница неожиданно выскальзывает из объятий, легким прикосновением к груди толкает чародея назад, заставляя спуститься с лестницы, а сама приподнимается на мысках, тянется, закинув руки за голову и соблазнительно изогнувшись. Ее тонкие, длинные пальцы распускают ленты на шее, лиф соскальзывает с белой груди, и платье теперь держится только на бедрах. Не задумываясь о том, что он делает, Рейстлин сбрасывает мантию и путается в застежках собственной одежды. Досада и злость на самого себя сливаются с горячей волной желания, когда женщина подходит вплотную и сама разоблачает чародея, почти касаясь его груди своей. Нестерпимо хочется коснуться ее, сдавить пальцами, покрыть поцелуями темный ореол и прикусить твердые соски, но соблазнительница не позволяет перехватить инициативу. Она укладывает любовника на спину и сама опускается сверху, одним нечеловечески текучим движением насаживаясь на возбужденный член, и остатки разума и самообладания покидают чародея. Остаются только бегущий по венам огонь и находящее волнами мучительно-сладостное наслаждение. Сколько это продолжается? Минуту, две?.. Рейстлину кажется, что целую вечность, и если он остановится сейчас — то умрет, немедленно умрет от разрыва сердца, но умелые ласки соблазнительницы убивают медленнее — и вернее. Она берет его, ритмично опускаясь и поднимаясь, сдавливая его бедра своими, и сама оглаживает свою грудь. С каждым новым движением, с каждой новой волной удовольствия дышать становится все тяжелее. В какой-то момент чародей понимает, что он достиг предела — судорожно, до боли сжимает женские бедра, по которым до сих пор струится шелк, сбивает соблазнительницу с ритма ее сладострастного танца, стонет в голос, позабыв о гордости... ...и мир разбивается вдребезги. Рейстлину требуется несколько минут, чтобы прийти в себя. Не опомниться, но хотя бы восстановить дыхание, вновь почувствовать оглушенное экстазом тело и приятную тяжесть женщины, в которой он все еще находится. Но не успевает. Последняя волна удовольствия сменяется холодом и мерзким чувством опустошения, когда чародей слышит звонкий, заливистый смех: — Слабак!