Братец Якоб

Братец Якоб, братец Якоб! Ты не спишь? Ты не спишь? Слышишь колокольчик? Слышишь колокольчик? Динь-динь-динь! Динь-динь-динь!

Она похожа на сумасшедшую, спятившую и в то же время самую привлекательную девушку из всех, что Эллиот знал когда-либо. Возможно, потому что его самого сложно назвать абсолютно нормальным. От ее волос пахнет ванильными духами, Эллиот старается не вдыхать слишком глубоко, откуда-то сбоку неясно доносится запах дыма и горелого миндаля. Эллиот ловит себя на том, что она-ему-чертовски-нравится. Большие выразительные глаза, крупные пухлые губы и щуплая фигурка, она агрессивно привлекательна. Одна из тех девушек, которые не могут не вызывать у мужчин непроизвольную эрекцию всего парой колких реплик и каким-нибудь смазанным жестом. Ладони покалывает, в голове странный туман — возможно, это нежелание думать о том, что на самом деле происходит в его жизни. О нахрен-обществе, друзьях, работе, деньгах, наркотиках, потерях, разочарованиях — еще один способ отвлечься и убежать от навязчивых мыслей. Вся его прошлая жизнь теперь похожа на очередную попытку скрыться от реальности, но в этот раз все будет не так. Все пойдет по его правилам. Дарлин запрокидывает голову и кричит, а затем ликующе вскидывает руки вверх, она рада. Эллиот ощущает минутную неловкость от ее импульсивного жеста и в то же время не может перестать смотреть. Впитывать ее облик, считывать короткие взгляды, которые она бросает, принимать сигналы. — Ты справился, — говорит она. В ее голосе звенит радость и тепло, надо знать Дарлин, чтобы понимать. Она не всегда дружелюбна, изредка любезна и лишь в виде исключения бывает вежлива. — И теперь, Эллиот, ты изменишь мир… — Мы вместе его изменим. — Я бы хотела разделить успех, но не могу, — Дарлин кладет ладони на его плечи. Тепло ее рук греет даже сквозь слой ткани. — Это сделал ты, ты самый лучший человек из всех, кого я знаю. Я так тебя люблю. Дарлин смотрит на него, ее глаза лукаво блестят, словно она знает тайну, знает его лучше всех на свете. И такого взгляда Эллиот никогда не видел ни у Анжелы, ни у Шейлы, ни у Кристы, ни у кого. Словно Дарлин смогла проникнуть в его голову и ощутить всю его боль одиночества, депрессии, апатии и зависимости. Ветер шумит в ушах или это волнение? Эллиот не знает, не решается сказать. Ему нравятся ее глаза, терпкий запах духов и эти припухлые губы, изогнутые в улыбке. Ему кажется, что будет правильным ответить. Дарлин давно его интригует, несмотря на то, что вначале их знакомства она вела себя довольно раздражающе. Но это часть ее образа, того, какая она на самом деле и, если быть честным, это неплохо. Эллиот подается вперед и целует. На минуту она замирает, ее глаза не закрываются, распахиваясь еще шире, а губы рефлекторно подрагивают. Пальцы до боли сжимают его плечи, оставляя синяки, Дарлин отталкивает его. И подается назад, как можно дальше. — Эллиот, какого хрена? Дальше Эллиот понимает с трудом. Дарлин беснуется и кричит, задает странные вопросы и смотрит — о, боже! — как же она смотрит на него своими пронзительными глазами, заставляя корчиться от неловкости и внутреннего стыда. Эллиот и сам понимает, что сделал что-то плохое, но что? — Кто я? Эллиот? Кто? Ты забыл? — настаивает она. — Нет! Нет, я помню… Ты Дарлин. Дарлин! — защищается Эллиот, но в горле стоит ком. Ему не нравится, как она смотрит, словно он снова на игле и бьется в ломке, словно Дарлин видит перед собой кого-то другого, кого-то… больного и безнадежного. И это вселяет в него не слишком приятные чувства. Эллиоту это не нравится. Никому бы не понравилось. Он готов разозлиться, но потом видит слезы. Ее слезы. — Эллиот… Это больно. Тьма вокруг словно заползает внутрь и окутывает с ног до головы. — Кто я, Эллиот? — упорствует она. — Ты… Ты… Эллиот знает, кто она. Знает и в то же время не понимает, как такое может быть, почему? — Ты моя сестра, — руки сами собой тянутся к капюшону, ему хочется не просто накинуть его на голову, а погрести себя под ним. Глаза пекут, но не от слез. Ему хочется закричать, выплеснуть эмоции так же, как она. Дико, хаотично, но он не может. Никогда не мог. Сестра. Его сестра. Глаза Дарлин. Поцелуй горит на губах. Как? Как такое может быть? Но самое ужасное в том, что тяга не уходит. Дарлин знает его, но теперь… После того, что он сделал, как справиться с этим? *** Эллиот уходит, просто не может и дальше видеть в ее глазах затравленное выражение. Теперь он помнит, теперь он знает, что это она. В голове перезвоном звучат слова из детской песенки про братца Якоба: «Sonnez les matines! Sonnez les matines!»* Дарлин пела ее в детстве. Эллиот спускается в подземку, но даже шум электричек не может заглушить это навязчивое пение. Ему кажется, что еще немного, и он рухнет на землю, просто заскулит. Воспоминания валятся на него, словно папки с захламленного стеллажа, не всегда точно выстроенные и на данный момент необходимые. Сестра. Я поцеловал свою сестру. Я сошел с ума? Сошел с ума. Я сумасшедший? Не в себе. Я не в себе. Дарлин. Моя сестра. Вагон потряхивает, Эллиот опускает взгляд и смотрит на свои руки, они дрожат. В детстве они с Дарлин мало дружили, она была девчонкой и на пару лет младше. Даже в школе они старались держаться особняком, каждый сам по себе. Дарлин не умела подчиняться, она не умела врать или делать вид, что все в порядке. После смерти отца это стало особенно заметно. Эллиот все еще помнит тот хаос, что она привнесла, сбежав из дому в третьем классе. Ее не было три дня, мама позвонила в полицию. Это было началом конца, но Эллиот предпочитал не видеть этого. Спустя семьдесят два часа после исчезновения ее нашли. Их не вызывали в участок, двое копов привезли ее прямо домой. А как только их след простыл, мама закатила Дарлин звонкую пощечину. Эллиот помнит, как сестра пошатнулась и чуть не упала, держась за щеку. В ее глазах не было обиды, только злость и глухая ярость. Мама начала кричать, бегая из угла в угол, почти не замечая их, и Эллиот не успел оглянуться, как увидел, что сестра пробралась в комнату, и сидела на его постели. Длинные волосы свободно спадали по плечам, щека горела, а сухие, обветренные губы дрожали. Ей было без малого десять. Тощая, неуклюжая девочка с большими глазами и застывшим испуганным взглядом. Они оба тяжело переживали смерть отца. — Можно я посплю с тобой? — спросила она. Эллиот не знал, что ответить. И тогда она кивнула, закусив губу, словно принимая его отказ. Им обоим нужно было что-то… Понимание? Нежность? Тепло? Эллиот обнял ее и крепко прижал к себе. Ему тоже хотелось бунтовать, но он не мог. Если бы отец был жив, если бы им обоим было на кого опереться, может быть. Эллиот из раза в раз вспоминал тот случай в пропыленном магазинчике «Мистера Робота». Помятую, ворованную двадцатку и сеанс в кино. Может быть, Дарлин тоже это нужно? Плечо, на которое можно опереться? В детстве Дарлин любила играть с ним. Только она выбирала не куклы, ее занимали совсем другие вещи. Ей нравилось состязаться с ним, и даже если она проигрывала, Эллиот все равно чувствовал, что она на шаг приблизилась к победе, а он расстался с очередной частью себя. Дарлин знала его лучше, чем кто-либо. Она была рядом. В его постели — лихорадочно прижимаясь продрогшими ногами к его ступням, в его жизни — мелькая на периферии, даже когда он мог ненадолго избавиться от нее, в его квартире — как в тот день, когда она вышла из душа в небрежно повязанном полотенце. Она гордилась им и верила. Шла за ним. Эллиот чувствовал ее, и эта тяга оставалась, даже когда образ Дарлин в его памяти потускнел. Дарлин прощала, объясняя все его нестабильным состоянием, но Эллиот знал. Эта тяга всегда была внутри него. <div align="center">***</div> Эллиот бежит по пустым улицам, прочь от подземки и дальше. На него никто не смотрит. Он всегда человек-невидимка. Мрачная черная тень на тротуаре, и его это устраивает. Голова готова просто взлететь на воздух от противоречивых мыслей. Дарлин задала вопрос, но одного ответа было чертовски мало. Эллиот вспомнил ее, вспомнил занятия по балету, которые они с Анжелой вместе посещали. Старые поскрипывающие качели на заднем дворе и содранные в кровь колени. «Прыгай, Эллиот. Прыгай…». Красный мамин седан с мятым крылом — проделка Дарлин. «Я всего лишь хотела сдать назад… Это была случайность…». Эллиот пришел на ее выпускной вечер, они танцевали, и какой-то парень за столиком постоянно сверлил их взглядом. Дарлин смеялась и крепко держала его за плечи. Он все помнил о ней. Только о ней. Ее жизнь, но о своей — не знал ничего. Если все не так плохо, то кто же тогда он сам? Что сделало его таким? Что ему нужно? Что нужно Мистеру Роботу? Это именно тот момент, когда стоит отмотать назад, и все узнать о себе. Принять правду. Руки подрагивают, и Эллиот все бы отдал за еще одну дозу морфина. Еще хотя бы одну чертову дозу. Почему люди забывают о чем-то? Возможно, их сознание просто отсекает от себя ненужное, словно живой организм отторгает омертвевшие клетки. Так и разум включает свой собственный фильтр. Кто такой Эллиот Алдерсон? Не стоило целовать ее. Зачем? Зачем ты это сделал? В квартире тихо и пусто. Одиноко, но теперь Эллиот не против некоторой обособленности. Ему нужно знать, ему нужно это. Взломать незнакомца легко, взломать себя намного сложнее, особенно, если ты привык заметать за собой любые следы. Без анкет в соцсетях в нынешней действительности — человек не существует. Люди с легкостью заглотили все предложенные им наживки и уже сами не мыслят себя без того, чтобы устроить виртуальный стриптиз. Хотя в его случае отсутствие аккаунтов было излишней предосторожностью, желанием обезопасить себя и уберечь Мистера Робота. Еще в колледже Эллиот читал про один эксперимент, его ставили над женщиной, которая каждый день теряла память. Она вела дневники и перечитывала их день за днем, дополняя все новыми и новыми воспоминаниями. Хочет ли он забыть? Единожды открыв ящик Пандоры, уже не загонишь старых демонов внутрь. Эллиот знает, что осталось что-то еще… Что-то кроме Дарлин и их детства. Когда Эллиот уехал в колледж, Дарлин заканчивала школу, она начала ходить в компьютерный клуб с Анжелой. Им давали задания на дом одно другого глупее. Словно пока они будут лепить бумажный макет в масштабе, знания просто перетекут в их головы из какого-то третьего источника. Очередной самообман и манипуляция… После церемонии вручения аттестатов Дарлин не пошла на вечеринку со своими друзьями, а потащила его в кино. Что-то про бойцовский клуб, эру потребительства и бессменный хэппи-энд, в который тогда верилось с трудом. Эллиот не помнил названия и никогда больше не смотрел этот фильм, потому что невольно он ассоциировался у него с Дарлин. На сеансе она часто смеялась и пихала его локтями. «Зови меня Марла… Марла Зингер…». Она надувала губы и делала вид, что курит воображаемую сигарету. Эллиот хотел отвести ее в кафе, но Дарлин привела его к заброшенной церквушке неподалеку. Они взобрались по хлипкой лестнице на третий этаж и смотрели, как солнце медленно уходило за горизонт, окрашивая все в багряные, красные тона. — Это был чертовски хороший день, братец Якоб… Dormez-vous? Dormez-vous? Sonnez les matines! Sonnez les matines! — широко улыбаясь, напела она. — Помнишь? Дарлин покачивалась, и ее платье на самом деле походило на колокол. Дин-дон, дин-дон. Под ее ногами тихо скрежетали мелкие камушки, попавшие под подошву. Эллиот ничего не делал, просто смотрел на нее и ждал. Дарлин изредка вскидывала на него взгляд исподлобья, и ее ресницы дрожали, словно она могла прочитать, о чем он думает. На минуту ему даже показалось, что все ее веселье — это игра, фальшь. — Завтра я уеду обратно в Нью-Йорк, — проговорил Эллиот, и магия разрушилась. Они никогда не имели права забывать о том, кто они… Эллиот не имел права. <div align="center">***</div> Системный блок противно пищит, выдергивая его из воспоминаний. И в какой-то момент он ощущает, что Дарлин уходит на задний план. Ему важнее знать, как далеко это зашло? Его провалы в памяти и новая жизнь, в которой не осталось ничего от его детства, кроме Анжелы. Степенной Анжелы, которая всегда старалась присматривать за ним. Если бы хотя бы в одной из сотен тысяч Вселенных он был нормален, то Эллиот давно бы уже приударил за ней. Анжела умна, красива, ответственна, и ей не плевать. Но все эти «если» не играют абсолютно никакой роли. Эллиот достает свой держатель для дисков и просматривает небрежно наведенные маркером заголовки. Где-то тут должен быть и он, среди всех этих людей, которых он прочитал, как малоинтересные бульварные романчики в мягком переплете по полтора доллара за штуку. Но когда он находит «тот самый» диск, внутри все переворачивается, потому что он знает, что там. Это ведь он сам записал его? Это ведь его рук дело? Система запускает диск. Эллиот листает фотографии слишком быстро, так быстро, что лица его семьи — отца, матери, Дарлин — сливаются в одно яркое пятно. Это его прошлое. Мистер Робот — будущее. Папа. Эллиот уже ничему не удивляется. Бессмысленно искать логику там, где ее нет. В его голове все еще бьется мысль, что он сошел с ума, и еще немного — очнется в смирительной рубашке где-нибудь за городом в комнате с мягкими стенами. Но ничего из этого не происходит. Когда раздается стук в дверь, он без тени сомнений идет к ней. И распахнув, смотрит в настороженные отцовские глаза. Теперь он готов выдержать этот взгляд без смущения и лишней нервозности. Прошлое все-таки догнало его и накрыло приливной волной. Он всегда был в окружении людей. Всегда под присмотром, просто не понимал этого. Проще было притвориться, что всего этого нет. Забыть. Отец склоняет голову в знак приветствия. Эллиот знает, что совсем на него не похож ни внешне, ни внутренне. Ему всегда не хватало чего-то, чтобы стать вровень с ним, даже когда дорога его жизни стала вести вниз. В нем не было ничего особенного, но Эллиот сам возвел пьедестал, на который никому кроме него не позволил бы взобраться. Отец умер, но успел прихватить с собой огромную часть Эллиота. Эллиота-ребенка, того Эллиота, которым он должен был стать в будущем. Тот день. Эллиот все еще отчетливо припоминает, когда рассказал матери о болезни отца. Это было подобно удару грома. Для нее в особенности, потому что именно с этого момента в матери что-то безвозвратно сломалось. Эллиот не знал, что это было, но теперь рассматривая ситуацию по-взрослому, без примеси детской жалости и обиды, ему кажется, что отец был не прав. Хотя осознание этого факта пришло не сразу. Эллиот чувствует ярость, испепеляя взглядом Мистера Робота. Ему снова хочется закричать, потому что все напрасно. Боль, которая душила его годами и буквально недавно начала отступать, снова возвращается. Его взгляд, то, что он сделал с ним в отместку. Тогда и сейчас. В нем все еще жила малая доля вины, иначе бы он не сиганул с пирса. Эллиот помнит короткие прикосновения Дарлин к его руке и слезы, бегущие по щекам даже во сне. Пришлось на неделю задержаться в больнице из-за сложного перелома руки. Ему было восемь, всего восемь и, черт побери, он не заслужил подобного обращения! Как и не заслужил последующее чувство вины, которое медленно, годами разрушало его. — Зачем ты пришел? — Разве ты не рад? — с ухмылкой переспрашивает он. Эллиота накрывает глухая ярость, поднимая изнутри всю ту боль, все отчаяние, которое когда-либо владело им. Голова болит, и Эллиоту кажется, что его череп сейчас расколется пополам, как гнилая груша. А затем его накрывает тишина. <div align="center">***</div> Эллиот вспоминает. Ему было чуть больше двадцати пяти, он приехал в колледж к Дарлин. Этот день почему-то в подробностях отпечатался в его памяти. Она вывалилась из своей комнаты заспанная и помятая. Эллиот был уверен, что загляни он внутрь — увидел бы в ее постели очередного парня. Дарлин редко встречалась с кем-то долгое время. — Пойдем, — суховато сказал Эллиот. — Я не одета, — кутаясь в мешковатый свитер, ответила она. — Ты помнишь, какой сегодня день? В ее глазах загорелся огонек протеста, Дарлин спрятала взгляд. — Ты когда-нибудь сможешь прекратить это? — спросила она, и Эллиот не знал, что ответить. Спустя час они уже шли по кладбищу, и осенний ветер обдувал их прохладой. Дарлин изредка задевала его руку. Они оба знали, что это напоминание. День смерти отца. — Если бы ты мог загадать одно единственное желание, что бы ты выбрал? — спросила она. Эллиот смотрел на дорогу, где в этот момент ехала похоронная процессия. — Чтобы он не умирал? — ответил Эллиот. — Если когда-нибудь ты не вспомнишь об этом дне, я решу, что наступил Конец Света. *Использованы цитаты из детской песенки, перевод в эпиграфе.