Скрещенные Клинки

Для Джоффри все началось в час слишком поздний, чтобы называться ночью и слишком ранний, чтобы именоваться утром… Перо скрипит, протягивая чернильный след по пергаменту. Записать дату – отчеркнуть, отделить от продолжения, которое вот-вот последует. Ведь в этот час встречи с Грандмастером ордена Клинков потребовало его донельзя искаженное отражение. Он стар. Бретон. Мирные месяцы, проведенные в приорате Вейнон, помогли вернуть здоровый румянец и отъесть небольшие щеки. Все в нем аккуратно и чисто, даже спросонья, даже если застали врасплох: короткие серебряные волосы и простая одежда идеально ухожены. Она молода. Бретонка. Круглое лицо осунулось, заострив скулы. Тяжелыми тенями под глазами пролегли круги. В растрепавшейся длинной косе листья и даже маленькие веточки. Когда-то красивая одежда в саже, пыли и запекшейся крови и еще одним Девяти известно в какой грязи. “Грязная, но не нищенка. Кровь. Сажа. Схватка? Прибыла в спешке. Добиралась через лес. С какой стороны? Определенно не спала.” Обрывки мыслей, облеченные в слова, теперь чернели на бумаге. Наблюдения, лишенные эмоций, как и лицо Джоффри. Плавным движением Клинок вернул перо в чернильницу и сложил руки на столе перед собой. Равновесие воплощенное. А перед ним ерзают на стуле. Грязные, израненные пальцы со сломанными ногтями вцепились в сумку, которую незваная гостья прижимает к груди. Дыхание рваное до сих пор, но полупустой взгляд то и дело колет свирепой нетерпеливостью и безмолвно обвиняет в промедлении. Интересно. Она ничего никому не рассказала, после того как громко, с жалобными мольбами и требовательным стуком в двери, обеспечила себе вход в приорат. Заботу и вопросы брата Пинера бретонка отражала вначале сбивчивыми оправданиями, затем криком. В понимании старого Клинка – расписалась в своем бессилии. – Я – брат Джоффри. Почему ты меня искала? – сказано без приветливости и враждебности, намеренно. Все по-разному реагируют на закрытые книги… У нее – прерывается дыхание. Лишь на миг. Дрожащий вдох следует после. “Виновата?” Несколько мгновений бретонка смотрит в пустоту. Лицо застыло восковой маской: такое же бледное, такое же неподвижное, неживое, никак не отражающее отголоски мыслей. Незваная гостья переводит напряженный взгляд на Грандмастера. “Виновата. В чем?” Очередная запись нашла свое пристанище на бумаге, и Джоффри более не двигается. За его равнодушно-миролюбивым образом кроется разум, в котором прямо сейчас неторопливо сменяют друг друга мысли о возможностях. О способах обезвредить, если потребуется, убить. Бретонка опускает взгляд и медленно тянется за драгоценным содержимым сумки, но прежде чем явить предмет взору Клинка, в первый раз, девушка говорит с ним. – Мирриан, – голос звучит немного сипло и она прочищает горло. – Баурус сказал мне… Вот. Нежный звон золотой цепочки капелькой росы упал в тишине. Кроваво-красный рубин, разлученный с законным хозяином, в глазах Грандмастера утратил часть своего сияния. Теперь рыжие отсветы пламени свеч на гранях казались ярче самого камня. Джоффри медленно берет Амулет Королей в руки. Главное сокровище Империи считали потерянным, но вот оно вернулось. Прямо к тем, кому под силу сохранить его. Успокоения это не приносит. Холодная, безжизненная реликвия лежит у бретона в ладонях: без драконорожденного она лишь половина. Целостность двух разрушена, а за ней следом начинает рассыпаться все остальное. Полсуток тому назад примчался гонец. С докладом о Кватче, ныне мертвом городе, под пеплом которого, похоже, похоронена вторая половина от целого. Последняя из тех, что подошли бы. И открылись Врата Обливиона. Первые из многих. Смешно до боли. Горечь – коварный проросток, живущий внутри. Только бастион из воли старого Клинка не дает ей пустить корни, обвить ими сердце и сжимать, сжимать и давить до тех пор, пока не она сгубит окончательно. Стены дали слабину… на миг, не защитили от тяжести прошлых поражений и боль в старых костях резанула изнутри не хуже кинжалов. Но Грандмастер поднялся. Одной рукой прижимая Амулет к груди, обошел стол немного неестественным, чеканным шагом и встал прямо перед вестницей злой, злой, очень злой иронии. Навис над Мирриан, подобный не скале, но самому року. Время неторопливых заметок прошло. – Откуда он у тебя? Карие глаза Клинка смотрят неотрывно, приковывают к месту не хуже эбонитовых цепей. Он хочет. Слышать. Ответ. Не смотреть, как Мирриан… это перепуганное, недалекое дитя собирает всю свою волю, только чтобы выдерживать его взгляд, не ждать, когда с дрожащих губ сорвется хоть какое-то слово… Слышать. Внятный. Ответ. Еще некоторое время Джоффри безмолвно давил волю немногословной собеседницы – взглядом, убийственным молчанием, каменным лицом. Он видел, как рассыпаются остатки ее выдержки – не жалел. Время для всякого милосердия прошло. Пусть ломается. Пусть вместе со слезами проливает потоки слов, как все виновные, зажатые в угол. Клинок ждал, что, кусочек за кусочком, дух разорвется… Но натолкнулся на ядро. Вскочила. Вскидывает яростно голову, чтобы смотреть прямо в глаза Грандмастеру. – Нечего. Меня. Подозревать, – отчеканила твердо. – Он дал его мне. Сам император. Перед смертью. И не я его убила. Я – вернула вам Амулет Королей. Если чего я и заслуживаю, то это благодарности! Не врет. Явно привычным движением Мирриан откидывает назад прядь волос. Аккуратнее от этого прическа не становится: жест эмоциональный. Она другая теперь, с пронзительным взглядом, прямая и стройная как башенка. Яркая, пылающая звезда, красивая, несмотря на всю грязь, сажу и кровь. Но старые глаза ослепить не так просто. – Императора убили больше месяца назад, – спокойно отмечает Джоффри. – Что так задержало тебя? Прерывистый вздох Мирриан пытается превратить в подобие фырканья: теперь Грандмастер точно знает, что задал правильный вопрос. Растерянность и испуг на лице бретонки – краткий миг. Они перевоплотились в почти картинное возмущение. – Опять подозрения? – девушка закатывает глаза. – Во имя милости Акатоша! За мной охотились! Я пряталась, спасала и себя, и Амулет Королей! Я же не могла рисковать реликвией врученной мне самим императором и возложенной на меня миссией! Говорит с чувством, без сомнения, но врет. Определенно. Старый Клинок узнавал обман без ошибки, а сама Мирриан – нет. Она в слова свои верит. Хотя бы частично. Потому что хочет верить. Желает, чтобы ложь была правдой. Перед смертью отдал?.. К спасению императора должны были вести через тайный ход… начинавшийся в одной из камер имперской тюрьмы. Преступница, значит. Бывшая заключенная, по крайней мере. Таким как она, до “миссии” нет дела. Все очевидно: дитя получило свободу и пыталось стереть воспоминания о ее цене и приобретенном долге из памяти. Джоффри стиснул зубы. Гнев туманом накрыл рассудок, но лицо не выдало. Десятилетия выдержки и опыта помогли. А ведь хотелось ударить. Рявкнуть. Снова затуманить ясный взгляд, заставить свернуться в жалкий, бессильный комочек и молить о прощении. Иное поведение для нее – непростительная, кощунственная наглость! Если бы она пришла раньше, хоть на пару дней, пару треклятых дней, двое суток!.. Кватч был бы цел. Мартин был бы жив. Начало конца не приближалось бы громовой поступью, оставляя следом Врата Обливиона. Обрекла весь Тамриэль на гибель, тысячи тысяч жизней… но Уриэль что-то увидел в ней. Иначе не передал бы перед смертью половину спасения. Такая странная последняя воля императора. Джоффри трудно ее понять, но принять в разы труднее, мучительнее и больнее, даже если напоминать себе о том, что взор Уриэля охватывал дали, никому, кроме истинных драконорожденных, недоступные. Надо поверить в своего императора и друга еще один раз. Поэтому Грандмастер только кивает. За пустыми глазами невысказанная скорбь. – Баурус сказал, что вы знаете что делать. Мирриан нарушает паузу, но явно не понимает ее причины. В твердом тоне рябят нотки беспокойства. – Знал, – сухо отвечает Джоффри. Нужда отвечать окончательно вырывает из гневных и тяжелых помыслов. Понимание проливается свежей струей, принося с собой догадку: сажа, кровь, листья, внезапный проблеск ответственности – все ясно. Клинок даже не вздыхает. – Ты из Кватча. Ехала прямиком через Имперский Заповедник и Великий Лес. Пришло время Мирриан молчать. Она замирает, потухшая, похолодевшая как труп и кивает. – Ты видела Врата. – Да. Вы знали?.. – Знал. Они смотрят друг на друга. Одна – с затухающей надеждой, другой – с расползающимся холодом отчаянья и гнева. Сейчас. Сейчас время нанести удар и прошипеть обвинения… – Я закрыла их, – сказано быстро, на одном дыхании. Джоффри не успел отреагировать: подтверждение следует мгновенно, из той же неприметной сумки, из которой достали Амулет Королей. Клинку протягивают круглый камень, черный, странно клокочущий, с непрерывно изменчивой, как течения воды, поверхностью. Предмет не от мира сего. Грандмастер кладет Амулет Королей на стол и принимает камень осторожно. Пальцы и глаза недоверчиво изучают: и не иллюзия ведь – правда. И гладкая, теплая поверхность, и медное свечение, и заточенная внутри сила… – Эти камни держат Врата открытыми. Я забрала его с самой высокой башни, там, в Мертвых Землях. Она впервые объяснила что-то без видимых колебаний, но теперь стоит серой тенью от просиявшей, пылающей “себя”. Бледная и усталая, одной ногой увязшая в воспоминаниях о Кватче, но и другая нога едва держит ее в настоящем. Момент истины. Тот самый, которого Джоффри ждал с начала встречи. Грандмастер доволен, хоть это и слабое утешение в тени надвигающейся катастрофы. Он не издает ни звука, чтобы не сбить бретонку с мысли. Клинок ждет правды, но чутко высматривает признаки лжи. – Когда я увидела Врата… и Кватч… и просто все вокруг, что там было, я захотела умереть, – голос тих и слаб, но без ноток печали или боли. – Прямо там чуть не бросилась на свой кинжал… нашло на меня. Помню это смутно… но меня стражник спас. Кинжал отобрал и в лагерь беженцев отвел. Он сидел там со мной, пока я не успокоилась, а потом ушел обратно к баррикаде. В лагере было не лучше чем перед Вратами. Я все равно хотела умереть. Зажмуривается и сжимает кулаки до дрожи в руках. – Если бы я успела раньше, ничего этого не случилось бы. Признание выдавлено с душевным скрежетом. Глаза бретонки горят, как у лихорадочных, когда она снова смотрит на Грандмастера. И сама она совсем больной выглядит: осунувшаяся, с острыми скулами, кажется, от ветерка пошатнется. Откуда бы силам стоять взяться? Но Джоффри знает ответ: стержень. Твердый и надежный, но острый, мучительно режущий изнутри. Именно поэтому Клинок ждет продолжения с мастерски затаенным нетерпением. – Я решила, что умру, сражаясь, и заберу как можно больше даэдра с собой, – слова звенят истомленной уверенностью. – Это самый лучший исход. Он правильный. Я – маг школы Иллюзий, через баррикады и за Врата проникнуть для меня не проблема, а дальше… я убивала даэдра. По одному, потихоньку. Так бы и убивала до своей смерти, если бы не узнала как Врата закрыть… Мирриан останавливается. Отголоски пережитого шока и удивления сливаются в легкую растерянность. Бретонка сама не до конца верит в случившееся и еще долго смотрит на камень в руках в Джоффри, такого же свидетеля невозможного, как и она сама. – Я дошла до самой верхушки башни. Просто прошла мимо стражи невидимой, по большей части. И там был он, – так же медленно как говорит, девушка кивает на камень. – Я его взяла и… все кончилось. Меня выбросило обратно в Мундус. Врата закрылись, понимаете? Совсем. И небо над городом стало… небом. Дождь… шел. Воспоминания затянули ее. Тонкие пальцы проводят линии по щекам, следуют теми же дорожками, что когда-то капли дождя или пролитые слезы. Мирриан смотрит перед собой, но видит воспоминания, переживает все заново. Малейшие движения лица, словно шепот из прошлого, далекое эхо миновавшей бури из чувств. Но этому приходит конец. Взгляд становится острым, болезненно цепким, и уверенно фокусируется на Джоффри. Это многообещающий взгляд. Грандмастер доволен вновь. – Я сделала, как он сказал перед смертью: закрыла Врата Обливиона. Вот же, – бретонка тыкает пальцем в камень. – Значит что-то еще можно сделать. Не все потеряно. Я хочу знать что. Поэтому я здесь, поэтому я сразу из Обливиона отправилась сюда! Глаза как у лихорадочной, но стоит Мирриан прямо. Бретонка готова в бой прямо сейчас, на любого врага, без сомнений. И пусть из душевных сил, похоже, осталась одна только целеустремленность, но ведь сплелась она из отчаянья, надежды, гнева, страха, решимости, горя и желания, из безумного вихря, который обрел самую лучшую форму. Такая целеустремленность может очень далеко увести. – Скажите, что сделать. Я сделаю. Что угодно, чтобы это остановить. Клянусь всеми аэдра, даэдра, Ану, Падомаем… да чем угодно! – осекается и бормочет: – Сделаю. Теперь точно сделаю. Уже почти требует распоряжений. Действительно. Ее рвение и способности надо направлять в правильное русло и поскорее. Ждать агентов времени нет, и враг мог установить за ними слежку, но Мирриан… Мирриан не Клинок, и после всего, что с ней случилось, она не предаст и не отступит. К тому же, если в Обливионе выжила, то уж от приората до Кватча и обратно точно доберется. Джоффри почти не раздумывает над решением. – Был ли среди выживших священник? Брат Мартин? Замешательство на лице бретонки мгновенно переходит в страх… но тут же она ослепительно сияет воодушевлением и надеждой. – Боги! Точно! В часовне были люди! Мартин в часовне, ох, Акатош, он должен быть в часовне! Клинок не позволяет себе улыбнуться, сохраняя выражение строгой уверенности, но внутри – он готов рыдать от счастья и смеяться как дитя, никогда не знавшее горя. Надежда еще жива, и теперь поверить в то, что Уриэль не ошибся насчет неизвестной заключенной, становится куда легче. – Чтобы восстановить барьер между Мундусом и Обливионом, драконорожденный должен зажечь Драконьи Огни в Храме Единого с помощью Амулета Королей, – Джоффри чуть улыбается, когда демонстрирует бретонке реликвию. – Брат Мартин – бастард Уриэля Септима VII. Найди его и приведи сюда. Время не ждет. *** Не прошло и пятой доли часа – Мирриан уже в пути. Она отправилась бы и раньше, но, по непреклонному настоянию самого Джоффри, ей велели выпить снадобий, восстанавливающих силы, и собрали припасы в дорогу. Грандмастер смотрит из окна вслед удаляющейся фигуре на свежей лошади. Рассвет раскрасил все вокруг в дивные огненные цвета, но Клинок не видит их. Он планирует, вдумчиво перебирая варианты: с этим потенциальным рекрутом предстоит непростая работа. Мирриан обязательно нужно очень аккуратно направлять. Благо молодежь восприимчива к определенным методам влияния. Но куда важнее бретонку наставлять, учить жить так, чтобы она не сломалась раньше времени. Человеческой силе всегда есть передел. За ним – или безумие, или смерть. Джоффри гадает: не перешла ли уже Мирриан этот предел у Врат Обливиона? Сошла с ума? Или умерла и возродилась? Не известно пока. Поэтому решение старого Клинка рискованно. Доверие, оказанное бретонке Уриэлем, гарант весомый, но принимать его без колебаний мешает осторожность. Надо поверить императору и другу. В последний раз. События сплетаются, явно образуя узор Судьбы, с которым Джоффри связан несколькими узелками: грандмастер, стратег, лидер… теперь еще и наставник. Или кукловод? Если боги будут милостивы – наставник, если потребует ситуация – кукловод. Когда на волоске судьба Тамриэля, совести стоит умолкнуть. Миссия превыше всего.