Живая вода

— Я лишь хотела помочь. Рул Горм отступает, пятится, руки слепо шарят вокруг, сбрасывая вещи, книги, амулеты. Расширенные от страха зрачки не отрываются от -- — Белль, мне неоткуда было знать, что она не сработает! Под каблуком феи-настоятельницы раздаётся хруст — опустевшая склянка из-под живой воды. Или стеклянный колпак проклятого цветка. Осколки, усыпавшие пол, мешаются с лепестками. В воздухе пахнет розами, влагой и кровью. Пахнет смертью. Белль идёт следом — босыми ногами по стеклу, не чувствуя боли, оставляя багровые следы на сером полу — и самый крупный осколок намертво зажат в кулаке. Алые ручейки стекают по пальцам, капля за каплей срываются вниз — но рука не дрожит. — Ты знала, — голос Белль безжизнен. Как стекло, как тело Румпельштильцхена на кушетке. — Твоё заклятье не могло забрать его сразу, но ты выпивала его силу постепенно, глоток за глотком. Тебе ничего больше не требовалось. Только быть с ним рядом. Только время. И ты обманула меня, Повелительница Ночи. А я — поверила. По спокойному обычно лицу Голубой проходит волна — ужас мешается с ненавистью к Тёмному, извечному противнику, чьего возвращения нельзя было допустить. Она ошиблась: думала, разбить заклятье, связывающее чужую жизнь с умирающим цветком, никому не по силам. Думала, узнать об истинной природе этих чар никто не сумеет. Думала: даже если правда откроется, заставить вдову забыть будет легко — ту поглотит чувство вины за молчаливое соучастие, почти согласие. Но Белль идёт следом, обратившаяся в камень и волю, и всей волшебной пыльцы Авалона не хватит, чтобы остановить её. Пальцы упираются в стену, спустя миг её же находят лопатки. Рул Горм не понимает: здесь должен быть выход. Но выхода нет. Когда последний лепесток дрогнул на головке цветка, когда Белль нашла неосторожно оставленную раскрытой книгу и всё поняла, когда бросила колпак на пол — защита розы распалась, и обрывки заклятья запечатали их в комнате лавки. Такой маленькой, такой тесной. Магия обернулась против самой Рул Горм. — Пришло время платить, — говорит Белль. Это не её слова. Её мёртвым голосом с того, должно быть, света говорит мёртвый Тёмный — бывший Тёмный, который всегда дотягивался до своих врагов. И он прав. У Рул Горм не возникает даже мысли о сопротивлении, когда маленькая женщина хватает её за ворот и подтаскивает обратно — к кушетке, к телу своего мужа. — Посмотри на него, — шепчет Белль, замахиваясь. — Ты убила его. И отправишься следом. Это последнее, что я могу — что я должна для него сделать. Рул Горм сглатывает, когда осколок входит в шею — прямиком в яремную вену. Из-под рассечённой голубоватой кожи, стремительно рванувшись наружу, вырастает последний — багровый — цветок. Запах крови становится ярче. И почти ощутим на вкус. Белль закрывает глаза… …а когда открывает, Румпельштильцхен смотрит на неё — в упор, снизу вверх. Белль становится нечем дышать. Пальцы на куске стекла разжимаются. Миг ей кажется — она упадёт, ноги не выдержат. — Как? — произносит одними губами, и внезапно боль наваливается на неё — в ступнях, в ладонях, в груди. Тёмный (не существует бывших Тёмных; единожды попробовав Тьму на вкус, отказаться от неё невозможно) садится — ловит её — опускает рядом с собой. — Кровь врага — единственная настоящая живая вода, — говорит он, проводя пальцем по скуле своей женщины. Слова могли бы быть шуткой. Но Румпельштильцхен серьёзен. На полу, под остывающим телом Рул Горм, вместе с Голубой съёживается и чернеет срезанная алая роза. С так и не упавшим последним лепестком.