Слёзы несчастной

      Эти женские стоны и всхлипы редко привлекают внимание Охотника, вечно прыгающего по крышам в поисках свежей плоти, грудную клетку носителя которой так и хочется разорвать, а затем, вдыхая аромат только что вытащенных внутренних органов, поедать их, с трудом разжевывая и проглатывая кусками.       Но сегодня, когда все «простаки» (т.е. «обычные» зараженные) растаскали группу выживших, даже ничего не оставив, кроме парочки зубов и клочков волос, вырванных вместе с кожей, Охотник снова слышит тихие стоны, словно кого-то мучает сильная боль. У него даже появилась надежда на то, что это человек, но, что странно, он не чувствует запах человеческой плоти. Скорее гнили.       Думает, что было бы неплохо продолжить путь по пустынному городку, но, оказавшись на одной из крыш и услышав эти стоны и всхлипы ещё громче, Охотник останавливается.       Он, словно хитрый лис, аккуратно, но быстро, ступает по черепице крыши. Хорошо, что она не разваливается от своей же «старости». Не хочется пугать страдающего. Вдруг, это действительно человек?       Заглядывает в выбитое окно, туда, где должен быть источник шума. Странно, что он не привлекает внимание «простаков». Заражённый удивился, увидев не совсем человека. Худощавая девушка со светлыми грязными волосами и мертвенно голубой кожей. Она в порванной майке, закрывающей её небольшую грудь и в белых женских трусиках.       Странно, он никогда не видел её. Но, признаться честно, она намного симпатичней Плевальшицы с обвисшей грудью и с разорванным ртом. Если эта страдающая дамочка не плюется кислотой, то вообще замечательно!       Девушка бьётся руками об пол, и только сейчас Охотник замечает её длинные ногти, которые вполне могут насквозь проткнуть его череп через глазницы. Они намного длиннее когтей самого Охотника.       Она бьёт себя по животу, снова и снова вытирая слёзы. Наверное, голодна.       Заражённый спрыгнул вниз, решив не тревожить «находку».

х х х

      Давайте зададимся вопросом, вот почему Охотник сейчас прыгает по крышам с оторванной рукой в своих когтях, при этом даже не собираясь её есть? Ох, ему бы самому знать.       Ан, нет, знает!       Ему удача буквально улыбнулась безумной улыбкой, когда заражённый нашёл домик лесника. Вся семья – две девочки-близняшки, мать и отец – застрелены. Наверняка, это сделал сам отец, под конец убив и себя, чтоб избавить свою семью от страданий. И это можно понять по ружью в руках его мёртвого тела.       И это хорошо. Для Охотника.       Он сьел чуть тёплые плоти, но, доедая худощавую женщину, вдруг остановился. Заражённый вполне наелся, но ему вдруг в голову пришла идея. Оторвав худую, чуть ли не костлявую, руку от остатков женщины, он поспешил обратно, в городок.

х х х

      Охотник пробрался в дом через то же самое окно. Иногда он бывает слишком тих, но ему, конечно, не всегда везёт. Например, сейчас. Заражённый наступает на разбитое стекло, и его хруст, кажется, услышали за пределами дома. Плечи девушки, сидящей к нему спиной, замерли. Она вдруг зарычала, медленно приподнимаясь и одновременно разворачиваясь к источнику шума. И вот, он видит её алые, залитые злостью и кровью, глаза. Они сверкают в темноте.       Весь испачканный в крови Охотник, пустив смешок, подскочил к ней, тут же заставив её сесть. Перед лицом исплаканной, удивлённой и злой «дамы» вдруг с хрустом появилась оторванная рука. Она начала болтаться, словно резиновая. — Привет, — прохрипел Охотник, улыбаясь своими не очень-то чистыми зубами. — Ты кто такой вообще? — прорычала она. — Носители живой плоти называют меня Охотником, — он начал болтать этой худощавой рукой. — А тебя? — Ведьмой. — Что ж, приятно познакомиться с тобой, Ведьмочка…

х х х

— О чём ты плачешь? Как только не приду к тебе, ты постоянно в слезах… — Я заразилась в день своей свадьбы и съела жениха. Всё это безумие… Охватило меня с головой. Его кровь, липкая и алая, до сих пор на моих руках. — Ну, знаешь ли, тебе всё равно нужно будет есть людишек. Ты у меня ту руку схватила, как бешенная собака, которой требуется сорок уколов. — ...Я так его любила. Думаю, что любви сильнее и не было. — Ты снова плачешь. — И я буду плакать. Всегда.

х х х

      И вот, снова она плачет, чуть не царапая кожу своего лица. Охотник приходит к ней редко, принося ей хоть какую-то пищу. Ведьма всё время задаётся вопросом: почему и зачем? — И снова: привет, — Охотник запрыгивает в знакомое окно, пряча одну руку за спиной. Он словно подкрадывается к ней, согнувшись. — Ты снова пришёл. Что принёс в этот раз? Может, ногу? — её плечи снова перестают дрожать. Девушка оборачивается, ссутулившись. — Кое-что необычное… — он садится перед ней на одно колено и вдруг протягивает… цветок. Обычная полевая ромашка. Её испачканные в алой крови когти когти тянуться к цветку с белыми лепестками. Лицо Охотника серьёзно, а красные глаза внимательно наблюдают за её действиями. — Я… я так давно не видела цветов. Ведь всё вокруг такое серое и неживое… — прошептала Ведьма, аккуратно взяв цветок за стебель. — Я нашёл её, такую одинокую, но красивую. Я тоже тогда нашёл тебя одинокую и… красивую. — Сейчас от меня воняет гнилью, одежда грязная, кожа, конечно, как у трупа… Я не красивая, Охотник. — Ты всегда будешь для меня красивой… — Самому не противно говорить такие нежности? — Знаешь, словно камень с плеч. Так что... ни капельки.       А Ведьма только улыбается. Впервые улыбается, смотря на белый и невинный цветок.