Ты мне доверяешь?

- Ты мне доверяешь? – спрашиваю я и вижу, как ты вздрагиваешь всем телом. Да, я знаю, что ты не доверяешь никому. Даже себе, особенно себе. После всего, что ты пережил, после ошибок, за которые ты заплатил частицей души. После того, как тебя обманывали, использовали, унижали. После того, как твой мир рухнул, и ты построил на его обломках новый, а он рухнул тоже… Ты как дикий хищный зверь, которого я пытаюсь приручить – и, кажется, мне это постепенно удаётся. Ты не доверяешь никому. А мне? Мне ты доверяешь? Сколько мы с тобой уже вместе? После битвы за Хогвартс, где мы оба должны были умереть и не умерли, прошло три года. Два из них я прожил, пытаясь соответствовать чьим-то представлениям обо мне, герое, спасшем всех и вся. Два года я видел тебя только издали. Сначала в больнице, где ты валялся с забинтованным горлом и не мог даже говорить, но красноречивым взглядом давал мне понять, чтобы я убирался восвояси. Потом на суде, где тебя всё-таки оправдали, несмотря на то, что ты гордо молчал, завернувшись в неизменную свою потрёпанную чёрную мантию. Потом в коридорах министерства – у тебя были какие-то дела с Кингсли, и ты пролетал мимо, резко кивая мне на ходу. В магазинах Диагон-аллеи, особенно часто в книжном, а однажды, к моему изумлению, я застал тебя у Фортескью, куда затащила меня будущая невеста. Будущая невеста, кстати, за эти два года куда-то потерялась, не вынеся несовпадения героического идеального образа с жестокой реальностью совместной жизни. Зато появился ты. Случайно. Я даже не знаю, как это вышло, но нас просто кинуло друг к другу на второй годовщине победы. Вот только что стоим слушаем разглагольствования очередного министерского типа – а через несколько минут ты уже целуешь меня в тёмном углу, прижимая к стене, и я отвечаю тебе. Я до сих пор не знаю, что это было, но в эту ночь я понял – ты мне нужен и я хочу быть с тобой. Хочу и всё. Но я до сих пор не знаю, чего хочешь ты. Ты долго смотришь на меня, словно оценивая. Но я вижу – о, я научился читать тебя, немного, но больше, чем кто-либо ещё – что тебя начинает возбуждать эта игра. Я вижу это в расширенных зрачках, в быстро промелькнувшем между тонкими губами кончике языка… Твой язык ядовит, как жало змеи, я знаю, как больно он умеет ранить словами – я помню все твои язвительные реплики, все твои насмешки, ещё по школе. Но я знаю, как он умеет ласкать, находя на моём теле самые чувствительные местечки. Кто бы мог подумать, что я почти кончаю, когда ты вылизываешь мне пальцы на ногах, один за другим, крепко держа меня за щиколотку? А вчера ты трахал меня языком в задницу и довёл до оргазма, даже не прикоснувшись к моему члену. А потом ты взял меня, едва живого от сладкой муки, вошёл резко, почти грубо, мощным толчком, наполнив меня сразу до предела, и я возбудился снова – от скольжения твоего члена во мне, от шлепков яичек по ягодицам, от твоих пальцев, вцепившихся мне в плечи, от твоего хриплого дыхания. Я знаю: ты любишь, когда я подчиняюсь тебе, тебе нужна эта власть, тебе нравится, когда я, весь дрожа под тобой, умоляю: «Ещё, ещё, сильнее!». Тебе нравится дразнить и распалять меня, сводить меня с ума. Тебя заводит, когда я лежу перед тобой, широко разведя ноги, предлагаю себя, раскрываясь, а мой, жаждущий твоих прикосновений член, слегка подрагивает, сочась предсеменем. Или когда я стою на четвереньках, и ты гладишь мои ягодицы, проникаешь внутрь скользкими от смазки пальцами, разводишь их, раскрывая вход, я хочу насадиться глубже, но ты удерживаешь меня на месте, нажимаешь на поясницу, заставляешь прогнуться, открывая тебе идеальный доступ. Ты обожаешь смотреть, как я кончаю, выкрикивая твоё имя. Но сегодня мы поиграем по моим правилам, хорошо? Так вот – ты доверяешь мне? Это важно, это чертовски важно, чтобы ты мне доверял. Доверяешь? Ты сглатываешь, я вижу, как дергается кадык на твоей худой, покрытой шрамами шее – ты прячешь эти шрамы от других, под высоким воротником мантии или под шейным платком, но я-то их вижу. Ты стесняешься своих шрамов, своего тела, тебе кажется, что ты некрасив, просто уродлив, и сколько бы я ни говорил тебе, что люблю, что для меня ты – лучший, что твое худое, угловатое, бледнокожее тело сводит меня с ума, ты мне не веришь. Пока. Сегодня, если позволишь, я научу тебя верить мне чуточку больше. - Ты мне доверяешь? – спрашиваю я снова. На этот раз ты киваешь, чуть прищурив глаза, притушив их огонь завесью ресниц – у тебя потрясающе длинные ресницы, ты знаешь об этом? - Хорошо, - говорю я и гашу взмахом палочки большую часть свечей, оставляя лишь те, что горят на полке у камина. – Расслабься, тебе понравится. Я усаживаю тебя на диван, беру чёрный шейный платок и опускаюсь на колени, чтобы завязать тебе глаза. Ты обхватываешь мои запястья, останавливаешь меня, я вижу, что тебе и страшно, и хочется попробовать. - Доверься мне, - говорю я, нежно касаясь твоего лица легкими скользящими поцелуями. -Просто доверься мне, хорошо? Ты отпускаешь мои руки и позволяешь завязать тебе глаза. Чёрный шелк плотно охватывает голову, ты кажешься почему-то таким беззащитным сейчас. Не бойся, я не причиню тебе вред! Я расстёгиваю на тебе брюки. Да, я могу сделать это магией, но не хочу – я берусь за язычок молнии, медленно веду его вниз, ощущая под пальцами признаки твоего возбуждения. Тебе нравится новая игра, да? Для тебя, привыкшего держать всё и всех под контролем, всё и всех, начиная с самого себя, так необычно – подчиняться, отдаваться на волю моих проворных пальцев, раздевающих тебя, стаскивающих брюки, отбрасывающих в сторону, гладящих твои ноги. Это необычно и это тебя возбуждает – доказательство у меня перед носом. Я расстёгиваю на тебе рубашку, но решаю не снимать её – я знаю, тебе так комфортнее, ты не любишь полной обнажённости. Ты сидишь передо мной, в распахнутой белой рубашке, с чёрным платком на лице, раскинув руки и положив их на спинку дивана, запрокинув голову, расставив ноги – я никогда не видел тебя таким. Ты весь мой. Как никогда четко я осознаю – ты принадлежишь мне, навсегда, половинка моя, никто, кроме меня, не вынесет твоего характера, твоего язвительного юмора, твоих приступов меланхолии, когда ты не хочешь никого видеть, никого, кроме меня. Никто, кроме тебя, не даст мне такого полного, абсолютного, с ума сводящего счастья, никто не заполнит так меня собой, никто не изучил так моё тело до последней родинки, никто никогда не хотел меня так, как ты. Ты, который шесть лет был моей тенью, самым ненавистным мне человеком, который столько раз спасал меня, который поделился со мной самыми сокровенными, самыми личными воспоминаниями – ты стал моим смыслом жизни. Я медленно, едва прикасаясь кончиками пальцев, глажу твои ноги. Под правой коленкой у тебя полукруглый шрам, я не знаю, откуда он – ты мне так и не рассказал, разозлился и не разговаривал со мной два дня. Я прикасаюсь к шраму губами. Ты мне не поверишь, но у тебя красивые ноги, длинные, стройные, покрытые редкими черными волосками. Я покрываю их поцелуями – тонкие щиколотки, икры, голени, нежную кожу на внутренней стороне бедер… Ты не издаёшь ни звука, лишь шире разводишь колени, облегчая мне доступ. Подожди, не торопись – я вижу, вижу твой стоящий член, чувствую запах твоего возбуждения, но подожди. У меня есть план – видишь, я тоже умею планировать, зря ты на меня ворчишь. Когда-то, ещё в школе, кто-то из парней притащил в нашу спальню маггловский порножурнал, который мы смотрели все вместе, глупо хихикая и краснея ушами. Там было много всякого интересного, но почему-то мне одна картинка больше всего запомнилась: блондинка, с довольным видом облизывающая обмазанный взбитыми сливками, показавшийся нам огромным мужской орган. Эта картинка преследовала меня в снах, после которых я просыпался в испачканной постели, она стояла перед глазами, когда я дрочил… Но постепенно я понял, что представляю себя не на месте оставшегося за кадром мужика, а на месте этой самой блондинки. Пожалуй, именно тогда я осознал, что мне нравятся мужчины. А потом в моей жизни появился ты. Я призываю к себе заранее подготовленную (видишь, как я всё продумал!) миску со взбитыми сливками. Ты же любишь сладкое. Ты, такой строгий, язвительный, нервный, закрытый, оказался страшным сластёной. - Открой рот, - говорю я, опуская пальцы в сливки. Ты подчиняешься, чуть приоткрываешь губы, и я проникаю в твой рот обмазанными в сливках пальцами. Ты облизываешь их, посасываешь, слегка прикусываешь, и я чувствую, что моя ширинка вот-вот треснет, потому что ты, сидящий в одной расстёгнутой рубашке, с завязанными глазами и сосущий мои пальцы – самое развратное и возбуждающее, что я видел в своей жизни. Я кормлю тебя с ладони взбитыми сливками, ты весь перемазался, и я сцеловываю, слизываю белую пушистую сладость с твоих губ. Ты возбуждён. Твой член стоит по стойке смирно, чуть подрагивая, такой прямой, такой красивый – совершенный. Знаешь… Хотя нет, не знаешь, я не рассказывал тебе, но я втайне мечтал об этом с того дня, как мы первый раз переспали. Я мечтал когда-нибудь обмазать твой член сливками и облизать его. Да, я извращенец. Ну и что? Я зачерпываю белую воздушную массу и аккуратно, чтобы не уронить ни капли, опускаю на пунцовую напряжённую головку. Ты громко выдыхаешь сквозь стиснутые зубы – сливки холодные, и член возмущённо вздрагивает от такого обращения, но я втягиваю его в рот, ощущая солоноватость твоей смазки и сладость сливок. Я облизываю его, как в детстве облизывал изредка достававшийся мне фруктовый лёд, со всех сторон, наслаждаясь его вкусом, запахом, горячей гладкостью, твёрдостью. Ты молчишь, только тяжело дышишь, слегка подаваясь бёдрами навстречу моим губам. Ну уж нет, сегодня я хочу услышать, как ты стонешь, я хочу, чтобы ты потерял голову от моих ласк, чтобы ты прокричал моё имя, кончая. И я зачерпываю ещё сливок, побольше, размазываю их по всей длине, по промежности, по мошонке, по поджимающимся яичкам и принимаюсь лизать, тщательно – ты всегда говорил, что аккуратность и тщательность не мои сильные стороны? Ты не прав, потому что я не пропускаю ни миллиметра покрытой сливками кожи, вылизываю тебя, всего, везде, задыхаясь от восторга, мурлыча, как довольный кот. Я вылизываю тебя дочиста – и повторяю все с начала. Хорошо, что сливок так много – я всё продумал, я молодец. Тебе нравится? Ты прогибаешься, разводишь шире ноги, подставляясь под мои ласки. Я слышу твое хриплое дыхание, ты что-то бормочешь сквозь зубы. Хвалёный самоконтроль начинает сдавать, ты раскрываешься мне навстречу, отдаёшь себя – самый драгоценный, самый неожиданный дар мой. И я принимаю его, играю с тобой, ласкаю тебя – языком, губами, пальцами, дразня, доводя почти до грани и возвращаясь обратно. Я глажу, царапаю, прикусываю, вбираю твой член глубоко в рот, почти давлюсь им – и выпускаю, нежно посасывая самую головку. Твои пальцы вцепляются в спинку дивана, губы кривятся, словно сдерживая рвущийся наружу стон. Тогда я делаю хитрый ход – я тоже умею быть хитрым, хотя до тебя мне далеко: смоченными в сливках пальцами я провожу между ягодиц, нежно поглаживаю там, делаю несколько круговых движений, а потом резко ввожу в тебя свои пальцы – туда, в горячую влажную тесноту. Ты ахаешь, подаешься навстречу, насаживаясь на мои пальцы. Подожди, не торопись! Так хорошо? А так? А если… Нет, так ты кончишь – а я еще не наигрался с тобой. Я ещё шире развожу твои колени. Если бы я был художником, я бы нарисовал тебя сейчас – с растрёпанными волосами, чёрной повязкой на глазах, в распахнутой рубашке, с разведёнными широко в стороны ногами и гордо стоящим членом. И повесил бы это в нашей спальне. И любовался бы каждую ночь перед сном. Но я не художник, поэтому я рисую тебя губами – прорисовываю всего, все твои шрамы, все твои родинки. Лицо. Губы. Шею. Грудь. Впалый живот. Руки – каждый палец отдельно, тонкие запястья с бешено бьющимся пульсом. «Ты мой!», – говорят мои губы, скользя по твоей бледной коже. Мой, слышишь? Я заполучил тебя, я боролся с целым миром, я так долго шёл к тебе. Ты мой. Сегодня, сейчас, навсегда. - Не могу… Не могу больше, - выдыхаешь ты, когда я рисую языком знаки бесконечности на едва сдерживающейся, чтобы не спустить сию минуту, головке. – Возьми… Не могу больше! - Попроси меня. - Пожалуйста… - срывающимся шёпотом. - Пожалуйста - что? – а у самого стоит так, что уже почти больно, но игру надо довести до конца – этому ты меня тоже научил. - Пожалуйста… Трахни меня уже! Ну если ты так просишь… И я вхожу в тебя, медленно, не торопясь, наслаждаясь теснотой твоего ануса, теплом, обнявшим мой готовый взорваться член, начинаю двигаться, все ускоряя темп. Ты стонешь, резко, рвано, вторя моим сильным толчкам, подаваясь навстречу, обхватив меня ногами, вцепившись в мои плечи до синяков. Я тянусь к твоим губам, ещё хранящим сладкий вкус взбитых сливок, захватываю твой язык. Я на грани, мне трудно сдерживаться, но я хочу, чтобы сегодня ты кончил первым, хочу почувствовать липкость твоей спермы на пальцах, хочу, чтобы ты отпустил себя, отдался мне – совсем, до края, до конца. И я обхватываю твой член – я знаю, как ты любишь, вот так, сильно сжать пальцы, провести по всей длине, задевая головку, ещё, ещё… Ну же, давай! Ещё несколько быстрых движений – и ты готов, ты кричишь, запрокинув голову, член твой пульсирует в моих пальцах, выплёскивая белёсую жидкость. У меня возникает ещё одна идея, бредовая, да, но я же у нас специалист по бредовым идеям, ты сам говорил. И после того, как я обмазал тебя сливками, и ты не стал возражать… Я подношу перемазанные в твоей же сперме пальцы к твоим губам. - Оближи. Ты послушно высовываешь язык, начинаешь слизывать с моей руки следы своего наслаждения. Это настолько… я не знаю, я не могу больше думать ни о чём, потому что сам срываюсь в оргазм, содрогаюсь всем телом, прижимаясь к тебе, и кончаю, кончаю, кончаю… Чуть отдышавшись, я снимаю с твоих глаз чёрную повязку. Мне страшно. После всего, что я с тобой проделал – что ты мне скажешь? Ты никогда не позволял мне подобных вольностей. Ты никогда так не вел себя со мной. Ты никогда не отдавался мне так. Я молчу, отведя глаза в сторону, жду, что ты мне скажешь, какими словами высмеешь мои фантазии, как поставишь заигравшегося мальчишку на место. Ты нежно берёшь меня за подбородок, поворачиваешь мою голову, заставляешь посмотреть на себя. В твоих глазах нет насмешки, совсем. - Да, - тихонько говоришь ты. - Что да? - Ты спрашивал, доверяю ли я тебе. Да, Гарри. И скажи Кричеру, чтобы запасся сливками. Для следующего раза.