I will be silent

Джек давно перестал полагать, что выход есть. Выхода нет. Есть только тупик, в котором, как дверка для опаздывающего на приём к королеве кролика, нет места для огромных человеческих желаний, молитв и амбиций. Формально, конечно, место есть и пролезть в эту дверь можно, но только по частям. А выходить по частям официально могут только паззлы и продукция Лего. Джек Дарби не был Лего ровно в той же степени, как и не был сейчас человеком, которому нельзя быть Лего. Или паззлом для малышей с надписью на коробке «Собери сам!» Его разум и самосознание застряли где-то посередине, где-то между до безумия маленькой надеждой выбраться и тихим смирением, что выход – иллюзия, которую сам для себя создаёт человек. Сейчас не было ничего, что нельзя было бы опровергнуть реальностью и констатацией фактов. Из этого, по идее, должно следовать понимание и осознание своих шансов на выживание. Точный просчёт этой зыбкой вероятности. Но больший процент вероятности падал, что не удивительно, на смерть. Джек и без своей склонности к точным вычислениям понял это. «Тут и думать нечего». - Джек, почему ты молчишь? – Нокаут замер в паре метров от парня, и его горящая оптика, отчётливо видимая даже в полутьме, начала прожигать взглядом лицо пленника. Джек молчал. Почему молчал? Потому что он давно понял, что ни одно слово, которое он знал или выучил за всю свою жизнь, не поможет ему справиться или ответить правильно. Да и существовал ли правильный ответ? Наверное, он был на той же свалке, где и выход, к которому безуспешно тянулись куски мясного Лего, с потерянными детальками органов и здравомыслия. - О, кажется, я понял… Тебе нравится играть со мной в молчанку. Ну что ж... Подвешенное к потолку, уже мертвое, чужое тело заключённой качнулось, когда нож десептикона врезался ему между лопаток. По худому телу снова ритмично начали падать чёрные капли крови. Кровь не может быть чёрной? Может. Здесь возможно абсолютно всё. Кровь получила законное право на чёрный цвет в этом прогнившем месте. В этой звенящей тишине и полутьме запутанных коридоров, на стенах которых тянулись светло-голубые прямоугольники лунного света и взрывались мрачным фейерверком брызги этой самой чёрной крови. Джек почему-то вспомнил, что когда-то в шутку подарил Мико игру «Операция». Но это воспоминание отозвалось рвотным рефлексом, а в нос почему-то ударил сладковатый запах разложения. «Операция» была говённой игрой, откровенно говоря. Новый удар по безвольно качающемуся телу разнёсся по всему залу. Нож без единого угрызения совести бил по плечу, терзал холодные отвердевшие мышцы, с тупым звуком ударялся о кости. Джек подумал, что он чувствует вину и сожаление чуть больше, чем нож. Потом его одинокая мысль скользнула так резко в другой пустой угол сознания, что у парня непроизвольно качнулась голова, следуя неосязаемому вектору нематериального: «Нож должен понимать, что ответственность лежит на его совести». Он боялся больше смерти сломаться. Боялся подвести Прайма и всю его команду, не дать выбежать сломя голову наружу своим словам. А что станет, если он проронит хоть слово? Он отдаст этому подкрадывающемуся и непонятному чувству себя? Поможет монстрам их последнюю надежду на победу. Джек не говорил и уже даже не стонал. В его голове поселилась маленькая паранойя, что любой звук выпустит наружу из него второго бессознательного монстра. Мико обмякла на полу кучей протухшего и воняющего мяса. Две её детальки Лего продолжали качаться на ржавых цепях над тёмной тенью смешавшейся ткани с телом – они будто стали одним неразрывным целым. Рядом лежало обезображенное тело Рафа. - Почему ты молчишь? - грязные, чёрные от засохшей крови, несоразмерно огромные манипуляторы меха обхватили его щёки и потянули наверх, заставляя поднять взгляд. – Джек, я уверен, что ты мне хочешь что-то сказать. Джек безвольно смотрел потухшими глазами в безумное фейсфлет и молчал. Ни стон, ни крик - ничто не срывалось с его разбитых и посыпанных грязью и пылью губ. Бледное лицо, будто неживого, просто смотрело, и ничего не выдавало в нём признаков живого и дышащего человека. Только слабо бьющаяся под большим пальцами Нокаута вена на шее - единственное препятствие на пути разума и логики человека, которые отчаянно пытались смириться со смертью. С наступившей смертью, не с угрожающей или бегущей вдалеке, а уже сильно обхватившей за плечи и пожравшей скудный набор мясного конструктора. Со смертью в прошедшем времени. - Дже-е-к... - Нокаут повёл большим когтем по подбородку, протягивая чёрную линию крови по коже, и коснулся губ Дарби, - скажи мне где находится база. Лёгкое надавливание, и нижняя челюсть послушно опустилась, размыкая бледную линию губ, едва существующих на обмытом кровью лице. Внутри тёмно-бордовой полости рта белели пока что нетронутые ряды зубов, в которые навечно забились частички песка, бетона и вкус размякшей от дождя земли. Посередине, перед темнеющим нутром горла, покойно лежит гниющий обрубок языка. Языка, отрубленного практически под корень. Мех жадно проник своим заострённым ногтем в рот и ласково, чуть ли не нежно и трепетно коснулся этого остатка. Дарби не думал, что отсутствие языка является первопричиной его молчания. Нет, это вовсе не она, как мог кто-нибудь подумать. Джек молчал, потому что он обещал автоботам, знал, что всё пройдёт впустую если он скажет. Осознавал, что три человеческих жизни не стоят этого секрета... Иногда правда приносит боль. И Джек почти чувствует благодарность, задыхаясь от зеленоватого, обещающего забытье газа.