Переводчик

— Свидетельница говорит — на четвертый день после новолуния, перед грозой, — перевел он, — она ничего не путает, она умеет считать, именно тогда обвиняемый и уснул при исполнении служебных обязанностей. Жара, эта мерзкая жара. Сейчас бы в тенечек, завалиться под деревом и цедить, не торопясь, бражку из запотевшего кувшина. Голову пекло, да вдобавок зудело везде, особенно левое бедро и яйца, а почесаться было неприлично. Ходить в шерсти летом, кто только придумал такое издевательство... Вот закончится все — и в ручей, освежиться. Хотел до начала, превентивно, но не успел: задержали. Чуть не опоздал, а за это снижают оплату. Кто-то из зевак ткнул в бок локтем; он понял, что отвлекся и прослушал. Судья смотрел неприязненно. За плетнем блеяли козы. — Да тихо вы там! — бросил он в сердцах. — Волки задрали Беляночку нашу, мою доченьку, кровиночку, — повторила свидетельница, тряся бородой, — а этот, этот! Спал! Пастух, называется! Он перевел, и пастух, сидевший у другого плетня, напротив коз, побагровел и тайком показал кулак — то ли ему, то ли свидетельнице. — Довольно, — сказал судья, — дело ясное. Обвиняемый виновен и получит шесть ударов плеткой. — Да чтоб у вас копыта поотсыхали, подлые твари! — завопил пастух, но его уже повели прочь. Он перевел козам приговор, и те недовольно заблеяли: — Шесть ударов, всего шесть ударов за Беляночку нашу, да нам в день просто так и то больше достается! Судью на мыло! Где справедливость! Судья подошел к нему, бросил в пыль горсть монет — оговоренную плату. Не мог дать в руки, урод... Одна укатилась под самый плетень, и он полез, ругаясь, под ноги козам. — Козел, — прошипел в спину кто-то из людишек. — Человекофил, — презрительно бросила одна из коз. Зажав монеты в кулаке, он встал, отряхнул мохнатые колени и пошел прочь. — Двуногий, двуногий, на двух ногах ходит! — глумливо блеяли вслед козлята. Он вышел за ограду, едва не зацепив рогами ворота, свернул за куст олеандра и наконец-то почесал яйца.