Эстетика льда.

Расскажи мне о смерти, моя маленькая принцесса. — На третий фланг, защитить Егеря! — Приказ будто пуля, пронзил звук дождя, заставляя кадетов изменить положение. Их долг, защищать надежду человечества любым способом. Пусть, они умрут и сгинут в этом мире, где более ста лет правят титаны. Их не вспомнят. Забудут, после того, как их имя внесут в списки погибших. Каждая пустая строчка — ожидает мёртвых хозяев. — Аккерман, второй фланг! — Капрал остановился перед ней, хватая за алый шарф. — Быстро. — Да, сэр! — Она шипит сквозь сжатые зубы, сжимая рукояти мечей до хруста в костях пальчиков. Она его призирает, желая отпинать как последнего урода. Нельзя. Тонкие, но в то же время и крепкие тросы впиваются в кару дерева, а женская фигура поддавшись телом вперёд, сменяет курс фланга. Она маневрирует ловко, быстро. Сменяя острые кленки, что вновь и вновь срезают теплую плоть. Азиатка была лучшей, дела всё чётко и быстро. Без страха и сожаления в глазах, ей свойственно безразличие. — Смотри лучше, идиот. — Её стальной голос, смещался с лязгом клинков, когда та срезала плоть с шеи титана, что был в паре сантиметров от Джина. — Микаса, — сухо отзывается тот, Проследив как она тенью скрылась в деревьях. Ему больно. Ей всё ровно. Дождь застилал глаза, не давая видеть чётче. Ей это мешало. Её задача — оберегать брата. Плевать на приказ смазливого мальчишки. Глаза цвета пепла бегают, ища брюнета. И вот он, тот самый. Идёт плавно, на равне с капитаном. Эта ненависть сильнее её, она доминирует. Мерзко. — Микаса! — Крик Ленц выводит её из наблюдения слишком поздно. Тупая боль, заставила брюнетку издать хриплый стон. Руки, сжали её тело, поднося к пасти. Этот запах… смерти ей знаком ровно так же как и запах проигрыша. Она проиграла, у Микасы нет сил бороться. — Прости, меня Эрен. — Слова отдаются болью, вызвав ручеек рубиновой крови. — Бог простит, — она не видит, только слышит. Нервный, низкий голос. Бледнокожая чувствует как руки гиганта разжимаются. Чувствует как холодные, чужие руки обвивают её стан. Она чувствует как, разум окутывает липкая паутина тьмы. Чувствует спасителя. Она не видит, только слышит крики, ругань. Утро в разведке начинается рано, такие правила у тех, чья судьба защитить человечество. И лишь, у одной выпал шанс уйти от этого правила, только не совсем полезным путём. Стены лазарета всегда давили своей белизной, вынуждая их посетителей нервно, почти с ненавистью кусать губы. В кровь. До боли. И сейчас, они делали своё дело, сжимая брюнетку, что отправили к Аккерман. Она её бесила ещё с первого взгляда. Хотелось унизить, растоптать, поставить на колени. Тихий скрип стула, глухое стучание пальцев по столику смешалось с тихим тиканьем часов, разрывая тишину. Минута, две, три. Несколько часов она сидит возле обладательницы серых глаз, рассматривая её спокойное лицо, хрупкое на вид тело. — Безумно красива, — шальная мысль пробегает так быстро, что девушка не успела отдать отчёт своим мыслям. Чёрт. Ей надоело торчать вот уже трое суток в белых стенах. Дела и по важнее есть. Боже, как же она желает уйти. — Бесит, — бросает кареглазая, беря в свою руку аккуратную ручку Аккерман. Зачем? Сама не знает, видно скучно. Ощущает её нежную кожу своими грубыми пальцами, боясь оставить царапину. Что задело так сильно, что она не может отвести глаз. Как такое возможно? — Ирен? — Тихое, осипшие дыхание выдергивает темнокожую из раздумий, заставив отдернуть руку. — Мечтай, — ответ приходит сразу, сопровождающийся блеском в глазах. — Что? — Сознание ещё не вернулось, её глаза видят очертания фигуры. Аккуратной, худощавой. — Конь через плечо, — сарказм едким ядом ударяется о её сознание, от чего она дергается, сводя тонкие брови к переносице. Она узнала кто это, и не рада тому. Их ненависть взаимна. — Разве так разговаривают со своими спасителями. А, Микаса? — Тон Имир ровный, крайне спокойный. Но, только вот её бледные уста украшает ехидная улыбка. — Спасителем? — Глубокие глаза расширяются, она не помнит. — Тормоз чистой воды, — Имир заказывает глаза, вспоминая как её предупредила медсестра о возможной амнезии. Временной правда, но это не меняет факта. Имир поднимается, от чего старый стул скрепит. Молчит, сливаясь с тишиной. Они ведь одни, так? Бедная, маленькая девочка в её руках. Её душу прожигает недавние желание, а тело пробирает мелкая дрожь от эйфории. Желание душит. — Плевать. Тебя не просили спасать. — Аккерман шипит, скалясь. — Ты, маленькая дрянь. — Руки невольно сжимают тонкие запястья черноволосой. Грубо. Властно. — Пусти, больно. — Голос вновь безразличен, сухой. Её это задело, нет. Взбесило! — Заткнись, сука. — Заломов руки над головой, прижимает её тело, « оседлав » её тело, садясь на бедра. — Я кажется сказала, пусти. — Шипит. Ей надоела эта игра, от того вырывает руки, но усталость не даёт ей действий. Звонкий удар по щеке, оставил след пальчиков Имир. Поцарапала. — Ты, заносчивая падла, которая вокруг ничего не видит кроме себя и своего братца. Ты хоть понимаешь что из — за тебя погибли новобранцы, понимаешь что отряд еле ушёл от смерти, потому что они потеряли тебя как бойца. Очнись, Аккерман, ты не богиня. Ты лишь жалкая пешка в этой игре. Твоё место — сидеть ровно и выполнять приказы. Ты понимаешь какую боль ты только приносишь тем, кто тебя действительно любит? — Каждое слово, буква, словно хлыст отдаётся громким звуком. — И? — Тонкая бровь скользнула вверх, а уста обнажили звериный оскал азиатку. — Маленькая девочка, со взглядом волчицы, — Имир сладко усмехается, выпуская её запястьях. Осматривает синяки на них. Удовольствие затягивает с головой. Слушает тяжёлое дыхание той, кто находится под её телом. — Ох, да я вижу тебе нравится. — После минутного молчания, титанесса подаёт голос. Склоняется над ухом брюнетки, легонько дунув. Чувствует, как по бледной коже проходит табун мурашек. — Н…нет. — Микаса закрывает глаза, стиснув зубы. Да, у неё звериное желание, но она не откроет его. Глупая гордость тупит её слова. — О, малышка. Не сдерживай себя. Имир издает смешок, тянет сладко и так тягуче, что тело азиатки сводит. Ей нравится, очень. Тёмные пальчики её спасительницы легли на шею азиатки, скользнув вниз. Остановившись на выделяющихся ключицах. — Пусти, — отбрасывает руки, судорожно дыша. Упирается в её грудь. Держа дистанцию, не давая шанса на близость. Холодный рассвет проникал сквозь пыльное окно, освещая две фигуры « Любовниц ». Они разные, две противоположности на фронтальной спирали. Но их души находятся в одной лодке, прикованной к берегу пустыни. — Да брось Аккерман, жизнь настолько хрупкая. Вдруг, завтра уже не будет шанса? — Длинные пальцы Имир чуть грубо хватают подбородок азиатки, заставляя откинуть голову. — Имир… не надо, прошу. — Азиатка жмурится, в который раз стиснув зубы. Надеется на то, что её палач уйдёт, отпустит. Но лишь чувствует как довольно сильные руки взимают её в кровать. Настолько сильно, что плечи черноволосой хрустнули под руками девушки. — Я ничего не боюсь, Микаса. Ты — словно кукла, которую хочется сломать. И я сломаю. — Склоняется над ушком ' куклы ' обдав её жаром. Шепчет что — то спутанное, в то время как её руки опускаются на топ, разрывая. Микаса впервые дрожит, прикусывая губы. Ей приятно, но ей нельзя. Это неправильно. — Ах, — слабый стон от возбуждения, и руки азиатки невольно прильнули к ремням на штанах Имир. Срывает быстро, не разбирая. Приподнимается на локтях, касаясь губами шеи Имир. Целует вначале мягко, скользнув вниз. Закусывает кожу на предплечье, оставив алый засос. — Вот, и славно. — Имир откидывается голову, закрывая глаза. Грубые по природе руки сжимают упругую грудь девушки, вызывая новый стон. — Нет, — Она внезапно отпрянула от шеи Имир, прогинаясь в спине. Девушка ничего не отвечает, а лишь заламывает руки над головой. Аккерман не из робкого десятка, и могла бы дать отпор. Значит ей это не нужно, она этого хочет, но боится. Ах, да, Эрен же. — Замолчи и наслаждайся. Это утро без правил, это не игра. Закрой глаза и чувствуй. — Голос брюнетки хриплый, тихий. Имир касается подбородка азиатки, спускаясь ниже, остовляя пылкую дорожку поцелуев. Аккерман вздрагивает, а руки обвивают худощавую талию любовницы, прижимая и без того возбуждённое тело к себе. Ближе, ей хочется больше чем поцелуи. — Имир, ещё. — Говорит чётко, поддавшись полуоголенным телом вперёд. В ответ лишь тишина, слова не к чему. Имир обхватывает девечий сосок, посасывая. Чуть кусает, в то время как её свободная рука ложится на стан девы, вырисовывая на шелковой коже узоры загорелыми пальчиками. Эти действия заставляют азиатку издать манящий стон. Блуждающие руки Аккерман по телу Имир, давно сорвали рубашку, фирменную куртку. Вещи разлетелись по комнате, впрочем это не самое главное. Они остановились на бедрах, сжимая их. Возбуждая. Все былые страхи попали в паутину похоти и блуда. Укусы оставленные на груди, сровнялись с богряными засосами на шеи Азиатки. Они жутко болят, но в то же время вызывают страсть. Имир не стонет вообще, лишь глухо рычит, издавая хрипы. Её пальцы юркой змейкой, ласкают набухшие соски. — И…и.мир. — Слова даются слишком трудно, но хватает сил что бы сменить положение, надвесая над Имир. Тяжёлые дыхания сливаются в одно целое. — Ты слишком много думаешь, Аккерман. — Имир накидывает длинные ноги на талию азиатки, сложив их крестом. — И… — ей не дают закончить, затыкая властным поцелуем. Имир удивляется, от действий. Её маленькая девочка ускользнула из её рук, и теперь держит власть над её телом. Языки, мокрые и горячие в одно время сплетаюся в танце огня. Азиатка жадно кусает губы напарницы, до крови. Имир напротив, отвечает мягко, чувствая как вкус железа тугой пленкой оседает на её языке сквозь поцелуй. Нравится до безумия, она чувствует запах сочных жил азиатки. Руки сжимают искусанную грудь, задевая пальчиками соски. Её действия их нежных переходят в грубые, жгучие. — Я хочу тебя циликом, Микаса. — Голос отдаётся басом, когда Имир через силу отрывается от губ любовницы. Руки проникают под ткань трусиков азиатки, а пальчики специально задевают мокрую киску. Горячая плоть становится мокрее, выпуская смазку. — Уже? — Вытаскивая пальцы, рассматривает липкую субстанцию, после чего сует их в при открытый рот азиатки, от чего та послушно слизывает с них смазку, обвивая их языком. Микаса прикрывает глаза, позволив палачу быть сверху. Её тонкие пальцы проникают в штаны Имир, оттягивая трусики. Проникает во внутрь, глубоко. Они двигаются быстро, доставляя Имир усладу, заставляя издавать громкие стоны. — Микаса… я сейчас, ах… кончу! — Аккерман ухмыляется, почувствовав как та обильно кончила, а вспотевшие тело прогибается от оргазма. Казалось, теперь Аккерман могла уйти. Но Имир хотела попробовать азиатку, её запах сирени и крыжовника сводил с ума. Крепкие руки стянули шорты, разорвали трусы, откидывая к сапогам. Плавное, скользящие движение вниз. Горячие, окровавленные губы косаются лобка, кончиком языка вырисовывая букву ' H '. Именно это заставляет брюнетку, чьи волосы блестят словно шелка, накинуть длинные, равные ноги на плечи Имир, открывая её взору тугую киску, и действенную палеву. — Лучше не бывает, — сквозь наслаждение от лидерства шепчет та, проникая языком в мокрый клитор. Шевелит им, возбуждая. Прикусывает половые губы, чуть оттягивая, и вновь манипулирует действиями. Азиатка выгинается, будто березка под ветром. Чувствует как ненавистные, но в то же время и любимые руки на бёдрах. Чувствует как собственные руки крепко цепляются за край кровати, сжимая железные край. Ей это нравится, а ту это безумно заводит. Имир долго тянет момент прорыва, лишь ласкает, вкушая будущий её первый оргазм. Согнув пальчики, резко входит, ощущая алую кровь. Стон, не успевший вылететь из губ азиатки приглушается нежным поцелуем. Титанесса, чувствуя солёные слёзы любовницы, вздрагивает. Да, она заставила её плакать, унизила, оставила на некогда девственном теле множество засосов, укусов и царапин от острых коготков. Но почему тогда ей хочется утешить её? — Спокойно… — Имир целует кончик ушка Аккерман, шепча ласковые слова. Успокаивает, усмиряя боль, когда пальчики двигаются быстрые прежнего. Всего несколько минут, складких стонов обоих, и азиатка кончает. Достигая оргазма, выгинается. Сколько они сплетались на этой кровати? Как ненависть перешла грань, наступая на любовь? Никто из них не знает, лишь имеет предположение. Имир, получив желаемое, падает рядом с черноволосой. Сбивчивые, тяжелые дыхания вновь сплелись, сливаясь с вздымающемися грудями. Они обе устали, но получили наслаждение. — Имир? — Аккерман щебечет словно голубка, приблизив губы к уху напарницы. — М, чего? — Имир переводит взгляд на азиатку, всматриваясь в глубокие, привычно спокойные глаза. Она вновь видит безразличие, и ей это нравится. — Что теперь будет? — Забавно, но от сие вопроса хочется смеяться. — Разве ты не знаешь, это слова? А, Микаса? — Скользя пальчиком по шраму на щеке, говорит прямо в губы, не касаясь их. Дразнит возлюбленную. — Знаю, — отвечает пугающе твёрдо, закрывая ещё дрожащие, бледные пальцы в спутанные локоны цвета шоколада. Всё казалось сном, если бы не пуговицы и разорванная одежда, которая разлетелась по полу. Время ушло, а они обе ушли на дно, пустив рябь по воде. Может это просто, чей — то случайный ход? В любом случае их утро не пройдёт бесследно. Оставит кровавый отпечаток на их переплетении судеб. Впрочем, уж не важно. Эстетика льда решила за них. — Простите, — Тихий голос разрушит тишину лазарета, когда дубовые двери откроет Зоэ, и завидив обнаженные тела на смятых простынях, слабо улыбнется. Она никому не скажет, лишь тихо накроет пледом спящих любовниц. Осмотрит милую картину. Ей знакомо это чувство, только вот уж это чувство связано с Рал. И важно ли это? Майор тихо оставит новые вещи, пару порций еды и ключ от дверей. Так же тихо исчезнет, закрыв тяжёлые двери на замок, что бы никто не мешал их эстетики. Не много пройдёт времени, как их начнут замечать вместе. Будут бросать удивленные взгляды, не понимая как две ранее ненавидящих друг друга девушки, теперь едят за одним столом. Тренируются. Выполняют задания. Как Имир забыла о богине, а Аккерман о Эрене. Почему их тела так аккуратно скрыты. Лишь им двоим известна правда, и лукавой Зоэ с рыжеволосой Петрой. — Имир, — Взгляд серых глаза пришелся по загорелому лицу, остановившись на устах, что были тронуты в лёгкой улыбке. — М? — Имир запустит тонкие пальцы в локоны цвета вороньего пера, заботливо перебирая их. — Если, мы завтра умрем? Что бы ты хотела услышать от меня в последний раз? — Азиатка сжала в руках бежевую куртку возлюбленной. Имир долго молчала, изучая лицо азиатки. Всматривалась в глаза, наблюдая как её волосы блестят в лучах холодного рассвета. — Ты будешь моей женой? — Имир выпала мысль внезапно, будто бы и желала этого вот уже три года. — Да, — Аккерман отвечает не думая, заключая в крепкие объятия ту самую, которую полюбила после ненависти. Мир, окутаный страхом может дать волю чувствам, главное начать. Не боясь, вдруг завтра уже не будет шанса? Холодный рассвет даёт выбор. Она любит этот запах сирени и крыжовника. А она любит её глаза цвета горького шоколада. Они любят. .