Суд Пилы

      Три человека удивленно и испуганно озирались, очутившись в незнакомом для них мрачном помещении. Некоторые из предметов, окружавших их, казались им непонятными и пугающими, что неудивительно, ведь все трое пришли из совсем другой эпохи, тогда как обстановка, в которой они очутились, была более-менее современной нам. Первый из них был мужчиной с суровым выражением лица, одетым в тогу. Сейчас он имел вид загнанного зверя, так как, подобно ему, угодил в капкан. Вторым был бородатый человек, похожий на жителя Востока. Сейчас ему бы никто не позавидовал, поскольку он был скован, а в его задний проход, растянув его до предела, был вставлен крест, едва ли не такой величины да ширины, какой были те, на которых в Древнем Риме распинали осужденных. От невыносимой боли несчастный просто обезумел. Он орал и извивался, пытаясь освободиться, но все его попытки были тщетными. Третьей была стройная темноволосая девушка, чье лицо было закрыто устрашающей железной маской.       Внезапно перед ними появился сияющий фантом, постепенно принявший человеческие очертания. — Приветствую вас! — промолвил он. — При жизни меня звали Джоном Крамером, также я именовался Конструктором, либо Пилой. Когда-то я был обычным человеком, одним из миллионов таких же. Я имел семью и был очень счастлив, но потом моя жизнь была разбита «добрыми людьми» и ужасной болезнью. Будучи на грани отчаяния, я решил свести с нею счеты, но выжил. С тех пор я поставил себе цель научить людей понимать истинную цену жизни. Каким образом я это делал, вы вскоре поймете. Однако, достаточно обо мне. Поговорим о вас. У меня для вас две новости: хорошая и плохая. Начнем, пожалуй, с плохой. На самом деле, вы все мертвы, а меня самого после окончания земной жизни высшие силы назначили судьей над грешными душами, вроде ваших. Я подвергаю их испытаниям и ставлю им ловушки. Это произойдет и с вами. Для этой цели вы временно вновь получили тела. Теперь хорошая новость: тот из вас, кто пройдет через испытания, либо получит шанс жить снова, либо станет моим помощником… помощницей. При жизни я нашел таковую в лице Аманды Янг. Ее же я и прочил себе в преемницы, ибо рак подтачивал мои силы все сильней. Увы, она не оправдала моих ожиданий, — Пила немного помолчал. — Однако, прежде чем начать игру, я, как положено в суде, зачитаю вам обвинения. Защищайтесь, если можете! Он приблизился к человеку в тоге и проговорил, глядя ему прямо в глаза:  — Марк Юний Брут, ты обвиняешься в предательстве и убийстве своего друга и благодетеля — Гая Юлия Цезаря. А, кроме того, в трусости и бегстве от жизни, самоубийстве. — Я лишь спасал Республику от тирана! — напыщенно проговорил Брут. — Будь им хоть мой отец, я не задумываясь убил бы и его. И я вовсе не бежал от жизни, а умер с честью. Никто не смеет обвинять меня в трусости! — Человек, который не ценит свою жизнь, не достоин самой жизни. Никакой чести в твоем поступке нет, — промолвил Джон. — Да и не Республику ты спасал, а свой карман. Ты был богачом, и богатство твое основывалось на ростовщичестве и грабеже провинций, с чем и боролся Цезарь. Ты был расчетливым торгашом, который, прикрываясь высокими идеалами, организовал убийство правителя из-за того, что он запретил тебе и твоим дружкам сдирать более 300% годовых. Можешь не спорить, я знаю правду. Поняв, что пышные фразы о Республике и тиранах здесь ему не помогут, Брут проговорил:  — Это убийство было самозащитой. Женщина-воин по имени Зена предупредила меня, что Цезарь собирается послать меня в Галлию, чтоб я был убит там, если стану противиться провозглашению его царем. И я получил подтверждение этому: Цезарь действительно хотел, чтобы я отправился в Галлию. Джон Крамер невесело улыбнулся:  — Ты сам-то веришь в то, что сейчас говоришь? Даже если Зена сказала тебе нечто подобное, то только для того, чтобы настроить тебя против твоего друга, являвшегося ее обидчиком, и отомстить ему твоей рукой. Он не мог желать твоей смерти хотя бы потому, что не так давно спас тебе жизнь и снова принял в друзья после того, как ты перешел на сторону Помпея, уже предав его один раз. Цезарь просто был благороден и забыл одну простую истину: предавший однажды, предаст и дважды. Не зря Данте в своей «Божественной комедии» поместил тебя в девятый круг ада. Брут молчал, сказать ему было нечего.       Пила подошел ко второму из осужденных — бородачу с крестом в заднице. — Элай, — начал он, — ты обвиняешься в мошенничестве и одурманивании доверчивых людей опиумом для народа. Твое ложное учение не дало человечеству ничего хорошего. Кроме того, ты из обычного властолюбия, просто искусно замаскированного, чужими руками убил богов Олимпа, причем самых лучших из них. Остались лишь Смерть и Война. С чего бы это? Ах да, в живых осталась и богиня любви Афродита, но лишившаяся своей силы. Ты решил устроить смертным рай на Земле, рай без любви — кромешный такой рай. Что ты можешь сказать в свое оправдание? Но боль в заднем проходе Элая была такой невыносимой, что он не мог сказать что-либо вразумительное.       Теперь Конструктор-Пила перешел к девушке. — Ева, — обратился к ней Джон, — ты обвиняешься в том, что из-за твоего появления на свет начались Сумерки богов, а значит, я обвиняю тебя и в соучастии в убийстве олимпийцев. Также ты обвиняешься в убийстве сотен людей в те годы, когда звалась Ливией и в насаждении культа Элая, когда снова стала зваться Евой. Оправдывайся, если можешь. Девушка в маске замычала что-то в ответ. — Итак, — проговорил Пила, — обвинения были зачитаны, теперь можно начинать игру. Для того, чтобы стать свободными и жить заново, каждому из вас нужно будет найти свой ключ к свободе, спрятанный в определенном месте. Если же вы не сможете его найти и погибнете, вас ждут вечные муки в Тартаре. Он щелкнул пальцами, и помощник внес ящик с кинжалами. — Брут, — обратился Джон к убийце Цезаря, — на дне этого ящика, под двадцатью тремя кинжалами, находится твой маленький ключик. Твоя задача проста: отыщи его, не поранившись. Удачи!       Римлянин, довольный, что так легко отделался, принялся искать свое сокровище, но, увы, был неосторожен, и руки его были изранены. — Забыл сказать, тираноборец, — начал Конструктор, — лезвия этих кинжалов смазаны смертоносным ядом. Твоя игра окончена, Брут! Убийца Цезаря страшно побледнел, яд быстро расползался по его венам. На губах выступила пена. Вскоре он был мертв. Теперь наступил черед Элая. — У тебя ключиков к свободе целых два, — сказал ему Пила, — один из них зашит в твою глазницу — в которую из них, догадайся сам. Второй находится в ванне с соляной кислотой. Что изберешь ты? Лжепророк застонал и стал что-то мямлить. — Что-что? — переспросил Пила. — Предпочитаешь первый вариант? Что же, тогда высвободим одну из твоих рук и дадим тебе скальпель. Сказано-сделано. Элай дрожащей рукой стал подносить скальпель к своим глазам, но не мог отважиться выколоть их себе. — Кстати, Ева, — обратился Джон Крамер к брюнетке, — в одной из глазниц твоего учителя спрятан и твой ключ к свободе. И, в отличии от него, у тебя скальпеля нет. А маска на тебе, между прочим, не простая: если я нажму на нужную кнопочку, острые шипы на ее внутренней части вопьются в твою плоть. Также можно прибить ее к твоему личику тяжелой кувалдой. Ева побледнела под маской. — Думаю, ты все поняла. Так пусть же начнется игра!       Элай все еще водил скальпелем у своих глаз, не решаясь причинить им вред. В это время перед Евой встала дилемма. «Я не могу причинить вред другому человеку… я не могу причинить вред другому человеку… — мысленно говорила она себе. — Но если я этого не сделаю, меня ждет мучительная смерть и вечность в аду! Что же делать?» «Ты можешь причинить вред другому… ты должна причинить вред другому… — стал нашептывать Еве голос, принадлежавший ей прежней, то есть Ливии. — Он слабак и обманщик, а ты должна выжить!» «Нет, нет!» — отвечала Ливии Ева. «Да, да!» — кричала Ливия.       И Ливия одержала верх. Ева-Ливия с яростным криком налетела на своего учителя, словно змея, вырвала из его руки скальпель и вонзила ему в правый глаз. Он заорал не своим голосом. Эта боль даже заставила его забыть о страшной боли в заднем проходе. Выколов ему глаз, Ливия стала вскрывать его полностью, орудуя скальпелем, пока не осталась беспомощная пустая глазница. Вскоре к стонам и воплям Элая присоединился ее собственный стон — стон досады, поскольку заветного ключика она в нем не нашла. Но у ее бывшего учителя оставался еще один глаз, и Ева-Ливия тут же решила это исправить. У Элая больше не было глаз…, но и ключа у Евы тоже не было! Она бросила изумленный и испуганный взгляд на Пилу и увидела, что он улыбается. — Это была шутка, Ева, — сказал Джон. — Я решил немножко подшутить и над тобой, и над Элаем. Ни в одной из его глазниц ключа не было. На самом деле, он… у него в животе. Элай и Ева хором испустили дикий крик. — Большинство людей в нашем мире совершенно не ценят жизнь. Но только не вы, и не теперь, — медленно проговорил Пила. Элай взмолился:  — Прошу тебя, Ева, не делай этого, не убивай меня! Вспомни, чему я тебя учил! Но Ева-Ливия криво усмехнулась и, руководимая бешеным желанием жить, вскрыла скальпелем ему живот. Перемазываясь кровью Элая, она принялась искать во внутренностях жертвы свое сокровище, но тщетно… там его тоже не оказалось! — Что это значит? — дрожащим голосом спросила бывшая посланница Элая. — Это значит, что у меня хорошее чувство юмора, — ответил ей Джон. — Я снова пошутил, а вы поверили. Он нажал на кнопку, и шипы стали ранить ее нежное лицо. Она закричала от боли, но потом поняла, что эти раны несерьезны. — На самом деле, твоя игра только началась, — сказал Пила, снимая с нее маску. — А твое сокровище находится внутри Железной девы. Удачи в поисках!       Он сделал знак, и явившиеся помощники, не смотря на отчаянное сопротивление девушки, закрыли ее в диковинном шкафу, имевшем вид женщины, одетой в костюм горожанки XVI века. Шкаф тут же закрыли, а шипы, которыми была усажена внутренняя поверхность груди и рук «Железной девы» стали вонзаться в лицо, плечи, руки, ноги, живот, ягодицы и другие нежные места Евы. Однако же, все эти повреждения пока не могли привести к смерти жертвы, ибо шипы внутри этого пыточного приспособления были расположены таким образом, что она могла умереть только через довольно продолжительное время. Жалобные крики жертвы долгое время терзали (или, напротив, ласкали) слух Джона Крамера, прежде чем раздался другой ее крик — торжествующий:  — Я нашла его!       Полуживую, израненную Еву, наконец, выпустили, и теперь она с надеждой смотрела на Крамера. — Молодая леди, вы меня впечатлили! — с улыбкой проговорил он. — И я приготовил для вас еще одно, последнее испытание! — Что? — вопросила Ева. — Еще одно, но вы же говорили… — Забудь все, о чем я говорил. Теперь ты должна… убить себя! — Но… я не понимаю… вы же сказали, что учите людей познавать истинную ценность жизни. — Я и не отказываюсь от своих слов, — ответил он, — и сейчас ты поймешь, что я имел в виду, говоря о том, что ты должна убить себя. Перед изумленной Евой предстал ее двойник — другая Ева с ножом в руке. — Ты должна победить и убить другую себя, — сказал Пила. — Игра продолжается!       Двойник стал кидаться на безоружную и страдающую от ран Еву, уже нанеся ей несколько новых ранений, впрочем, не опасных. — Настоящая Ева - я, — сказал ей двойник, —, а ты скоро умрешь! С этими словами двойник Евы повалил ее на пол и занес над ней нож. — Да, Ева - ты, — неожиданно проговорила лежащая девушка, — а я — Ливия Римская! Стоило ей выговорить эти слова, как раны на ней начали затягиваться, а вместо жалких разорванных тряпок, в которые превратилась ее одежда, появились римские доспехи. В руках Ливии оказался меч, и им она принялась бешено наносить удары Еве.       Та уже была вся окровавлена и едва дышала, когда Ливия проговорила:  — Я не хочу, чтобы она умерла так просто! — Как хочешь! — улыбнулся Джон. — Какую смерть ты для нее изберешь? — Дай подумать… — начала Ливия. — Тебя называют Пилой… пусть это будет смерть от пилы. Я хочу перепилить ее! — Будь по-твоему.       …Ливия покончила с Евой так, как собиралась, и теперь стояла над жалкими останками жертвы с торжествующей усмешкой на блещущем страшной красой лице и с красными от крови своего двойника руками. — Я восхищен! — промолвил Пила. — И думаю, что ты достойна занять место Аманды, Ева. — Меня зовут Ливия, — резко ответила римская воительница.