Сколопендра

      Са Годжо любил красивых женщин, крепкие сигареты, недорогую выпивку и азартные игры. Он вообще умел радоваться жизни и брать от неё всё, что хотелось. Вещей же, которые он не любил, было не так уж много, и большую часть из них Годжо игнорировал умело и без труда. Но с некоторых пор к небольшому списку добавился новый пункт: насекомые. Особенно — многоногие и ядовитые.       Когда всё это началось, Годжо не помнил. Был обычный привал, один из многих. Хаккай со своей вечной улыбочкой хлопотал у костра над ужином. Когда была его очередь готовить, еда всегда была вкусной, а поскольку Хаккай часто кашеварил и вне графика, хороший ужин бывал у четверки путешественников гораздо чаще, чем это могло бы быть.       Годжо незаметно наблюдал за приятелем, вяло переругиваясь с Гоку. Тот тоскливо ныл в ожидании, явно приберегая силы для драки за вкусные кусочки во время еды. Санзо с умным и привычно недовольным видом таращился в мятую газету... Где только нашёл? Словом, всё как обычно, только Годжо, почему-то, было неспокойно. Возможно, от голода, который дополнительно разжигали аппетитные запахи из котелка, а возможно, из-за непривычно резких, ломких движений Хаккая.       Годжо стал замечать это недавно. Чуть более язвительные фразы, чуть более резкие движения, чуть более едкая улыбка. Совсем немного, но Годжо знал Хаккая лучше остальных и замечал эти незначительные изменения. Поговорить бы, расставить все точки над «i»... вот только к улыбчивому и удушающее заботливому «няню» на кривой козе не подъедешь. Тут как минимум Хакурю нужен.       — Фу! Гадость! — неожиданно воскликнул Гоку и с размаху впечатал ботинок в землю, — И даже на вид невкусно.       Из-под его подошвы торчали судорожно дёргающиеся лапки какой-то не то многоножки, не то сколопендры. Годжо передёрнул плечами и скривился от отвращения. Даже не тянуло подразнить вечно голодного подростка, способного сожрать почти любую органику.       Аппетит оказался безвозвратно испорчен, и во время ужина Годжо ел крайне неохотно и даже не пытался стянуть вкусный кусочек из тарелки Гоку. Впрочем, свою порцию ему все равно пришлось затолкать в рот под ласково-настороженной улыбкой Хаккая. К слову, его можно было понять — чтобы Годжо, да без аппетита. Не Обезьяна, конечно, но всё же тот ещё едок. Обычно.       Ночью Годжо снилась та самая улыбка. Она извивалась на губах Хаккая, словно раздавленная Гоку многоножка, а зелёные глаза постепенно темнели, из-за чего лицо «штатной мамочки» команды Санзо смело можно было приравнять к двум смертельным дозам яда. Годжо старался не смотреть, словно боялся отравиться, но чёртово видение было настойчивым и всё лезло и лезло в сон.       Утром Годжо проснулся разбитым и совершенно не отдохнувшим. Привычные крики Гоку, требующего завтрак, казались уж слишком пронзительными, так что Годжо самому захотелось схватиться за веер или револьвер. К счастью, хозяин и того и другого не заставил себя долго ждать. Впрочем, успокоить Гоку надолго был не в силах даже Санзо. А жаль.       Джип трясло на всех встречных ухабах так, словно Хакурю за что-то мстил. Поводов у него, к слову, особых не было. Идиотов обижать зверушку добродушного до икоты Хаккая не было. Но остальные не жаловались, так что, возможно, Годжо это всё казалось с недосыпа. Парень передёрнул плечами, вспомнив улыбку из сна. А дорога всё петляла на запад, наматываясь бесконечной лентой на колёса джипа.       Изнывающий от безделья Гоку шумел, таскал еду из общей корзины и жаловался на отсутствие ёкаев или хотя бы разбойников. Санзо орал, грозил револьвером и отвешивал ему хлесткие тумаки веером. Хаккая же всё происходящее устраивало и лишь давало повод для едких шуточек.       К вечеру на горизонте показался город, и Годжо перевёл дух. Возможно, там он сможет найти утешение в объятиях какой-нибудь знойной красотки. Играть в карты не хотелось — для этого нужна была чуть более ясная голова, чем у него сейчас. Проиграть Годжо не боялся, карточка Санзо решала все насущные вопросы, но получить удовольствие от игры он сейчас всё равно не смог бы.       Гоку радостно выплясывал рядом, перечисляя все блюда которые он хочет съесть в этом городе, пока не получил веером по маковке. После этого он притих, жалобно посмотрел почему-то на Годжо и замолчал. Впрочем, ненадолго.       Городишко оказался средней паршивости, но относительно спокойным. Приезд путешественников особого ажиотажа не вызвал, хотя свою долю внимания джип, сиречь Хакурю, всё же получил, прежде чем занял законное место на плече Хаккая. Белые крылья хорошо сочетались с мягким взглядом зелёных глаз. Ничем иным внушительную скидку, сделанную для них владелицей гостиницы, Годжо объяснить не мог, но некоторое время размышлял о том, получил бы Хаккай ее, будь дама на ресепшене моложе лет на двадцать. Почему-то ласковый убийца очень нравился пожилым тётечкам. Годжо не ревновал, его вполне устраивало то, что сам он пользовался не меньшим успехом у молоденьких женщин. Впрочем, как бы ни был обаятелен Хаккай, а комнат им досталось всего две. Хорошо ещё, что двухместных. Это несколько нарушало планы Годжо, но не настолько, чтобы совсем отказаться от поиска ничего не значащей связи на пару часов, раз уж на всю ночь обломилось.       Цыпочка оказалась что надо: красивая, жаркая, с упругой грудью, отлично умещающейся в широких ладонях мужчины. Годжо отлично провёл время, пока Хаккай ходил за покупками и даже успел слегка проветрить комнату. Впрочем, крылатая ящерица всё равно показательно сморщила носик и противно закюукала. Ну и ладно, главное, что Хаккай ничего не сказал, даже не посмотрел укоризненно, как он умеет, хотя наверняка тоже почувствовал едва различимый характерный сладковато-пряный запах, не до конца выветрившийся к его приходу. Не смотря на то, что прошлой ночью Годжо не удалось толком выспаться, а девица оказалась достаточно резвой, уснуть сразу Годжо не смог. От нечего делать он разглядывал мирно спящего Хаккая, лежащего в своей кровати напротив окна. Лунный свет выбелил и без того бледную кожу, резче обозначил складки на одеяле и запутался в пышных волосах. Хакурю, расправивший крылья поверх одеяла, казалось, светился в серебристых лучах, очерчивающих каждую перламутровую чешуйку. До отвращения спокойная картина.       Была. Пока Хаккай не пошевелился во сне. Стоило лишь немного изменить положение, и резкая тень, отбрасываемая длинными ресницами, стала напоминать лапки насекомых. Складки на одеяле пришли в движение и стали напоминать не то извивающихся змей, не то копошащихся червей. В какой-то момент Годжо разглядел у одной из длинных теней многочисленные ножки и передёрнул плечами, а многоножка уже сползла с одеяла на руку Хаккая и заскользила по коже, расцвечивая её знакомым узором, который не сулил ничего хорошего тому, кто оказывался на пути проклятого ёкая, избавившегося от тройки серёжек-лиметёров. Годжо резко открыл глаза. Хаккай спал на своей кровати в лучах стареющей луны, но находился слишком далеко, чтобы можно было разглядеть его так же ясно, как несколько мгновений назад. Годжо вытер вспотевший лоб. Приснится же. Перевернувшись на взмокшую спину, парень стал рассеянно разглядывать потолок. Всё лучше, чем таращиться на соседа и его крылатую зверушку.       Однако, стоило снова уснуть, Годжо снова увидел спящего Хаккая. Только чёртовы многоножки больше не шастали по его телу. В этот раз они забрались под кожу, и Годжо отлично видел, как та вспухала длинными извивающимися лентами, абсолютно не скрывая омерзительных тварей, путешествующих под ней. Комок рвоты подкатил к горлу, вынуждая вскочить с кровати. Годжо понял, что не успеет выбежать из комнаты, и рванул к окну. Перегнувшись через подоконник, он избавился от ужина. Тело выкручивали болезненные спазмы, заставляя раз за разом изгибаться, выплёвывая содержимое желудка.       — Годжо? — Хаккай, конечно же, проснулся от слишком громких в ночи звуков и мягко поднялся с кровати, — Что случилось?       Потом он гладил приятеля по спине, пока тому не полегчало, усадил на кровать и даже принёс с кухни чистой воды и полотенце. Это был старый добрый Хаккай с прежней обманчиво-робкой улыбкой и лёгкой тревогой в глазах. Годжо действительно стало легче, стоило увидеть эту улыбку. Хакурю тоже внёс свою лепту, тихонечко попискивая и ластясь. Отзывчивая зверюга, этого не отнять. Годжо погладил дракончика и поблагодарил Хаккая, правда, его гладить не стал.       До утра Годжо спал спокойно, и даже умудрился выспаться. Наверное, потому, что Хаккай не будил его утром, пока не настало время завтрака, давая несколько лишних минут отдыха.       И снова широкая лента дороги, гул мотора, нытьё Гоку, крики Санзо и смешки Хаккая. Всё так привычно и знакомо. Время до обеда пролетело незаметно, а потом перекусывали прямо на ходу, передавая друг другу корзину с едой. Гоку, естественно, норовил захапать всё, но после удара веером согласился поделиться с остальными. Хаккай шутливо, но деликатно поинтересовался состоянием желудка Годжо, и тот почувствовал, как по хребту прошлась холодная струйка воздуха. Он не ожидал, что Хаккай заговорит о его слабости при всех. Не то, чтобы Годжо стеснялся или считал, что подобный случай его уязвляет, просто это не было похоже на Хаккая. Одно дело — дразнить за то, что видят и знают все, другое — спросить о том, чему остальные свидетелями не были. Самому Годжо было глубоко фиолетово, но щепетильный Хаккай раньше ничего подобного себе не позволял. И это снова заставило насторожиться. От прежнего безоблачного настроения не осталось и следа.       Драка со встречными ёкаями слегка развлекла Годжо. Впрочем, поводу размяться были рады все, включая Хакурю, который с пронзительным писком носился над ёкаями и поплёвывал на них сверху: совсем не травмоопасно, но обидно до судорог. Хаккай же явно задался целью довести дело дракончика до логичного завершения и совершенно не щадил гордости нападавших, комментируя ход боя крайне едко. Годжо на месте ёкаев предпочёл бы сам скопыться от раздражения и обиды, не дожидаясь пули или удара Нёибо.       — У тебя испортился характер, — бросил Санзо, перезаряжая револьвер, когда всё закончилось. Хаккай ответил виноватым смешком и снова уселся за руль. Выглядел он преступно обычным и совершенно безопасным. Для тех, кто его плохо знает.       Вечером разбили лагерь и, во избежание риска остаться голодными и лишиться всех припасов кроме крупы, совместными усилиями отогнали Гоку от костра, не смотря на то, что сегодня была его очередь готовить ужин. Очень уж красноречиво блестели глаза у мелкого обжоры, когда он смотрел на продукты. Хаккай снова принялся за готовку. Возражающих не нашлось. Впрочем, их никто не искал и слушать не стал бы.       Годжо сидел на поваленном дереве и не принимал участие в заводной игре «объясни Гоку с помощью подручных средств, почему не стоит путать ужин и его приготовление», Санзо прекрасно справился сам. Надувшийся мальчишка пошёл жаловаться Хакурю на несправедливость этого мира, а через минуту уже вовсю играл с крылатой змеюкой к взаимному удовольствию. Годжо отслеживал это вполглаза, остальными полутора наблюдая за Хаккаем. Хаккай норовил размыться тускло-зелёным пятном или пойти рябью, словно его тело под одеждой подвергалось боевой метаморфозе.       Годжо потёр глаза и повесил голову, отводя взгляд. От постоянного наблюдения казалось, что под веки насыпали горячего песка, да и Хаккай мог что-то заподозрить. Неожиданно над ним раздался голос лёгкого на помине приятеля.       — Годжо? Ты в порядке?       Почему-то ответить не получилось. Годжо поднял голову и вздрогнул, над ним нависал Хаккай без лиметёров. На бледной коже извивались тени многоножек, тёмные глаза неестественно поблескивали, и Годжо с ужасом разглядел хитиновые спинки насекомых, копошащихся в глазницах друга.       — Годжо, — снова позвал Хаккай, и у него изо рта показались длинные и отвратительно дрожащие членистые усики. Годжо вскрикнул и отшатнулся, падая с бревна на задницу, попытался пятиться, но рот Хаккая открывался всё шире и шире, словно собирался треснуть. Однако этого не происходило, кожа расступалась в стороны легко, выпуская на свет уродливую голову гигантской сколопендры с мощными жвалами и мелкими фасетчатыми глазами. Годжо жадно схватил ртом порцию воздуха и попытался заорать, но пересохшее горло не издало ни звука...       — Знаешь, Годжо, — мягко сказал Хаккай, поправляя компресс на красноволосой голове, — в следующий раз не жди, когда лихорадка тебя свалит, а сразу говори, что заболел.       Хаккай укоризненно и одновременно обнадёживающе улыбнулся и пошёл к костру. Годжо с облегчением смотрел ему в след, ощупывая взглядом поджарую фигуру. Всё как обычно, как прежде. Только край длинного рукава едва заметно шевелился.