«Проплясал, проплакал дождь весенний...»

— Какой же ты утырок, Ларин. Я просто выпал с тебя, какая же ты сука. Ну, когда успокоишься уже? Вот заебал, конкретно. Ты не можешь просто заткнуться, не-ет, тебе нужно крякать на каждом месте, пиздеть на меня и пиздить мой же контент.       Питер обжигал их своим тусклым солнцем, грязью на улицах и блеском луж, которые были поддёрнуты льдом. Какую околесицу они несли, о, боги… Стоп, стоп! Я что, использовал местоимение «они»? Не простительно! Их имена никогда не встанут рядом более, клянусь… Разве что только в этом фанфике.       Сей диалог был наполнен ненавистью Юры, которая плескалась, лава её испепеляла все возможные ответы собеседника в чёрном пальто, который выглядел мрачно. Мрачнее некуда, скажу даже так. Его усталый, пресный взгляд скользил по листьям на траве, да гнал по небу облака, словно те нуждались в его хлёстком, карем взгляде.       Бледный, он постоянно брезгливо морщил нос, иногда то ли отводил, то ли закатывал выразительно-безотрадные карие глаза, не замечая собеседника перед собой. Хотелось и самому заорать «Иди на хуй!», но наш герой был интеллигентом. Как Онегин. Только это был Ларин, экая печаль. Не получилось у нас канона, господа. Хотя похож, разве что надбровная дуга несколько портила его внешний вид, а так… Мне Евгений представлялся именно таким.       Дмитрий сложил ладони вместе, как священник, и поклонился Хованскому, заставляя того отпрянуть. Пока видеоблоггер непонимающе смотрел на картавого, можно было успеть что-то вякнуть. — Всецело разделяю твои визги, Юр. Но можно я пойду домой? Темно ведь. Ты же не хочешь, чтобы товарищи хейтеры пришли по мою душу? — Дмитрий приподнял одну бровь, он говорил с Юрой, как с каким-то ребёнком, жестикулируя руками, словно боялся, что без визуализации его не поймут.       Их симпатия, взаимная, кстати, шла рука об руку с гневом, ненавистью и жгучим желанием дать друг другу пизды. А представляла она из себя аромат язвительности, проигранного картавым версуса, страсти и прочих соплей, то есть, прелестей в одном флаконе.       Хотя, сейчас соплей не было, как и до этого. Хованский орал, Ларин стоял и закатывал глаза, следя за красивыми облачками. Идиллия, мать вашу (она, несомненно, прекрасная женщина).       Их отношения строились на агрессии и взаимном поливании грязью, но что-то в этом было. — Я, только я смотрел каждое твоё видео, каждый ебучий перископ, Ларин, каждая трансляция, блять. Только я трачу на тебя такое колоссальное время, в ущерб себе, сука. Да я помешался на тебе, ублюдок. Какая ты конченная гнида, Ларин, — уголки губ Димы резко дёрнулись, он довольно улыбнулся, прикрывая глаза. Сейчас был похож на кота, точнее и не скажешь.       А вечерний воздух отдавал прохладой, истерика Юры — болью и отвращением.       Ларину делало честь то, что тот, кто победил сейчас выглядит жалко. Хоть от обиды Дмитрий и хотел расплакаться, словно ребёнок, он был рад тому, что сейчас ему поднимали настроение. И хватался, хватался за эту нить, широко щерясь в ответ на истерику. Какая разница, настоящая она, или нет? Главное, что его ненавидели. Ненависть сильнее, чем любовь, в разы.       Ресницы Ларина трепетали на ветру, он вздохнул, открывая глаза и видя перед собой Юру, всё такого же. Растрёпанного, самоуверенного. Которого хотелось всё так же отпиздить. — Может, прекратим? — Зачем? — Хован разводит руками, немного сдвинув брови вместе, — всё равно нихуя не изменится. Ты, сука, опять к чему-нибудь прикопаешься. Ой, это он делает не так, ой, жёлтая камера. Да засунь себе в пизду эту камеру, — опять заорал видеоблоггер, тяжело дыша. — Нет. Я больше ни разу не прокомментирую ни одно твоё видео. Ни одно действие. Всё закончится, война в том числе. Не это ли нам надо? Мы даже руки не пожали, — Ларин протянул худую кисть Юре, на удивление замечая, что тот ответил на рукопожатие. — Никому про это не спиздани, картавый, — хмыкнул Хованский, сжимая чужую руку, которая была жутко холодной. Было даже как-то страшно от мертвецкого холода. — Эта ненависть неправильная, — Ларин опустил голову. Что-то сломалось, он крепко сжал губы и закрыл глаза. Веки мучительно дёргались, пальцами он коснулся своей щеки, словно забыл, что перед ним его враг. Злейший оппонент. — Чем она тебе не нравится? Нормальная ненависть, бля. — Нет, Юра. Мы реально помешались. — Ты всегда останешься моим личным Мориарти, Дим, — Хован более или менее успокоился, вполне дружелюбно пожимая плечами. И правда, их вражда стала перерастать во что-то большее, во что-то вечное, это было похоже на привязанность. — Ненавижу, — на какое-то время Дмитрий потерял всю свою серьёзность и адекватность. Уткнулся в пальто Юры носом, немного согнувшись, упираясь лбом прямо в плечо, — для чего это всё? Просто на посмешище другим людям, несём какой-то бред. Могли бы уже давно разойтись и не месить грязь, мне надоело продавать себя. Злой, мрачный, конечно, — Ларин даже тихо засмеялся, хватая тонкими пальцами Юру за плечи, встряхивая его пару раз, словно желая, чтобы тот очнулся, принял его точку зрения.       Что-то в Диме было… Такое, что заставляло с ним соглашаться, разрешать вести себя вперёд, надеяться на то, что Ларин решит все проблемы, возьмёт всё на себя. Вот только и у картавого были свои проблемы. Но кто их выслушает? Очередная шаболда? Да, он выбирал красивых и умных (насколько это было возможно), но с ними нельзя было серьёзно поговорить, они были бесцветными бабочками, не испытывали тех эмоций, которые испытывал Ларин. А вот Юра… Это их общая ненависть, они чем-то были похожи на друг друга.       Шепелявый хотел оттолкнуть от себя видеоблоггера, но… Это было бы неуважительно к их взаимной вражде. Он обнял Ларина за плечи, от чего тот лишь что-то глухо провыл, закусывая губы. Устал, устал от всего, что было. Было обидно и больно из-за проигрыша, а сейчас видеоблоггер вообще почувствовал себя, как какой-то мальчик из провинции, которого не приняли в университет Москвы или Питера. Хотя его способности были колоссальными! Просто никто не понял, не пытался понять. — Не мог ты такой текст написать, не мог, сука. — Мог, — пожал плечами Юра, хватая Диму за плечи сильнее, так как тот, похоже, не очень держался на ногах.       Было что, так сложно поддаться ему? Просто проиграть, как этого и требовало мироздание. Он здесь интеллектуал. Ну и актив, если на то пошло. Он должен был выебать визгливую сучку, а не сучка его. Так получалось совсем нечестно. Может, врезать Хованскому? Нет, пожалуй, слишком радикально. Да и мог ли Ларин кому-то врезать? Явно нет, тем более человеку, к которому он испытывал хотя бы каплю уважения (а таких было мало). — Ты мразь, Хованский. — Как это непредсказуемо, Ларин. Ожидать что-то более остроумное от тебя… Зря, зря я ожидал этого. Опять будешь снимать фалафель-патруль, говорить, что я удушил котёнка. Что ещё придумаешь? — Юра первым почувствовал, что пошёл дождь, он поёжился, хватая Ларина в охапку и куда-то утаскивая. Дима лишь следовал, делая иногда какие-то потуги выбраться из цепкой хватки, упираясь руками в чужую грудь. Так они и шли. — Подъезд? Юра, ты ещё больше непредсказуем, знаешь ли, — картавый оттолкнул от себя Хованского. Мужчина ловко, даже как-то залихватски запрыгнул на высокий подоконник парадной, — руку дай, — утащить за собой Юру было сложно, но вскоре они уже вдвоём сидели на грязной извёстке, Ларин сложил ноги в позе лотоса, уперев локти в колени, сцепив кисти между собой. Он, в отличии от Хована, словно всё детство лазил по подоконникам. Возможно, виной этому была либо ловкость, данная с рождения, либо очень «весёлое» (как и у Юрия, в прочем) детство. — Сидим, ёпт. Ну, расскажи что-нибудь, для начала, — Юра достал из-за пазухи бутылку с пивом, Дима одарил оппонента удивлённым взглядом, широко открывая глаза и пытаясь сдержать ухмылку. — Знаешь, однажды, когда я жил ещё в Архангельске, у нас один алкаш жил. Ну и как-то раз он опять напился, а утром мы… — Ларин не договорил, Хован дал удивлённому критику подзатыльник, от чего последний чуть не упал с подоконника. — Бля, заканчивай пиздеть. Знаю я твои истории, ага. Не пьёт он, конечно же. Пиво хочешь? — Водку люблю, — попытался откреститься Дима, замахав руками. Нет, с алкоголем он завязал. И так уже самоиронии не хватало, чтобы оправдать свой внешний вид, а тут ему предлагают начать спиваться. — Всё, жди на следующем версусе ахеренный панчлайн про водку. — Какая водка, какой версус? -Ларин поморщился, отбирая у Хованского бутылку, которую тот только что открыл, — Какие панчлайны, в конце то концов? Тебе этого не хватило? — Не хочешь взять реванш? А что, если я поддамся?       Картавый отвернулся, прижимая холодное стекло пивной бутылки к виску и сосредоточенно думая над таким предложением. — И что же заставило тебя так сделать? Ну, это… — Потому что заебался смотреть на твою грустную рожу. Знаю же, что ты надеялся на себя. Тебе двадцать семь, а ты людям веришь, Ларин. Не знал бы тебя так хорошо, не подумал бы. Вот нормальный же человек, блять, нет, нужно было какой-то хернёй начать заниматься. Версусы-хуерсусы. Ты на самом деле такой самоуверенный? — Всё, молчи, — резко вставил Дима, дёрнувшись и уползая в свой угол подоконника, краем глаза наблюдая за тем, как паук перепрыгнул на его пальто с паутины. Картавый слабо улыбнулся, наблюдая за насекомым. Оно ползло по своим делам, совершенно не замечая той драмы, которая развязалась.       Мужчина и сам не заметил, как приложился к бутылке, немного морщась. Никогда не любил газировку, язык от неё щипало. А пиво, по сути, газировка с градусом, никакой эстетики в хмеле Ларин не чувствовал. — С чего всё начиналось, Юр. Только подумать, ты заагрился на меня из-за критики… — Вообще-то, это ты первый начал. — Мы спорить будем ещё? — Да. — Ты первый. — Ты. — Ты.       Всё это время Хованский открыто лыбился, а Ларин сжимал губы, стараясь не смеяться, закусывал их, от чего они становились более видимыми и яркими. Юра схватил картавого за плечо, мужчина лишь хитро щерился, почти допивая чужое пиво. Казалось, ещё немного и они вместе будут пить. И правда, бессмысленный спор закончило действие Хована, он выхватил у критика бутылку, не чураясь и допивая пиво. Дмитрий поморщился, но про возможную инфекцию ничего говорить не стал. Это было его дело.       Подоконник, оказывается, был довольно-таки длинным, но узким. Дима легко пнул оппонента коленом, пытаясь вытянуться в полный рост, чтобы лечь, но ему мешал Хован, который с ухмылкой наблюдал за стараниями Ларина. — Вот пидорас, уу. Ты что, спать здесь собрался? Эй, мы не закончили нашу беседу-у, — провыл Хован, вскрикивая, когда картавый притянул его к себе, затыкая рот рукой, а потом морщась, когда Юра укусил ему палец. Больно, сука.       Они лежали, с прикрытыми глазами, Юра, не смотря на своё положение, расслабился в чужих объятиях, утыкаясь носом в чужое плечо. Они так же ненавидели друг друга, но теперь эта ненависть была родной, тёплой, привычной каждому из них.       « — Юр, ты еблан. — Дима, ты утырок»       Ларин небрежно провёл рукой по чужим волосам, слабо улыбаясь. Мужчина немного приподнялся на локте, ложась набок и внимательно смотря на сонное лицо Юры. В его действиях не было романтики или чего-то ещё. Просто двум людям, на самом деле похожим друг на друга, было лучше именно на грёбаном подоконнике. В парадной пятиэтажки. С их ненавистью.