Земляне

— А что у вас? На Земле тоже бунтуют? Он отрицательно покачал головой. — Лучше бы ты не спрашивала, крошка… — он запечатлел на её приоткрытых губах поцелуй. — Земляне перестали различаться. Они стали… как бы тебе это объяснить… — развернув спиной, он уронил её на свою грудь и, перебирая пряди её странных волос, нахмурился, умолкнув. Она тоже молчала, возведя глубоко посаженные глаза к потолку, почти не моргала. Казалось, она уже и не помнит ничего, смотрит лишь бездумно своими белёсыми глазницами с едва выделяющейся радужкой. В тишине капсулы мерещилось ему то жужжание мухи у стекла, то шлёпанье босых ног его маленького ребёнка, то карканье ворон за окном, но нет — комнату окружало абсолютно немое безвоздушное пространство. И ни души больше на… О, лучше не думать об этом. Просто они были совсем одни. Кажется, она задремала. Дыхание её невозможно было различить, ведь кислород перегоняли сюда для него одного, ей он был не нужен — она не дышала, хоть ему и мерещилось иногда, что он видел, как вздымалась её грудь во сне. А потом он глядел на её волосы или руки, и галлюцинация мгновенно обрывалась. Странная улыбка прошлась по его лицу. Иногда ему казалось, что он с ней только потому, что она совсем не похожа на земных. Лишённая кровеносной и дыхательной систем, она фактически являла собой червя… только с костями. От этой мысли порой становилось дурно даже ему, и он старался не думать о том, что, случайно поранив её, он увидит не алую бусинку крови на её пальце, а липковатый внеклеточный матрикс. Пока такого не случалось, и он всячески избегал подобных зрелищ… Никогда не знаешь, как отреагирует желудок. Он аккуратно приподнял её за талию и запустил руку в карман джинсов, выудил оттуда пару скрепок. Опустил её на свою грудь снова. Должно быть — нет, не должно быть, а точно — он бросил их туда вчера, закончив раскладывать листы разлетевшейся книги по главам, скрепив, наконец, всё в правильном порядке. — Джэр… — когда-то он назвал так любимую гитару, а теперь… — Джэр, ты не потеряла ещё нить разговора? — Нет, я слушаю, — она уложила голову поудобнее и снова замерла. — Смотри, — он высвободил руки и поднял их так, что они оказались прямо напротив её глаз. — Раньше земляне были как эти две скрепки, похожие… да что там, одинаковые — что внешне, что по функционалу, но всё же две, две скрепки. Зацепи одну за другую. Вот так, ага… Теперь они вместе, видишь? Как один организм. А представь, что их не две, а миллионы… миллиарды. Они могут оторваться друг от друга чисто теоретически, но вероятность мала, ничтожно мала. Нужно, чтобы совпала частота внешних колебаний с их внутренними. А это может случиться только при самых страшных катаклизмах: люди-молекулы движутся слишком дико, слишком быстро, слишком резко и хаотично, и соотнести их можно разве что с землетрясением… одновременно с цунами. И ураганными вихрями небывалой силы. И даже устроив Земле эту пытку в один миг, вероятность совпадения частот всё равно будет равна одной миллионной, если не меньше. Потому что нет в мире такого сумасшествия, не должно быть, это не предусмотрено. Мир не готов… — она, почувствовав, что ему тяжело дышать — не под её весом, а просто от волнения — скатилась с его тела и, усевшись по-турецки, молча поцеловала в лоб. Это означало желание, чтобы он продолжал — он уже успел запомнить. — Они… они движутся теперь взявшись за руки, сжимая друг другу пальцы что есть силы. Они теперь движутся «на благо всему человечеству», смятые в своём сумасшедшем хороводе, они гордятся своей связью. Они как… Выбрось скрепки, дурацкий пример.