Дым

       Боже, ей кажется, что это место совершенно не меняется с годами: старые полусгнившие доски у крыльца, кое-где обвалившиеся красные кирпичики и спокойствие. Спокойствие, обеспечиваемое плотной стеной из кустов, которые, определенно, давно просятся на стрижку секатором. Но если бы не они, не было бы ни этого тайного места, ни умиротворения, приобретаемого здесь же.        Она не любит курить, но иногда тело и душа просто требуют этой спасительной затяжки, которая заставляет голову кружиться, а мысли в ней мешает в один неясный комок. Она не любит курить, но курение - это единственная вещь, способная действительно расслабить.        Она редко видит здесь людей. Обычно тут тусуются бездомные и собаки, хотя и первые-редкость.        Обычно, но не сегодня.        – Опачки, а ты чего тут забыл? – встав на первые ступеньки и оперевшись на ржавые перила, спросила девушка.        Тонкие белесые губы приоткрылись, выпуская слабое серое облачко, почти мгновенно растаявшее в душном майском воздухе.        – Знаешь, хочу тот же вопрос задать тебе, – даже не взглянув в ее сторону, ответил парень, снова затягиваясь.        Не сочтя нужным отвечать, девушка показательно-медленно прошла вверх по серым бетонным ступеням, вставая рядом с юношей, слегка перевалившимся через перила.        – Фрост, так чего ты сюда приперся?        – Покурить, как видишь, – выставив вперед худую кисть с зажатой в ней сигаретой, ухмыльнулся парень, будто показывая девушке, что глупо задавать вопросы, ответы на которые столь очевидны.        – Я, вообще-то, не знала что ты куришь, – набычившись, пробубнила рыжеволосая и сложила руки на груди.        – Стресс, Данброх, – сухо ответил он на вопрос, который она не задавала.        – Дай-ка угадаю, – оживившись, девушка картинно приложила руку к подбородку, а после изрекла:        – Эльза?        Он не ответил.        И коню понятно было, что все проблемы, которые есть у Фроста либо из-за того, что он придурок, либо из-за его личной занозы, его личной язвы, жрущей его ежедневно, ежечасно. Конечно же это независимое мнение его нынешней рыжей собеседницы. Ух, как Мерида не любила эту платиновую блондинку, не так давно перешедшую в их класс: вечно на параде, голубая кровь, аристократией несет за пару километров. Мерзко. Красота, ум, прекрасные манеры и великолепная осанка, конечно. "Вот какой нужно быть!" - часто говорила мама самóй Мериды, ведь ее семья и семья Эльзы состояли в очень близких, даже дружеских отношениях уже несколько лет.        А Мериду бесило то, что с детства навязанный ей образ, который она считала нереальным, материализовался, да еще и на глазах ее матери.        Эльза, как и Мерида, выросла на глазах родителей обеих девочек. И всем были видны различия между ними: чересчур гиперактивная Мерида и слишком холодная и какая-то не-от-мира-сего-Эльза; жизнерадостная и до ужаса живая рыжеволосая и болезненная и отстраненная блондинка. С самого детства они, как земля и небо, совершенно непохожие, но почему-то обязанные существовать вместе. Окружающие думали, что из организованной и спокойной Эльзы выйдет что-то лучшее, нежели из несерьезной Мериды.        Однако, не все было так идеально, как казалось. Эльза, к удивлению многих из тех немногих, кто пронюхал ее истинную личность, оказалась просто избалованной девицей, показушницей и блистательной актрисой. Она была капризной, хотела внимания и любви, и на ее удачу попался малыш Джеки, несмышленый дурачок, которого рано или поздно просто сожрет его голубоглазая платиновая змея. Опять же, по мнению Мериды.        – А знаешь, – сказала она, доставая из потайного кармашка рюкзака пачку сигарет, – я еще с первого дня ее прихода поняла, что она редкостная сучка.        – Данброх, знай я тебя чуточку меньше, решил бы что ты пытаешься меня поддержать, – хохотнул парень, заглядывая в бирюзу глаз рыжей. – И разве тебе есть дело до Разенграффе? Или ты просто так за меня переживала? – он слегка наклонился к ее лицу, слишком далеко для поцелуя, но слишком близко, чтобы люди неправильно поняли, увидев их тут в таком положении.        – Больно ты нужен мне, – цыкнула девушка и поднесла сигарету к слегка пухлым розовым губам, которые были немного покусаны ею же. – Черт! – ругнулась она в лицо Джеку, не отрывающему от нее глаз. – Есть зажигалка?        – Данброх, курение убивает. – он отпрянул и залез рукой в карман джинс. – Но меня радует, что, несмотря на твои слова, я таки нужен тебе , – ухмыльнулся Джек, протягивая девушке зажигалку.        – Хоть где-то ты пригодился, – она улыбнулась ему и закурила.        Они простояли так еще немного.        – Данброх, а почему мы с тобой лаемся вечно? – спросил Джек, глядя куда-то далеко, сквозь обросшие жилистыми листьями тополя.        Мерида от такой неожиданности даже дымом поперхнулась. Он больно кольнул, где-то между глоткой и легкими, захотелось пить.        – Не поняла.        – Живем мы с тобой, как кошка с собакой. Хотя ты вроде и девчонка нормальная, – все так же не глядя на девушку, говорил парень, – иногда мне даже легко с тобой, вот как сейчас. Или когда я проорусь на тебя в школе, сразу так спокойно на душе становится, – он повернул голову и встретился взглядом с ее широко раскрытыми глазами. – Не знаю, зачем я сейчас это говорю, но мне действительно с тобой просто, особенно когда ты не пытаешься убить меня стулом или прожечь взглядом.        Он улыбнулся. Искренне, как умел только он: скинув деланную надменность и обличая свою настоящую, куда более теплую, сущность. Подхватив ее за подбородок, он поднял ее лицо.        – Может мир? – спросил он буквально в губы девушки, обдавая ее терпким и горьким запахом сигаретного дыма, – Временный?        А ей большего и не надо. Резко ухватив Фроста за ворот расстегнутой куртки, она дернула его на себя, находя его губы.        И плевать, если кто-то заметит. Она хотела, как и он. И даже если поцелуй нужен только за тем, чтобы свершить месть, о которой они все равно никому не расскажут, неважно. Это было нужно обоим.        Им было нужно. Ему: прижимать ее к ржавым перилам спиной и чувствовать, как она пытается отпрянуть и стонет, когда железо больно пройдется по позвонкам; тянуть ее за рыжие кудри, пахнущие яблоками; видеть, как она морщит веснушчатый носик и то, как дрожат ее ресницы. Ей: держать его за шею, и не для того чтоб прикончить отморозка, а только затем, чтобы подтянуться к нему повыше, преодолевая разницу в росте; чувствовать, как он сминает ее футболку под толстовкой, как терзает ее губы.        Она прерывисто дышит, когда поцелуй прерывается, уткнувшись ему в грудь и опустив руки на плечи, а он кладет голову ей на макушку и пытается найти слова, но так и не находит.        Она просто поднимает голову и долго смотрит на его лицо, а потом, улыбнувшись, отстраняется и уходит, махнув на прощанье рукой.        Они еще много раз возвращаются на это место, где ничто не меняется, только догнивающие доски, крошащиеся кирпичики и страсть. Они приходят и курят вместе иногда болтают, но чаще целуются, чувствуя горячее желание. Им уже все равно увидят их или нет, им просто жизненно необходимо чувствовать на губах влажный затяжный поцелуй и горький привкус дыма на языке.        – Данброх, ты же в курсе, что курение убивает, – спрашивает он во время их очередного перекура.        – Неа, – совсем уже легкомысленно и как-то не по-данброховски отвечает девушка и, привстав на носочки, выдыхает дым парню в лицо.        – Я тоже.