Учитель

      Жаркое палящее солнце. Пот градом катится с тела, пропитывая легкую рубашку. Резкий свист воздуха, разрубаемого острыми клинками. Взгляд глаза в глаза, с неуловимой ехидцей. Бесит, но нельзя это показывать, нельзя поддаваться ярости, это абсолютно точно приведет к поражению. Только холодный расчет. Удар, метит в шею. Пригнуться, попытаться ударить в живот с двух рук. Увернулся, удар сверху. Открылся справа. Атака, скорее, пока не успел опомнится. Взмах клинка… И вдруг резко теряю равновесие, задним умом понимая, что это была ловушка.       Обессилено лежу на земле, глотая пыль и ощущая контрастный холод лезвия на разгоряченной коже шеи. Еще секунда, и мне бы перерезали глотку. Проигрыш. Опять.  — Астар… Я ожидал от тебя большего. — слегка снисходительно тянет учитель. — Тебе следует больше тренироваться. — резко посерьезнев, холодно сказал он. — Такими темпами тебе никогда не стать мастером. — он подает мне руку, предлагая помочь подняться, но теперь уже нет смысла контролировать гнев. Отвергаю предложенную помощь, поднимаясь сам. Он понимающе усмехается, и от этого только паршивей на душе. — Что ж, воля твоя. — учитель разворачивается, уходя с тренировочной площадки, оставляя меня в одиночестве.       Четыре года, уже четыре года как я нахожусь в учениках у одного из известнейших мастеров меча. Как же быстро они пролетели. Я догадывался, что это будет нелегко, но чтобы настолько… Первый год я вообще плохо помню. Я тогда уставал так, что просто отключался, как только выдавалась свободная минутка между тренировками. Растяжка, равновесие, реакция и ловкость, сила, выносливость… Они шли одна за другой. В тот момент мне казалось, что хуже уже быть не может. Как оказалось, могло. И было, на второй год ученичества. Площадка для боев в то время казалась мне сущим адом. Сколько крови и пота я пролил на ней… В тот момент все розовые мечты, которых, к слову, и без того было немного, были окончательно жестко разбиты о суровую реальность. Учитель меня никогда не щадил. С самого первого боя мы сражались только на настоящих мечах. Никаких манекенов, тренировочного оружия и «прочей ереси», как он выражался. Это было трудно. Вес моих мечей только сначала показался мне более-менее приемлемым. После трех часов непрерывного боя мне просто хотелось сдохнуть, без всяких церемоний рухнуть на землю и заснуть прямо там. Но нельзя… И тут на выручку мне пришла моя пресловутая гордость, которую никому так и не удалось сломить даже после всего пережитого. За нее я цеплялся, когда было совсем невмоготу. Я почти возненавидел эту сволочь, которая зовется моим учителем. С первого взгляда по нему и не скажешь, что в бою он один стоит десятка воинов. За кажущейся изящностью скрывается стальной характер, ядовитое ехидство и ирония, тиранические замашки и жесткость, порой граничащая с жестокостью. Хотя я и могу честно сказать, что интуитивно почуял это еще с нашей первой встречи, кстати, не самой приятной. *** Прошлое — Астар! Резко оборачиваюсь. — Чего тебе, Левон? — хмуро отвечаю, оборачиваясь. — Пойдем скорее, на площади сегодня собралось много народу, кажется, артисты выступают! Это будет весело!       Вот что больше всего меня поражает в Левоне, так это его непосредственность. Как он умудряется оставаться ребенком даже будучи одним из беспризорников-воришек? Такая жизнь должна была стереть подобное из него напрочь, а уж если учесть тот факт, что он на этих улицах живет куда дольше меня, становится и вовсе непонятным, каким образом Левон все еще сохранил в себе хоть какую-то мягкость. Жизнь среди тех, кого и людьми порой назвать трудно, к этому не располагает. — Что, уже наметил цели? — спрашиваю я. Улыбка Левона слегка потухла. Как ни странно, несмотря на то, что он вор, красть без нужды ему не нравится. Хотя уверен, что он уже давно мог наскрести себе своим ремеслом достаточно денег для того, чтобы жить достойно, может, и не роскошно, но неплохо, а не питаться объедками и ходить в лохмотьях, побираясь у дорогих заведений для богатых господ. — Только вокруг осмотрелся. Астар, а почему ты такой хмурый сегодня? Что-то случилось? — с легким беспокойством спросил Левон. И вот вам еще одна странная для такого, как он, черта. Он заботится обо мне. По-своему, конечно, но все же. Это можно было бы объяснить тем, что мы работаем в команде и без меня он вряд ли справится с такой крупной добычей, как богачи и их охрана, но его забота выходит за рамки обычных взаимоотношений между напарниками. Его можно назвать моим другом, как бы странно это не звучало. И это… радует? Да, определенно. Приятно знать, что в случае чего хоть кто-то будет тебя помнить не как тощего подростка в грязной, много раз залатанной и перелатанной одежде с замызганным лицом, не стоящего внимания отброса общества, а как человека и друга. Таких, как нас, на этих улицах сотни. Одним больше, одним меньше — это никого заботить не будет. Кроме него. Такую преданность здесь быстро учишься ценить и оберегать… — Нет, Левон, ничего… Просто не нравится мне все это. Ты слышал, как бабки на базаре болтали сегодня о том, что в город едет кто-то очень важный? Говорят, это из-за него тут такой переполох. Это странно…       Жизнь в нашем городе бурлит. Каждый день приезжают и уезжают разные люди, что-то новое происходит — всего и не упомнишь. Но это и не удивительно, столица как-никак. Куда как больше удивления вызывает такая кутерьма вокруг одного человека. Даже и представить сложно, ради кого можно было устроить такое. Но это определенно кто-то очень важный. — Да, ты прав. Но не думаю, что мы столкнемся с этим кем-то. Что делать птице такого полета в нашем бедном квартале? — задумчиво ответил Левон. — Верно. Но из-за приезда этого неизвестного охрану наверняка усилили, да и начальники точно не поленились рядовым стражникам предупреждение вынести. Нам следует быть осторожней, намного осторожней, чем обычно… — ответил я ему. — Ну, это само собой. — улыбнулся Левон. — Так что, мы идем? — Да. Пошли.       Главная площадь сегодня была забита народом до отказа. Разношерстый люд шумел и гудел в своем праздничном настроении, радостно приветствуя выступающих артистов и ожесточенно торгуясь с лавочниками в ярмарочных рядах. Громкие крики торговцев разбавляли всеобщий гул: — Лучшие самоцветы Империи! Творцом клянусь, лучше камней вы нигде не найдете! — Покупайте булочки и леденцы! Свежие, только с кухни! — Самое качественное оружие дома Толар! Проверьте сами, клеймо на каждой вещи! Внимательно оглядевшись, я ткнул локтем Левона: — Смотри!       Обернувшись, он проследил за моим взглядом, заметив группу стражников в начищенных по случаю праздника доспехах. Некоторые из них опирались на копья, лениво щурясь на солнце и разговаривая о чем-то между собой, другие же со скукой осматривали толпу, сложив руки на груди и придерживая мечи на поясе. — Ну кто бы сомневался… — прокомментировал вор. — Ты посмотри, как они блестят, аж глаза слепит! — со смешком добавил он. — Сколько важности, а лень-то осталась. — улыбнувшись, ответил ему я. — Они же должны по площади ходить, а не на солнышке с бурдюком вина стоять. — Их лень играет нам на руку. Пусть себе пьют, полные животы не способствуют быстрому бегу! — ехидно блестя глазами, ответствовал Левон. — Пойдем, Астар, нас еще дела ждут. — потянув меня за руку, он уверенно повел вперед. Протискиваясь через толпу вслед за пронырливым вором, я думал о превратностях жизни, приведших меня к такому положению.       Мать моя была простолюдинкой. Признаться честно, я не так уж и много помню о ней, слишком был мал. Разве только волосы, как у меня, густые, черные, слегка вьющиеся крупными волнами. Она любила заплетать их в разные косы, с ленточками и цепочками. А еще я помню ее запах. Она пахла тем непередаваемым по своей свежести и легкости, но в то же время сладости запахом, которым пахнут яблони в период цветения. Так пахли деревья во дворе нашего дома… Так пахло мое детство.       Семья матери была не самой родовитой и богатой, и уж точно не известной. Но жили они в достатке и имели неплохое состояние, хоть до титулования им было далеко. В отличие от моего отца. Наследник лорда с родословной длиннее, чем может вместить в себя книга с полпальца толщиной, он был мечтой для такой простой, пусть и красивой девушки, как моя мать. И как все мечты, быстро развеялся, узнав о «последствии» своих встреч с ней. Впрочем, это и неудивительно, стоило бы лорду узнать о похождениях своего сына, он бы быстро выбил дурь из его головы самым старым и надежным способом — династическим браком. Меня же ждал бы монастырь или какое-нибудь закрытое училище, предназначенное для сокрытия таких «плодов бурной молодости» как я, но жизнь распорядилась по-другому.       Мать не смогла отказаться от меня, за что я ей до сих пор благодарен. Она ушла от семьи, пожертвовала для меня всем, что у нее было. В середине весны родился я — черноволосый, с глазами цвета аквамарина, так похожий ими на ее любовь. После моего рождения мама перебивалась заработком белошвейки, обшивая дам побогаче. Так мы и жили с ней в маленьком деревянном домике на окраине города, жили семь счастливых лет. Да, мы не были столь обеспечены, но это было и не важно, ведь у меня была она, а у нее был я.       Беда пришла, откуда не ждали, суровым порывом ветра ворвалась к нам в дом, хлопнув ставнями. Холодной зимой моя мать подхватила какую-то заразу. Само собой, денег на дорогого лекаря у нас не было, а тот, к которому ходила мама, так и не смог ничем ей помочь. Она угасала на моих глазах день за днем. Я старался помочь ей, чем только мог — прибирал дом, готовил еду, приносил что она попросит. Но с течением времени ситуация только ухудшалась.       Ее не стало за день до начала весны. Это был первый случай, когда я просто заперся на день в комнате и рыдал в подушку, не в силах совладать с собой. Тогда меня мало волновала дальнейшая моя судьба, я полностью отдался горю утраты. На следующий день после похорон я стоял перед родственниками матери с каменно-бледным лицом, не зная, чего от них ждать.       Мне повезло. Меня взял на воспитание мой дядя, исполняя последнюю просьбу моей матери, с которой был в нейтральных отношениях несмотря на то, что в семье ее не жаловали. Хотя он и осуждал ее за связь с отцом, по мере сил втайне старался помочь встать на ноги в первые месяцы после ухода из дома. Отношения с ним у нас сложились похожие: определенная доля теплоты между нами имела место быть, поскольку в его понимании я оставался членом семьи, пусть и не с чистым происхождением. Свои обязанности опекуна он выполнял исправно, благо возможности у него были: к моим услугам были хорошие учителя и воспитатели, с детства обучавшие меня основам наук, этикету и культуре речи, дипломатии и политологии. До сих пор мне вспоминаются порой слова моего учителя риторики, сказанные им в пылу эмоций: «В высшем обществе мало просто говорить как аристократ. Надо думать как аристократ, двигаться как аристократ, смотреть и даже дышать как аристократ. Из мелочей создается впечатление, а хорошее первое впечатление – залог успешного существования в любом окружении. Тебе никогда ничего не скажут вслух, ты должен сам догадаться о неписанных правилах этого мира. Абсолютно в любом социальном классе свои нормы поведения. Они подобны столпам, на которых держится вся система. Ты ни в коем случае не должен выбиваться из этих норм, потому что в противном случае тебя просто затравят. Простолюдин не выражается высоким слогом в повседневной жизни, а аристократ не мекает подобно овце на приеме у Императора! Поэтому я и вбиваю в тебя умение не просто говорить, а думать над тем, что именно и кому именно ты говоришь, мальчишка!». Это надолго осталось в моей памяти и, пожалуй, сыграло решающую роль в моем поведении тогда и сейчас. Я не отлынивал от уроков, потому что четко понял: ничего просто так не дается, и, чтобы хорошо жить, мне нужно очень много работать, ведь бастардов никто не любит, и мой единственный шанс чего-то добиться – выгрызть это зубами у общества вопреки всему.       Шесть лет пролетели с быстротой пикирующего охотничьего сокола. Когда мне исполнилось тринадцать, дядя решил жениться. После этого моя жизнь превратилась в ад.       Леди Мириам была аристократкой из обедневшего рода, у которого из богатств остались только звание да кровь. Что, впрочем, не убавило в них спеси, и она не была исключением в кругу своих достославных и высокородных родственников, поливавших всех презрительными взглядами, полными, однако, бессилия, ибо деньги всегда имеют вес больший, чем любое происхождение. Ее тетушка решила исправить такое положение, заключив брачный договор со сколотившим состояние купцом, которым, волею судьбы, оказался мой дядя. Обе стороны имели свою выгоду: род Сессил получал деньги, дядя получал доступ к высшим слоям общества, торговлю с которыми в своем статусе поддерживать не мог. Все было продумано и учтено, кроме, пожалуй, одного - меня.       Мы невзлюбили друг друга с первого взгляда. Капризная, избалованная, желчная и ревнивая, она была воплощением того, что я ненавидел в людях. Даже сам дядя предпочитал отмахиваться от нее подарками, как от надоедливой мухи. Она же его любила, как ни странно. По-своему, эгоистично и беспощадно, но любила. Пыталась быть с ним как можно чаще, проводила с ним все завтраки, обеды и ужины, приходила в его кабинет, когда он работал. Ревновала к каждому столбу. А особенно – ко мне, ведь я был наравне с ней, а то и духовно ближе к дяде, чем она. А если учесть тот слушок, ходивший между слугами, что я – не бастард его сестры, а его собственный сын… В общем, к личной неприязни добавлялись и сведения, неподтвержденные и противоречивые, но весомые в ее глазах.       Вражда между нами была жестокой и тихой, как удавка убийцы в темноте. Исподволь она пыталась подставить меня перед дядей, я же огрызался и хитрил, изворачиваясь и раз за разом уходя из ее ловушек. Тогда я в полной мере научился пользоваться грязными методами борьбы, освоил искусство интриг на весьма неплохом уровне. Она презирала меня, ненавидела, но все же была бессильна изменить существующий порядок вещей, вынужденно играя перед дядей хорошую и заботливую хозяйку. Так бы мы и жили, внешне мирно, но внутри воюя, если бы не очередной резкий рывок судьбы, ударивший по нам обоим и вновь круто поменявший мою жизнь.       Я как сейчас помню то время. Все произошло резко, неожиданно. Однажды дядя просто уехал по делам… И не вернулся. Обвалы в горах – нередкое явление. И все же, никогда не думаешь, что именно твой родственник станет еще одной жертвой коварства горных вершин.       В день похорон гордая дочь рода Сессил рыдала над пустым гробом. Я впервые видел эту женщину сломленной. И именно в этот момент мы были как никогда похожи, обретя равенство в своем горе. Случившееся подкосило нас обоих. Вражда была забыта, но, как оказалось, только на время.       Горе, наложившееся на ненависть – гремучая смесь. Через некоторое время, сидя в кабинете дяди, в традиционном траурном платье вдовы леди Мириам голосом, в котором скользил мертвенный лед, сухо излагала мне планы на мою жизнь. Просто выгнать она меня не могла, однако участь, уготованная мне леди, было в сотни раз хуже, чем жизнь на улице. Закрытое училище, в которое меня хотели отправить под благовидным предлогом, не даром обрело в определенных кругах название «гнездо неугодных». Тогда я понял, что пришло время действовать. На следующее утро меня уже не было в поместье. Я простился с этим домом навсегда.       Первое время я еще держался на плаву засчет средств, скопленных еще при жизни дяди «на случай непредвиденных обстоятельств» и надежно перепрятываемых каждый месяц. Однако этих денег было не настолько много, чтобы жить на них долгое время. Даже строжайшая экономия не сильно спасала. Куда было податься пятнадцатилетнему парнишке? Именно. Некуда. Нижний город безразличен к своим обитателям, и я вполне мог бы пополнить ряды тех несчастных, тела которых каждое утро вытаскивают из канав, если бы случай не свел меня с Левоном, научившим правилам уличной жизни…       Тычок в бок вырвал меня из нерадостных размышлений. – Не зевай. – Осторожный кивок головой – Что думаешь? – ветер на мгновение отбросил в сторону полу скромного дорожного плаща – Только посмотри на этот камзол!       Я полуобернулся, профессионально окидывая взглядом мужчину, на которого указал Леон. Что-то в груди у меня настороженно воспрянуло, неприятно засосало под ложечкой. Я резко отвел взгляд.       Стройный, изящный блондин с янтарными глазами, одетый с той неброской, свойственной истинной аристократии роскошью, что кричит о невероятном богатстве, до которой так пытаются дотянуться все богатые петухи, только попавшие в высший свет, выглядел довольно безобидно, и это настораживало. Нет, не просто настораживало. Все моё чутье взвыло, подняв волосы на затылке дыбом. Что он делает здесь? Он столь же неуместен в своём богатстве здесь, как пастушка в обществе разбойников! Если только... Пастушка не является убийцей, скрывающей свою суть за маской невинности.       Я судорожно зашептал: – Левон, ты с ума сошёл?! Посмотри на него, на его движения! Это боец, матерый волк, он нас учует и порвет ещё на подходе! Даже не смотрим в его сторону, я абсолютно уверен, что он быстро найдёт источник внимания к его персоне, а я ещё жить хочу! Левон присмотрелся и вздрогнул. – Да, пожалуй, ты прав... Я поспешил. Идём отсюда скорее, не стоит искушать судьбу. Мы, тихо и быстро перемещаясь в другой конец рынка, не прекращали краем глаза отслеживать положение блондина. Дурные предчувствия не отступали.