***
Хоть всё это время Кай и жил, делая вид, что у него всё нормально, но внутри всё болело. Ему было плохо. Он не винил Прохора. Он не винил Нестора, он во всём произошедшем винил только себя. Ведь это он виноват, что не послушал Прохора и ушёл без охраны из дому и в результате попался Нестору и понятно, что Прохор не мог по-другому поступить. Кай стал плохо спать, а когда засыпал, просыпался от кошмаров, которые даже не помнил, только липкий пот на лбу и дрожь во всём теле напоминали ему об очередном страшном сне. Однажды его разбудил Прохор, который по привычке заглянул в его комнату перед сном и услышал, как он кричит во сне. Прохор долго пытался его добудиться. Видя, что Кай проснулся, он сбегал за водой. В результате в комнату к Каю зашли обеспокоенные Борис и Сергей. – И часто у тебя такие сны? – Борис видел, как стучат зубы Кая о стакан с водой, пока он пил. – Иногда бывают, это от войны... я привык. Спасибо. Со мной уже всё в порядке. Просто свет не выключай, ладно, – Кай посмотрел на Прохора. – Давай я с тобой переночую. – Нет! – Вот, блин! – Прохор засмеялся, видя испуг Кая. –Я и не подумал о той глупости, о которой думаешь ты. Все засмеялись. Борис предложил свою кандидатуру, лечь на диване в комнате Кая, но тот отказался. – Ладно, – согласился Борис, – но для всех есть хорошая новость – к нам едет моя Прасковья Петровна. Прохор вздохнул, а затем повеселел, он надеялся, что присутствие в доме взрослой умудренной жизнью женщины благотворно повлияет на Кая, так как он сам явно не справлялся с происходящим у своего друга и уже не знал, как ему помочь.***
Утром в доме стоял невообразимый шум. Все были заняты поспешной уборкой, так как знали, что Прасковья три шкуры спустит за бардак и грязь. Пацаны выискивали закатившиеся под мебель бутылки, собирали пачки сигарет, оставленные в разных частях дома, убирали раскиданные вещи и всякий компромат, вообще всё, что могло вызвать её гнев. Затем последовал крик: – Едут! И все заметались в панике по большому холлу и прихожей. Кай немного отстранённо наблюдал за всем этим. Он был не совсем здесь, со всеми, его мысли были далеки. Когда он увидел входящую в дом крупную полную женщину с зачесанными и собранными сзади в пучок волосами, он вспомнил о приезде жены Бориса. По тому, как все вытянулись перед ней по стойке «смирно», он понял, что это она и есть. Даже Прохор, и тот стоял, как школьник перед учительницей. А вот Клавдий перед её приходом просто испарился из дома. С Прасковьей Петровной приехали её две племянницы Катя и Оля, невысокие, худенькие, бесцветные провинциальные барышни, которые одним своим видом навевали скуку. Прасковья громогласно со всеми поздоровалась, затем представила зашедших с ней девушек, а потом разразилась долгой тирадой о бардаке в этом доме, который они устроили. Потом её взгляд упал на застывшего на лестнице Кая, который так и стоял в задумчивости. – А... это тот юноша,.. – голос Прасковьи с командного изменился на материнский, – и есть друг Прохора. Тебя зовут Кай? Подойди ко мне, детка. Кай нерешительно подошёл, она нежно, по-матерински, расцеловала его в щёки. – Мне о тебе мой Борька всё рассказал. Я так и знала – не кормите ребёнка! – Прасковья перевела гневный взгляд на стоящих по стойке «смирно» пацанов. – Худющий какой, одни глаза. Так, пойдем на кухню, я сейчас борща наварю и котлет нажарю. Катя, Оля, за мной. У нас много работы, чтобы привести этот оплот разврата в нормальный дом. Дальше они торжественной процессией прошли на кухню. Прасковья Петровна крепко держала Кая за руку, и он понял, что спастись ему уже не удастся. Когда они скрылись за поворотом коридора, Сергей сделал победоносный жест рукой: – Ес, – сказал он, – теперь вся «мирная» энергия Прасковьи будет направлена на Кая. Нам повезло! У нас есть громоотвод! И это действительно было так.***
Теперь Кай был постоянно с ней или с её племяшками, как она сама их называла. Прасковья ни на минуту не оставляли его одного. Он сидел с ней на кухне, где она пыталась его постоянно кормить, при этом не прекращая рассказывать обо всём сразу, в основном о её жизни в Саратове, о соседях, посадках огорода и ремонте их дома. Так же она отправляла его под охраной племяшек погулять в сад или посмотреть телевизор в гостиной. Девушки хоть и были никакие, но цепкие, как клещи. От них Каю не удавалось оторваться ни на минуту. Они тоже развлекали его постоянными разговорами, причём тоже могли часами говорить о выпечке, новых рецептах печений, проблемах рассады на подоконнике и новом платье на их подруге, которое они увидели перед отъездом сюда. Странно, но всё это положительно подействовало на Кая. Его внутренний мир стал восстанавливаться, обретая гармонию и спокойствие. Прасковья Петровна дала ему то, в чём он так нуждался – это семью, материнскую заботу и ощущение целостности себя с теми, кому ты дорог. Поэтому все эти разговоры не раздражали Кая. Он мог абстрагироваться от них, но их умиротворяющие голоса, звучащие на одной тональности, успокаивали его, и изо дня в день он менялся на глазах. Прохор и все видели эти положительные перемены и радовались за него и за себя, так как действительно всю бурную энергию Прасковья направила на Кая. Правда её энергии было слишком много, и часть её она направила и на дом, где в некоторых комнатах переставила мебель, выкинув пару диванов – сказав, что это пошлость, при этом заказав ещё более пошлый диван, но все промолчали, решив сохранить свои жизни. Вторую часть энергии она направила на сад. Клумбы были критично пересмотрены, часть цветов пересажена. На месте кустов предполагаемых роз она посадила укропчик и лучок с петрушкой, сказав, что они ей ещё за это спасибо скажут, когда салатик рубить будут. Здесь опять никто возражать не стал, согласившись, что розы там были явно лишними. Ещё в её появлении была положительная вещь для Кая – Клавдий практически исчез из их дома. Правда один раз он застал его столкнувшимся с Прасковьей в холле, она презрительно бросила на него королевский взгляд через плечо и удалилась, а Клавдий быстро вышел из дома и теперь появлялся редко, только по делу и сразу уезжал. Его отсутствие рядом тоже благотворно влияло на Кая, хотя он и не знал почему. Как-то Кай спросил у Бориса, почему его жена так не выносит Клавдия. Боря усмехнулся, сказав, что женщины чуют извращенцев, а Клавдия она на дух не переносит. Когда Кай удивился этому, Боря пояснил, что о наклонностях Клавдия и его компании они все знают, только вот им всё равно, чем там Клавдий в свободное время занимается, а его Прасковья готова бороться с такими, чтобы очистить землю русскую от такой мерзости, как она сама ему это сказала. Поэтому у них так и не ладятся отношения, сказав это, Борис ушёл. Кай был растерян от услышанного, странно, что Прохор так стал относиться к этому, раньше он тоже на дух таких не переносил, но, наверное, всё в жизни меняется. В очередной раз Кая нашли Катя и Оля и повели его в сад, показывать, как они предполагают разбить будущие грядки. За этим увлекательным занятием их застал Сергей, забрав Кая в кабинет Прохора. Он обрадовался, и даже полчаса ему удалось побыть со всеми и вникнуть в отчёты Томми, но потом в кабинет вошла Прасковья Петровна и за руку вывела оттуда Кая, сказав, что мальчик приехал отдыхать, а они его эксплуатируют работой и, высказав им всё, что она думает, они удалились. Кай лишь успел бросить взгляд на Прохора, но тот сидел с довольной улыбкой. Все действительно видели, что на Кая всё это очень хорошо влияет, и поэтому никто не спорил с Прасковьей. Кай понимал, что спасения ждать неоткуда и смиренно принимал теперь всё, что происходило.***
В один из вечеров, перед сном, ему удалось выскользнуть из комнаты и найти всех в кабинете Прохора, они там пили. Увидев, что дверь открывается, ребята решили, что это Прасковья, и стали в перепуге прятать коньяк, рюмки и закуску. Кай просочился в дверь и тихо её закрыл за собой, а потом увидел странно-испуганные лица Прохора, Бориса, Сергея и ещё пятерых братков. – Ух, напугал, – выдохнул Борис, – а я думал, моя идёт… сам понимаешь, что было бы, если нас застукали, вот мы всё и попрятали. – Что – пьёте? – негромко спросил Кай. – Пьём. Хочешь? – Хочу. И они, как партизаны, стараясь не греметь посудой, разлили коньяк и быстро выпили. – Ты прямо на человека стал похож, – глядя на Кая, сказал Прохор. – А раньше? – А раньше на приведение, – засмеялся Сергей, – худой, глаза одни, и те безумные. – Вот и я говорю, моя Прасковья из кого хочешь человека сделает. – Я вам в делах ещё помочь хотел, – стал говорить Кай, – а она не отпускает. – И правильно. Ты сюда отдыхать приехал. И так столько всего уже произошло – отдыхай, – Прохор похлопал его по плечу. Им удалось выпить ещё по три рюмки, потом их засекли за этим занятием и с позором разогнали – Прасковья была грозна, но справедлива в своём гневе. На этом все разошлись спать. Вот в такой странной идиллии протекало это лето. Каю действительно было хорошо и спокойно. Сейчас он жил в семье с настоящими завтраками, обедами и ужинами за общим столом. Полдниками и чаепитиями в саду в беседке. Поездками в Москву с племяшками по магазинам и прогулкой с ними по историческим местами. Прогулками по большому поместью Прохора и вечерними посиделками на лавочке, где голос Прасковьи перекрывал трескотню кузнечиков в саду. Но всё это было так хорошо, что на душе воцарилось спокойствие и благодать. Потом все стали готовиться к приезду жены Прохора с ребёнком и организацией крестин. Мероприятие это было масштабное. Как Прохор сказал – политически важное. На него были приглашены все нужные люди Прохору, из-за этого списки гостей постоянно менялись. Всю эту организацию на себя взяла Прасковья, она как полководец руководила предстоящим сражением. Праздновать это мероприятие было решено в саду поместья Прохора. Поэтому заранее закупались столы и уличная мебель, устанавливали шатры и подготавливали всё остальное для гостей, которых должно было быть человек сто пятьдесят. Кай ужасался масштабами, но молчал, видя счастливое лицо своего друга. Вот в таких хлопотах прошла ещё неделя, затем прилетела жена Прохора. Её звали Аделина, но Прохор звал её Алиной. Это была высокая, худая блондинка с правильными чертами лица, но не в вкусе Прохора, но Кай понимал, что вкус вкусом, а жена — это другое, и ещё он понял, почему Прохор выбрал её. Она была идеальна на роль жены. Идеальный макияж, одежда, обувь и идеальное поведение. Она всегда знала, что и когда сказать или не сказать, как поддержать разговор и ответить на вопрос, и когда лучше промолчать и просто улыбаться. Было видно, что ей в душе это не нравится и всё неинтересно, как и сам Прохор с его друзьями, так и всё здесь происходящие. Но она вела себя настолько идеально, что только очень внимательный человек мог понять её истинное отношение ко всему. Для всех остальных она представала в образе идеальной жены, любящей, заботливой и с поведением истинной королевы, снизошедшей со своего престола до простых смертных. С собой она привезла двух нянь и прислуг лично для себя. И ещё с ней приехали три её очень болтливые подруги. Ребёнок постоянно находился под пристальным контролем нянь, а жена Прохора была окружена заботой своей прислуги и проводила время со своими подружками, практически не вникая во всё происходящие. Каю показали ребенка, его крестника, маленького Тарасика, и даже по настоянию Прохора положили этот попискивающий кулёк ему в руки, но буквально через минуту забрали, сказав, что младенцу пора есть и менять подгузник. Поэтому своего отношения к детям Кай и не понял. Больше к ребенку его не допускали, решив, что это ему не интересно. Кай не стал эту тему поднимать, видя, что Прохор занят всем одновременно и не стоит его отвлекать такими моментами. Прасковья сразу невзлюбила жену Прохора, обозвав её воблой сушёной, но при этом держалась по отношению к ней дипломатически вежливо. День крещения Тараса приближался. Все были на нервах, суета в доме стояла страшная. К ним в приехали пожить дальние родственники и друзья друзей. Кай даже не вникал, кто эти люди, но их становилось изо дня в день всё больше и больше. И вот, наконец, в утро крестин все поднялись рано и в шуме, гаме и суете погрузились в машины, поехав в церковь, до которой было ехать тридцать минут. Длинная цепочка из дорогих машин растянулась на километр, если не больше. К ним прибавлялись ещё машины. Около церкви ждали те, кто приехал заранее. Хорошо, всё это время наличие Кая контролировала Прасковья Петровна и Катя с Олей. Они зорко за ним следили и как клещи висели с двух сторон на нём. Впрочем, Кая это радовало, он не чувствовал себя в этой огромной толпе одиноким и ненужным. Хоть церковка и была большая, но, естественно, весь народ в неё не поместился. Внутрь набились все основные гости. Кая пропихнули сквозь толпу к купальне и вопящему на руках Аделины ребёнку. Крёстной мамой ребёнка была одна из подруг Аделины, прилетевшей с ней из Англии, она была весела и вообще смутно понимала, для чего она здесь, и что всё это значит… Началась церемония. Поскольку народу было слишком много, то таинство крещения, на взгляд Кая, перешло в культовый обряд. Но он выполнил всё, что от него требовалось, при этом боясь посмотреть в глаза икон, чувствуя все свои грехи и то, насколько он низко пал в своей жизни.***
Вернувшись в особняк Прохора, все гости пошли к столам, и там началось застолье. Если ещё первые полчаса гости помнили, по какому поводу это застолье, то потом всё перешло в обычную пьянку. Погода была хорошая, солнечная, но не жаркая. Легкий летний ветерок колыхал навесы над столами и освежал подвыпивших гостей. На небольшой сцене появились музыканты и заиграли. Те, кто дошел до кондиции веселья, пошли танцевать. Кай сидел в окружении племяшек и под пристальным зорким оком Прасковьи Петровны, поэтому он даже ел, а вот пить не хотелось. Он механически поднимал бокал с вином на очередном тосте за здоровье отца и его будущего наследника. Наступил перерыв, все вышли из-за стола перед сменой блюд. Засуетились официанты. Кая нашёл Прохор и повёл знакомить с очередными важными и нужными людьми. Это было скучно, утомительно и неинтересно, но Кай поддерживал разговор, отвечал на вопросы и просто присутствовал с Прохором рядом. Затем опять все вернулись к столу. После горячего многие гости уже не сдерживались в питье и радости праздника. В конце столов послышался шум, но телохранители быстро разняли спорщиков, затем ещё одного, не выдержавшего праздника гостя, буквально проволокли под руки его сопровождающие и понесли к машинам. На танцполе тоже царило оживление, гости там лихо отплясывали под всевозможные хиты, те, кто не мог стоять на ногах, плясал на полу. Таких подбирала охрана и уводила. Ещё пару раз вспыхивали пьяные стычки, но потом всё быстро затихало. Люди Клавдия работали быстро и чётко, конфликты гасились вежливо, но убедительно. Постепенно женская часть приглашённый гостей, набравшись достаточно храбрости с помощью спиртного, начала активно охотиться за Каем, так как слух о коронованном принце, красивом, молодом, богатом и неженатом быстро распространился по озабоченным представительницам женского пола, возраста от тринадцати и до неопределенного, но вполне сохранившегося с помощью чудес пластической хирургии. Вот сейчас Кай по достоинству оценил племяшек. Они держали вокруг него оборону намертво. Ни одна, даже самая вёрткая особа так и не смогла пробиться к нему через их заслон. Охотницы на принца постоянно крутились рядом, предлагали прогуляться по саду, потанцевать, засыпали дурацкими вопросами, а сами постоянно хихикали и болтали всякие глупости. Прасковья Петровна тоже была на стороне племяшек, так как сразу сказала, что здесь нет ни одной порядочной особы, достойной, в её представлении, составить партию Каю. Она всех назвала шлюхами, а по поводу их внешнего вида сказала, что полная стыдобища так одеваться. Сделав такие выводы, она грозно сверкала глазами на каждую крутящуюся возле них девушку и ядовито отвечала на их дурацкие заигрывания с ним. Всё это Кая забавляло и даже веселило. Он как бы со стороны наблюдал эту битву и практически безучастно присутствовал при всём, что вокруг него происходит. Хоть многие девушки были, на вкус Кая, достаточно привлекательны, но сейчас, после всего произошедшего, он был не готов даже на небольшую интрижку. Так прошёл этот день и наступил тёплый летний вечер. К вечеру ряды гостей сильно поредели, многие не выдержали такого праздника и те, кто мог уйти, ушел сам, а остальных просто разносили по машинам их телохранители. В саду осталось человек тридцать тех, кто ещё был в состоянии пить чай с тортом и воспринимать действительность. Охота за Каем прекратилась. Так и не пробив оборону, разочарованные девушки нашли себе более доступных кавалеров, ну, а те, кто не нашёл, просто пили и отрывались в танцах. Кая нашёл Прохор, он был пьян, сильно пьян. Видно, на радостях он позволил себе лишнего, обычно он никогда не пил до такой стадии. – Спой для меня, – обняв Кая за плечи и дыша ему в лицо алкоголем, произнёс он. – Давай в другой раз… – Спой. Тебя друг просит, – в пьяном голосе Прохора Кай услышал агрессивные нотки и, решив не доводить дело до конфликта, кивнул головой и пошёл к сцене. Прохор опередил его, выхватил микрофон у ведущего и громогласно объявил, что сейчас будет петь его лучшей друг для него и для всех. На помощь подоспел Сергей, забрав у Прохора микрофон, так как он намеревался толкнуть речь про их дружбу и про пацанов вообще. Сергей быстро его угомонил, усадив в плетённое кресло и сев сам рядом, при этом махнул рукой Каю, чтобы тот начинал. Кай пояснил музыкантам, что он будет петь, те удивились, но кивнули. Он взял акустическую гитару и сел на высокий табурет посреди сцены. Один микрофон был напротив гитары, другой напротив него. Ему было тяжело сейчас играть и петь, но он заставил себя. Перебрал струны, гитара зазвучала. Голоса в саду смолкли. Гости стали рассаживаться на стулья пред сценой. Ещё раз заставив гитару зазвучать грустью в своих руках, он запел на английском: And there it is, as pure as snow (И это, как чистая, как снег) I couldn't see it for my head was too low (Я не мог "вижу его голову была слишком низкой) And prying eyes, they stoop too low (И любопытных глаз, они слишком низко нагибаться) Poisoning my soul, as sanity waits in the gallows (Отравление мою душу, как здравомыслие ждет в виселицу) Defeated I, fighting for a lost cause (Победил я, борясь за проигранное дело) Depleted I, dying for the wrong cause (Обедненный я, умирая неправильно причиной) These are the hours on the range (Эти часы на диапазон) The more you show them (Чем больше вы показываете им) The more they choose to take away (Чем больше они хотят отнять) Some things never change in the wings (Некоторые вещи никогда не меняются в крылья) And as it's your war, (И как "ваша война,) There'll be no escape at all (Там "буду не бежать на всех) Его голос несколько раз прозвучал эхом в ночи сада, музыканты подхватили мелодию, и последний куплет он пел с усиливающимся звучанием. А потом опять лишь его гитара печально вздохнула в ночи… Кай увидел на себе совершенно трезвый и чёткий взгляд Прохора, затем тот встал и ушёл вместе с Сергеем в сторону дома. Спускаясь со сцены, Кай видел стоящего в тени дерева Клавдия, который, видно, слушал его исполнение и сейчас тоже странно на него смотрел. Кай быстро отвернулся и пошёл в сторону Прасковьи Петровны, зная, что только там сейчас будет спасительное убежище. Но дорогу ему перекрыли три очень сильно выпивших девушки, которые, повиснув на нём, все вместе закричали, как он здорово поёт. Затем ярко накрашенная брюнетка, обвив его шею руками, заголосила: – Спой про Натали, ну, у Стаса Михайлова есть такая песня. И она фальшиво, но громко запела: « Утоли мои печали, Натали…» На этом её оборвала Прасковья, отцепляя её с Кая и говоря при этом: – Концерт по заявкам окончен, идите, девушка, куда шли. А мы чай пойдём попьем. Племяшки перехватили Кая, и они удалились в беседку пить чай. Попив чаю и решив, что уже поздно, пошли в дом спать. При этом Кай так и не понял, кто кого провожал в дом: он девушек или они его. Скорее всего они, поскольку они довели его до комнаты, целомудренно поцеловали в щёчку, и, убедившись, что ему ничего не угрожает и в поле их видимости нет конкуренток, удалились к себе. Кай был счастлив, что наконец-то этот день завершился…***
Последующие два дня прошли более спокойно. Гости, жившие в доме, постепенно разъезжались. Прохор был всё время с женой, ездил с ней в Москву. Сам он был с Олей, Катей и Прасковьей Петровной. Его это устраивало, он просто жил так, как никогда ранее, он жил в семье, и это было для него так умиротворяющее, что всё остальное в его жизни как будто растворилось и стало таким далёким и не важным. Через два дня Прохор проводил Аделину с маленьким Тарасиком и её шумными подругами в аэропорт. К вечеру того же дня уезжала и Прасковья Петровна с племяшками, а через день должен был улетать и Кай. И он только сейчас осознал это, что время, данное ему, так быстро прошло и теперь стремительно подходило к завершению. Прасковья Петровна прощалась со всеми бурно и шумно. Причём все опять выстроились по стойке «смирно» перед машиной, в которой она должна была ехать на вокзал. Она опять дала всем свои наставления, ещё раз объяснила Борису сколько раз в день поливать её грядку с укропчиком, погрозила Сергею за его беспутную жизнь и потом, расцеловав Кая в щёки, сказала, обращаясь ко всем: – Чтобы ребёнка кормили. Смотрите мне, а то при семи няньках дитя без глазу. Если похудеет, я с тебя, Борька, три шкуры спущу! Борща я наварила, блинчики с мясом в холодильнике и в сковородке поджарка, чтобы ели. Понятно?! Все дружно ответили – да. Она смахнула слезу и, дождавшись, когда Кай поцелует в щёчки покрасневших племяшек, затолкала их в машину и села в неё сама. Машина тронулась в сопровождении джипа охраны. Все ребята выдохнули с облегчением. Они, конечно, любили её готовку и ценили заботу, но тот железный порядок при ней им давался тяжело. Следующий день прошёл в странном состоянии, когда после праздника остаётся чувство пустоты или, вернее сказать, опустошённости. В доме стало тихо и пусто. Все это чувствовали, но не показывали виду. Прохор полдня занимался делами, решив привлечь к этому Кая, они ещё раз всё обговорили по работе. Затем Борис повёл Кая на кухню кормить обедом, сказав, что не хочет проблем с Прасковьей. Все посмеялись, но согласились, что этим точно рисковать не нужно.***
Вечерело. Солнце клонилось к закату, краски летнего дня становились нежнее, приобретая пастельные тона. Цветы в клумбах источали аромат после жаркого дня, наполняя пространство запахами уходящего лета. Прохор позвал Кая пройтись. Они шли по саду к той берёзке, у которой они говорили тогда, когда Кай прилетел сюда, и сейчас Прохор вёл его к ней, готовясь к предстоящему разговору. Кай это чувствовал, но шёл молча, дожидаясь, когда его друг заговорит первым. Они подошли к лавочке – доске, прибитой на два пенька. Прохор закурил. Кай посмотрел на берёзу, её листья уже золотила приближающаяся осень. Вообще наступление осени в среднерусской полосе ощущается уже в конце июня. Тогда первые жёлтые листья можно увидеть в массе зеленых крон. Почему так, почему осень начинает напоминать о себе, когда, кажется, лето только вступает в свои права? Почему или для чего? Может, для того, чтобы человек не забывал о том, что это всё не вечно, и зелень листвы превратится в золото, а потом золото почернеет в грязи луж и будет укрыто белым саваном снега. Кай притронулся к шершавому стволу берёзы, затем приблизился к ней и обнял. Он не стеснялся при Прохоре быть слабым и показать то, насколько ему сейчас плохо от осознания, что всё закончилось: его жизнь здесь, этот мир, его лето… – Тяжело? – с печалью в голосе спросил Прохор. – Да. Прохор подошёл к нему и положил руку на плечо. Затем отвернулся, он не хотел, чтобы Кай видел, как блестят влагой его глаза. – Присядь, разговор есть, – глухо сказал он. Кай вздохнул, зная, что он сильный и сможет жить дальше, вот только нужно разжать объятия и отойти от того, что олицетворяло для него его дом, его родину. Он резко повернулся и сел на лавку, смотря в траву перед собой. – Я хотел тебе сказать,.. – начал Прохор, голос его дрогнул, он выждал и затем продолжил уже более уверенно, – были моменты, не то, чтобы я тебя проверял. Так само вышло, но мне было важно знать, каков ты стал. Ты ведь уезжал от меня ребёнком, хотя ты сейчас ещё ребёнок… – Я не понимаю, о чём ты говоришь. – Ну, например, о доме. Я ведь знаю, что он вульгарный, пошлый и безвкусный – молчи, не перебивай. Я видел твоё лицо, но ты, ничего не сказав, приняв всё, что я делаю, я за это тебе благодарен. А дом я специально таким сделал, пойми, это Россия – меня должны бояться и уважать. И небольшой, со вкусом построенный дом здесь будет расценен, как моя слабость и финансовая несостоятельность. Здесь нужно строить так, чтобы все видели, что бабла у меня столько, что не знаю, куда уже деть. Вот поэтому вазы эти, канделябры, люстра… а твою комнату… я лучшего дизайнера нашёл. Я знал, что тебе понравится. Не хотел, чтобы ты в пошлятине жил. А вот мне приходится так жить, и вот это всё, – Прохор показал на цепь на шее, руке и на перстень с рубином. – Думаешь, это для чего? Для наших лохов. Одень я элегантные, скромные часы, меня за лошару все примут. А так, вот обвешался цацками, и народ сразу зауважал. Такова особенность жизни здесь, и от этого никуда не уйти, приходится соответствовать… и жена моя – Аделина, я знаю, что она любит мои деньги. Но ты уже понял, для чего она мне – она идеальна в поведении, и я готов ей за это платить. Прохор отошел от Кая, закурил, потом глухо заговорил: – Была у меня любовь… я настоял, чтобы аборт сделала… не мог я на ней жениться… хотя и сейчас люблю… – Ты видишься с ней? – Нет. Я и так ей жизнь сломал… – Прохор, но ведь так жить тяжело… – Нет – легко. Нужно только убрать всё лишнее и наслаждаться жизнью, что я и делаю, – Прохор всё это сказал сухим голосом без эмоций и чувств, – и вот, о чём я с тобой хотел поговорить, – он выкинул сигарету и посмотрел Каю в глаза, – забудь его. Пока ещё не поздно – забудь! Выкинь из сердца, из души. Не ломай свою жизнь. У тебя и так столько боли, что же ты делаешь с собой. Зачем тебе эта боль… – О чём ты, Прохор, говоришь,.. – побелевшими губами прошептал Кай. – О японце твоём, о Тоями… Послушай меня – я тебе уже говорил, что приму тебя любого… даже если ты геем станешь. Но я сейчас о другом говорю, – Прохор подошёл к лавке, на которой сидел бледный и прерывисто дышащий Кай, и опустился перед ним на одно колено, взяв его руки в свои, – пойми, полюбив мужчину, ты обрекаешь себя на страдания. Ты рушишь свою жизнь и его. У вас никогда не будет семьи, той правильной семьи… детей… конечно, можно суррогатных плодить, но разве это настоящие дети? А жить как вы будете? Скрываться вечно. Нет, понятно, есть в Европе города, где это не осуждают, но всё равно вы будете изгоями из общества. Подумай обо всём этом. Я не хочу, чтобы ты жил с разбитым сердцем. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Понимаешь, счастлив. Не губи себя, не обрекай на боль и страдания… Прохор нежно сжимал его руки, заглядывая в глаза, и понимал, что он уже опоздал, что точка невозврата пройдена, и то, что он увидел на тех фотографиях, он видел в глазах Кая. Прохор прижал его руки к своей щеке. – Братишка мой, – грустно сказа он, – у тебя такие холодные пальцы… Затем он встал и, оставив так и сидящего на скамейке Кая, пошёл в дом.