Закулисная жизнь героев

      Зарисовка к «Крови Олимпа»       ***       – Семь драхм – и ты в лодке, – постукивая пальцами по столешнице в ритм джазовой музыке, отчеканил темнокожий администратор.       – Сколько? Семь?! Да это же грабеж среди бела дня! – вознегодовал блондин. – Да знаешь ли ты, кто я такой? Я – спаситель Олимпа!       – Нет золота – придется подождать. И будь ты хоть самим Гераклом, здесь ты – номер пять тысяч триста девяносто четыре, – мужчина подкреплял каждую произнесенную цифру кроваво-красными чернилами на бумаге.       Пока администратор за приемным столом заполнял бланк посетителя, юноша оглядел вестибюль, набитый людскими душами. Да-а, ему-то уж точно ждать не впервой. Октавиан всю свою сознательную жизнь ждал. Сначала – избрания в когорту, затем – должности центуриона, потом – почетного звания авгура. А сколько времени он терпеливо ждал должности претора! Ну уж нет. Сколько можно? Мало того, что все эти презренные греки обманули его, так еще и Рейна свихнулась и стала им потакать.       Семь драхм. Как же он ненавидел это число! Оно опротивело ему еще с момента нападения на римский лагерь той громадной греческой триремы. Семь полукровок. Возмутительно! Не было ведь никакого совета и голосования! Октавиана аж трясло от одного воспоминания о той несправедливости. Но он чувствовал, что неконтролируемый гнев - не лучший помощник в данной ситуации.       Потомок Аполлона решил подойти к проблеме с другой стороны и вовлечь неприступного администратора в беседу. Он подошел к стойке, облокотился на нее и, напустив на себя по возможности невозмутимый вид, с легкой заинтересованностью посмотрел на бланк в руках мужчины.       – Ну... и почему здесь так многолюдно?       Харон все так же склонялся над листком бумаги. Он лишь бросил на юношу взгляд поверх темных очков в черепаховой оправе, приподняв одну бровь.       – А вот пришел бы с месяц назад, тогда и посвободнее было, – в голосе мужчины слышался язвительный холодок.       – В каком это смысле? – не понял парень.       Харон прикрыл глаза, шумно втянув носом воздух. Он щелкнул своим золотым паркером и отложил его резче, чем требовалось, отчего звук был похож на взвод курка.       – Ты, парень, верно, думаешь, что я тут балду пинаю день ото дня, – обманчиво тихо и спокойно начал администратор, сплетя пальцы между собой. – Или плохо справляюсь со своими обязанностями?       Авгур молчал, слегка сузив глаза. Он знал по опыту, что лучше дать этому оратору выговорится. К тому же, как бы неприятно это было признавать, а хозяином ситуации здесь оставался Харон.       – Знаешь, недавно было одно событие, – мужчина задумчиво потер гладковыбритый подбородок, – уже и не припомню, что же это такое было… Ах, да! Освободили Танатоса и закрыли Врата Смерти!       Харон впился взглядом в Октавина. Невзирая на то, что мужчина был в темных очках, от него все равно исходила смертельно-тяжелая аура. Души усопших вокруг почувствовали ее и сильно занервничали: одни стали быстро вышагивать вперед и назад, другие колотили двери лифта, третьи закуривали сигарету или грызли ногти. К чести авгура можно сказать, что он выдержал моральный натиск, не шелохнувшись.       – И знаешь что, дружок? Вместо нулевой посещаемости моей тихой обители здесь стала просто-таки Мекка для покойников, - мужчина натянуто улыбнулся, но его улыбка больше походила на оскал. Он продолжал свою речь сквозь стиснутые зубы. – Целые. Долбанные. Толпы. Нудящих. Скулящих. Ноющих. Просящих. Покойников.       Произнося эти слова, Харон перегнулся через стойку и почти вплотную приблизился к лицу юноши. Последний непроизвольно отклонился назад.       – И если ты еще хоть слово тут вякнешь насчет моей работы, клянусь Стиксом, ты пойдешь на корм Церберу. А он у нас всегда голодный.       Администратор еще какое-то время сверлил глазами Октавиана, а затем медленно, как удав, втянулся на прежнее место.       Блондин с недовольной миной уставился на Харона. Последний вернулся к своему прежнему занятию.       – Каждый раз одно и то же, – проворчал администратор, черкая ручкой по бланку. – Никакого уважения к моей работе. Еще и неподготовленные. Ни карточки American Express, ни драхм при себе. Как дети малые, Аид их побери...       Его монолог внезапно прервал звонок стационарного телефона. Устало вздохнув, Харон поднял трубку.       – Студия звукозаписи DOA. Чем могу... – начал мужчина равнодушным тоном, но тут он поперхнулся и презрительное выражение мигом улетучилось с его лица. Он вдруг заговорил слегка дрожащим и смиренным голосом. – Да, мой повелитель. Простите, я случайно...       Октавиан вмиг оживился, отметив подобострастный тон, с каким Харон говорил со своим хозяином. Сомнений не было: на другом конце провода – сам Аид. "Вот так и поминай олимпийцев всуе", – с небольшим злорадством подумалось авгуру.       Администратор тем временем продолжал отвечать на неслышные вопросы.       – Да, он здесь, – мужчина бросил взгляд на Октавина. – Но, мой господин, у него нет при себе ни одной драхмы!.. Да, прошу прощения... Конечно, владыка, это Ваша воля. Будет сделано. Всего Вам доброго. Да, и низкий поклон Вашей жене.       Мужчина с нервным смешком положил трубку. Напускная улыбка тут же сползла с его лица, оставив по себе кислую гримасу.       – Повезло тебе, смертный герой, – тон администратора снова звучал снисходительно, хоть уже и без прежней напыщенности. – Наш повелитель редко кого просит пропустить вне очереди.       "Ты хотел сказать, приказывает", - так и вертелось на языке у Октавиана, но он сдержался. Мало ли как это могло отразится на его дальнейшей участи. ***       – Это Стикс? – почти утвердительно спросил Октавиан в полутьме. Он брезгливо сморщил нос от проплывшего мимо котла с каким-то кипящим и булькающим зельем.       – Да, река окончательной и бесповоротной смерти, – замогильным голосом гида по готическим достопримечательностям вещал Харон, правя лодку по черным водам Стикса. – С начала существования человечества она пополнялась всем, о чем вы, смертные, мечтали. Все, к чему привязывалось каждое людское сердце, и что так и оставалось только в мечтах. До конца жизни, до крайних дней вашего бренного существования, до последнего издыхания...       Облик Харона менялся, пока он говорил, и теперь был полностью под стать его речам. Длинный, до пят балахон, сотканный словно из самой ночи, и постное выражение лица, говорящее об одних лишь страданиях и муках впереди. Как призрак монаха из Средневековья с пустыми глазницами, он минорным голосом предвещал неизбежную смерть. Октавиан и рад был бы от него избавиться, но, к сожалению, других паромщиков поблизости не было. Так что, выбирать не приходилось.       Мужчина в черной хламиде размеренно загребал веслом, расталкивая всякий мусор, который когда-то был кому-то самой желанной вещью на свете. Из мутной воды то и дело показывалось колесо велосипеда, новенький фотоаппарат, еловая ветка с мишурой и всплывшими блестящими шариками, кредитная карточка, игрушечная лошадка, свидетельство о браке... Далее по поверхности реки поплыли какие-то рваные и обгоревшие листы с записями. Бумага была плотной и не промокала, отчего текст, хоть и с трудом, но можно было прочесть.       – Остановись! – крикнул Октавиан, вскинув руки на Харона, который уже хотел оттолкнуть бумагу веслом, дабы та не налипала на борт лодки. – Ты видишь, что здесь написано?       Авгур перегнулся через край, вглядываясь в бумажные листы. Свечения от факела на носу лодки еле хватало, чтобы разобрать отдельные слова.       – "Песнь девятая"... – Октавиан прищурился, вчитываясь в проплывающую страницу.       – "Дом в море и небе, что создан без ног,       Погибнет в огне, но исполнит свой долг..."       Едва он прочел этот отрывок, как буквы из него тут же выцвели, словно старые чернила бесследно впитались в бумагу. Путешествие по реке смерти продолжил уже чистый лист.       – Что за бред?! – Октавиан провожал неверящим взглядом уплывший клочок бумаги, когда перед ним оказался следующий. Авгур обратил свое внимание к нему, пытаясь разобрать уцелевшие строки на некогда обгоревшей странице.       – "...Мир погрузится в сон будто пьяный,       Душу героя возьмет клинок окаянный...",       "Глава легиона победу несет:       Врага трон повергнет, Олимп же – спасет...",       "...Клятву сдержи на краю могилы,       К Вратам Смерти идут вражьи силы"       Это... Подожди-ка!       Но этот листок очистился от слов и проплыл, подобно первому, дальше. Однако теперь глаза Октавиана, провожающие его, шокировано расширились. Он стал отчаянно жестикулировать, оглядываясь на неизменно беспристрастного Харона, и хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.       – Это они! Это ведь... – охрипшим от волнения голосом произнес он, однако снова пресекся, чтоб прочесть следующие строки.       – "Огню проклятье обернется во спасение,       И солнце будет призраку наградой за мучение,       Наследник воинов возглавит легион,       Приняв повинность, гром покинет трон,       Дочь подземелья обыграет ложь во тьме,       Любовь законы жизни подчинит себе..."       Буквы на бумаге вновь выцвели.       Октавиан, казалось, потерял дар речи. При чём трудно сказать: от счастья или от горя. Его сердце просто разрывалось на части, а доступ к воздуху перекрыл ком в горле, размером, вероятно, с грейпфрут. Мысли метались в его голове стаей коршунов, осаждая воспаленный мозг и растравляя без того расшатанную психику авгура.       – Я отыскал их! – с эйфорийным блеском в глазах воскликнул он, преодолев первое потрясение. – Книги Сивилл! Ты понимаешь?! Я их нашел!       Харон всё так же холодно взирал на юношу, не выставляя на показ никаких эмоций. После небольшой паузы он всё же ответил:       – Возможно ты их нашел, божок. Но ты их не обрел. Они навсегда останутся здесь, на этой свалке всех мечтаний и грез. И ты никогда, ни-ког-да не сможешь ими обладать.       Октавиан уставился на безглазое лицо в капюшоне. Ему хотелось разодрать своими руками, покромсать ножом эту маску невозмутимости и спокойствия Харона. Отдубасить сухопарого поучателя его же веслом, сбросить в реку и уплыть сразу на Острова блаженных с найденным сокровищем! Лишь бы не слышать этого морализаторского тона, которым паромщик вещал о несбыточности самой заветной мечты потомка Аполлона.       И всё же парень был умнее – он возобладал над своими эмоциями.       – Ты так говоришь, потому что твой предел мечтаний ограничивается лишь лакейской работой и парой старых занюханных песен, – ядовито прошипел Октавиан. – Я же хотел найти книги Сивилл для будущих поколений Нового Рима! Сенат бы читал по ним будущее, меня за эти заслуги возвели бы в звание претора! Мое имя прославилось бы на века!       – В отличие от тебя, мой успех прост: я не совершаю ошибок, занимаясь пустым мечтанием, – добавил минорную ремарку Харон. – Все, чего я хочу, у меня уже есть. А вот ключевым моментом твоей пламенной речи, смертный герой, было и остается сослагательное наклонение. Твоя мечта уже не сбудется. Смерть навсегда отобрала у тебя эту возможность. Смирись.       После слов мужчины у авгура в душе запылал вулкан страстей. Его веко дергалось, глаза горели уже диким блеском, а руки, сжатые в кулаки, нервно подрагивали. Медленно, стараясь сделать это незаметно, он потянулся к ножу на поясе...       Вновь возвращаясь к своему занятию, Харон боковым зрением заметил это движение и слабый отблеск металла. Он неожиданно резко поднял весло, инстинктивно защищаясь от помешанного покойника. И вовремя: острый нож с треском вошел в дерево рукояти, прямо перед самым носом мужчины.       – Это что-то новенькое, – обычно невозмутимый голос паромщика окрасился легким интересом. – Раньше таких буйно-помешанных у меня не бывало.       Октавиан был готов рвать и метать, перерезать глотку этому душегубу, чтобы он замолчал до скончания века! Но прежде, чем разразиться проклятиями, юноша заметил слева от себя, что к нижней части весла, поднятой вверх в оборонительном жесте, прилип еще один вырванный лист. Благодаря такому своему положению в руках Харона, клочок бумаги был хорошо освещен подрагивавшим светом факела и маячил прямо на уровне глаз авгура. Он не удержался, чтобы даже дрожащим от неконтролируемой ярости голосом прочесть еще одно пророчество.       – "Потомок предсказателя возглавит       Решающую битву на холме,       К востоку мира он свои войска направит,       Победу принесет, но...       Харон не стал дожидаться, пока Октавиан закончит читать. Он оттолкнул его на дно лодки, собираясь остудить пыл новопреставленного красочным излиянием своего гнева. По крайней мере, на душах адекватных покойников это всегда срабатывало.       И всё же нити мойр не ведомы никому.       Когда руки Харона пришли в движение, листок с исчезающими по одной букве словами сорвался с весла. Плавно опустившись на воду, он стал тонуть.       – Нет!!! – закричал во весь голос Октавиан. – Я не дочитал! Что там дальше?!        Совершенно забыв о своей мести, он ринулся за уплывающим клочком бумаги.       Паромщик запоздало схватил рукой воздух. За бортом лодки волны с булькающим звуком уже сомкнулись над головой Октавиана. Побурлив немного, черная вода лишь выпустила со дна большой пузырь пара. Лопнув, он рассеялся в тяжелом воздухе подземного царства.       – Несбыточные мечты, – покачал головой Харон, – что же вы делаете со слабыми людскими сердцами?..       Мужчина развернул лодку и заскользил на ней обратно, к своей вечной работе администратора. Он уплывал все дальше и дальше, пока вовсе не скрылся из вида. И лишь эхо плеска воды из-под весла Харона доносилось до места гибели авгура Октавиана, бывшего центуриона первой когорты двенадцатого легиона Фульмината.