***
Белый кафельный пол без какого-либо узора, намека на пыль или затаившуюся в углах грязь, непроницаемая черная гадь раствора. Белые стены, черные матовые кнопки на кодовом замке. Ощущение, что стоишь на шахматной доске. И весь вопрос в том, какой фигурой ты являешься ─ пешкой, принесенной в жертву и скинутой с доски равнодушной рукой, или ферзём, который поставит шах и мат королю черных. Я еще не определился. Или даже не так ─ я боюсь этого определения. Вот уж никак не мог подумать, что окажусь именно здесь и именно сегодня. Вокруг царит плотный, почти осязаемый, полумрак. Он окутывает меня, словно плащ или дым от сигариллы Исаака. Я щурюсь, пытаясь приметить хоть какое-то движение в этой до отвращения стерильной комнате. Тишина, давящая на виски, сжимает их в своих цепких объятиях. Ни одного хоть маломальского шороха или едва заметного движения, чтобы можно было понять, что ты тут не один. Мне становиться не по себе. Признаюсь, никогда не любил подобные игры. Может быть потому, что всегда проигрывал? Не знаю. Сейчас не время об этом размышлять. С предательски дрожащих губ слетает нервный смешок, я выдаю себя с головой. Теперь хозяин этого помещения точно знает, что мне страшно. Взять себя в руки в данной ситуации оказалось довольно сложно, хотя еще десять минут назад это казалось совершенно простой задачей, с которой можно справиться без особых на то усилий. Я ошибся. Снова смотрю на огромный бассейн ─ по-прежнему никакого признака жизни, черная поверхность неподвижна, как минуту назад или пять. Да, какая разница? Возможно, Фюрера там нет вовсе. Откуда мне знать? Невольно делаю шаг назад, словно это хоть чем-то может помочь в данной ситуации. ─ Кукловод, я ждал тебя. ─ Его голос раздается справа. Он ровный и спокойный, как всегда. Резко, слишком резко оборачиваюсь. На тонких губах появляется хорошо знакомая улыбка, ее можно сравнить с солнечным зайчиком, бегающим по потолку, стенах, а иногда и по лицу. Его обязательно захочется поймать, но это также не возможно, как и понять, почему Фюрер улыбается. ─ Mein Herr…─ мой голос больше походит на жалобный писк котенка, которого мать взяла за шкирку. Поклон. Я не умею гнуть спину, поэтому тут же распрямляюсь. Моей наглости вперемешку с храбростью хватает, чтобы посмотреть ему в глаза, не отворачиваясь и не опуская взгляда. ─ Знаешь, зачем ты здесь? ─ он задает вопрос, наклонив голову и смотря на меня заинтересованным взглядом, скользящим по моей фигуре. Белый и, наверняка, тяжелый плащ с тонкой красной каймой по краям выгодно выделяется в полумраке регенерационной. Но не видно ни позолоченных наплечников, с выгравированными символами на них, ни креста на толстой цепи, который так же является неотъемлемым атрибутом, ни неизменных колец на пальцах. Только семь сережек в правом ухе. Я их не вижу, но точно знаю, что они там. Облизываю пересохшие губы и, пожимая плечами, отвечаю, ровно и почти безразлично: ─ Нет. Фюрер снова улыбается. Я не успеваю заметить, как он оказывается рядом со мной. Горячее дыхание обжигает левое ухо, вздрагиваю. Тонкие пальцы забираются мне в волосы, слишком нежно и аккуратно, чтобы это было правдой. Эти прикосновения несколько будоражат, люблю, когда очередная любовница, перебирает мои рыжие пряди. Но сейчас это явно не тот момент. Рука с силой сжимается, заставляя запрокинуть голову вверх. Морщусь. Это весьма неприятно. Наши глаза встречаются взглядами. Его безразличный, мой несколько испуганный. ─ Врешь, Дитрих, ─ мурлыкающим тоном говорит Фюрер. ─ Знаешь, я весьма разочарован тем, что случилось в Империи. Ты посмел испортить мою игрушку. Мы возложили на тебя надежды, а ты их не оправдал. По моему позвоночнику пробегает холодок, глаза расширяются. Разве сигарилла в руках Исаака, едва не оставившая меня без глаза, не является достаточным уроком? Не понимаю. Пальцы второй руки скользят по пылающей щеке, опускаясь все ниже, пока не обвивают шею. Сжимают ее, перекрывая доступ к кислороду. Я судорожно глотаю ртом воздух и обхватываю кисть руками, вцепляюсь пальцами, по которым словно ток, пробегают нейронити, желающие устранить угрозу. Знаю, в данном случае это бесполезно. Это все равно, что выйти с голыми руками на медведя. Опасно. Он шипит и резким движением швыряет меня в сторону. Сильный удар спиной обо что-то твердое прекращает мой нежданный полет. Вряд ли это стена, слишком близко. Кресло? Не важно. Сознание на миг меркнет, в глазах мерцают разноцветные пятна, они вспыхивают и исчезают, мешая сосредоточиться на чем-то одном. Но, не смотря на это, я пытаюсь, хотя бы опереться руками о холодный кафельный пол и сесть. Боль в спине ужасна, но я могу двигаться. Это радует ─ ничего не сломано. Фюрер не дает возможности хоть как-то прийти в себя, восстановить сбившееся дыхание, тут же оказываясь в опасной близости. Снова хватает меня за волосы и резким движением заставляет подняться. ─ Как ты смеешь, мальчишка? Думаешь, твои нитки способны причинить мне хоть маломальский вред? Отвечай! ─ Нет, Mein Herr. Этого больше не повториться… ─ хриплю я, интуитивно пытаясь вывернуться из сильной хватки. Он смеется. Смех отскакивает от голых стен жутким эхом. Звоном отдается в ушах. Заполняет все вокруг. Больше, кажется, ничего нет, кроме этого леденящего душу звука. ─ Ты заигрался, Дитрих, ─ насмешливый шепот в самое ухо. Я чувствую, как его пальцы начинают скользить по щеке ─ лаская. Потом на одном из них вырастает коготь. Частичная активация. Коготь скользит по коже, разрывая ее. Это похоже на то, как царапает кошка, не слишком глубоко, но весьма болезненно. Но я терплю, все еще надеясь, что меня отпустят. Что моего страха достаточно для сегодняшнего весьма неудачного дня. По щеке стекает струйка крови. Капли доходят до подбородка и скатываются вниз, украшая ворот белоснежной рубашки беспорядочными кляксами. Я снова ошибаюсь. Появляются еще когти. Активация увеличилась. Рука, с пятью острыми, как лезвиями бритвы, ногтями опускается ниже. Касается шеи, я ощущаю болезненное покалывание. Но, видимо, Фюрер решает, что такая игра слишком опасна для меня. А ему вовсе не хочется сломать меня так рано. И навсегда. Еще ниже. На их пути встречается ремень с металлическими заклепками, служащий украшением мундира. Сильный и резкий рывок. Ненужный элемент одежды отлетает в сторону и со звоном падает на пол. Я сглатываю. Не понимаю происходящего. К чему все это? Но Фюрер не останавливается. Теперь на очереди и все остальное. Когти разрывают в мелкие клочья то, что недавно было моей любимой формой. Пуговицы и прочие нашивки в беспорядке разлетаются по сторонам. Жалобно звенят, сталкиваясь с полом, а потом затихают. Опасно… ─ Гос… ─ пытаюсь хоть как-то повлиять на происходящее. Образумить начальство. ─ Тсс, Кукловод. Тихо… ─ проводит когтем по моим губам, показывая, что я должен молчать. Я подчиняюсь, дрожа всем телом. Кажется, приходит понимание того, что это зашло уже слишком далеко. Да еще и в какое-то неправильное русло, о котором я и помыслить не мог некоторое время назад. Страх охватывает, все мое существо. Поэтому я не замечаю, как холодные когти опускаются на плечо, впиваются в него и опускаются ниже ─ на грудь, оставляя рваные достаточно глубокие царапины. Выступившая из порезов кровь, течет вниз, она липкая и теплая. Я захлебываюсь криком от боли. Теперь уже мой голос и мой крик отскакивает от стен, словно детский мячик, попадая в пол, такой же белый потолок или тонет в черной водной глади резервуара с раствором. Ноги подкашиваются, но никто не дает мне упасть на пол. Фюрер держит крепко, одной рукой за волосы, второй продолжает скользить по телу, рисуя на нем замысловатый кровавого цвета узор. Рука доходит до пряжки ремня, расстегивая ее и выдергивая ремень из петель. Он, как и все прочее летит в сторону. Меня, наконец-то, отпускают, и я падаю на пол, опираюсь руками, в надежде сесть, а еще лучше отползти от этого чудовища в сторону. Он снова смеется, глядя на мои жалкие попытки, я шиплю от злости и боли. Кровавые капли теперь уже украшают белоснежный кафель. На пол падает фюрерский плащ. Оказывается под ним идеальное обнаженное тело, без единого изъяна. Меня не хотят отпускать, поэтому хватают за ногу и тянут к себе, все так же улыбаясь. ─ Куда-то собрался, мой милый мальчик? ─ Нет... ─ губы дрожат, а из глаз вот-вот побегут предательские слезы боли. ─ Правильный ответ, Дитрих. Мои брюки не разорваны в клочья, только стянуты и лежат теперь на том самом кресле, о которое я ударился в первый раз. ─ Не надо, Mein Herr, пожалуйста… ─ Не надо что? ─ окончательно притягивает меня к себе. Я не успеваю среагировать, как его глаза алеют, а из-за спины вырастают два крыла, которые пришпиливают мои руки к полу, пронзая их насквозь. Возможно, даже на кафеле останутся два черных следа. Я кричу. Он смеется. Но я не слышу этого смеха, только свой надрывный крик. Замолкаю, когда явно срываю голос. Судорожно дышу. Я отказываюсь, понимать что происходит. Сознание полностью накрывает волной страха или даже ужаса. Опять пытаюсь вывернуть руки, тем самым делаю еще хуже. Теперь это словно стигматы у святых. Но я вовсе не святой. ─ Ты, как христианский бог, распятый на кресте…. ─ теперь уже на обеих руках вырастают когти. Они скользят по моему телу, оставляя кровавые полосы. Пол подо мной усыпал красными слезами боли и насилия. Когда мое сознание почти отключается, он останавливается и шепчет: ─ Не вздумай оставлять меня, Дитрих. Мы еще не закончили. Даже не хочется задумываться, что это значит. Ответ приходит позже, когда он берет мое тело сильно и жестко, не думая обо мне. Ловя мой крик губами, целуя и слизывая слезы вперемешку с кровью. ─ Как вода… ─ разочарованно протягивает Фюрер, облизывая губы, которые только что целовали порезы на моей груди и плече. Но я его не слышу, я ничего не слышу и не чувствую, кроме боли во всем теле, при каждом движении, сильном, властном и безжалостном. Он берет меня целиком, заставляя подчиниться себе, не оставляя мне ничего взамен. Этот кошмар не может длиться вечно. Но я просто шепчу что-то губами. Возможно, прошу прекратить, отпустить меня ради всех святых, в которых не верю. В какой-то момент все заканчивается, Фюрер отпускает меня. Но, как оказывается, не для того, чтобы помиловать. Крылья, повинуясь, неслышному приказу поднимаются вверх, освобождая мои затекшие руки. Он резким движением переворачивает меня на живот, я даже собираюсь с духом и шиплю от злости и отчаяния: ─ Отпусти меня… Кажется, я умудрился забыть все нормы и правила, которые мне вбивали в голову долгие годы. Фюрер склоняется надо мной и шепчет прямо в ухо: ─ Еще хоть слово… и ты об этом горько пожалеешь, Дитрих. Тебе все ясно? Яснее некуда. Я киваю, показывая, что все понял. Наверное, стоило даже порадоваться этой передышке оказавшейся слишком короткой, чтобы полностью прийти в себя. Снова появляются крылья, впивающиеся в мои и без того израненные руки. Судя по всему, то, что они вонзаются в ранее нанесенные раны, это сделано специально. Я срываюсь на крик. Собрав остатки сил, пытаюсь вывернуться, тем самым усугубляя свое положение. Он снова смеется. Опускает руки на бедра, впивается в них когтями. Кровь капает на пол, стекая по коже вниз. Сильным движением притягивает меня ближе, резко врывается в тело, которое вздрагивает под ним. Я невольно изгибаюсь и шиплю. А что мне еще остается? ─ Нравится? Я так и не понял: вопрос это или тонкое издевательство? Мотаю головой в знак отрицания. С моих губ невольно слетают стоны и всхлипы, по щекам бегут соленые, как кровь, слезы, но я не осознаю этого. Только сильную боль внутри при каждом толчке, при каждом касание когтей, которые теперь гуляют по моей спине, оставляя и там следы своего присутствия. Он словно оставляет на мне метки, показывая кому я принадлежу сейчас. Пол под нами поменял цвет с белого на алый. А Фюрер все не останавливается. Я уже почти не реагирую на его движения, не ощущаю, как по внутренней стороне бедер стекает солоноватая жидкость. Сознание все-таки гаснет, когда когти снова впиваются в бедра, а последний толчок слишком сильный, ломающий мое хрупкое тело. Первое, что я ощущаю, когда прихожу в себя ─ боль. Она вцепляется в меня своими коготками, в каждую частичку израненного тела. Сворачиваюсь калачиком, в надежде, что она перестанет терзать меня. Пока еще я не открываю глаз и даже не понимаю, что случилось. Когда разлепляю веки, понимаю, что лежу на холодном кафельном полу. Я дрожу всем телом и тихо всхлипываю, пытаясь отогнать от себя ужас, охвативший меня. Кафельный пол весь был украшен кровавыми разводами. Я точно знаю, что это моя кровь. ─ Поднимайся… ─ холодный и безразличный голос, разрывает тишину, словно звон соборного колокола. Я все-таки попытаюсь сесть, голова опущена. Меньше всего хочется показывать свои слезы. Но потом, я все же решаюсь поднять взор на своего мучителя и начальника. Фюрер снова одет в свой идеально белый плащ. Он смотрит на меня. Его взгляд выражает лишь скуку и безразличие. Мой ─ ненависть. Он швыряет в мою сторону брюки, все еще лежащие на кресле, и равнодушно произносит, усаживаясь на свое законное место: ─Убирайся… Искривляю губы в злой усмешке, которую он не замечает на мое счастье. Подбираю брюки, молча одеваюсь. Нет смысла подбирать что-то еще. Сейчас я его ненавижу. Мое оскорбленное и униженное самолюбие требует реванша. Не сейчас, потом. Но я припомню ему этот день.***
Все та же уютная гостиная, тихий треск поленьев в камине. Тепло от огня. Приглушенный свет светильников. Чашка горячего кофе в моих руках. Я сидел в кресле, смотря на огонь. Одному дьяволу известно чего мне стоило выглядеть, как обычно ─ нахально и беззаботно. Мое тело ломало от боли, даже съеденная упаковка обезболивающего не дала нужного результата. Но я держался. Форма на мне сидела, как влитая. Но только сегодня на руках были перчатки, которые я обычно не ношу. Они идеально подходили для того, чтобы скрыть бинты. Исаак, в кресле напротив, изучал меня пристальным взглядом, словно пытался влезть в мою душу. Но я не давал ему и шанса прочесть меня. Удивленно подняв бровь, я как бы спрашивал: в чем дело? Маг качнул головой, и сделал глоток темного вина из бокала. Наше затянувшееся молчание напоминало детскую игру в молчанку. Я усмехнулся. Фюрер появился как всегда неслышно, но я почувствовал его присутствие. Но ни один мускул на моем лице не дрогнул. ─ Mein Herr, мы рады вас видеть…─ проговорил Исаак. А я склонил голову в легком поклоне, ни взглядом, ни как-либо еще не говоря о вчерашнем дне. Он улыбнулся своей улыбкой и вошел. Замер у окна, рассматривая вечерние огни за окном. ─ Я все пытаюсь понять, зачем вы вызывали к себе Дитриха? ─ Мы разговаривали, Исаак. О моих ошибках, всего лишь…─ я улыбнулся, поставил чашку на стол и встал с насиженного места. ─ Прошу меня простить, но у меня еще планы на этот вечер. Фюрер знал, что я вру. Исаак тоже. Все же он видел след от когтей на моей щеке. Но учитель никак это не комментировал, считая, что я заслужил все это своим провалом. Когда я выходил из комнаты, то ощутил на себе взгляд синих глаз ─ я знал, что он улыбнулся, точно так же, как вчера. Мои губы тоже сложились в улыбку. Мы оба знали, что я этого не забуду. Не так ли?