Рыжий и Морковка

Когда Ник Уайлд впервые встречает офицера полиции Джуди Хоппс, он думает, что она наивная провинциалка, стоящая в шаге от крушения своих драгоценных идеалов. От этих мыслей едва ощутимо горчит на языке, и Нику, пожалуй, даже жаль её. Поэтому, когда эта "заячья колючка" так от него и не отвязывается, он прямо, хоть и с известной долей сарказма, опускает её с небес на землю - ведь кто-то же должен. Когда они встречаются во второй раз, Ник берет свои слова о наивности обратно. Признавать, что его уела какая-то зайчиха, не хочется, но сидеть за неуплату налогов хочется и того меньше, так что, скрепя сердце, он соглашается ей помочь (Как будто у него был какой-то выбор!) Впрочем, Ник довольно быстро находит себе утешение. Джуди оказывается просто до дрожи приятно изводить. Хоппс ведь от кончиков ушей до кончиков лап такая правильная, прилежная, позитивно мыслящая - этакая вечная отличница, у которой на все и всегда найдется верный ответ. Но жизнь, знает Ник, - не школа, здесь всем плевать на тебя и твои ответы, здесь никто не ставит "пятёрки" за то, что ты научился вовремя говорить правильные слова. Тут события бьют ключом, причем чаще всего - по голове. Вот такая вот она - жизнь. И если Джуди этого пока не понимает - что ж, ее право и ее же проблема. Ник не может вспомнить, когда в последний раз видел зверя с такой подвижной мордочкой, как у Хоппс, и не может подавить довольную ухмылку, наблюдая за тем, как меняются одно за другим выражения на ней. Вот Джуди смешно вздергивает носик и хмурит брови, недовольная и полностью уверенная в своей правоте, вот она распахивает свои огромные фиолетовые глаза и прижимает лапы ко рту, прибывая в культурном шоке, вот она улыбается, натянуто и нервно и закатывает глаза, изнывая от ожидания, и вот наконец её глаза загораются торжеством и предвкушением, а уши от воодушевления встают торчком. О эти уши - такие подвижные и такие мягкие на вид, - они вообще достойны отдельного упоминания, потому что выдают все переживания бравого офицера с потрохами. Когда Ник с Джуди, фигурально выражаясь, попадают в лапы к мистеру Бигу, Уайлд понимает, что не перестаёт ей поражаться. Ну вот как может в одном звере, особенно таком маленьком, так мудрено переплетаться воистину лисья изобретательность и хитрость на грани фола, и принципиальность и отвага на грани идиотизма. Ник, как может, пытается все уладить, потому что окончить свой жизненный путь в ванне со льдом явно не числится в его ближайших планах, но Хоппс, судя по всему, просто не терпится охладиться, и она сводит все его старания на нет. А затем каким-то невероятным образом ее знакомство с дочерью мистера Бига и случайное спасение ее же позволяет все уладить, и вот уже Ник ковыряет крохотной вилочкой не менее крохотный кусочек торта на свадьбе этой самой дочери, а Джуди тем временем расспрашивает босса мафии Тундротауна о пропавшей выдре. Поразительная зайчиха. Когда Ник с Джуди чуть было не попадают в лапы к озверевшему гепарду, Уайлд вдруг понимает, что не перестаёт удивляться самому себе. То ли флюиды героизма передаются воздушно-капельным путём, то ли у него самого всегда была голова набекрень, а он никогда не замечал, но когда за спиной у него пропасть, перед лицом - кровожадная пантера, а Джуди кричит ему Беги!, и он почему-то остаётся. Но если это, пораскинув мозгами, еще можно объяснить подскочившим в крови адреналином, то вот следующий его невероятно идиотский поступок не находит даже подобного оправдания. Шеф Джуди - огромный буйвол, а ее коллеги - сплошь волки, тигры да медведи. Таким что щуплая зайчиха, что тощий лис - все одно - на одну лапу положил, другой прихлопнул. Да и даже если не брать в расчет физическую силу, все они - полицейские, и если даже стажерка Хоппс с легкостью нарыла на него кучу компромата после пяти минут общения, то что он будет делать, если под него начнет копать сам начальник центрального отделения полиции? Тихо рыть себе могилку на окраине Тундротауна, вот что. Только вот Ник все равно влезает, все равно заступается за наивную провинциалку Джуди Хопс, почему-то не сумев молча смотреть на то, как оглушительно и ожидаемо рушатся ее драгоценные идеалы. Он максимально доходчиво объясняет начальнику Джуди, почему тот жуткий мудак, затем безапелляционно заявляет, что у них есть еще десять часов и, не оборачиваясь, идет к подвесной дороге, флегматично изумляясь собственной наглости. Почему-то ему не надо оборачиваться чтобы знать, что Джуди идет за ним. Они поднимаются вверх по канатной дороге, где-то на востоке багряными всполохами занимается рассвет, Джуди тихо благодарит его и смотрит своими невозможными фиолетовыми глазами, и Уайлд сам не может понять, отчего у него вдруг развязывается язык. Он начинает говорить, рассказывает о своём детстве, буквально вываливая перед Хопс одно из самых болезненных своих воспоминаний о нем, и сам не перестаёт себе удивляться. Джуди мягко кладёт свою обжигающе горячую лапку на его запястье и пытается заглянуть ему в глаза. Ник отдергивает лапу, отворачивается и делает вид, будто ничего не произошло. Он впервые за долгое время не может понять, что же это такое творится с ним в последние дни. Ему немного неловко и странно - обычно он не склонен откровенничать с почти незнакомыми зверями, но видно пережитая совместно смертельная опасность располагает к пространным разговорам по душам. Подумать об этом хорошенько Ник не успевает, потому что внезапно его озаряет. Камеры, ну конечно же! Черт подери, неужели все так просто! Он тут же делится своим открытием с Джуди, а дальше все события сплетаются в стремительный водоворот - городская мэрия, база Ночных горлодеров, задержание - и вот он уже успокаивает зайчиху перед выступлением на пресс-конференции, посвященной раскрытому ими преступлению. Хоппс может на равных зубоскалить с самим Ником, попасться которому на язык обычно чрезвычайно мало желающих; может без страха разговаривать с боссом мафии Тундротауна, от одного имени которого дрожат поджилки у разной швали по ту и эту сторону Зверополиса; и без тени сомнения проникает на базу Ночных горлодёров, но перспектива выступать перед таким количеством репортеров все равно заставляет её волноваться. Это кажется Нику как минимум удивительным, но он не может не признаться хотя бы самому себе, что, обычно такая собранная и уверенная, Джуди Хоппс, робеющая перед публичным выступлением, вызывает у него умиление. Когда Джуди говорит ему о том, что ей, возможно, потребуется напарник и протягивает ему сложенный в четверо листок, сердце Ника, кажется, на секунду пропускает удар. Джуди неловко улыбается ему, когда её утаскивают к трибуне, и Ник не может сдержать ответной улыбки. Под напором журналистов Хоппс все равно немного теряется и бросает на него панический взгляд в поисках поддержки. Ник кивает ободряюще и показывает ей лапой, чтобы она продолжала. Джуди делает глубокий вдох, вспоминает его совет, собирается, наконец берет себя в руки и начинает отвечать на вопросы прессы так, как он ее научил. Ник смотрит на неё, такую маленькую и обманчиво хрупкую перед всеми этими зверями с микрофонами и камерами, и ему мерещится, на секунду, что он возможно наконец нашёл то, что неосознанно искал так долго. Друга, товарища, партнера - родственную душу, одним словом, которая наконец-то сможет понять его и принять таким, какой он есть. Наваждение длится лишь секунду. Джуди говорит с трибуны, что одичанию подвержены только хищники, что они могут представлять угрозу населению, и Ник ощущает, как внутри него где-то в районе солнечного сплетения что-то большое и светлое стремительно скукоживается и чернеет. Когда мисс Барашкис мягко выпроваживает Джуди с трибуны, а сама она подходит к нему, Уайлд просто не может сдеражаться и буквально набрасывается на не сразу осознавшую смысл своей речи зайчиху с обвинениями. Его слова - ядовитые и злые, бьют наотмашь и припечатывают к земле, а на языке снова горчит - прямо как в их первую встречу, только намного, намного сильнее. С его комплекцией и ростом в этом мире, полном больших животных, язык - его единственное оружие. Правда, на этот раз оно обоюдно острым клинком ранит и своего хозяина. Они с Джуди знакомы всего-ничего, и Ника самого удивляет то, насколько больно ему разочаровываться в ней. Ник чувствует, что его несёт, но уже не может остановится. Последнее, что ему хотелось бы делать в отношении Хоппс, это пугать её, но именно это он и делает. Когда Джуди хватается за противолисный баллончик, Ник явственно понимает, что это конец. Из участка он вылетает не оглядываясь. Джуди бежит за ним, Джуди пытается что-то сказать, остановить его, объяснить все, но Ник не хочет её видеть, не хочет успокаиваться, не хочет пытаться понять и выслушивать оправдания. Он хочет забыть это поражённое и испуганное выражение фиолетовых зайкиных глаз, а лучше вообще никогда не узнавать его. Ник выходит из первого полицейского управления Зверополиса и понимает, что ему определенно нужно напиться. Причем чем скорее, тем лучше. Фенёк работал с Ником далеко не первый год, и ему совершенно плевать, как на самого Ника, так и на все его проблемы. Пожалуй, именно это и делает из него сейчас такого классного собутыльника. Нику кажется, что за последние три дня он наговорился по душам на всю оставшуюся жизнь, и потому молча нажраться в компании недружелюбного фенька видится ему самым лучшим вариантом. Когда он стучится в фургон к Феньку, тот сначала ожидаемо его посылает, но потом, подумав, соглашается. Он никогда не был дурак выпить, в особенности за чужой счёт. Из бара они выползают только под утро, уделанные просто в хлам. Так продолжается ещё несколько дней, пока зелёный, и ещё более недовольный жизнью, чем обычно, Фенёк не выставляет Ника из своего фургона заявив, что ему надо работать. Ник подумывает продолжить свой марафон в одиночку, но от алкоголя его уже порядочно воротит, да и нажираться одному будет как-то совсем уж жалко. Он чувствует себя жутко паршиво, во рту сухо, как в полдень на Саванно централе, голова раскалывается и гудит так, что мысли в ней ворочаются едва-едва, но зато Уайлд почти забывает причину, по которой решил упиться до такого состояния. Правда столь желанному забытью суждено продлится не долго - до первого попавшегося на глаза газетного заголовка. Эта история с одичанием сейчас всюду - в каждой уважающей себя газете, журнале, на телевидение, по радио, и каждый из корреспондентов считает своим долгом разместить фото Джуди Хоппс, или хотя бы вскользь упомянуть бравого офицера полиции, раскрывшего это дело. Любое напоминание о Джуди делает и так не радужное настроение Ника откровенно паршивым, и он не находит ничего лучше, кроме как свалить по дальше от всей этой суматохи. Заброшенный рыбий завод подходит для этой цели как нельзя лучше и Ник отсиживается там в гордом одиночестве, решив что после такой недельки ему определенно не помешает неделька релакса. В Зверополисе день ото дня становится все солнечнее, и Ник, как может, пытается наслаждаться тёплыми лучами, хотя тоска все еще ржавчиной грызёт его душу. Он развалился в шезлонге, разложенном около моста, и думает о том, что, возможно, жизнь не так непроходимо отвратительна, как ему казалось ещё несколько дней назад. Уайлд лениво попивает купленное в ближайшем ларьке мохито, и столь же лениво ворочаются в его голове пессимистичные мысли. Неприятно это признавать, но, по большому счёту, он во многом виноват сам. Черт подери, а чего он собственно ещё ожидал? Травоядные, будь они не ладны, всегда тряслись и всегда будут трястись о своей драгоценной жизни и не менее драгоценной безопасности. И, по большому счету, у Ника нет никакого права их осуждать, ведь единственное, что отличает его от них в этом плане, это то, что у него есть острые зубы и не менее острые когти для своей защиты, а у них нет. И этого они никогда не смогут ему простить. Потому что можно сколько угодно разливаться соловьем про эволюцию, про то, что они цивилизованные звери и давно пора оставить все эти предрассудки, но… Но, на самом деле, достаточно лишь толчка, одного крохотного толчка для того, чтобы все те тысячелетия, что потребовались эволюции для того, чтобы сделать их такими, как сейчас, перестали значить хоть что либо. Что есть четырнадцать зверей на фоне миллионного населения Зверополиса? Пылинки, почти незаметные глазу. Если бы они в один день просто взяли и не проснулись, то город не заметил бы их смерти. Поскорбили бы друзья, поплакали бы родственники, но мир даже не почувствовал бы этого, словно бы и не было их в нем никогда. Но случилось так, что эти ребята не умерли - они подхватили болезнь, чрезвычайно опасную и страшную - опасную потому, что от нее они дичали настолько, что в их сознании не оставалось больше ничего, кроме как желания рвать на куски все, что попадется на глаза, и страшную потому, что никто не знал, как и когда они ею заразились, а главное - каким образом все это лечится и лечится ли вообще. И вот уже - опаньки - и весь этот бред про цивилизацию и культуру оказывается всего лишь пустым звуком. И тут ты - либо безжалостный охотник, либо невинная жертва. Такова природа и третьего не дано. И этого не перепрыгнуть, ни им с Джуди, ни кому-бы то ни было еще. Хопс говорит, что в Зверополисе можно стать, кем хочешь, и не важно, кто ты и какого ты роста. В итоге она теперь уже признанный повсеместно самый первый кролик-полицейский и становится живой иллюстрацией собственным словам. Это, казалось бы, должно было значить, что все эти проблемы вокруг хищников можно решить, но Ник отчетливо понимает, что это совсем не одно и то же. Разорвать один шаблон - совсем не значит порвать все. Побороть предубеждение и доказать, что даже не смотря на то, что ты мелкий и тощий, что ты на что-то способен - это одно, а побороть всеобщий страх и доказать окружающим, да или хотя бы самому себе, что у тебя в один прекрасный момент не щелкнет что-то в мозгу и ты не попытаешься порвать на тряпки всех, кто окажется с тобой на опасно близком расстоянии - совсем другое. Ник приходит к этому выводу и наконец окончательно успокаивается. Если хорошенько подумать, то он даже рад тому, что они с Джуди поссорились. Для зайца нет ничего естественнее, чем бояться лиса, и, несмотря на некоторую обиду, Ник понимает, что это вполне резонно. Особенно сейчас, и в особенности после того, как его самого чуть не убил огромный озверевший гепард. Уайлд напряженно всматривается в себя и не находит глубоко в душе кровожадного монстра, который в тайне мечтает кого-нибудь сожрать, но он уверен, что те звери, что сейчас с рычанием бросаются на стены своих больничных палат, тоже никогда не ощущали в себе чего-то подобного. Ник почти не верит в то, что его может вот так вот просто ни с того ни с сего переклинить так, что он начнет бросаться на всех подряд, но внутренний голос все равно противно вопрошает “А что если?” И от этого “если” внутри что-то холодеет и шерсть на загривке невольно встает дыбом. Чтобы там ни было Ник определенно не хочет, чтобы с Джуди случилось что-то плохое, и уж тем более не хочет, чтобы с ней что-то случилось из-за него. Ник окончательно убеждается, что, пожалуй, это даже и к лучшему, что он больше не увидится с этой шустрой морковкой. Он думает так и слышит, как хрустит гравий под чьими-то лапами, а затем - взволнованный запыхавшийся голос, который может принадлежать только Хоппс. Ник флегматично отмечает про себя, что, кажется, он пожалуй успел чертовски соскучиться по этому голосу, и так же флегматично думает, что со всем этим пора завязывать. И раз уж жизнь не даёт ему шанса спокойно растворится в вечерних сумерках, то придётся-таки расставить точки над “и” Он отвечает Джуди со всей возможной холодностью и поднимается, пряча глаза за стеклами солнечных очков. Он не хочет смотреть на неё, потому что на каком-то глубинном уровне знает, что если посмотрит, то уж точно не сможет снова ее оставить. Ник не хочет наступать на одни и те же грабли, а потому уходит не оборачиваясь. Джуди просит его остановится и извиняется срывающимся, дрожащим голосом, говорит, что ей очень стыдно, и что ей жаль, что он ей нужен, что Ник прав и она наверное всего лишь глупая зайка. Пока она говорит, Ник стоит к ней спиной и думает. Он думает о том, сколько правды в ее словах о цветах, о том, что он уже столько раз обжигался, чтобы сейчас вот так вот просто взять и довериться, о том, что он просто жутко скучал по Джуди и не смотря ни на что, кажется уже простил её. Впрочем, это не значило, что он не может напоследок немного потрепать ей нервы, в отместку за совершенно незабываемую недельку. Ник достаёт диктофон-морковку, что оттягивала его карман все эти дни, и включает только что сделанную запись. А затем ещё раз - и наконец поворачивается к Джуди, мягко улыбаясь. Она неловко вытирает лапками выступившие слезы, подходит к нему и утыкается макушкой Нику в грудь. Он что-то шутит, а сам мягко обнимает её в ответ и аккуратно гладит по прижатым к голове ушам. Он всегда знал, какая она по сравнению с ним обманчиво хрупкая и маленькая, но сейчас это понимание расцвечивается для него новыми красками. Она нечаянно наступает ему на хвост, а он дразнит Хоппс ее ручкой-морковкой, и она тихо смеётся сквозь слезы. Полуденное солнце играет золотом в шерсти их обоих, и фиолетовый цвет её покрасневших глаз кажется ещё более глубоким, чем обычно. Им с Джуди пора бы уже заканчивать с душещипательным примирением и ехать расследовать дело, но Ник понимает, что ему ужасно не хочется её отпускать. И вот они наконец выезжают и дальше все получается у них удивительно легко. До того самого момента, пока они не оказываются в ржавом вагоне, в котором угрюмый баран варит из Ночных горлодёров концентрированную ярко-синюю смерть. Баран выходит взять свой кофе, а Джуди непонятно зачем выскакивает из укрытия. Ник недовольно шипит на неё, призывая вернутся обратно под стол, потому что знает, что если баран заметит Джуди и бросится на неё, то он сам однозначно бросится ему на перелез. А свои шансы против взрослого барана Уайлд оценивает адекватно. Джуди выпихивает барана из погончика сильным пинком под зад и тут же запирает двери. Уповать на то, что эта ржавая телега все ещё находу, по мнению Ника было довольно опрометчиво, но так или иначе все оказывается именно так. Джуди уверенно ведёт вагончик по рельсам к выезду из туннеля - где только, спрашивается, научилась - и они позволяют себе несколько секунд триумфа. Казалось бы, они выиграли, осталось только доставить эту мини-лабораторию к зданию полиции и дело закрыто, но у беспардонно ограбленных баранов явно другие планы. Крышу и заднюю дверь сотрясает от ударов бараньих рогов и Ник понимает, что с празднованием победы он, пожалуй, немного поторопился. Джуди захлопывает железную дверь в водительский отсек, но оба они понимают, что это, скорее, отсрочка. чем существенное препятствие для преследователей. Джуди на пару с одним из баранов вываливается из вагончика через лобовое стекло и кричит ему, чтобы он не останавливался. Ник берет управление бешеным вагончиком на себя, и в его голове почти не остается места для мыслей о том, не свалилась ли уже скрывшаяся из его поля видимости Хоппс на рельсы. Они вылетают из тоннеля и свет на секунду бьет Ника огненным хлыстом по глазам. За грохотом колес Уайлд не сразу слышит истеричные гудки идущего на встречу паровоза. Ник по инерции тянется было дернуть за стоп кран, хотя и понимает прекрасно какой-то частью сознания, что это поможет им не больше, чем мертвому припарки, но окрик Джуди останавливает его. Она кричит ему, чтобы он прибавил ходу, и Ник, не тратя время на ненужные споры, просто изо всех сил надавливает на нужный рычаг. В этот момент он совсем не думает о том, что этим он, пожалуй, лишь приближает их и так скорую безвременную кончину, и на миг Ник сам пугается того, с какой легкостью он оказывается готов шагнуть в пропасть, если Джуди просто его попросит. Но подумать об этом что-то еще Ник не успевает - поезд резко накреняется так, что он окончательно теряет равновесие, и они каким-то чудом не оказываются расплющены всмятку летящим на них составом. Джуди снова оказывается в водительской кабине, вагон теряет равновесие и начинает опракидыватся на рельсах, и Ник просто хватает ее вместе с железным чемоданчиком с уликами в охапку и они кувырком вываливаются из горящего вагона на заброшенный перрон. Джуди смотрит на лениво горящий вагончик и с надеждой предполагает, что возможно что-то все-таки уцелело, сама, правда, особо не веря в это. Вторя ее словам, тот взрывается с оглушительным грохотом и несколько отлетевших от него железяк с ехидным звоном падают прямо к их ногам. Теперь уже любому ясно, что даже если что-то там и уцелело после их гонки, то сейчас там уж точно ничего не осталось. К счастью, Ник все еще сжимает в лапе ручку от кейса с пистолетом и ядовитыми гранулами, и он тут же показывает его Джуди. Та радостно смеется и пихает Ника в плече. Он просит ее быть по легче, потому что рука у Джуди на самом деле тяжелая. Джуди предлагает срезать путь через Исторический музей. Они уже почти добрались до выхода, и там, за ним, до управления осталось всего-ничего, когда позади них раздается голос Барашкис. Джуди вздыхает облегченно и подходит к ней, а у Ника чутье буквально вопит о том, что что-то здесь не так. Джуди протягивает было чемодан Барашкис, и ему хочется окликнуть Хоппс, как-то показать, что что-то здесь не чисто, но она понимает все сама и отдергивает руку. Они медленно отступают, Джуди командует бежим и Ник на предельной своей скорости бросается за ней в единственных, не перекрытый баранами коридор. Юркий кролик и верткий лис - они вполне могли бы в итоге сбежать от неповоротливых баранов, но Джуди ранит на бегу ногу о чей-то так не вовремя подвернувшийся в темноте бивень и об этом приходится забыть. Хоппс говорит оставить ее и самому бежать к Буйволсону с уликами, а часть Ника, что еще сохранила способность мыслить логично соглашается с тем, что, с точки зрения тактики, это, пожалуй, самый разумный вариант. Но он не может отрицать и того, что если он сейчас уйдет, а с Джуди здесь что-нибудь случится, то он никогда себе этого не простит. Поэтому он говорит ей, что не бросит ее, и наскоро забинтовывает ее ногу ярко красной тряпицей, рассыпая по полу синие ягоды. Идея заменить ядовитые шарики ягодами приходит к ним почти одновременно. Джуди кидает Буйволсону SMSку с просьбой скорее приезжать, в то время как их шансы уйти от преследователей с каждой секундой стремительно приближаются к нулю, а Ник прячет синий стеклянный шарик к себе в нагрудный карман. Как бы то ни было - сублимированный яд Ночных горлодеров - их главная улика и так появляется хоть какой-то шанс не потерять ее, если их поймают. Когда ситуация становится критической, Ник одной лапой взяв Джуди в охапку, а в другой сжимая ручку серебряного кейса совершает отчаяную попытку прорыва к дверям, которая, ожидаемо терпит полный провал. Чемодан оказывается в руках у Барашкис, а они сами оказываются в западне, свалившись в яму с экспозицией. Барашкис стреляет в Ника черникой, и Уайлд узнает, что в том, чтобы получить с такой скоростью спелой ягодой в шею довольно мало приятного. Джуди бросается причитать над ним и гладит его по спине, и делает это так натурально, с таким неподдельным отчаяньем что на миг Ник на самом деле пугается, что они заменили на чернику не все озверяющие снаряды. Но с ним так ничего и не происходит ни через секунду, ни через две. Джуди слезно уговаривает его прийти в себя и побороть в себе зверя. Ник охотно включается в ее игру, не понимая пока правда чего она этим добивается, и делает все с точностью да наоборот. Возможно, они просто тянут так время до прибытия Буйволсона, а возможно что-то еще. Джуди неловко отползает от него, не рискуя опиратся о раненую ногу и Ник дает ей некоторою передышку картинно разрывая в клочья муляж оленя, чтобы она, не дай бог, не разбередила рану еще больше. Он делает вид, что кусает её, Джуди надсадно хрипит, и в следующий момент уже кривляется, делая вид, что вытягивает из себя кишки. Они хохочут как подростки над тем, как вытягивается лицо Барашкис, над тем, что все их страхи и опасения последних дней обратились в одну грандиозную шутку, глупую и совсем не страшную, а еще от того, что они, черт возьми, кажется победили. Теперь уж точно. Ник поднимается с грязного пола сам и подает руку Джуди. Она все так же не может операться о левую лапу и потому он аккуратно обхватывает ее за талию, наклоняясь так, чтобы ей было удобно закинуть руку ему на плечи. Хопс вытаскивает из кармана свою чудо-ручку-диктофон-морковку и проигрывает запись последних слов Барашкис. Ник ощущает тягучее, темное торжество, видя как временный министр заметалась в попытке сбежать. Он чувствует приятную тяжесть тела Джуди, оперевшуюся на него почти всем своим небольшим весом и думает, что ей очень идет то выражение триумфа, что выражает сейчас её мордочка. Впрочем, стоит признать, что это ее невинное самодовольство всегда нравилось ему в ней. Когда все наконец заканчивается и их вызволяют из вольера в музее, Ник помогает Джуди доковылять до вызванной кем-то необычайно предусмотрительным скорой. Санитарка-козочка обрабатывает заднюю лапку Джуди антисептиком, и Хопс морщиться от неприятных ощущений, но на ее мордочке играет улыбка, радостная и широкая, а в фиолетовых глазах плещется торжество в перемешку с разноцветными бликами от огней полицейских машин. Когда с этим покончено, Джуди нерешительно поджимает уши, отводит глаза, но все же достает из заднего кармана джинсов немного помятую сложенную в четверо бумажку. Ник видел ее до этого всего лишь раз, но узнает тут же, и на душе у него отчего-то теплеет, от сознания того, что Хоппс носила ее все это время собой. Джуди протягивает ему потрепанное заявление и говорит, что её предложение ещё в силе. У неё почти получается придать голосу нужную долю уверенности, но Ник все равно видит, что она волнуется и морально готовится к тому, что он все-таки может ей отказать. Ник на это только мягко улыбается, накрывает её лапу своей и шутит, что уж теперь-то она от него точно так просто не отделается. Несколько последующих дней запоминаются Нику непрекращающейся бумажной волокитой. Джуди собирает бумаги, чтобы её восстановили в должности, а потом строчит адову гору отчетов, а сам Уайлд в экстренном порядке собирает все документы для поступления в Полицейскую академию. Если бы он прокопался бы ещё немного, пришлось бы ждать нового набора до следующей осени. Первые недели в Полицейской академии кажутся Нику настоящим адом. Всех курсантов гоняют и в хвост и в гриву, а его собственный черезчур длинный язык основательно мешает ему снискать популярность у инструкторов. Джуди говорит, что потом он втянется, и Нику отчаянно хочется, чтобы это случилось поскорее. С самой Джуди общаться получается только по выходным. На рабочей неделе Ник так выматывается на тренировках и теоретических занятиях, что вырубается едва доползая до кровати. Да и Буйволсон, словно бы в отместку за недельный отпуск по причине увольнения, завалил Джуди работой по самые гланды. Уайлд поражается тому, как Джуди при всем при этом умудряется сохранять свою извечную энергичность, потому что ему с этим бешеным ритмом жизни по выходным в первые за долгое время хочется только спать. Впрочем, проводить время с Джуди Нику тоже хочется, а вот менять свое положение в пространстве с горизонтального - не очень, и когда она вновь заикается о том, куда бы им сходить на выходные, он просто-напросто приглашает ее к себе. Джуди поднимает на него удивленный взгляд и Уайлд шутит, что уж не думала ли она, что он так и живет под мостом у заброшенной фабрики. Хоппс бормочет что-то недовольно-смущенное о том, что она как-то вообще об этом не думала и все отрицает, и Ник понимает, что судя по всему так оно и было. Впрочем, учитывая то, как редко он появляется в собственной квартире, он бы не удивился, что большая часть его знакомых думает примерно так же. Квартира Ника расположена, по его собственному мнению, у черта на куличиках, а если точнее - почти совсем на окраине Зверополиса. Добираться от нее до центра на своих двоих или же на общественном транспорте каждый божий день, по мнению Уайлда, было бы сплошным издевательством. И это пожалуй одна из многих причин, по которой он так редко сюда заходит. Его квартира довольно большая, по крайней мере, по сравнению с комнатушкой Джуди. Крохотный холл, ванная, туалет, гостиная, спальня и кухня - все более менее прилично, но была бы его воля, и Ник давно продал бы кому-нибудь эту полупровинциальную недвижимость, а на вырученные деньги купил бы себе что-то по меньше и по ближе к центру, но ремонт здесь не делался уже лет пятнадцать, если не больше, а товарный вид эта квартирка возможно никогда и не имела. Да еще и пылюга стояла такая, что просто жуть. Вообще, сказать по правде, эта квартира была и не его вовсе. Она просто осталась ему от матери, после ее смерти, и Ник после никогда особо не воспринимал ее своим домом. Когда мать только умерла, Ник старался проводить здесь как можно меньше времени - одинокие и пустые стены давили на него. А потом ночевать у разнообразных приятелей или вообще где придется вошло у него в привычку. По хорошему, вообще Нику давно стоило бы самому сделать бы здесь простенький ремонтик и наконец продать это место со всеми потрохами, но ему всегда чего-то не доставало для этого - то времени, то денег, то желания. Ник распахивает перед Джуди дверь и извиняется за царящий повсюду бардак. Последнее время квартира выглядит несколько более обжитой, чем обычно, потому что он отлеживется здесь каждые выходные, за неимением лучшего, но Уайлд запоздало думет, что ему пожалуй все же следовало хоть немного прибраться, перед тем, как приводить сюда подругу. Джуди с некоторой недоверчивостью отсматривает его скромное жилище - сама она заядлая аккуратистка и явно не очень понимает, как тут вообще можно жить. Ник указывает на гостиную и предлагает ей располагаться, а сам идет на кухню, чтобы посмотреть, чем они могут перекусить. В холодильнике, ожидаемо, хоть шаром покати - несколько острых соусов годовой давности и головка сыра, которая выглядит еще более подозрительно, чем когда он на прошлой неделе заглядывал сюда, чтобы лицезреть все ту же картину. Он тогда еще подумал, что надо бы его выбросить и наконец сходить в ближайший магазин, купить нормальных продуктов, но чувствовал себя уже слишком уставшим для всей этой беготни и решил просто заказать себе чего-нибудь на дом и заняться продуктами как-нибудь потом. Не нужно быть гением, чтобы понять, что руки у него до этого в итоге так и не дошли. Ник думает о том, что все это пожалуй выглядит до ужаса по холостяцки, и решает, что с этим пора завязывать, но сейчас важнее найти, чем угостить Джуди. К счастью в буфете оказывается чистые кружки, почти полный пакет растворимого кофе, и несколько пачек чая, в основном черного, но и зеленый там тоже определенно где-то был. Именно его и просит заварить себе Джуди, когда Ник спрашивает ее, что она будет пить. Себе же он заваривает кофе - растворимая дрянь почти не бодрит, но зерна кончились на прошлой неделе и он, конечно же, еще не удосужился за ними зайти. Так что это - лучше чем ничего. В итоге они все-таки заказывают еду на дом - рыбные суши Нику и какое-то невразумительное овощное рагу Джуди, - и просто болтают вплоть до самого вечера. Даже не о работе, а о чем-то совершенно неважном и легком, просто травят друг другу байку за байкой о своей жизни. Ник растягивается на диване, заложив руки по голову и используя подлокотник на манер подушки, а Джуди по-турецки сидит где-то у него в ногах и он готов поклясться что давно не проводил вечеров так приятно. Когда наконец сгущаются сумерки Ник провожает Джуди до автобусной остановки, и на обратном пути заходит в ближайший супермаркет. Все-таки, пожалуй, пришло время ему смирится с тем, что эта квартира - его дом и наконец привести ее в божеский вид. Все идёт совершенно отлично ещё несколько недель, а потом случается это. Когда телефонный звонок будит Ника в три часа ночи, он не чувствует к звонящему ничего, кроме всепоглощающей ненависти. Соседи, делящие с ним общежитие желают сквозь сон убится об стену тому уроду, который не выключил телефон, а сам Ник думает о том, как сложит сейчас все маты на кого-то из своих до неприличия нажравшихся приятелей. Потому что другой причины звонить ему в такое время, кроме как нахождение в состоянии сильного алкогольного опьянения он не видит. Но вопреки ожиданиям Ник слышит в трубке голос Джуди и уже готовый сорваться вопрос "какого хрена" так и застревает на языке. Голос у неё какой-то непривычно печальный и тусклый, и Ник чувствует, как его мигом прошибает беспокойство. Из всех его многочисленных знакомых Джуди - последняя, кто без причины может позвонить ночью. Хопс сбивчиво извиняется за столь поздний звонок, говорит, что знает, что ему завтра рано вставать и что она долго не хотела его будить, но она уже не знает, что ей ещё делать. Ник отвечает ей, что вообщем-то ничего страшного и тихо спрашивает, что случилось. Джуди прерывисто вздыхает, и помедлив наконец говорит, что сегодня ей впервые поручили расследовать убийство. Ник молчит в ответ, потому что просто не знает, что тут вообще можно сказать. Он чувствует, что Джуди ждёт от него какого-то ответа, ну, хоть какого-нибудь, и не найдя ничего лучше просто спрашивает как она, а сам тихо выбирается из постели. Разговор явно обещает быть долгим, а потому его лучше продолжить в коридоре, чтобы не нарываться на недовольство соседей. Джуди несколько секунд молчит, и когда Ник, мысленно называя себя бестактным идиотом, уже открывает было рот, чтобы как-то исправить ситуацию, Хоппс как-будто прорывает, и все слова, что она копила весь день, а может быть и вообще с самого поступления на службу наконец вырываются наружу. Она говорит, что не знает, что она, черт возьми, вообще уже ничего не знает, потому что... Она ведь с самого детства всегда мечтала стать полицейским, и всегда знала, просто не могла не знать, что они занимаются и такими делами, и во время обучения у них были уроки биологии, и им часто задавали прочесть какие-то старые, давно раскрытые дела, в которых довольно часто фигурировали трупы, да их даже несколько раз в морг водили, на практических занятиях, и она думала, думала что знает как это, что выдержит, что она уже свыклась с мыслью, что в своей работе она будет сталкиваться с чем-то подобным, что она уже не раз видела трупы привыкла к их виду, а на деле... Убитую звали Амалия Хейл, она была лаской, училась в художественном колледже, подрабатывала уборщицей на дому, и через месяц ей должно было исполнится двадцать. Когда её наконец нашли, голова у неё была расколота почти надвое, а грудь раскуроченная так, что в ране тут и там виднелись почерневшие от засохшей крови обломки рёбер и чьих-то личинок. Убийца бил чем-то на подобии топора и сил явно не жалел. Хозяин квартиры, в которой нашли Амалию, какой-то бизнесмен, с заковыристой фамилией, которую Джуди не запомнила был в командировке, его соседи об этом знали, и потому вызвали слесарей, только когда из квартиры уже воняло так, что начинали слезиться глаза. Последние-то и вызвали полицию. Когда Джуди наконец увидела труп, ему было приблизительно уже около недели, определить точнее можно будет только после отчета судмедэкспертов. Когда офицер Хоппс только вошла в квартиру ей сразу поплохело от тяжелого, пропитанного железом запаха разлагающегося мяса, но худшее, как оказалось ожидало ее впереди. Квартира выглядела так, будто по ней пронёсся ураган - переломано и разбросанно все, что можно переломать и разбросать, и повсюду, повсюду видны следы топора. А посреди всего этого бардака, в луже собственной почерневшей и местами намертво въевшейся в дорогой деревянный пол крови лежит Амалия. Джуди тогда от её вида чуть не вывернуло на изнанку, и пока старшие и более опытные коллеги осматривали труп и все, что было рядом с ним, пытаясь восстановить последовательность событий, Хоппс просто бесцельно слонялась по квартире делая вид, будто собирает улики, а на самом деле просто не находя в себе сил вновь посмотреть на распростёртую на полу ласку. И ей до сих пор чертовски, чертовски стыдно за это, он даже представить себе не может насколько, потому что она пошла в полицию, чтобы защищать мирных граждан, а не чтобы лелеять свои страхи и... Тут голос Джуди окончательно срывается, и Нику кажется, что он слышит, как она глотает выступившие слезы. На подоконнике, на котором лис сидит в коридоре, остаются полосы от его когтей. Он пытается её успокоить, говоря, что любой бы на её месте испугался, но Джуди только мычит что-то несогласное. Кое-как справившись с голосом, она отвечает, что после такой подготовки она просто не должна была реагировать так, и что этому по большому счёту нет оправданий. А ещё - что она во второй раз за последнее время задумывается о том, что возможно она просто не создана для оперативной работы, да и для полиции вообще. Она с самого детства хотела делать этот мир лучше, находя разных преступников для передачи в руки правосудию, но убийств... Она просто не знает, откуда ей взять столько хладнокровия, чтобы его хватило на то, чтобы довести до конца это дело. А она должна, она просто обязана раскрыть это его не смотря не на что, даже если это будет последний раз, когда она полезет раскрывать убийство, потому что все это просто чертовски неправильно. Потому что если бы не какой-то больной урод, то эта ласка, Амалия, сейчас бы и дальше работала и училась, а затем, по окончании института возможно стала бы великим художником или дизайнером, а может быть, встретила себе кого-то и вышла замуж, родила детей и жила бы долго и счастливо, а не лежала холодная и уже на половину разложившаяся на полу, в доме едва знакомого ей зверя, к которому она нанялась делать еженедельную уборку во время его отсутствия. И Джуди просто не простит себе, если сделавший это негодяй будет и дальше разгуливать на свободе из-за её некомпетентности. Они говорят ещё какое-то время, если конечно это можно назвать разговором. Наконец Джуди кажется немного успокаивается. Её голос немного охрип от слез, и все такой же печальный, но в нем уже чувствуется что она вновь готова бороться. Наконец она сбивчиво благодарит Ника за то, что он её выслушал, вновь извиняется, за то, что разбудила его и наконец прощается. Уайлд желает ей спокойной ночи и про себя надеятся, что теперь она наконец сможет заснуть. Когда Ник наконец возвращается обратно в свою постель на часах уже полпятого и сна у него нет ни в одном глазу. Он вперяет взгляд в тёмный потолок и размышляет о произошедшем только что разговоре. В отличии от Джуди Ник отказался от детской наивной идеи помогать зверям уже довольно давно и уж точно никогда не хотел стать полицейским. Единственная причина, по которой он сейчас находится в полицейской Академии это то, что Джуди сказала, что ей нужен напарник, а сам Ник подумал - а почему собственно нет? И вот он уже второй месяц учится здесь, неся на себе тяготы как физические, так и моральные, но за все это время он не разу как-то не задумывался о том, что будет представлять из себя его работа. Легко говорить утешительные слова, когда у самого тебя все отлично, но представляя себя на секунду на месте Джуди Ник чувствует, как всего его передергивает. А то, что если он продолжит двигаться в том же направлении, то непременно на этом месте окажется, Ник даже не сомневается. И Ник впервые со дня поступления всерьез размышляет о том, что сегодня утром он просто встанет, пойдёт к администрации, заберёт свои документы и свалит из этого места ко всем чертям. До этого он уже думал об этом, и довольно часто, в особенности после какой-нибудь особенно изнурительной тренировки, но обычно эти мысли носили характер обычной ругани и глупых угроз непонятно кому из разряда "вот не любите вы меня тут, вот и уйду я от вас". Но на этот раз он на самом деле задумался о том, а нужно ли все это ему? Ведь, если подумать, даже после сворачивания кормившей его столько времени аферы с мороженным у него остался ещё тысяча и один вариант того, чем он может заняться. Ник думает о непонимании и разочаровании, что он неприметно увидит во взгляде Джуди, когда он скажет ей, что бросил Академию, и у него что-то тоскливо сжимается внутри, но, черт возьми, это его жизнь, и он имеет право прожить её так, как сам того хочет. Так что же мешает ему просто бросить все это и вернутся к относительно простому и беззаботному образу жизни? Ник всматривается в себя, и все никак не может найти ответ. Можно было бы сказать что все дело тут в Джуди, в том, то это она просила его помочь ей с работой, разделить с ней все радости и тяготы полицейской службы, ну и все в таком духе, но Ник чувствует, что причина не в ней. Ну, а точнее наоборот, именно в ней, но совсем не в том смысле, что он делает все это только из-за неё, а скорее в том, что он делает это благодаря ей. Потому что Джуди всю свою жизнь не искала легких путей, у неё с самого детства была мечта, и она шла к ней, долго и упорно, оскальзываясь и падая, но в конце концов все равно поднимаясь, залечивала синяки и продолжала идти. И даже сейчас, когда она звонит ему заплаканная, и говорит, что жутко устала и кажется уже ни во что не верит, Ник не может не восхищаться тем, какая она все-таки на самом деле сильная. И он на каком-то глубинном уровне давно уверен, что не существует в мире таких неприятностей, после которых маленькая и хрупкая зайчиха Джуди Хоппс не поднимется в конце концов и не расправит плечи. А он сам... он кажется всю жизнь так или иначе бегал. От трудностей, от проблем, от общества, временами даже от себя, и в сравнении с Хоппс такое его поведение выглядит особенно жалко. Ник думает, что останется тут и не пойдёт забирать документы хотя бы потому, что он чувствует, что должен испить эту чашу до дна. Потому что если на этот раз он снова отступит, то никогда уже больше и не соберётся вовсе. Просто чтобы наконец распрямится и сказать себе в конце этот пути: "Я смог". Когда Ник наконец засыпает, на его телефоне уже почти шесть часов. Он краем сознания отмечает, что через несколько часов он проснётся совершенно разбитым, но в душе его все равно разливается удовлетворение потому что наконец смог разобраться с кое чем очень важным в своей жизни. Теоритические и практически занятия идут своим чередом и в какой-то момент Ник ощущает, что кажется и вправду втянулся в бешеный ритм жизни, навязанный ему Полицейской Академией, и уже не чувствует себя по выходным насильно воскрешенным трупом. Так что он в кое-то веке сам вытягивает Джуди на прогулку. Свое первое убийство Хоппс-таки раскрывает. С ощутимым трудом, потом, кровью и жуткими нервами, но в итоге она как обычно выходит победительницей. Впрочем, после того звонка Ник не на минуту не сомневался, что так и будет. Преступник - немолодой опоссум, уже осужденный однажды на пять лет за хищение в особо крупном размере, вновь вернулся в тюрьму, даже не успев по ней соскучится, только вот на этот раз ему предстояло провести там уже пятнадцать лет. Дело, в итоге, оказалось довольно обыденным - такие обычно показывают в детективных сериалах, которые рассказывают о серых будней сотрудников полиции или частных детективах и тщетно пытаются претендовать на реализм. Их незадачливый убийца работал какое-то время на того самого бизнесмена, в чьей квартире произошло убийство и тот, как водится, когда запахло жаренным мигом повесил все свои прегрешения на работника. И тот, только выйдя из тюрьмы решил наведаться к бывшему начальнику и сказать ему за все искреннее спасибо. Топором. Только вот одержимый жаждой мести преступник не знал, что хозяин квартиры отбыл в командировку и за него пострадала невинная уборщица. Вот такое вот дело, довольно незатейливое, но от того не менее печальное. Папка с отчетами по делу давно уже лежит в архиве, но Джуди все еще выглядит немного подавленной из-за всего этого. Пожалуй, это расследование все же далось ей слишком тяжело и Уайлд в который раз не понимает, о чем вообще думал Буйволсон, когда позволил ей за него взяться. Впрочем, вполне возможно, что его мнение не играло тут решающую роль, потому что если Джуди чего-то по настоящему захочет, те её уже не остановить. Но так или иначе, у Ника к счастью есть пара идей о том, как можно помочь подруге развеяться. Хоппс живет в Зверополисе уже несколько месяцев и ориентируется здесь теперь довольно неплохо, в особенности в районах по злачней, где ей относительно часто приходится бывать по работе. Ник живет в Зверополисе всю свою жизнь, и может пожалуй ориентироваться в нем с закрытыми глазами. Если бы он недавно твердо не решил стать полицейским, то вполне мог бы перебивается тем, что нанялся бы в какую-нибудь тур фирму гидом, раз уж его лавочку с мороженным прикрыла одна хитрая зайчиха. Он мог бы составлять маршруты на любой вкус - от посещения самых сомнительных притонов, до экскурсии по самым живописным и популярным местам Зверополиса. Последние ему и хочется показать Джуди, чтобы последних, переполненных негативом недель, помочь вспомнить ей о том, какой все-таки Зверополис удивительный город. Ну, не без своих минусов конечно, но все равно удивительный. Так что когда Уайлд заявляет, что сегодня у них в программе поход в парк развлечений, Джуди радуется этому с энтузиазмом истинной провинциалки. Об этой достопримечательности Зверополиса пожалуй знают все, и быть особым знатоком города тут не надо, но Ник решает начать с чего-нибудь попроще. Когда они наконец добираются до парка Ник видит, что у Джуди буквально разбегаются глаза от желания попробовать все и разом. К удивлению Ника, первым делом Джуди решает попрыгать на батуте, и уговаривает его тоже попробовать. Ник отшучивается, и говорит, что он пожалуй все-таки слишком стар для подобного, и он уж лучше со стороны понаблюдает за ней в естественной, так сказать, среде обитания. Ну, зайцы, прыжки - в общем, она сама понимает. Джуди смеется, несильно бьет его в плече и идет покупать себе билетик на батут - к ее счастью, он рассчитан и на детенышей намного более крупный зверей, чем зайцы, поэтому ее вес не вызывает никаких проблем. Ник наблюдает за тем, как Хоппс кувыркается на батуте, поедая купленный себе вишневый фруктовый лед (эх, ностальгия, ностальгия) и держа в другой лапе еще один такой же для Джуди. И в который раз со времени их знакомства он думает о том, что никогда еще не встречал таких удивительных зверей, как она. Хоппс будто собрана из сплошных дихотомий, из частей, которые просто не могут сочетаться, но являют собой в ее характере единое, гармоничное целое. Будучи первым и пока единственным зайцем-полицейским, а кроме того еще и девушкой, Джуди не была из тех суровых и неприятных в общении особ ведущих себя подчеркнуто по мужски, и никогда не стеснялась своих маленьких женских слабостей. Она была яркой, хитрой и очень, очень храброй и тем самым ломала напрочь шаблон о том, что все зайцы - серенькие и незаметные трусишки, но в тоже время питала совершенно типично заячью слабость к морковке, и вот, как оказалось еще и любила прыгать. Невозможность подогнать ее поведение под какие-то простые и понятные схемы, то, что он не мог читать Джуди как открытую книгу, как всех остальных своих знакомых - пожалуй, именно это всегда и нравилось ему в ней. С бравым офицером Джуди Хоппс ему, наверное, никогда не будет скучно. Наконец оплаченное Джуди время прыгания на батуте заканчивается, и она спускается к нему и конфискует из его загребущих лап свое мороженное, пришедшееся весьма кстати. Затем они посещают сначала комнату кривых зеркал, а затем комнату страха, первая из которых их не очень впечатляет, в то время как во второй, вопреки ее названию оба смеялись до слез. Джуди спрашивает, нет ли тут поблизости колеса обозрения, и немного расстраивается, когда Ник только разводит руками. Она вздыхает и говорит, что ей хотелось бы еще разок посмотреть на Зверополис с высоты птичьего полета. Уайлд ухмыляется, и отвечает, что такая возможность вообщем-то есть, правда вряд ли она разглядит хоть что-нибудь на той скорости, с которой их будут крутить и ведет Джуди к карусели. Они катаются на вертушке, и Хоппс счастливо визжит, вцепившись в руку немного позеленевшего Ника. Когда вертушка останавливается и они снова сходят на твёрдую землю Уайлда немного шатает, а Джуди радостно предлагает повторить. Ник говорит, что, пожалуй, с него и одного раза более чем достаточно. Джуди дразнит его "зайчишкой-трусишкой" до тех пор, пока он не покупает ей в одном из ларьков сладкой ваты. Они просто прогуливаются по парку, когда Хопс замечает тир и подпрыгивая от воодушевлениях тянет Ника туда. Он только скептически фыркает, но охотно идёт за подругой. В Академии он за последние несколько недель настрелялся кажется на целую жизнь вперёд, и лапы у него до сих пор немного гудят от отдачи, но шанс козырнуть перед Джуди своими умениями упускать не хочется. Ник с усмешкой пропускает даму вперед, и Джуди только закатывает глаза. Она вышибает из дробовика восемь из десяти мишеней, и раздраженно цокает языком. Видя разом вытянувшиеся морды Уайлда и хозяина тира, Джуди немного смущается и не без удовольствия сообщает, что вообще-то была лучшим стрелком в своём выпуске. Она передаёт дробовик Нику и хлопает его по плечу. Уайлд никогда не забывает о том, что его подруга полицейский, и притом первоклассный, но в такие моменты он как никогда ясно осознает, что он до сих пор не всегда понимает всю полноту последствий, которые это влечет за собой. Ник перезаряжает ружьё и думает о том, как он сейчас эпично опростоволосится перед Джуди. В Академии его лучшим результатом было семь из десяти, и не сказать, что результат этот был стабилен. Так что дай Бог, чтобы он попал хотя бы в половину. Он глубоко вздыхает и прицеливается. Ник вышибает десять из десяти. И он даже не может сказать, кто удивлен больше: хозяин тира, Джуди или он сам. Джуди смеется, говорит, что это было круто и дружески пихает его в плече. Ник думает, что ему просто чертовки, невероятно повезло, и что феноменальный успех свой он навряд ли повторит в ближайшее время, но он все равно улыбается в ответ, торжествующе и немного самодовольно. Домой Джуди уносит огромную плющевую морковку. Ник подтрунивает над ней по этому поводу, в отместку за то, что она смеялась над его непереносимостью каруселей, а Хопс только фыркает, что-то о том, что шутить про зайцев и морковку уже не оригинально. И вообще - это его приз. На это Ник отвечает, что у него уже есть одна достовучая мягкая игрушка, которой ему более чем достаточно, и треплет Джуди по голове. Джуди притворно возмущается и говорит, что она совсем не похожа на мягкую игрушку, но не возражает, когда лапа Ника с макушки опускается на плечо. Он почти что приобнимает ее за плечи, чтобы легче лавировать между встречными зверьми, и им обоим все кажется до того понятным и естественным, что они даже не замечают этого. Всю дорогу до дома Хопс они спорят о мягких игрушках, и Ник как-то отстраненно отмечает, что если бы Джуди была лисицей, то он непременно назвал бы эту их дружескую встречу свиданием. Но Джуди не лисица, а это - не свидание, поэтому когда они останавливаются у ее подъезда и еще какое-то время болтают, он не наклоняется и не целует ее на прощание, как несомненно сделал бы, если бы это все-таки было свидание. Наконец они все-таки прощаются и Джуди смущенно улыбаясь благодарит его за прекрасный вечер. Это, пожалуй, именно то, что ей было нужно после всего того, что свалилось на нее в последнее время. Ник говорит, что ему это было не трудно, просто еще раз треплет зайчаху по голове и желает ей самых морковных снов на ее новой подушке. Джуди с облегчением смеется, не сильно дает ему по голове морковкой, и пожелав ему спокойной ночи, наконец упорхивает к себе. По пути к собственному дому Ник размышляет о том, что было бы, если бы Джуди на самом деле была лисицей. Как изменился бы ее характер, как она выглядела бы, какими были бы отношения между ними, в конце концов. Ник как-то раньше никогда об этом не задумывался, да и теперь бросает это дело довольно быстро. Будь Джуди лисицей, слишком многое было бы не так - её отношение к себе, отношение к ней общества. Тут и там, какие-то незначительные детали, нюансы и обстоятельства, и в сумме из них получается совершенно другой зверь - вроде бы и невероятно похожий, но все равно другой. Ник понимает, что другой - не значит плохой, или наоборот хороший, просто другой, и возможно, родись Хоппс лисицей они тоже встретились бы и стали друзьями. А может даже и чем-то большим, чем друзьями. Но дело в том, что, он вдруг понимает, что Джуди нравится ему ровно такой, какая она есть. Такой вот особенной и неправильной, маленькой, но совершенно невероятной зайчихой. И Ник не захотел бы ничего менять в ней, даже если бы у него была такая возможность. Впрочем как и в себе. Ник просто для интереса пытается представить себя зайцем, и понимает, что богатая фантазия на этот раз его подводит. Поэтому он просто закидывает глупые мысли в дальний ящик, и решает подумать о чем-то менее фантастическом. На зимние праздники им в Академии даётся неделя отгула. Ник все это время по большей части отсыпается у себя на квартире. Старые знакомые пару раз звонят ему и зазывают на разные вечеринки и другие сборища, но Ник отказывается. В этом году ему не хочется никуда идти. Джуди подобной роскошью как зимние каникулы у себя на работе не располагает - преступления имеют отвратительную особенность совершатся в любое время дня и ночи, в не зависимости от того, Рождество сейчас или нет. Полицейский участок эти дни и так полупустой - женатые сотрудники один за другим просят себе отгулы, чтобы провести праздник с семьёй. Правда Буйволсон в Рождественский день все-таки сжаливается над Хоппс и отпускает её до обеда. Ник заходит за ней прямо в участок и они вместе идут перекусить в расположенный недалеко от туда ресторанчик, уже успевший стать их любимым. Уши Джуди уныло опущены, а сама она выглядит непривычно тихой и ковыряется в своих тушеных овощах почти безо всякого интереса. Ник спрашивает у неё, в чем дело, и вырванная из каких-то своих мыслей Хопс отвечает не сразу. Она улыбается смущенно и немного печально, и объясняет, что дело в том, что это первое её Рождество, которое она отмечает вне дома. Она рассказывает о том, как они с матерью и сёстрами с самого утра начинают готовить закуски к праздничному столу, пока отец с братьями наряжают растущую во дворе елку, и о еще каких-то мелких праздничных традициях и смешных историях, которые они обычно рассказывали в кругу семьи в Рождество. Джуди говорит, что, пожалуй, она всю жизнь мечтала о том, как вырастет и будет жить здесь в Зверополисе, одна в своей маленькой квартирке. Она всегда была активным и целеустремленным ребенком, и довольно рано отстояла свое право принимать решения сама за себя. Но ее родители всегда слишком сильно волновались за нее и каждый раз с завидным упорством пытались отговорить ее от всего, что считали опасным. Не трудно догадаться, что к таковым они относили большинство ее затей. И в конце концов, как бы Джуди ни любила родителей, как бы их советы и вечные опасения временами ни помогали ей избежать чрезвычайно неприятных ситуаций, она всегда хотела по достижении совершеннолетия поселиться в дали от них и попробовать жить своим умом. Сейчас она уже исполнила все свои детские мечты - она уже полгода живет в Зверополисе совершенно одна и работает на лучшей работе, которую может себе представить. Больше того - она еще и нашла его, Ника, зверя, который на самом деле смог её понять. В детстве Джуди как-то никогда не задумывалась о том, что такие как он бывают, а потому и не искала никого подобного никогда. Но он сам вдруг нашёлся. И поэтому это просто жутко глупо, наверное, что сегодня она почему-то все равно скучает по родителям, по дому, и, пожалуй, даже по снегу, как незыблемому символу Рождества. Ник слушает ее излияния молча. Он не может сказать, что понимает ее чувства, но считает, что нет ничего постыдного в том, чтобы скучать по своим родителям. Отец Ника умер, когда ему не было еще девяти. Ник помнит его довольно смутно - дела у их семьи всегда шли не очень гладко и мистер Уайлд буквально целыми днями пропадал на работе. Но мать, рассказывая о нем, всегда говорила, что он был очень достойным зверем. И у Ника не было никаких оснований не доверять ее словам. Сама миссис Уайлд пережила мужа только на шесть лет. Зная о ее хрупком здоровье, которое окончательно сдало после смерти мужа и о том, что на нее в одночасье свалилась работа в его продуктовой лавке и забота о несовершеннолетнем сыне, Ник до сих пор удивляется тому, что она протянула так долго. Правда, в последний год, когда ее астма совсем не давала ей жизни, она держалась исключительно на силе воли. Так что к шестнадцати годам Ник Уайлд остался круглым сиротой, один против огромного и недружелюбного мира. Звучит это, пожалуй, чересчур драматично, но именно так Ник и ощущал себя тогда. Это было на самом деле тяжелое время для него. Наконец Джуди замолкает, и смотрит снова своими фиолетовыми глазами куда-то мимо него. Ник накрывает её лапу своей, чтобы привлечь её внимание, мягко улыбается и говорит, что если с тоской по дому он помочь не в состоянии, то вот за снегом дело не постоит. На катке в одной из частей Тундротауна сейчас зверья столько, что почти не протолкнуться. С серого неба падает снег - самый настоящий, зимний снег, а не тот, что лежит здесь вечными искусственными сугробами круглый год. Снег идёт по всему Зверополису, но в остальных частях он тает, ещё не долетая до земли и превращается в мелкий холодный дождь, и только здесь все-таки долетает до поверхности. Он вьется над самой землёй маленькими вихрями, кружится по долгу в воздухе, оседая хлопьями на шкурах и одежде гуляющих на улице зверей. Они оба катаются на коньках довольно неплохо - спасибо Полицейской Академии. Правда то, чем они занимаются сейчас катанием вряд ли можно назвать - они толкаются и пихаются на льду, чуть ли не налетая на других посетителей катка. Их обоих накрывает какое-то безудержное веселье, так что в конце концов они просто хохочут, еле стоя на ногах, то и дело оскальзываются, цепляясь друг за друга, и от этого ещё громче смеются, все не зная как остановится. Наконец звериная ловкость окончательно изменяет Нику и он путается в собственном хвосте и валится на лёд, утягивая за собой подругу. Они ещё некоторое время смеются, так и сидя на льду, и Ник думает, что со стороны они наверное кажутся до жути счастливыми придурками. Джуди утыкается лбом ему в грудь и вытирает лапой выступившие от смеха слезы, и он понимает, что в общем-то так оно и есть. Хоппс встаёт со льда первой, когда на них уже начинают странно коситься и пытается помочь подняться ему. Чтобы там ни было, но весовая категория у них с Джуди совсем разная, и они чуть было не валятся на лёд повторно. Дальше они катаются уже нормально, выписывая на льду пируэты, обмениваясь колкостями и то и дело хватая друг друга за лапы, чтобы не потеряться в густом зверином потоке. С катка они выходят, когда зажигаются первые фонари. Они сдают взятые на прокат коньки и Ник тянет Джуди на центральную улицу Тундротауна. Тут расположены самые фешенебельные магазины, и их владельцы, явно рисуясь друг перед другом сделали убранство своих витрин одно другого краше. Проспект буквально залит неоновым светом переливающихся электрических гирлянд, и они с Джуди гуляют по нему рассматривая желтые квадратики витрин, в толпе таких же зевак и тех несчастных, что экстренно закупаются последними подарками и другими мелочами. Когда наконец окончательно темнеет, Ник видит, что Джуди совсем озябла. У них обоих довольно тёплый мех, но от настоящих морозов он не спасает. И если на нем джемпер и куртка, то у Джуди только легкая ветровка, поверх формы. Он предлагает Хоппс отдать на время свою куртку, но та предсказуемо отказывается. Так что Ник просто покупает им обоим глинтвейн в пластиковых стаканчиках. Они греют лапы о них, почти касаясь плечами, стоя у стены у одного из магазинчиков, смотрят на то, как играют уличные огни в замерших брызгах стоящего посреди улицы фонтана. Конечно это не то же самое, что сидеть у камина, попивая собственноручно сваренный глинтвейн из пузатого стакана, но тоже, по мнению Ника, весьма и весьма не плохо. Джуди отпивает маленький глоток из своего стаканчика и говорит ему спасибо. Разноцветные мигающие огоньки электрических гирлянд отражаються в её глазах. Ник все никак не может отвести глаз от них, но отвечает, что вобщем-то не за что и он может раз в году угостить свою подругу чашечной глинтвейна не нанося непоправимого ущерба своему кошельку. Джуди тихо смеётся и говорит, что имела ввиду немного не это. Ну, а точнее не только это, а вообще все - снег, коньки и остальное. Ник фыркает и только качает головой. Он думает, что в этом нет никакой его особой заслуги - если бы Хопс не решила немного по депрессировать в канун Рождества, то сама бы непременно вспомнила бы про Тундротаун. В зимние празники тут от зверей буквально не протолкнутся - не одну Джуди в эти дни одолевает тоска по снегу. Но Ник не говорит этого зная, что Хопс вряд ли с этим согласится, а спорить сегодня, пусть даже в шутку, ему совсем не хочется. Они еще какое-то время болтают, попивая глинтвейн. Ник травит свежие байки о своем житье-бытье в Академии, показывая в лицах то, как их чихвостят инструкторы, Джуди смеется, и тоже вспоминает время своего обучение. Ник замечает, что народ постепенно начинает стекаться на центральную площадь, и тянет Джуди туда же. Ежегодно в Рождественскую ночь здесь запускают прекраснейшие фейерверки, и этот год не становиться исключением. Специально по такому случаю на площади, и на примыкающих к ней улицах на несколько минут выключают все электрическое освещение, и окружающее их пространство мигом погружается в живую и шурщащую темноту. Огни остального Зверополиса пылают все так же ярко как и всегда, и от этого зверям на площади может показаться, будто остальной город светится изнутри. Ник смотрит вверх, и ему кажется, что он различает в чернильной тьме ночного неба мерцающие крохотными голубыми блестками звезды, складывающиеся в созвездие Большого медведя. В следующую секунду темноту с треском прорезает первый огненный столб фейерверка. Он с грохотом разрывается высоко в небе золотисто-фиолетовым облаком искр, и потухает, но за ним в воздух уже взмывают следующие и следующие снаряды, и скоро все небо уже горит яркими разноцветными всполохами. У Ника в голове совершенно пусто, никаких мыслей, кажущихся сейчас ненужными и даже лишними, только приятный, раскатистый грохот фейерверков. Они с Джуди стоят плечом к плечу в плотной толпе вместе с другими животными, что так же как и они устремляют сейчас свой взгляд в небо. Нику кажется, что в эти короткие минуты будто бы заключена маленькая вечность, как в застывших кусочках янтаря. Уайлд ощущает вокруг себя всепоглощающую звенящую пустоту, но совершенно не боится её. Эта пустота отдаёт не тоской и одиночеством, а каким-то всеобъемлющим, первозданным спокойствием. Он и сам ощущает себя частью этой пустоты, этой грохочущей в вышине разноцветными всполохами тишины, и отмечает краем сознания, что никогда, пожалуй, не чувствовал себя так спокойно. Разве только в детстве, возможно. Когда в небе с тихим треском тают отблески последнего фейерверка, на площади стоит удивительная тишина. Кажется, будто бы все здесь присутствующие ещё не очнулись от завораживающей магии этого момента. А затем мир вокруг словно отмирает, вокруг включается свет, и тишина рвётся сотнями голосов, громких и радостных. Толпа, словно пестрое шерстяное одеяло колеблется и приходит в движение, но Ник с Джуди так и остаются стоять на месте. Уайлд скидывает с себя некое оцепенение первым и поворачивается к подруге. Она все ещё смотрит в небо, в её фиолетовых глазах стоит какая-то отреченная задумчивость, и Ник понимает, что она только что тоже почувствовала что-то особенное. Ник аккуратно берет её за руку, привлекая к себе внимание. Джуди поворачивается к нему и мягко улыбается. С площади они выходят в молчании, так и продолжая держаться за лапы. Слова снова кажутся совершенно ненужными. Они идут по празднично разукрашенной улице, и Ник чувствует легкую грусть, какая бывает в конце какого-нибудь грандиозного праздника, когда давно пора бы, но все ещё так не хочется расходится. Он думает о том, как вернётся один в холодную и темную квартиру, и видит по мордочке Джуди, что она сейчас размышляет примерно о том же. Пожалуй, именно это и является самым паршивым во всех праздниках, не только в Рождестве - то, что именно в эти дни жизнь становится как никогда контрастной, и собственные неопрятности и одиночество, если таковые имеются кажутся ещё горше, на фоне всеобщей радости и счастья. В такие дни, ты невольно ждёшь, что этот день, по идее должен чем-то отличаться, быть каким-то особенным, и в итоге, если он на поверку оказывается таким же обычным, как и сотни других серо-черных будней, то на душе становится как-то тоскливо и холодно. И даже самые обычные вещи, как возвращение вечером в пустую и одинокую квартиру, на которые в любой другой день ты бы легко наплевал, превращаются конкретно в этот в настоящую гребанную трагедию. Хоппс говорит, что ей пожалуй уже пора, завтра рано вставать на работу, ну и вообще.. Ник чувствует, что ему жутко не хочется прямо сейчас прощаться с Джуди, и вдруг думает - а какого черта он собственно должен? И он просто берет и предлагает ей рвануть сейчас к нему. Хоть поужинают вместе нормально. Джуди соглашается с видимым облегчением и радостная улыбка вновь расцветает на её губах. Когда они наконец вваливаются в прихожую к Нику, его квартира такая же одинокая и пустая, как он и представлял. Но сейчас рядом с ним Джуди и в этих ощущениях нет ничего холодного и давящего и они тараканами разбегаются по углам, стоит только включить свет. Они вместе готовят праздничный ужин - насколько спагетти с соусом вообще могут считаться праздничным ужином, но оба они оказываются вполне довольны результатом. После еды они уже слишком устали, даже для того чтобы болтать, и, сложив грязную посуду в раковину до лучших времен, переходят в гостиную. Джуди первая плюхается на диван, включает телевизор и принимается лениво пролистывать каналы, в поисках чего-нибудь интересного. У неё нет какой-то любимой программы, у нее дома нет телеящика, и потому смотрит она его редко, так что она просто просматривает все подряд. Ник думает, что, пожалуй, самое время вручить ей свой подарок. Он приносит его из комнаты и кидает Джуди на колени, говоря, что он с гордостью вручает ей достойное дополнение к той монструозной морковке которую она месяц назад отжала у хозяина тире. Джуди напоминает ему, что вообще-то не “отжала”, а честно выиграла, а во вторых - это не она, а он сам выиграл, а потом подарил ей это плюшевое чудовище и осторожно разрывает упаковку. Под ней оказывается темно-зелёный флисовый плед с веселеньким узором из оранжевых мультяшных морковок. Заметив последние Хопс только фыркает и спрашивает, сколько невинных скунсов пострадало при его изготовлении. Ник делает вид, будто смертельно оскорблен в лучших чувствах и клятвенно заверяет её, что даже если бы захотел, не смог бы найти нигде такое количество волос скунсов, чтобы хватило на этот плед. Джуди задорно улыбается и крепко-крепко обнимает его за шею. Ник кладёт ей лапу на спину и не может сдержать довольную ухмылку. Когда Хоппс наконец с некоторой неохотой отстраняется, она говорит, смущенно опустив уши, что свой подарок для него забыла дома. Она как-то не рассчитывала на то, что они проведут Рождество вместе, а дарить подарки заранее не принято, поэтому она не видела смысла таскать его в своей сумке и вообще… Ник сжимает ее лапу в своей и говорит, что в крайнем случае этот подарок можно будет считать не Рождественским, а Новогодним. Джуди в ответ на это только благодарно улыбается. Ее собственный подарок они единогласно решают опробовать прямо сейчас. Так что когда они оба наконец удобно устраиваются на диване перед телевизором Джуди накрывает их своим цветастым пледом. Глаза у них обоих уже слипаются, и говорить не о чем не хочется. Ник лениво наблюдает за злоключениями главного героя какой-то рождественской комедии - бедолаги сурка, который по неясным причинам попал во временную петлю и сейчас активно пытается выбраться из нее, и ощущает сквозь ткань рубашки тепло тела Джуди, привалившейся к нему плечом. В какой-то момент она медленно кладёт голову ему на плече и Ник скашивает глаза, чтобы увидеть ее мордочку. Хоппс тихо спит, опустив голову ему на плече. Ник думает о том, что надо бы перенести ее на кровать, и что если он этого не сделает, то она непременно отлежит ему плече за ночь, и завтра у него точно будет болеть шея, но и сам уже почти дремлет. Двигаться совсем не хочется и он просто решает оставить все как есть. Впервые со дня смерти матери Ник чувствует себя в этой квартире на самом деле дома. Через несколько дней на Новый год Ник получает галстук, темно зелёный, в рыжую морковку и смеётся буквально до слез. Ник знает, что времена года в Зверополисе ощущаются совсем не так, как в провинции. Власти уйму денег убили на то, чтобы круглый год поддерживать в каждом секторе максимально комфортные условия для проживающих в них видов, но как бы они не старались, природу победить нельзя. Весна приходит в город ярким холодным солнцем, пробирающими до костей ветрами и запахом свежести. А конкретно к Уайлду - скорыми выпускными экзаменами в Академии. Инструктора, кажется, поставили себе целью убить их к концу семестра и потому гоняют с утроенным энтузиазмом. У Ника снова больше нет времени ни на что, кроме учебы и сна в перерывах между ней. Джуди по выходным помогает ему готовиться к теоретической части и гоняет по темам нещадно. У Ника прекрасная память и он более менее помнит все нужные темы, но Хоппс упорно добивается от него заучивания законов и поправок к ним наизусть. Когда Ник уже не жив не мертв от умственных и физических нагрузок, она подбадривает его и говорит, что если он все сдаст, то из него выйдет отличный полицейский. Ник фыркает и отвечает, что все может быть, если его конечно не вынесут в ближайшее время из Академии вперед ногами. Хоппс только глаза закатывает на этот сарказм и снова утыкается носом в его размашистые конспекты. Наконец, все экзамены позади. Ник, в отличие от Джуди не становится лучшим выпускником своего года, но результаты у него все равно одни из лучших. А по теории - так и самые лучшие, не зря Хопс его столько гоняла. Ник вертит в руках табель с отметками и чувствует, какую-то нереальность происходящего. Он вроде бы сдал, вроде бы смог, но нет ощущения того, что вот оно, последнее испытание, за которым стоит уже совершенно другая жизнь. Ник говорит об этом Джуди, когда они оба готовятся к выпускной церемонии, и та отвечает что у него еще будет уйма времени на то, чтобы поверить, что все на самом деле изменилось. Полицейская форма смотрится на Нике довольно непривычно, но по его собственному мнению скорее идет ему, чем нет. Выпускная церемония проходит так, как нужно - в меру радостно, в меру торжественно. Джуди выпадает честь произнести напутственную речь для выпускников, и по мнению Ника выходит у нее просто отменно. То ли из-за того, что у Джуди было намного больше времени для практики, чем во время ее прошлого печально известного выступления, то ли из-за того, что ее слова на самом деле идут от чистого сердца, но ей хочется верить. И они, сегодняшние выпускники, верят, потому что если кто-то и может говорить о том, что кем бы ты ни был, если упорно трудиться, можно достичь всего, о чем ты мечтаешь, то это Джуди Хоппс. Когда все, кто хотел уже высказались с трибуны, наступает момент, когда выпускникам торжественно прикалывают значки. Джуди прикалывает его Нику собственноручно, аккуратно, чтобы нечаянно не ткнуть его иголкой, и смотрит на него своими огромными фиолетовыми глазами почти нежно. Ник думает, что наверное смотрит в ответ точно так же, и невольно ещё сильней расправляет плечи. В этот момент он наконец-то чувствует немного запоздалую радость, потому что вдруг понимает со всей ясностью - это свершилось, все-таки свершилось. Вечером того же дня они идут отпраздновать его зачисление в ближайший бар. Джуди долго ищет в меню что-то безалкогольное, и в итоге заказывает какой-то жуткий овощной фреш, невразумительно грязно-зеленого цвета. Ник на сие безобразие даже смотреть не может не морщась, но самой Хоппс эта бурда вроде бы нравится. Себе Ник берет мохито - тоже зеленое, но совсем не такое жуткое, как то, что плескается в бокале у Джуди. Напиваться в день назначения не самая лучшая идея, поэтому Уайлд просто лениво попивает свой напиток через соломинку и время от времени вставляет остроумные комментарии в речь Джуди, увлеченно расписывающей то, как же круто будет им работать вместе. Наконец-то вместе. Наконец напитки в их стаканах заканчиваются, и они, немного подумав, решают не повторять заказ. Сегодня однозначно великий день, но завтра у Ника первый день на новой работе, и потому Джуди советует лечь ему сегодня пораньше. Ну, или хотя бы не за полночь. И если он хочет выполнить хотя бы этот план минимум, то их маленькую гулянку пора бы уже сворачивать. Когда они наконец выходят из душного бара, на улице уже ночь. Ник, как всегда предлагает проводить Джуди до ее дома, и та, как и всегда соглашается, давно уже успев уяснить, что спорить с ним в этом вопросе бесполезно. То, что происходит дальше, по мнению Уайлда, в той же степени закономерно, в какой степени и неожиданно. Джуди смеётся над его шуткой, он наклоняется к ней, чтобы она могла лучше расслышать его слова, и их морды вдруг оказываются непозволительно близко. Джуди зачарованно смотрит несколько секунд ему прямо в глаза, но потом сразу одергивает себя и отстраняется на приличествующее между двумя друзьями расстояние и пытается продолжить разговор, будто ничего не было. Ник ловит себя на мысли, о том, что только что кажется на самом деле хотел поцеловать Джуди и думает, что пожалуй со всем этим пора что-то решать. В последнее время подобные странные желания начали одолевать его все чаще и чаще, и он уже привык отмахиватся от них, как от надоедливых мух. Но если они собираются с завтрашнего дня работать вместе, то им неплохо было бы определится с тем, какие отношения будут между ними. И лучше не откладывать все это в очередной раз в долгий ящик и решить все прямо сейчас, раз и навсегда. Хотя бы потому что все эти невольные переглядки и недомолвки, что в последние дни появляются все чаще, могут сыграть с ними очень плохую шутку, если их вдруг понесёт не в ту сторону прямо во время операции. Не то чтобы Ник собирается отдаваться во время работы подобным порывам, но подобные вещи обычно не интересуются мнениями своего владельца. Так что он просто наклоняется и делает то, что пожалуй хотел сделать уже очень давно - целует Джуди в губы, прерывая на лету очередную слетающую с них ничего незначащую фразу. Сделать это оказывается на самом деле так просто, что Ник не понимает, почему не сделал этого раньше. Это словно шагнуть в ледяную воду с трамплина - главное просто решится, а там уже будь что будет. Ник целует Джуди очень целомудренно - просто на несколько секунд касается своими губами её губ, даже не пытаясь раздвинуть их языком и отстраняется. Если она чувствует тоже, что и он, то и этого для того чтобы заявить о своих намерениях вполне достаточно, а если все-таки нет - то так ей будет хотя бы не так неприятно, как если бы он в порыве страсти обслюнявил бы ей весь рот. Ник слишком сильно ценит их дружбу и не хочет ломать такой несдержанностью. Один раз Уайлд уже напугал её и последнее, что он хочет, так это чтобы подобное не повторилось. Отстранившись Ник с некоторой опаской заглядывает в широко распахнутые фиолетовые глаза Джуди, они кажутся ему ещё более огромными чем обычно, и он не может понять, какие еще эмоции отражаются в них кроме безмерного удивления. Она недоверчиво дотрагивается до своих губ и поднимает на него вопросительный взгляд, словно пытаясь понять, издевается он над ней или все-таки нет. Ник улыбается ей немного неловко, не знает, что нужно сейчас сказать, да и нужно ли вообще. Когда он было уже открывает рот, чтобы как-нибудь невероятно по-дурацки отшутиться, Джуди вдруг наконец-то приходит в себя и резко дёрнув его на себя за галстук сама целует его, только на этот раз уже по-настоящему. Уайлд поначалу немного поражен такому напору, но быстро берет инициативу в свои руки. Когда они наконец отстраняются друг от друга, глаза у Джуди ярко блестят, на лице расплывается широкая, бесконечно счастливая улыбка, грудь тяжело вздымается, силясь восстановить сбившееся дыхание, а редкие прохожие странно косятся на них и обходят десятой дорогой. Но на последнее Нику немного плевать, потому что он сам сейчас в точности такой же как Джуди - растрепанный и запыхавшийся, с дико блестящими глазами и совершенно ненормально счастливый. Ник думает, что между ним и Джуди все всегда было предельно просто - это у других с ними всегда были какие-то сложности, и притягивает свою зайчиху для еще одного поцелуя.