Катастрофа

Куроо дома: стоптанные кроссовки, небрежно повешенная за капюшон ветровка, связка ключей с брелоком Чии. Из-под двери ванной пробивается полоска света, шумит вода. Бокуто, насвистывая какую-то прилипчивую мелодию, быстренько скидывает ботинки, забрасывает пакеты с продуктами на кухню, бежит в спальню, чтобы взять домашнюю одежду, и направляется в ванную — устал и соскучился, почему бы не полежать в горячей воде вместе? Куроо, конечно, будет ворчать и пихаться острыми локтями, но Бокуто давно привык и больше не обращает внимания: шипит, да не кусает. — Я так больше не могу, понимаешь? Меня всё достало! Ни одной свободной минуты! Он выносит мне мозг с утра до ночи, и никакие слова не помогают — бесполезно что-то говорить, только воздух зря сотрясаешь! Придушить голыми руками хочется! Бокуто словно ледяной водой окатывает. Дверь приоткрыта, и разговор слышно отчетливо, слово в слово. — Ты думаешь, я не пытался? Серьезно, осталось только прямым текстом сообщить: если он не перестанет так цепляться, я уйду! — Голос у Куроо к концу предложения взлетает на октаву, злой и растерянный. — Думаешь, это подействует? Куроо наверняка говорит с Кенмой: они созваниваются вечерами, раз или два в неделю, постоянно жалуясь друг другу на свою жизнь, две старушки-болтушки. Вот только на их отношения Куроо раньше никогда не жаловался. Сердце сжимает от нехорошего предчувствия, в горле пухнет ком слёз, и Бокуто делает осторожный шаг назад. Половица под ногой предательски скрипит, выдавая его присутствие. — Бокуто? Дверь открывается, резко и неожиданно: Куроо, полуголый и с телефоном в руке, вываливается наружу вместе с облаком пара. — Х-хей! Я дома! — Да, добро пожаловать домой, — рассеянно бормочет Куроо в ответ. — Кенма, я перезвоню. Да, точно. Спасибо. Давай, до связи. Куроо смотрит на него устало, едва-едва улыбаясь уголками губ. Взлохмаченный, бледный, с синяками под глазами — и как Бокуто этого раньше не замечал? — Рад тебя видеть. «Лгун!» — Не хочешь со мной? — Куроо поводит плечом, приглашая. — Э-э-э, пожалуй… Я на кухню! А ты мойся и приходи! Сегодня у нас карри, я готовлю, я ведь проспорил, помнишь? — Бокуто смеётся и улыбается, хотя нестерпимо хочется схватить и трясти за плечи, выспрашивая: что не так? Куроо согласно мычит в ответ, разворачивается и захлопывает дверь. Ручка встает на место с тихим щелчком, который в ушах Бокуто звучит подобно карающему молотку судьи. Приговор вынесен. Виновен. Подслушанный разговор забивает невидимые гвозди в крышку метафорического гроба. В коленках поселяется противная слабость, но мозг продолжает работать на автомате: рис варится, мясо тушится на медленном огне, овощи нарезаны и ждут своей очереди, Бокуто стоит над плитой, а в голове у него — сосущая пустота. Пустота и непонимание. Ему-то казалось, что всё у них идеально. Разные университеты, да. Разные команды, но это же хорошо: они по-прежнему могут встречаться на площадке, соревнуясь за звание лучшего. Разный круг друзей, разный распорядок дня, разные специальности. Но они-то вместе. Снимают одну квартиру, делят тесный футон на двоих, каждое утро просыпаясь в обнимку, периодически заказывают ужины на вынос из ближайшего ресторанчика и смотрят глупые корейские драмы. Вместе. Бокуто усиленно думает, вспоминая, и перед глазами медленно вырисовывается плачевная картина. Он действительно надоел Куроо. Куроо от него устал. Они скоро расстанутся. От последней мысли прошибает током, пальцы конвульсивно дергаются и разжимаются, роняя лопаточку в кипящий соус. Бокуто скачет по кухне, причитает и прикладывает лёд к ожогу, продолжая накручивать себя: от слова к слову, от воспоминания к воспоминанию, воспроизводя в памяти каждый жест, взгляд, отказ. Куроо возвращается из ванной, в две секунды проглатывает ужин, дежурно целует в щеку и заваливается спать. КАТАСТРОФА. У Бокуто не остается других вариантов. Бокуто суёт ноги в кроссовки, выметается на лестничную клетку и набирает Акааши. Ещё только десять, тот должен ответить на звонок. Получасовая истерика оканчивается твёрдым решением всё исправить и доказать Куроо, что расстаться — ужасная идея. Акааши пытается говорить что-то вроде: «Бокуто-сан, пожалуйста, не предпринимайте ничего, поговорите прямо с Куроо-саном». Или: «Вам никто не говорил, что подслушивать нехорошо?» Или даже так: «Вы уверены, что всё поняли правильно?». Вообще, после обрисовки проблемы первым делом Акааши рассмеялся и сказал, что они никогда не расстанутся (потому, что больше никому в мире не нужны такие идиоты). Но Бокуто слышал ведь! Бокуто все исправит. Утром он встаёт на час раньше Куроо (и на два часа раньше собственной нормы), пробирается на кухню и готовит завтрак. Дважды, потому что первый омлет пал смертью храбрых в неравном бою с сонливостью. Бокуто даже выводит улыбающийся смайлик кетчупом. Куроо зыркает подозрительно, хмыкает что-то себе под нос, но от предложенного не отказывается. Днем Бокуто спрашивает у всех, кому посчастливится попасться ему на пути, как можно освежить отношения. Парни ржут и завистливо свистят в спину, зато девушки наперегонки начинают сыпать советами. Сомнительно, что Куроо обрадуется букету цветов, походу в дорогой ресторан или романтическому ужину при свечах. Поэтому Бокуто начинает с малого. Он делает уборку в доме. Куроо возвращается домой, застывает на пороге и не своим голосом спрашивает: — Кто-то умер? Бокуто выглядывает с кухни: на нем смешной передник в розовый цветочек, который лежал нераспакованный с самого новоселья — чей-то тупой подарок, полотенце на голове и веник в руках. — Просто решил прибраться в доме! — Вот и я о том же. Что случилось? — Всё в полном порядке! Будешь ужинать? — Сначала завтрак, теперь ужин… Ты не заболел? У Бокуто от неестественной улыбки уже щёки побаливают. Но он должен доказать, что с ним можно ужиться. — Просто решил помочь тебе на этой неделе с домашними делами. — Ага. Ну да. Куроо застывает посреди прихожей, уперев руки в бока, и окидывает взглядом их маленькую квартирку. Молчание затягивается. — Бокуто, спасибо большое. Но больше никогда не убирайся один. — Куроо начинает носиться по квартире, лихорадочно заглядывая во все шкафы и ящики. — Куда ты дел мои конспекты? Что счета за квартиру делают в коробке из-под специй? И…серьезно? Ты постирал белое с чёрным? Бокуто хочется съёжиться и превратиться в маленькую-маленькую точечку, разглядеть которую можно будет только под микроскопом. — Ладно. Что на ужин? По крайней мере, собу ему удалось приготовить без приключений. Бокуто все ждёт какого-то знака или намёка, что прощён и всё нормально, но Куроо вновь падает спать. Видимо, одного дня недостаточно. В среду Бокуто заходит за ним в универ после тренировки. Чтобы отобрать сумку у Куроо, приходится натурально драться (и он в ней что, кирпичи таскает?). В четверг Куроо соглашается на массаж, который перетекает в медленный секс: честно-честно, Бокуто все губы искусал, чтобы не забыться и доставить Куроо удовольствие. И не уснуть сразу после. В пятницу Бокуто достает билеты на фестиваль арт-хаусного кино, которое сам ненавидит, но с которого так прётся Куроо. И он, вроде как, на верном пути. В субботу Куроо припирает его к стенке. — Так. Хватит. Всё круто, но что происходит? Бокуто пытается включить дурачка. — О чём ты? — Ты готовишь уже неделю все завтраки и ужины. Предпринял провальную попытку прибраться в квартире. И я до сих пор не могу найти свою любимую футболку, куда ты её дел?! Не донимаешь меня бесконечным нытьем о всяких мелочах, пытаешься организовать совместный досуг… Это всё слишком не похоже на тебя. Так что колись: что творится в твоей бредовой голове? Бокуто смотрит в сторону. В голове кружатся обрывки мыслей, надо бы сбежать, да некуда — от пронзительного взгляда Куроо хрен спрячешься. Бокуто набирает полную грудь воздуха и выпаливает всё как есть. От и до. Признается во всех грехах, обещает исправиться и молит ни в коем случае не оставлять его одного. Куроо, паразит, начинает ржать. И хохочет до слёз, опираясь рукой о стену в поисках опоры. Это, вообще-то, обидно. Но Бокуто отпускает: если Куроо смеётся, значит, всё не так плохо. — Ты придурок, Бокуто. Такой придурок, не понимаю, как ещё живешь на этом свете. — Куроо утирает ладонью слёзы, продолжая тихонько посмеиваться. Поднимает голову, и у Бокуто перехватывает дыхание: столько тепла во взгляде напротив. — Идиот. Куроо сжимает его в объятиях, целует мокро в нос, в скулу, в бровь, опаляет дыханием ухо и всё ещё раздражающе пофыркивает, прижимаясь горячим телом. — Нельзя подслушивать чужие разговоры. Бокуто согласно кивает головой. — Знаешь, почему? Только и остаётся легко пожать плечами: то ли да, то ли нет. — Потому что можно всё неправильно понять. Куроо отстраняется, придерживая его за плечи. — Я не о тебе говорил, дурень. До меня докопался одногодка из команды: ходит по пятам, караулит чуть ли не в туалете, все просит дополнительные тренировки — семпаи его откровенно игнорируют. Я его только увижу, тут же думаю, куда сбежать или где спрятаться. — Куроо улыбается. — А ты на себя подумал. И за что я тебя, идиота такого, люблю, а? Внутри лопается мыльный пузырь счастья, заливая пространство вокруг светом и радостью. Бокуто тоже смеется, ему немного стыдно, немного неловко, но слишком хорошо, чтобы обращать внимание на что-то, кроме Куроо в своих руках. — Тебе вредно думать. В следующий раз спроси сразу, если тебе что-то там покажется. Договорились? — Договорились, — выдыхает Бокуто в ответ, целуя нагло усмехающиеся губы. Куроо будет припоминать ему это месяцами, тут можно не сомневаться. Плевать. — Знаешь, мне даже понравилось. Столько внимания. Так и быть, с завтраков я тебя снимаю. Но ужины теперь твоя прерогатива. И всё выходит, если не отвлекаться, да? Плевать. Завтраки, ужины, обеды в постель. Бокуто готов на всё. Главное, чтобы то, что происходит между ними, никогда не заканчивалось.