***
Свою презентацию Слава в итоге попросил убрать из расписания. Какой смысл позориться перед всеми этими важными людьми, когда очевидно, что никакой он не гений и ничего революционного не изобрел? Вместо этого он чинно отсидел третий день конференции до обеда, а потом сбежал гулять вдоль бывшей Берлинской стены. Вот только, вернувшись на родной завод, он смалодушничал и клятвенно заверил шефа, что сделал все, как было наказано. А на вопрос о реакции аудитории почти честно ответил, что после его ухода со сцены никакого особого ажиотажа не наблюдалось. В конце концов, он даже не соврал: когда Слава снял действительно без проблем расстегнувшийся браслет, аплодисменты грянули явно не в его честь. Проверить правдивость его слов было все равно невозможно: от их компании на конференции не было больше никого. А если шеф от своих знакомых на других заводах прознает, что ему соврали... Скорее всего, этот вопрос уже давно потеряет актуальность, и Слава отделается максимум выговором, а не двухчасовой лекцией на повышенных тонах о недопустимости подобного поведения. И снова потянулись похожие один на другой дни. Будильник в семь утра, быть на работе в половину девятого, первым делом запустить отладочную программу и дождаться сигнала о том, что автоматы во всех цехах работают в штатном режиме. А потом оставалось либо тупо пялиться в монитор до половины пятого в ожидании каких-нибудь неполадок, либо пытаться придумать еще чего-нибудь новенькое. Собственно, обычно Слава предпочитал второе. Он уже в первый месяц на новом рабочем месте попросил выдать ему одну «стрелу» и распотрошил ее на удивление запутанный, но в целом понятный программный код: зафиксировать соприкосновение с кожей → проверить закрепление парной «стрелы» → вычислить необходимую глубину укола для фиксации «нити» → определить толщину кожи → выбрать подходящую иглу из мини-обоймы → уколоть → проверить прочность фиксации → если «нить» не зафиксирована, то повторить цикл сначала → если «нить» зафиксирована, то активировать механизм переноса связи с матрицы «нити» на эфирные структуры души → открепить физическую часть «нити» → запустить режим инкапсуляции наконечника. Как ему пояснили в ответ на многочисленные вопросы, этот алгоритм придумал тот самый изобретатель, который первым предложил добавить в «стрелы» механическую начинку, чтобы упростить закрепление контакта. Слава тогда вдумчиво покивал головой, еще раз перечитал код и начал вдохновенно творить всякую фигню. Его креатив даже как-то раз оценил шеф, когда Слава придумал, как можно упростить процесс имплантации: если прописать в алгоритме дополнительный укол, то кончик «нити» на втором движении погружался глубже и держался потом крепче. Да и повторять цикл в таких случаях почти никогда не приходилось. В следующий раз Слава задался вопросом, отчего амуры далеко не всегда замечают ослабление «нити» — ведь по идее это должно было мгновенно регистрироваться остающимся в месте закрепления наконечником. Но почему-то все было ровно наоборот — порой люди успевали рассориться насмерть и разойтись, а амуры лишь потом замечали какой-то непорядок в своем ведомстве. Слава тогда просидел пару дней над умными книжками, еще день потратил на переписывание алгоритма, и вуаля: готовое минимальное дополнение к коду, которое позволяло постоянно контролировать натяжение «нити», а при необходимости — и подправлять его без вмешательства извне. Вот после второго случая шеф Славу и отправил на ту конференцию. Серьезно, Слава в одиночку потратил на все про все три дня — неужели был шанс, что в огромных лабораториях «SwanLove» или «Fate Inc.» до этого еще не додумались? Да не смешите! Но теперь дни тянулись, как старая безвкусная жвачка, и даже лезть по новой в программный код Славе отчего-то было лениво. Он далеко не сразу заметил, что по утрам стало тяжелее вставать из постели. Что теперь на слезные просьбы приятелей, знакомых и знакомых знакомых помочь им с компьютером он совершенно бестрепетно отвечал отказом, хотя раньше никогда не умел говорить нет. Что голова начинала болеть уже с обеда, а к вечеру буквально раскалывалась на части, словно ему в виски вгоняли гвозди, а под веки насыпали металлической стружки. Что при разговорах с шефом он научился не только выступать против его очередной безумной затеи, но и логично обосновывать, почему именно эта затея безумна; а еще он теперь мог спокойно развернуться и уйти, так и не дослушав до конца яростные шефовы вопли. Что каждую ночь ему снился блондинистый вроде-бы-Вильгельм в том самом строгом костюме и в очках; правда, в костюме он обычно оставался недолго. Хотя нет, вот последнее Слава как раз таки очень даже заметил. Но в целом, он совершенно не заострял внимания на всех этих мелочах, пока однажды не проспал на работу. Проснулся он в тот день от раздражающе громких трелей телефона. В голове словно перекатывался раскаленный добела шар боли. Звонок — шар качнулся влево. Звонок — вправо. Влево. Вправо. Вле... На пятом или шестом сигнале Слава все-таки попытался сесть, но с первым же движением к горлу подступила тошнота, и он смог лишь кое-как свеситься с кровати. Рвало его в несколько заходов; стоило только перевести дыхание и попробовать выпрямиться, как живот скручивало новым приступом боли, и Слава опять обессиленно падал вперед. Телефон успел замолчать, зазвонить еще раз и снова замолчать. Наконец бунтующий желудок вроде бы успокоился. Слава дрожащей рукой дотянулся до трубки и бездумно уставился на горящие цифры: десять сорок две. А, нет, уже сорок три. Именно эту секунду выбрал телефон, чтобы зазвонить в третий раз. «Шеф» высветилось на экране. Слава, борясь с вернувшейся тошнотой, снял трубку. — Скрипченко! — раздавшийся вопль ввинтился в уши визгом циркулярной пилы. — Ты почему не на рабочем месте?! Тебя тут важный человек ищет, а ты где прохлаждаешься?! — Шеф, уж простите меня грешного, но я, похоже, заболел, — новообретенная уверенность в себе даже сейчас прорывалась этаким вялым ехидством. Но, видимо, голос у него и правда был каким-то предобморочным, потому что шеф сбавил тон и продолжил чуть спокойнее: — Скрипченко, ну ты как всегда не вовремя! Ко мне здесь пришел некто Вильгельм Штайнер и требует немедленной встречи с тобой. Вот что я ему должен сказать?! — Какой еще Виль... — заторможенно начал говорить Слава, но оборвал себя на полуслове, потому что внезапно сообразил, о ком могла идти речь. Но шеф все равно решил пояснить: — Говорит, что он заместитель главы отдела научных разработок в швейцарской компании и что вы познакомились на конференции. А ну-ка, признавайся, что ты там отколол? С такими людьми не шутят, Скрипченко, и мне не нужны из-за тебя проблемы! Так что либо ты немедленно собираешься и дуешь на работу, либо я даю ему твой адрес, и ты сам будешь с ним разбираться! — к концу тирады шеф снова начал орать. Слава уже почти привычно пропустил большую часть воплей мимо ушей и буркнул в ответ невнятно: — Хотите — так давайте, мой адрес не государственная тайна, — и сбросил звонок. Если к нему действительно приедет сейчас этот Вильгельм — блин, опять не запомнил фамилию! — то стоило хоть как-то привести себя и комнату в порядок. В ванной, умывшись и прополоскав рот, Слава замер перед зеркалом: синяки под глазами, мертвенно-бледное лицо, на котором веснушки выделялись особенно ярко, и волосы, свисающие щупальцами дохлого осьминога. Если существовали, конечно, рыжие осьминоги. Забавно, но только сейчас он задумался, а зачем, собственно, заместителю начальника какого-то там отдела «Fate Inc.» вдруг понадобился рядовой сотрудник скромного российского завода. Но поразмыслить над вопросом как следует не дал раздавшийся звонок. Распахнув дверь, Слава мигом понял, почему шеф орал про какие-то там возможные проблемы. От красивого мужчины, что выходил на сцену в Берлине, остались лишь воспоминания. Теперь Вильгельм выглядел почти точной копией самого Славы: такая же глубокая синева под покрасневшими глазами, запавшие щеки, заострившиеся скулы. Казалось, Слава молча пялился на него целую вечность, пока Вильгельм не кашлянул как-то неловко и не поправил очки на переносице откровенно нервным движением. — Можно войти? — спросил он. Слава зеркальным жестом тоже поправил очки и на негнущихся ногах шагнул в сторону. — Хотите чаю? Или кофе? — услышал он свой голос словно со стороны. Вильгельм качнул головой и произнес: — Я не уверен, что вы захотите пить со мной кофе, когда я объясню, что произошло. Но я не отказался бы сесть. Слишком устал после перелета. — Ну, место у меня есть только на кухне, так что чайник я все-таки поставлю. Усадив Вильгельма на чуть шатающуюся старенькую табуретку, Слава поспешно отвернулся к раковине. Наверное, ему должно было быть стыдно за такое убожество, но сейчас он чувствовал себя настолько хреново, что хотелось просто наплевать на весь мир, завернуться в какой-нибудь теплый плед и неторопливо выпить кружку крепкого-прекрепкого кофе, как когда-то варила мама... Ощутив внезапный холод, Слава вздрогнул — давненько он так не зависал — и поспешно выдернул переполненный чайник из-под крана. Повозился со спичками, включил газ, наконец, уселся напротив Вильгельма и выжидающе на него уставился. А тот в ответ опустил голову, бесконечно усталым жестом потер лицо ладонью, побарабанил пальцами по столу и, так и не поднимая глаз, решился начать: — Господин Скрипченко, мне безумно жаль... я должен принести извинения... этого не должно было... — Вильгельм коротко выдохнул, снова провел рукой по лицу и резко вскинулся, все же встречаясь со Славой взглядом. — Господин Скрипченко, я уполномочен принести вам официальные извинения от лица компании «Fate Inc.» по поводу нежелательных последствий вашего добровольного участия в нашей презентации экспериментального материала, — на одном дыхании, словно читая по шпаргалке, произнес он. Слава мог лишь сидеть и бессмысленно хлопать глазами, пытаясь перевести это творение мастера канцелярского стиля с английского. Немного разобравшись с нагромождением смыслов, он с подозрением прищурился и уточнил: — О каких именно нежелательных последствиях идет речь? Вильгельм вздохнул, пробежался взглядом по комнате и потеребил часы на запястье. — Вы ведь наверняка заметили, что в последнее время стали чувствовать себя хуже? — Ну, пожалуй, да… — А вы не задумывались, что появившиеся у вас симптомы до странного напоминают картину перерастяжения «нити»? — Перерастяжения? — Слава нахмурился, но уже через мгновение хлопнул ладонью по столу. — Так это из-за связи с вами я стал уверенней в себе? А вы, наверное, из-за меня сейчас слишком явно демонстрируете растерянность и страх?.. — Именно, господин Скрипченко, вы все поняли правильно, — Вильгельм сцепил руки в замок и выпрямился. — И я должен... — Погодите, — невежливо перебил его Слава. — На конференции вы уверяли, что «нить» с браслетов не закрепляется без специального сигнала. Вы что, соврали тогда? Вильгельм слегка раздраженно передернул плечами и пояснил: — Нет, мы просто слишком поторопились с демонстрацией. Мы сами не сразу поняли, что произошло, так как до этого по недосмотру тестировали браслеты лишь на людях, живущих в одном городе, — и у них никакого перерастяжения не было. Но когда у меня начали появляться симптомы, мы провели более тщательное обследование и нашли причину проблемы. — И-и-и?.. — Дело в том, что мы использовали в браслетах стандартный программный код. Мы забыли, что после контакта с кожей двух людей одновременно этот алгоритм немедленно запускает механизм имплантации. Решили, что раз «нить» не отпадает, то и связи не образуется. Но мы не учли, что в браслетах просто другой механизм крепления «нити», на который программа банально была не рассчитана. А до этого момента она выполнялась безошибочно. — Стоп, в каком смысле «скопировали код»? Очевидно же, что для другого носителя нужен будет и другой алгоритм работы! — очнувшись от возмущенного ступора, выпалил Слава. — К сожалению, то, что очевидно для вас, вовсе не являлось таковым для программиста, работавшего с проектом. — Бред какой-то, — пробормотал Слава по-русски, но в ответ на вопросительный взгляд все же перешел обратно на английский: — Я имел в виду, что, если уж ваш программист не способен додуматься до такой простой вещи, может, вам стоит поискать кого-нибудь другого? — Собственно, об этом я хотел поговорить дальше, господин Скрипченко. Слава недоумевающе нахмурился: — Стоп, а как насчет того, что делать с этой связью? — Я как раз подумал, что это, возможно, два пересекающихся вопроса. Наша главная лаборатория сейчас ищет способ разорвать «нить», закрепившуюся в эфирном поле. Но вы должны понимать, что раньше таким вопросом мало кто озадачивался — обычно все наоборот стараются ее укрепить. Поэтому, пока мы не найдем решения, я предлагаю вам переехать в Цюрих — это позволит нам с вами избавиться от болезненных ощущений. Слава приоткрыл рот, намереваясь уточнить, на какие средства ему предполагается жить в Цюрихе, но Вильгельм бросил на него острый взгляд и, словно прочитав мысли, продолжил: — Естественно, мы предоставим вам квартиру и средства на проживание. Также я обязан предложить вам любую компенсацию по вашему выбору. Однако ваше обоснованное замечание о профессионализме наших программистов, — на этих словах он еле заметно поморщился, — подсказало мне другую идею. Господин Скрипченко, как вы отнесетесь к предложению работать у нас? И вот теперь-то Слава окончательно растерялся. Уточнил настороженно: — Вы вот так запросто предлагаете мне место, ничего обо мне не зная? Или это просто красивый жест, как вы там выразились, «в качестве любой компенсации»? Вильгельм неожиданно усмехнулся: — Я знаю, что вы сходу обратили внимание на проблему, о которой наши сотрудники даже не задумывались. А благодаря связи я вполне могу предположить, что, несмотря на излишнюю самокритичность и неуверенность, — тут Слава чуть смущенно фыркнул, — вы сможете стать отличным пополнением нашего коллектива. — Льстить вы умеете, этого не отнять, господин... — он запнулся, вспомнив про свои проблемы с фамилией Вильгельма. — Штайнер, господин Скрипченко, — усмешка стала шире, и Слава завороженно проследил за движением губ. Неуместное желание, как обычно, проснулось совершенно не вовремя. — Но, думаю, если вы согласитесь, мы сможем перейти на более неформальные обращения — нам с вами еще в исследованиях вместе участвовать. У Славы в голове всплыла возможная — и очень неприличная — картинка тех исследований, и он, покраснев, смущенно отвернулся и окинул свою скромную квартирку взглядом. Зацепился за фотографию матери на подоконнике в комнате и внезапно резко решился: — Я согласен.***
Слава в одиночестве сидел за столом, подперев подбородок кулаком, и смотрел на веселящихся коллег. М-да, по сравнению с Россией здесь было на удивление мало праздников, и, может, поэтому Национальный праздник Швейцарии местные отмечали с таким размахом. К нему подскочила одна из молоденьких лаборанток, прощебетала что-то и попыталась утащить танцевать, но Слава старательно вцепился в стол и покачал головой. Девушка прекратила его дергать и снова заговорила, но он лишь развел руками и ответил на английском: — Не понимаю. Я еще слишком плохо знаю ваш язык. И не умею танцевать. Хотя вообще-то Слава лукавил. Правда, не о танцах, а о языке. Когда он переехал в Цюрих, немного обжился в предоставленной квартире и начал искать курсы по экспресс изучению немецкого, он неожиданно осознал, что вполне понимает окружающих. Наверное, это тоже была вина той дурацкой связи. Девушка наконец оставила Славу в покое, и он меланхолично уставился куда-то в пространство. Дурацкой связи. М-да. Вильгельм не врал тогда: попытки разорвать ее действительно велись. Слава не видел другие пары, которые участвовали в эксперименте, но на них с Вильгельмом какой-то новый способ испытывали по меньшей мере раз в неделю. Безрезультатно. Вот только чем дольше все это тянулось, тем меньше Слава хотел пресловутую связь разрывать. Причем глупо было винить «нить»: она могла укреплять уже существующие чувства, помогала паре найти взаимопонимание — но никак не вызывала саму влюбленность. Иначе амуры не использовали бы «нити» на друзьях и родственниках. А, следовательно, Слава просто втюрился. Втрескался. Влип по уши. По рассказам коллег он знал, что раньше Вильгельм был тем еще равнодушным и расчетливым ублюдком, но связь влияла в обе стороны — и, видимо, именно поэтому в последние месяцы он стал чуть мягче. Ровно настолько, что Слава был готов мысленно называть его идеальным и любовался исподтишка при каждом удобном случае. Вильгельм был требовательным, но безукоризненно вежливым начальником, знал по именам всех сотрудников своего отдела лаборатории, всегда благодарил за проделанную работу и никогда не повышал голос. Даже когда кто-то всерьез ошибался, он предпочитал отчитать человека с глазу на глаз, а не выставлять его позор на всеобщее обозрение, чем частенько грешил предыдущий Славин шеф. А еще после каждой неудачной попытки разорвать «нить» он поил Славу кофе — и тому жутко хотелось надеяться, что ему не мерещилось тепло во взглядах Вильгельма в эти моменты. К Славе подскочила Мьели, с которой он работал в одном кабинете. — Опять страдаешь по нашему неприступному боссу? — весело спросила она, хватая бесхозный бокал с вином. — Что?! — возмущенно вскинулся Слава, но она лишь расхохоталась в ответ. — Ой, да ладно тебе, Слав, это же очевидно! И кстати, на твоем месте я бы давно перестала провожать его пылкими взглядами, а просто подошла и поговорила. У нас тут, знаешь ли, нет запретов на личные отношения с начальством. А вы вроде неплохо ладите, — Мьели задорно подмигнула, опрокинула в себя вино и, пьяно хихикая, уткнулась ему в плечо. Слава вздохнул и тоже дотянулся до ближайшего бокала, обнимая ее второй рукой. — Эх, если бы это было так просто... — А что сложного? — она приподняла голову и уткнулась губами ему прямо в ухо. — Вон он сам стоит и сверлит тебя, заметь, тоже отнюдь не бесстрастным взглядом, — и снова захихикала. Слава медленно, как во сне, поднял голову и действительно заметил в дальнем конце зала Вильгельма. Вильгельма, который смотрел на них с Мьели с таким выражением, что Славе срочно захотелось куда-нибудь спрятаться. Но он не успел. Быстрым шагом Вильгельм пересек комнату и, подойдя вплотную, опустил руку Славе на плечо. Жест внезапно вышел настолько властным и хозяйским, что его пробрала дрожь неуместного возбуждения. — Слав, можно мне отвлечь тебя на пару минут? Насчет «нити», — они и правда перешли на более неформальное общение, никаких больше «господинов Скрипченко». Слава бы порадовался, а, может, даже и возгордился, если бы Вильгельм не звал по именам и всех остальных сотрудников. Подняв голову и глядя снизу вверх на Вильгельма, он нервно сглотнул и выпалил: — Нет. В смысле, да. В смысле, я и сам как раз хотел с тобой поговорить. Вильгельм чуть приподнял брови, но согласно кивнул: — Пойдем в мой кабинет, там хоть немного потише. Слава осторожно отцепил от себя Мьели — та напоследок еще раз мазнула губами по уху и шепнула «Я же говорила!» — и на слегка нетвердых ногах проследовал за Вильгельмом. Дверь кабинета закрылась за ними, отрезая грохочущую музыку. Вильгельм прошел дальше, но не стал садиться в кресло, а просто оперся на стол и сложил руки на груди. Слава так и остался стоять у двери, переминаясь с ноги на ногу и собираясь с духом. Он сам пока до конца не верил, что решился последовать совету Мьели и просто спросить. — Слав? — ах, да, терпением Вильгельм при всех своих достоинствах не отличался, об этом Слава тоже успел узнать. — М-м, в общем, я здесь уже три месяца, а все эти попытки разорвать «нить», в общем-то, так ни к чему и не привели, и, в общем, я понял, что не так уж меня и она напрягает, и вообще... — он потихоньку начал двигаться в сторону Вильгельма, но заметил, как у того напряглись плечи. Вот только Слава понимал, что его понесло: он зажмурился и договорил еще быстрее: — И вообще, я был бы совершенно не против нашу с тобой связь наоборот подтвердить. Личным контактом. Тесным личным контактом. Очень тесным личным контактом. Да. И замер неподвижно. Секунда. Две. Три. Каждое мгновение превращалось в маленькую бесконечность. Наконец, Вильгельм длинно выдохнул и заговорил: — Слав, знаешь, я совсем не против, но сначала... Распахнув глаза, Слава невежливо перебил его радостным: — Вот и отлично! — вцепился в лацканы пиджака — даже на вечеринке Вильгельм выглядел идеально, разве что галстуком сегодня пренебрег — и рывком притянул в поцелуй. Губы у Вильгельма оказались неожиданно шершавыми, как будто обветренными. Он почти сразу подался навстречу, опустил руки Славе на пояс, потянул к себе... и внезапно резко отстранился. — Нет, стой, подожди... — не слушая протестов, Слава снова качнулся вперед. И на этот раз Вильгельм приоткрыл губы и послушно отдался поцелую. Слава довольно прикрыл глаза и потянулся обнять его за шею, но стоило разжать хватку, как Вильгельм стремительно толкнул его в кресло для посетителей. — Слав, не торопись, пожалуйста, — почти взмолился он, и это было настолько для него нетипично, что Слава совсем растерялся. — Я должен сначала признаться тебе кое в чем, — Вильгельм развернулся и начал нервно расхаживать из стороны в сторону. — Тогда, на конференции в Берлине... Я выбрал тебя из зала не просто так. И я знал, что браслеты закрепляют «нить» без сигнала. Слава буквально остолбенел и смог выдавить из себя только слабое: — Что?.. Вильгельм остановился, развернулся к Славе и все-таки посмотрел ему в глаза: — Я выбрал тебя намеренно. Я знал, что между нами возникнет связь и что потом нас обоих ждут неприятные последствия. Но я посчитал, что ты того стоишь. — Стою? В каком смысле «стою»?.. — Слава пока даже не злился, он просто искренне недоумевал. Вильгельм обошел вокруг стола, увеличивая дистанцию между ними, словно отстраняясь, и вздохнул: — Наверное, лучше рассказать с начала. Когда два года назад российский производитель выпустил на рынок «стрелы» с удвоенным уколом — это был взрыв. Все, кто имел к «нитям» хоть какое-то отношение, бросились выяснять, что за гений это придумал. Слава озадаченно нахмурился и попытался возразить: — С чего вдруг гений? Это ведь очевидное решение, которое к тому же легко вписывается в имеющийся алгоритм. — В том-то и дело, что совсем не легко, Слав! Не представляю, как ты умудрился этого не знать, но программа, заложенная в «стрелах», почему-то чрезвычайно плохо принимает в себя изменения. Думаешь, за пятьдесят лет ты первый, кто попытался? — Да нет же, я думаю как раз наоборот! Я и говорю, что решение было ну совсем не гениальным! — возмутился Слава. — И вот тут-то ты ошибаешься. Попыток внести изменения в код было много, но лишь единичные заканчивались чем-то полезным. Я не знаю, с чем это связано. Никто не знает. Но почему-то программный код, созданный бог знает когда, толком не поддается усилиям тысяч программистов со всего мира. И вдруг в России выпускают нечто отличное от стандарта. Естественно, это заинтересовало всех! — Вильгельм взволнованно взмахнул рукой и замолчал. Возможно, собирался с мыслями. — Ладно, хорошо, но при чем здесь история со связью, — все еще растеряно пробормотал Слава. — Через какое-то время мы попытались начать переговоры с твоим московским начальством — но нас, естественно, вежливо послали, — проскользнувшее сленговое словечко ясно намекало, что Вильгельм действительно был сильно взволнован. — Тогда мы начали отслеживать, где были произведены «стрелы» с добавкой. Дошли по цепочке до вас. Выяснили, кто программист на заводе, и отправили письмо уже напрямую тебе. И в ответ ты нас тоже послал. — Что?! Я никаких писем не получал! — возмущенно вскинулся Слава. — Я начал что-то подозревать, когда ты так быстро согласился на мое предложение, — Вильгельм невесело улыбнулся. — Но я продолжу. Руководство нашей компании не собиралось отступать ни перед чем — и, да, я понимаю, как некрасиво это звучит, но твоя программа была совершенно уникальна. План со связью был рассчитан на то, что ты приедешь сюда под предлогом исследования, потом тебя уговорят поработать с нами, ну, а дальше ты, вероятно, втянешься в процесс и сам не захочешь уезжать. И тогда тебе предложили бы постоянную работу у нас — естественно, разорвав предварительно «нить». — Стоп! Так вы что, уже умеете это делать?! — Способ открыли лет десять назад, просто применения ему не находилось. В общем, я вызвался добровольцем. Подумал, что пара месяцев головных болей ради компании меня не убьют. И, Слав, ты, конечно, можешь мне не верить, но я рад, что сделал это. Я раньше не верил особо, что связь способна всерьез изменить человека — но я ошибся. Твое отношение к миру пусть и немного, но передалось мне. И мне это понравилось. Я, правда, был холодным ублюдком, сплетни не преувеличивают, но связь добавила мне... я не знаю, как это назвать. Эмоциональности? Открытости? А когда я вдобавок познакомился с тобой, то понял, что буду совсем не против, если «нить» так и не разорвут, — Вильгельм сделал паузу, но все-таки закончил: — Я верю: ты не захочешь уезжать, даже если и не простишь меня. Но я пойму, если ты сейчас уйдешь и потребуешь аннулировать связь. Вильгельм стянул с себя очки, усталым жестом потер переносицу и, склонив голову, снова замолчал, теперь уже надолго. Молчал и Слава, размышляя, что тут вообще можно сказать-то. Мужчина его мечты оказался не совсем идеальным, но зато почти открыто признал, что Слава ему нравится. Да еще и вроде бы искренне чувствовал себя виноватым. Нужно быть идиотом, чтобы упустить такой шанс! Слава коварно улыбнулся. Раньше ничего подобного ему бы и в голову не пришло, но, как сказал Вильгельм, связь влияла на характер — а значит, надо было соответствовать своей паре. Ну, и, если честно, немного обидно Славе все-таки было. — Расчетливый подлец! Гад! Подонок! — Вильгельм выслушивал все эти эпитеты в свой адрес, не поднимая головы, и поэтому не видел, как Слава встал и беззвучно шагнул ближе. — Мерзавец и сволочь! — на этих словах Слава стоял уже почти вплотную, так что он не стал дожидаться, пока Вильгельм поднимет голову, и резко толкнул его в кресло. — Короче, если ты как-нибудь позволишь мне тебя связать в постели, я буду считать, что мы в расчете, Вилли. Растерянный Вильгельм выглядел настолько мило, что Слава не удержался, чмокнул его в нос — для закрепления эффекта — и опустился на колени. Положил руки на бедра и неторопливо, с нажимом провел вверх до паха. Ненадолго оторвался расстегнуть пиджак, завозился с ремнем. Поднял голову — и наткнулся на недоверчивый, но уже слегка поплывший взгляд. — Слав, ты?.. — не закончив вопрос, Вильгельм с тихим шипением втянул воздух сквозь зубы, когда Слава, наконец разобравшись ширинкой, высвободил его член и алчно облизнулся. Примериваясь, обвел головку языком по кругу — сверху раздался приглушенный стон — и начал сосать. Волосы мешались, падали вперед, и Слава нетерпеливо заправил их за ухо. Не помогло, пряди снова выскользнули и закачались слева, у щеки. Он опять потянулся отвести их в сторону, но наткнулся на чужую руку. Вильгельм подрагивающими пальцами скользнул вдоль виска по дужке очков и положил ладонь ему на затылок, не нажимая и не удерживая, а как будто просто убеждаясь в реальности происходящего. Слава, не отрываясь, вскинул глаза, втянул щеки, с пошлым причмокиванием медленно выпуская член изо рта, и провел языком по нижней губе. Пальцы на затылке конвульсивно сжались, и Слава едва успел накрыть головку рукой, когда Вильгельма затрясло в оргазме. Слава подождал, пока тот немного отдышится, приподнялся и уселся ему на колени. В ответ Вильгельм поспешно притянул его в жадный поцелуй и неуклюже потянулся расстегнуть джинсы. Разобрался с замком, кое-как запустил пальцы внутрь, но успел сделать всего несколько движений, как Слава тоже задрожал, кончая, и совершенно обессиленно распластался у Вильгельма на груди. — Это было охуенно, Вилли, — лениво пробормотал Слава по-русски куда-то в воротник чужой рубашки и слегка поерзал, устраиваясь поудобнее. — Я не понял, что ты сказал, — Вильгельм явно пытался говорить строго, но расслабленные нотки в голосе портили весь угрожающий эффект. — Но если ты еще раз назовешь меня «Вилли», то связанным окажешься сам. — Договорились, — Слава с трудом повернул голову, слабо прикусил Вильгельма за мочку и четко выдохнул в самое ухо: — Вилли.