Огненное безумие

Юноша тяжело дышит, изредка издавая хриплые звуки. Грудная клетка медленно поднимается вверх и резко опускается, словно камень, сброшенный со скалы. Кровоточащие раны ноют, изводя дракона, некогда огненно-карие глаза потухли и стали больше походить на пепел от костра. Ехидная улыбочка не украшает лицо змея, она была буквально стёрта, уничтожена. Как и сам змей. Его разбили в пух и прах. Тат осторожно прикрывает глаза, стараясь избежать новой вспышки боли. Ноги и руки прикованы цепями к стенам башни, онемев, больше не слушаются своего хозяина. Змей пытается избавиться от боли, заполнить гнетущую пустоту, что не дает спать уже которую ночь. Луна, что светит в одинокое окно камеры, нагло насмехается над огненным. Светлая девица царствует на небосклоне, украшая небесное полотно земли, но никакая синева не сравнится с лазурными очами черноволосой девы. Огненный откинул голову назад, темные волосы клочьями упали на бледное лицо. Из горла вырвался мучительный крик, и волна воспоминаний накрыла парня. *** Она шла изумительно плавно, словно лебедь: можно сказать, плыла по лесной тропинке. Ее белое платье закрывало все прелести юного худощавого тела: стройные ноги, округлая грудь, мягкие черты. Молочные шелка нежно облегали фигуру, черные кудри вились, подобно змеям, спускаясь до пояса и ничуть не мешая хозяйке. Наоборот, они оберегали ее, зыркая желтыми глазами иногда. Улыбка, словно солнце, украшала лучше любых драгоценных камней, алые губы манили, образ очаровывал сладостью и невинностью, вода бушевала, предупреждая об опасности. Голубые глаза верили родной стихии. Они доверяли каждому движению воды, каждому голосу ручьев, каждой капли. Ей было всего шестнадцать. Еще совсем недавно девушка казалась милой крошкой, неумело играющей с черными ужами на поляне. Маленькие ручки с таким трепетом гладили родственников, восхищаясь раздвоенным языками и звонкий смех раздавался над величественным Ирием. Мирослава. Когда ты успела повзрослеть, когда забралась в мужскую голову, заполнив собой все мысли? Почему ты так часто приходишь во снах и так редко появляешься наяву? Зачем заставляешь смотреть на тебя на балах и прогулках? Почему приковала к себе, не давая шанс на спасение? Зачем мучаешь беднягу, ведь прекрасно знаешь, что дотронуться до тебя ему, увы, нельзя? Тебя охраняют. Как зеницу ока стерегут водные подданные: няньки-змеицы и стража отца в Ирии, богатыри и оборотни – в Яви. Ни на секунду не оставляют, страшась потерять свое сокровище. щ Но для змея нет ничего желаннее, чем заполучить запретное злато. И ты даешь возможность кражи, сбегаешь на очередную пляску в человеческую деревню. Тебя захватили языки костров, игра старинных гуслей и пение уже не молодых девиц, ночь кружит тебя в своем танце, и ты танцуешь вместе с ней, кружась, звонко смеешься, невинно прикрыв глаза. Совсем как в детстве, но, увы, ты уже не ребенок. Ты позволяешь смотреть на себя, делая пытку ещё мучительней. Знай, что нет ничего мучительнее, чем лицезреть причину своей зависимости и не иметь возможности к ней прикоснуться, вкусить сочный нектар. Ты смотришь голубыми глазами на жертву, даже не думая, что убиваешь беззащитного сейчас змея. Он, один из сильнейших огненных драконов, начальник нескольких сотен крылатых воинов, ни разу не проигравший ни одного сражения, пал перед новой ведьмой-хозяйкой Днепра, склонил буйну голову перед древними чарами, не желая вырываться из плена. Змеица всегда была грациозна. Слишком грациозна для человеческой ведьмы. Да, гены водных змеев сыграли свою роль, но так прогнуться мог не каждый змей, не то что полукровка. А она движется, словно под темной кожей и вовсе нет позвоночника. Слишком плавно, слишком желанно. Гипнотизируешь, шалунья, холоднокровные привычки твоих сестриц пробудились, и теперь ты отравляешь смертельным ядом всех, кого видишь. Но только ты не помнишь, что от змеиного яда нет лекарства. Останавливаешься и тяжело дышишь. Рассвет вот-вот окрасит Ирий в ярко-алые цвета. Пора возвращаться, иначе отец разгневается, а злить Великого Водного не стоит: это всегда плохо кончается. Черные кудри последний раз мелькают меж деревьев, и вот любимый силуэт уже исчезает из вида Тата. Но он не может ее упустить, еще одной пытки огненный не выдержит. Он крадется, словно хищник, плавно перетекая от ствола к стволу. Ещё несколько метров, и покажутся поляны. До замка брата будет рукой подать. Это последний шанс, последняя возможность. Дракон приближается и резко валит Миру на землю, зажимая своим телом. Ведьма разворачивается, чтобы оцарапать врага вмиг появившимися когтями борзой, но, видя знакомое лицо, замирает, словно боясь не удержать зверя. В глазах похотью и нежностью пляшут красные огоньки, змей смотрит на водную царевну, изучая каждый сантиметр милого лица. От черных бровей и еле заметных веснушек, до алых губ. Серебряная чешуя поблескивает на девичей щеке, что ж поделаешь — особенность полукровок! —, грудь томно поднимается. Мира задыхается, но не вырывается, зная, что огненный не враг ей. Тат приближается и трется лбом о лоб девы. Он такой горячий, словно она больна. Может, Мирослава и правда больна, ведь невозможно любить дракона. Ей — точно. Так уж вышло, что змеи и змеицы – братья и сестры, а родственникам запрещено сковывать себя узами брака. Но ведь сердцу не прикажешь, верно?.. Несчастная изредка смотрит на брата отца. Мило улыбается ему, танцует все чаще и чаще в огненных владениях и скрепит зубами от ревности, если вдруг какая-нибудь змеица начнет танцевать с Татом вальс. Мирослава больна, это видно невооруженным глазом. Но, к несчастью для змеицы, от любви нет лекарств. Тат осторожно касается спелых губ, ощущая вкус воды. Мира мычит, явно не ожидавшая такого напора, но понимает: ей это нравится. Нравится вкус вина на губах, нежные руки, хаотично бродящие по ее телу, и взгляд огненно-карих глаз, настойчиво заглядывающих в самую глубину души. Дракон целует еще уверенней, заводя руки любимой на свою шею. Его пальцы с нетерпением дергают застежку голубого наряда, ткань только мешает насладиться запретным плодом, не дает прикоснуться к желанному телу. Мира отрывается от родных губ и с испугом смотрит в помутневшие глаза дяди. Он словно обезумел, и кому, как не ей, об этом знать! Только вот Татльзвум одержим не бесами и даже не древним заклятием, а одной наглой полукровкой, что так бесстрашно ворвалась в прежде холодное сердце. Змеица начинает вырываться, понимая, что все слишком далеко зайдет, если не остановиться. Да, ей хочется ощущать себя в объятиях любимого, но все слишком быстро развивается. К тому же, она же не замужем за Татом! Это позор на ее голову и честь отца и матери! Дракону все равно. Зверь сорвался с цепи и накинулся на добычу с пылкостью взрослого мужчины. Он не понимает, что Она слишком хрупкая, что её нужно оберегать и лелеять, дабы не ранить и дать возможность вечно цвести милым бутоном. Но здравый смысл давно уже покинул разум сына Табити. Это случилось еще в тот день, когда Мирослава Хортица ступила в мир змеев. Десятилетнее пребывание в Яви ничуть не испортили царевну-полоза, наоборот — приукрасили, преобразили из маленькой девочки в превосходную девушку, ради которой хотелось броситься и в огонь, и в воду. В тот миг, озаренная лучами Ирийского солнца, она прошла мимо ветвей берез в черной байкерской куртке, с сумкой наперевес. Многочисленные браслеты и ленты украшали невинное дитя, и, кажется, дракону огня не дано было узнать в принцессе ту хрупкую девочку с двумя хвостиками и надутыми щеками. Да вот только глаза не обманешь. Самый светлый оттенок голубого все так же изучал радость и счастье, как в детстве. Все та же улыбка и тот же родной взгляд. Родственные объятия и невинный поцелуй в щеку дяди. Вот только последствия больше не детские. Мирослава Хортица, ведьма-хозяйка Днепра, водная змеица, навсегда поселилась в сердце Татзельвума. Дочь полубогини стала завидной невестой в Змиевых Пещерах, но никто не смел даже рискнуть просить руки дочери Великого Водного. Тат не боялся брата. Он боялся больше не увидеть Миру. Ведь, узнай Ирина или Айтварас, что их чаду угрожает опасность, они спрячут дочь далеко-далеко, куда никто не сможет добраться. Поэтому сейчас, когда нет никаких границ, змею так трудно удержаться. Поэтому сейчас он возьмет ее сполна. Дракон целует нагое тело, слегка прикусывая. Он наслаждается плотью племянницы, пытаясь вобрать всю жизнь принцессы. Ведь никто не трогал это чудо, и никто не посмеет это сделать. Мирослава кричит и зовет дядю. Она молит его остановиться, хотя сам бы ни за что не отпрянула от своего идеала. Но так нельзя! Правила запрещают… но кому нужны глупые законы, когда сердцу так сладко и тепло? Водная зарывается пальчиками в уже потные волосы и с губ срывается томный стон. Она заражена. Заразилась агонией и пылкость пламенной стихии. Мира, огонь — враг, ведь он может превратить воду в пар. Но что поделать, если так тянет к опасному пламени? Понимая, что обожжешься, все равно тянешь руку, дабы хоть секунду почувствовать необходимое тепло. Змеица и змей впервые за несколько тысячелетий сплелись в танце страсти и желания. Хвостатые двигаются в одном ритме, дыша одним воздухом и живя одним сердцем. Потные тела не может остудить ни ветер, ни отступающая ночь. Слишком жарко, слишком горячо. Крик раздается над Царством Великого Водного и Хортица падает в объятия возлюбленного, устало прикрыв глаза. Змей прижимает свое сокровище к себе и целует в висок. Его малышка. Теперь уже точно и навсегда… *** — Эй, чего развалился? – грубый голос выдернул Татзльвума из истомы воспоминаний. Старый страж вошел в камеры и грубо пнул огненного змея в живот. Раны и гематомы заныли, пробуждая страшную боль. Огненный закусил губу, сдерживая стон, и острая боль вновь и вновь жгла измученное тело, обрекая на мучения. — Вставай, тварь – рявкнул охранник, поднимая Тата за спутанные волосы. – Думаешь, так просто воспользоваться царевной и остаться безнаказанным?! Мерзкое отродье, – смачно плюнув в лицо огненному провозгласил змей. Тат усмехнулся, не желая даже обращать внимания на сброд в страже водного братца. Можно было и не сомневаться, что сонных влюбленных найдут на поляне в тот же день. Дракон помнил, как Великий Водный лично, с яростью в глазах бил его в лицо и живот. Огненный даже не сопротивлялся, он, казалось, был еще под чарами царевны. Единственное, что помнил змей с той драки – испуганные, наполненные болью очи возлюбленной. Мать трясла ту за плечи, а Мира шокированными глазами смотрела за дракой отца и дяди, пытаясь остановить их. И вот сейчас его, приговоренного к смерти, ведут на плаху. Виселица одиноко качается на ветру, ожидая преступника. Змей, прихрамывая, поднимается по ступенькам и останавливается, осматривая собравшихся поглядеть на зрелище. Толпа гудит, кто-то кричит о том, что бы расчленить огненного, кто-то желает сварить в кипятке, а кто-то сотворить то же самое, что и он с любимой царевной. Но дракону все равно на людскую молву. Его больше заботит то, что сделали с любимой водной змеицей строгие родители. Потухшие глаза вновь загораются, заметив лазурный отблеск. Вот она, стоит в толпе крестьян, в своем черном плаще, прикрывая милое личико. Ее ручка дрожит, и глаза с горечью смотрят на змея. Неужели сбежала? Ох, милая, ты от этого только пострадаешь. Дракон улыбается. Так искренне и ласково, что палачу не понять этого безумного поступка. Веревка обрамила шею, Татльзвум готовится в неизбежному. Обратный отсчет, таков закон Ирия. Последние секунды принято говорить вслух. 10. Кто бы мог подумать, что тысячелетний дракон влюбится в шестнадцатилетнюю племяшку? 9. Кто знал, что водная царевна окажется такой красивой и желанной? 8. А ведь Тат ненавидел младшего брата всеми фибрами души. 7. Надо же, из ненависти родилась любовь 6. Что станет с Мирой? Ее отдадут замуж за деревенщину или опять отправят в Явь? 5. Как она сможет жить дальше или сможет ли вообще? 4. Что же, за каждую работу требуется награда. Правило змеев. 3. Но Тат не сожалеет о содеянном. Он готов прожить еще сотни жизней, лишь бы видеть лазурь глаз и вдыхать аромат ручья… 2. … трогать мягкие руки и целовать сочные губы…. 1. Любить Мирославу Хортицу. Тат закрывает глаза, готовясь ощутить жжение в горле, но вместо этого чувствует объятия и тихий шепот. Дракон распахивает глаза и видит перед собой черные кудри с копошащимися змеями, слышит тихий плач и клятвы любви, чувствует тревогу, исходящую от змеицы. И понимает, что нет счастливее его в этом мире. Слабые руки осторожно прижимают дрожащую ведьму к себе, опуская голову той на плечо. Толпа гудит, а Тату все равно. Она рядом, а все остальное сейчас не важно. Он, наверное, сошел с ума. Ведь змей влюбился в родную племянницу.