О пользе немытых фруктов

Она рыдала, ох, как же она рыдала… Страдания её практически в буквальном смысле сотрясали замок. Потерянный и смущённый Румпельштильцхен бродил кругами возле её комнаты и уговаривал: — Ну, дорогуша, с кем не бывает? — Со всеми не бывает! — истерически отвечал ему из-за двери срывающийся мужской голос. Румпельштильцхен вздыхал, тряс головой, аккуратно царапал ногтями косяк и продолжал уговаривать: — Ну, выйди, свет мой зеркальце, покажись, я что-нибудь придумаю. — Да как же я выйду?! — продолжали завывать из-за двери. — Да ты глянешь только на меня таку… такого!.. И всё! Румпельштильцхен хихикал, стараясь делать это так, чтобы не было слышно, и увещевал: — Я тебя любую люблю, золотце моё. Ты просто в следующий раз у Регины яблоки не бери. Регина — хитрая тварь! — повадилась в гости приходить. Да не в своём облике, а под личиной добродушной старушки. Румпельштильцхен как раз по делам уезжал, вот Белль, чтобы не скучать, и пригласила эту коварную старушку в дом. А та яблочко с собой принесла. Всё бы ничего, да не простое то яблочко было! Мало того, что немытое, так ещё и начинённое зельем! Вот и результат! Дверь распахнулась, и из комнаты вылетела Белль. Впрочем, скорее, вылетел, потому что Белль теперь находилась в облике премилого юноши. Румпельштильцхен отшатнулся от неожиданности, но тут же протянул руки. — Ты замечательно выглядишь, дорогая, — он, в общем-то, даже душой не покривил. Юноша действительно был хорош собой. С Регины сталось бы превратить Белль в какого-нибудь горбатого уродца, но то ли она с дозой не рассчитала, то ли рука в последний момент дрогнула — про жалость Румпельштильцхен, разумеется, не думал. Вот поэтому Белль ныне не подволакивала ногу, мечтая о единственной доступной ей карьере звонаря, а потряхивала короткими каштановыми кудрями, играла литыми мышцами и ростом была повыше, чем остальные присутствующие. Румпельштильцхен вздумал было ей завидовать, но быстро оставил эту ненужную затею. Белль тем временем размазала слёзы по лицу, всхлипнула и переступила с ноги на ногу. Потом набрала целую грудь воздуха и прошептала трагически: — У меня проблема. Прекрасные — и мужские! — глаза её снова наполнились крупными слезами. Плакала-то она всё равно по-женски. — Правда? — изумился Румпельштильцхен, думая, что проблема ясно видна, необязательно о ней всякий раз напоминать. Вчера эта проблема отпраздновала неделю с момента своего проявления. — Да! — с вызовом отозвалась Белль и мгновенно стушевалась. Покраснела вся, засмущалась и… ткнула пальцем себе в область паха. Румпельштильцхен тут же устремил туда заинтересованный взгляд. — Ах, эта проблема… Да, проблема была… выпуклой. И весьма остро… стояла. Он чуть было снова не хихикнул, но тут же напустил на себя строгий вид. Не хватало ещё, чтобы Белль опять в комнате заперлась! А Белль продолжала плаксиво: — Да! ЭТА проблема! Я не знаю, как сделать так, чтобы ОНО исчезло! Белль всегда была умной девочкой. По крайней мере, Румпельштильцхен так думал. Теперь вот пришлось на мгновение в этом усомниться. Впрочем… впрочем, вот именно: Белль всегда была девочкой. Откуда же ей знать, как легко — одной левой! или правой! — эта проблема устраняется? Румпельштильцхен колебался недолго. Во-первых, он во что бы то ни стало хотел избавить свою Белль от всяческих неудобств, а во-вторых — почему бы не вспомнить кое-что? Ах, чудесное, чудесное было время! Белль попятилась, когда Румпельштильцхен изящно опустился перед ней на колени. Пришлось даже проползти следом пару шагов. — Будет лучше, если ты не станешь убегать, — он игриво подмигнул и цепко ухватился пальцами за подол топорщившегося платья Белль: она отказывалась его снимать — вроде как, не желала до конца мириться с происходящим. А Румпельштильцхен и не возражал. Ему забавно было. И интересно. Местами. А вот теперь платье готовилось облегчить задачу, следовало только приподнять подол. Там было темно, под подолом-то. Румпельштильцхену пришлось искать наощупь, так как Белль наотрез отказывалась дать проблеме волю и явить её белому свету. Что ж, можно и так, наугад. Румпельштильцхен был знаком со множеством членов. Лично. По той или иной причине, чаще по той, чем по иной. Но вот с этим — длинным, гладким, бархатистым — знакомиться было особенно приятно. И очень уж возбуждающе. Всё же это была Белль! И не-Белль. Одновременно. Вот уж чудеса-то, и почему он сам не додумался? Надо будет сказать Регине спасибо. Ему никогда не удавалось уговорить Белль на эксперименты, она предпочитала старую добрую супружескую позу, в которой, надо признать, Румпельштильцхену бывало скучновато. А тут… А тут он и трогал, и гладил, и оттягивал, и брал в рот, и лизал, и щекотал, и перебирал, и делал ещё множество непотребных с точки зрения Белль и общественности вещей — и за всё это ему не нужно было стыдиться! Ведь он спасал свою любимую от чар злой колдуньи! Белль шумно дышала, тихонечко стонала, иногда басовито взвизгивала, переступала с ноги на ногу и несмело трогала Румпельштильцхена за волосы, не решаясь прямо брать и направлять его. Спорить, видно, ей больше не хотелось, да и чего ж спорить-то? Не абы кто её ласкал, а родное и любимое чудовище. И доласкал таки до очевидного результата – мокрого и бурного. Оба потом сидели, пытаясь отдышаться: довольный Румпельштильцхен и Белль, принявшая обратно женский облик. Она, кажется, тоже была довольна. По крайней мере, никаких слов неодобрения с её губ слетать не торопилось. Можно было Регину и укорить — что ж она, думала, что великий Тёмный побрезгует перед Белль на колени встать? Быстро, быстро снялось проклятие… — А что, дорогуша, — задумчиво и невинно протянул Румпельштильцхен, щуря глаза, — у тебя не осталось ли этого яблочка? Хочу, знаешь ли, посмотреть, чем оно там начинено. Да и вообще — от греха подальше… Врал он, ой, врал. А что поделать? Не будешь же душу невинную смущать лишний раз. — Осталось, — отозвалась Белль и погладила его по колену. — Только теперь ты его кусать будешь. Румпельштильцхен недолго удивлялся. Усмехнулся и головой кивнул. Как он и говорил — Белль всегда была умной девочкой.