Несколько секунд в конце дня

- Может расскажешь? Покрытые толстой коркой раны снова начинают кровоточить. И вновь ей больно. Вот так жестоко: незаживающие никогда язвы – отпечатки грехов. И смысл стирается в мелкую стружку, потому что до самой смерти ей придется морщиться от этих ощущений. А нужно было ли? Тогда, у цветов, или сейчас в пропитанных гнилью коридорах: убивать. И каждый взгляд навек въедается в мозг. Она хочет не помнить, но долгими ночами, когда ничто не может рассеять мрак, они возвращаются. И сверлят душу до паники пронзительно, как будто бы стоят рядом, и она очень хочет осознавать, что не сошла с ума. И под утро у неё получается. - Не хочешь? Не хочет. Каждое имя – раскаленный комок в горле. Ни проглотить, ни выплюнуть. Застрявшее воспоминание по кругу циркулирует в памяти. Конец сюжета приводит к его началу. И так до бесконечности. Сколько можно выдержать? Она не знает, с каждым днем все яснее понимая: недолго осталось. Или они её, или она себя. А рука всегда поднимется, если управлять будет уже не она. Взгляд прожигает седую макушку. Он хочет услышать её голос. А что ей сказать? Что она устала от самой себя. Устала от того во что превратился мир. Устала от трупов вокруг, от вкуса крови на языке, от твердого курка под пальцем. Устала искать хоть какой-то смысл, чтобы зацепиться о крючок и наконец ощутить хоть что-то, кроме хронической боли. Серость поглощает каждую клетку, превращая облик в черно-белое ничто. И эта тень, надев на себя яркий кардиган и отглаженные брюки, ходит и улыбается. Никто не видит фальши. Никто не видит яро пульсирующий комок боли, который дает вздохнуть лишь через раз. Вот так выглядит абсолютное одиночество. - Я больше не могу. Медленно и тихо выдавливает она, понимая, что на большее не способна. Скрипучий голос с растянутыми, словно в алкогольном бреду, словами звучит чуждо для неё самой. Кем она стала? - Эй. Все в порядке. Она кивает и садится на диван: - Как скажешь. В каком порядке? В порядке сложенных охапкой трупов или быть может, в порядке мелких желтых соцветий на лужайке? Они так плавно колыхались под слабым дуновением ветра, в унисон с волосками на пробитой свинцом детской макушке. - Ты не должна все держать внутри. А как быть, если правда настолько жуткая, что произнести её вслух все равно, что пережить заново. Как ей выдавить из себя чертову исповедь, когда воспоминания как кислота разъедают мозг. Все чаще приходит понимание того, что твоя жизнь не стоит десятка других. И в следующий раз она не спустит курок, с облегчением принимая пулю в тело. Потому что сейчас это единственный выход. Пускай другие увеличивают число убитых во имя святого спасения своей задницы. А её предел наступил. Хватит. - Ты все сделала правильно. - Ты просто ничего не знаешь. - Мы все убивали, Кэрол. Иначе не выжить. - А стоит ли? Она впервые смотрит на него и понимает, что её слова не удивили. Когда-то он думал так же. - Стоит. - Ради чего? Смысл давно утерян. Растворился в жестокости нового мира. Она не может найти то, ради чего будет сражаться. Ради чего она будет заполнять желтые страницы личного блокнота. Собственная жизнь обесценилась. Безразличие засасывает в тугую тину и душа беспомощно утопает, захлебываясь мерзкой жижей. И где-то в толщах охрипшего от криков нутра колеблется желание. Рвет на части ненавистный инстинкт выживания. Осязает все вокруг пытаясь ухватиться за ничтожную надежду. Схватить тонкими побелевшими пальцами и вцепиться до боли в костяшках, не отпуская никогда. - Иди ко мне. Он притягивает её к себе и крепко обнимает. Она медленно расслабляется и закрывает глаза. - Я хочу, чтобы это все закончилось. Он долго молчит прежде чем хрипло произносит: - Этого я не могу обещать. Но в конце дня ты всегда можешь рассчитывать на это. Он сильнее прижимает её к себе и проводит губами по макушке. Она осторожно улыбается уголками губ, понимая, что быть может это уютное крошечное счастье стоит того, чтобы выживать. Возможно эти несколько секунд в конце дня: его запах, руки и голос смогут разогнать собравшихся вокруг неё демонов. Она обязательно это проверит. - Спасибо.