Химия без прикрас

Хочешь жить — умей вертеться. А хочешь жить так, как хочешь — умей выкручиваться. Тавтология, но, зато, правда. Теперь мне с трудом удавалось сохранять «кислую мину» при маме, в те редкие моменты, когда мы виделись. А видеться с родителями с недавнего времени я стала еще реже: маму утвердили на посту главного врача больницы, который раньше занимал отец. Так что я была практически предоставлена сама себе. Контроль, к слову, вовсе не ослаб. Просто он приобрел более дистанционный характер. В конце дня я должна была предоставить полный отчет с доказательствами, что не шлялась где попало, занята была исключительно дополнительными уроками и не коротала время в объятиях взрослых мужчин, кем бы они ни были. Кстати, к моему удивлению, дополнительные занятия по химии моя мама не стала прекращать. Она вообще вела себя очень спокойно. Я бы сказала, она была абсолютно уверена, что вырубила отношения дочери и учителя на корню. Не знаю, о чем она с ним говорила тогда. Дмитрий Николаевич рассказывать мне ничего не хотел, отмахиваясь всякий раз, как я спрашивала о том телефонном разговоре. «Полная ерунда»,— так он мог охарактеризовать мамины слова, которые, похоже, и вселяли ей непоколебимую уверенность. Но и я, по настоянию родительницы Фани, головы не теряла. Напротив, я, как и всегда, усердно занималась с привычным для меня рвением, словно сорвавшийся с диеты толстячок, добравшийся до заветного холодильника. А Лебедев чаще обычного стал пропадать на сменах, объяснив мне как-то, что их бригаде прибавили рабочих часов. Судя по его виду, казалось, что он перестал спать вообще. Так что отношения с Дмитрием Николаевичем и впрямь можно было бы назвать деловыми, если бы не те редкие моменты, в которые я могла уловить едва заметные знаки внимания. Секунды, в которые успевали уложиться такие дорогие сердцу взгляды, прикосновения рук, легкое, мимолетное нарушение дистанции… От всего этого сердце колотилось, как бешеное, а сторонний наблюдатель, увидев вдруг нас со стороны и предположить бы не смог, что между нами есть хоть что-то, кроме желания задавить друг друга авторитетом на уроках. И при всем этом «благочестии», да простит мне общество мои грешные мысли, я просто с ума сходила, потому что в голове тут же всплывали те дни, в которые мы могли позволить себе больше. От этого я чувствовала себя практически голодной! Жадной, до каждого этого проклятого мимолетного прикосновения! Но решиться на что-то большее в стенах школы было бы равносильно самому экстремальному поступку. А хорошие девочки, коей меня мама считает, так не поступают, ведь правда? Время беспощадно шло вперед, с каждым днем приближая ненавистную и, одновременно, долгожданную дату моего дня рождения все ближе и ближе. По жестокой иронии голубушки судьбы, так уж получилось, что белый свет своим первым криком я осчастливила именно в тот самый день, который все называют Днем Дурака. Да, мамочка, видимо, решила, что это очень весело, родить дочь именно первого апреля. Хотя, как она меня когда-то успокаивала, ее вины в этом нет совершенно. Скорее уж наоборот. Тем не менее, мне с самого детства, на протяжении восемнадцати лет приходилось выслушивать массу издевательств по этому поводу. Справедливости ради, хочу заметить, что с годами я стала все менее обидчива к подобным подколам. Серьезно, когда тебя из года в год дразнят главной дурой многочисленные одноклассники, которые по праву заслуживают сей потрясающий чин, становится уже и не так обидно. Ну, родилась я первого апреля, и что? Кто-то родился второго, третьего… Глупые даты для глупых людей, ищущих скрытый в них смысл. Когда на деле же все это просто цифры. — Господи, какая же я дура! — воскликнула Фаня, демонстративно закатив глаза и усаживаясь на свое место, рядом со мной. — Возможно, но не стоит из этого делать катастрофу, — откуда-то сбоку послышался озорной голос Наумова, и Фаня презрительно фыркнула на его ехидство. Все это я замечала лишь краем глаза, потому как была с головой погружена во все прелести галогенов. Остальной мир воспринимался как нечто неизбежное, что постоянно шумит и отвлекает. — Дмитрий Николаевич сегодня сожрет меня с потрохами, если я не решу эти чертовы задачи! — Фаня запустила пальцы в волосы и с досадой сжала их. — А до меня не допирает, хоть ты тресни! — Подойди к нему на перемене, попроси объяснить, — просто ответила Аня. — Не бойся, он нормальный, если говорить с ним по делу. Со мной вот разобрал последнюю лабу, за которую «пару» влепил сначала. — Да? — я оторвалась от галогенов и удивленно взглянула на Исаеву. А та только пожала плечами, усаживаясь на свое место. — Ну да, он же здесь и работает для этого, чтобы объяснять нам материал. Разве нет? — Аня по очереди оглядела всех, кто был вовлечен в наш разговор. Судя по реакции остальных, они тоже были удивлены не меньше моего. К химику лишний раз приближались только те, кто до сих пор не оставил попыток очаровать его. А уж чтобы заговорить! Да еще и на тему химии! Вот уж небылица! — А я-то думал, что он здесь делает?! — прыснул от смеха Паша, а я невольно улыбнулась, глядя, как Аня наградила одноклассника взглядом, полным осуждения. — Он, между прочим, наш класс вытянул на такой уровень, который лицею еще и не снился! — Это метод «кнута» называется, — парировала Фаня. — Да плевать, как он называется, главное, что пробное ЕГЭ мы написали, как боги! — чуть понизив голос, сообщила Исаева. — Тебе-то откуда знать, Штирлиц? — прищурился Наумов. — Результатов он еще не объявлял. — Ну, он… — замялась Аня, поняв, что явно взболтнула лишнего, а потом, залившись краской, нехотя добавила: — Ну, он по секрету мне сказал. Я смотрела на Аню во все глаза и не могла понять, что это за отвратительная ревность начала тихонечко, по кусочку отгрызать мое самообладание? Еще и Хвостова стала сверлить меня взглядом, словно говоря «а я ведь тебя предупреждала!» — Одиннадцатый «а», сейчас же сели на свои места, — в кабинет зашла Лидочка, «процокав» к своему столу. — Но звонка же не было! — раздался с дальней парты голос моего одноклассника. — Урок начнется тогда, когда я скажу, Пархоменко! — рявкнула Лидия Владимировна, и все нехотя поспешили к своим местам за партами. Классная поправила очки на носу, разложила на столе журнал, спрятав под него методичку, а потом, выпрямив спину, прошла к центру кафедры и оглядела класс, заставляя своих учеников затихнуть в ожидании. — Несмотря на все мои протесты, родительскому комитету было сделано предложение: вы пишете пробные ЕГЭ с результатом выше среднего больше чем у девяноста процентов класса, и в таком случае мы делаем предвыпускную вечеринку, — последние слова Лидия Владимировна сказала нарочито презрительно. Видимо, чтобы мы все понимали, что эта вечеринка, которую так хотят устроить выпускники, является величайшей глупостью по ее мнению. Но я подозреваю, что если бы в предполагаемый вечер этого праздника у Лебедева не стояло дежурства, она бы первая побежала украшать актовый зал шариками. А я знала, что это глупое условие — лишь предлог, потому что завуч уже давно просила Лебедева на ней присутствовать. Еще в то роковое родительское собрание. — И, похоже, что вы действительно очень хотите этот ваш праздник… Тут класс довольно загудел, оглядываясь друг на друга и лучезарно улыбаясь. Да, мы все потрудились на славу, и теперь все мы заслуживаем поощрения. Так ведь принято у взрослых? Мы съели весь обед и теперь хотим конфетку! — Я хочу, чтобы к завтрашнему дню вы выбрали ответственных, кто будет помогать с организацией. И, естественно, на празднике будет присутствовать представители родительского совета! Мне ваши выходки осточертели, так что сами напросились. Теперь по классу прокатился недовольный гул, а я невольно втянула голову в плечи, потому как было отчетливо слышно, что ребята вспомнили драку, в которой все почему-то считали виноватой именно меня. Несправедливо! Хотя, отчасти, это правда. — И еще одна новость, на которой мне бы хотелось сегодня остановиться! — Лидия Владимировна чуть сменила тон, сделав его более дружелюбным, а когда она повернулась ко мне и изобразила на лице довольно-таки искреннюю лучезарную улыбку, мне чуть не поплохело! Нет, пожалуйста, нет… — Сегодня, в этот веселый весенний день… — День дебила! — вставил с задней парты Степанов, перебив Лидочку. — Значит, и ваш праздник, Анатолий! — не растерялась Лидия Владимировна, после чего Пархоменко одобрительно поджал губы, радуясь мгновенной реакции классной. А Лидочка явно приободрилась. — Так вот, сегодня наша дорогая Мариночка стала совсем взрослой! Марина, поднимись, пожалуйста! — Может не стоит? — с сомнением проговорила я, еще больше вжимая голову в плечи, искренне желая провалиться сквозь землю. — Дмитриева, поднимитесь, — с нажимом попросила Лидия Владимировна, и мне ничего больше не оставалось сделать, кроме как встать со стула, сосредоточенно глядя на потертый линолеум и, словно полное посмешище, густо залиться краской… — А теперь, давайте, ребята, как когда-то давно, когда мы были еще такими юными, и как мы это делали из года в год, на каждом вашем дне рождения… — улыбаясь, вещала Лидия Владимировна со своего места за кафедрой, а я ожидала, что сейчас весь класс, противно улыбаясь, начнет скандировать поздравления и где-то будет слышно вместо «С днем рож-де-нья!» «с днем де-би-ла!», а мои верные подруги будут молчать то ли в знак солидарности, то ли в знак всеобщего протеста… Дверь кабинета раскрылась так неожиданно, что все, включая и меня, обратили свое внимание на вошедших Лебедева и Лазарко. Дмитрий Николаевич непонимающе посмотрел на меня, вопросительно подняв черные брови, а завуч, не менее удивленно оглядев класс, с сомнением спросила у биологички: — А что, звонок разве уже был? — У Лидии Владимировны урок начинается тогда, когда ей взбредет в голову! — отчаянный голос Андрюхи с задней парты. — Так, кто это сказал?! — тут же воскликнула Лазарко. — Пархоменко? Ты что ли страх потерял? Тебя не учили, как надо разговаривать с преподавателями? — Не тратьте свои нервы на Пархоменко, Наталья Николаевна, — устало проговорила Лидия Владимировна. — Этот человек — безнадежен! Звонка не было, мы вот… — кивок в мою сторону как раз в тот момент, когда я попыталась приладить свою драгоценную пятую точку обратно на стул, после чего я снова выпрямилась, поймав многозначительный взгляд биологички. Краем глаза я уловила, как Дмитрий Николаевич зашел в кабинет и, скрестив руки на груди, прислонился спиной к стене. Скользнув по нему взглядом, я почувствовала, что начала краснеть еще гуще, поэтому поспешила вернуться к созерцанию носков своих черных ботинок. — Именинницу хотим поздравить! — закончила начатую мысль Лидия Владимировна, и Лазарко восхищенно охнула, словно я только что перед ней исполнила пару умопомрачительных кульбитов! Можно ли сгореть со стыда? Можно. И у меня появилась прекрасная возможность продемонстрировать это. — Мариночка, куда это ты садишься?! — я снова попыталась присесть, но не тут-то было, Лазарко, похоже, напрочь забыла, зачем она пришла сюда. Кстати, интересно, зачем она сюда пришла с химиком? Дмитрий Николаевич теперь будет лицезреть мое публичное унижение, и, я уверена, не побрезгует высказываться по этому поводу при каждом удобном случае. Я говорила ему, что мой день рождения в апреле, но я никогда не говорила ему, какого числа. — Мы тебя все поздравляем, правда, Дмитрий Николаевич! Сколько тебе, Мариночка? — Восемнадцать, — ответила я, обратившись скорее к своим ботинкам, чем к завучу. — Да ты теперь совсем взрослая! Ну-ка давайте все вместе поздравим Марину! По-здра-вля… По какой-то удивительной причине на этот раз скандировали всего одно слово — «поздравляем», и никаких «дебилов», «дураков»… Ну, кроме меня, естественно, потому что чувствовала я себя, мягко говоря, глупо. Особенно после того, как снова бросила быстрый взгляд на Дмитрия Николаевича и увидела его довольную и злорадную улыбку…

***

Парты для семинара были сдвинуты в два ряда. По классу гулял по-весеннему теплый сквозняк, хоть официально двухстороннее проветривание в лицее было запрещено. Но Лебедеву Дмитрию Николаевичу было, похоже, на это начихать. Он выглядел уставшим и сосредоточенным, перебирая листочки, исписанные мелким почерком, и изредка поглядывая на вошедших в класс учеников, которые, бросая робкие взгляды на него, неуверенно занимали места за партами. — Старосты, — властно позвал химик, и я тут же подняла на него глаза. — В лаборантскую, за задачниками. — Учебники не доставать? — спросила Фаня, высунув из сумки учебник по химии. — Эти детские сказочки перед сном будете себе читать, Хвостова, — Дмитрий Николаевич взял со стола очки и надел их. — Сегодня мы будем заниматься по моим конспектам и институтским задачникам. Разберем кое-что поинтереснее. Конечно же, если вы прочли то, что я вам задавал. — Здесь становится жарко! — услышала я голос Наумова, и, к моему удивлению, химик на это лишь усмехнулся. Забрав со стола огромную стопку задачников, которые приготовил для трех старост одиннадцатых классов Дмитрий Николаевич, я стала раскладывать книжечки на парты и, когда все расселись на свои места и затихли, я положила последние четыре задачника на первую парту и попыталась пролезть на свое место, но тут услышала свою фамилию. — Дмитриева, — голос Дмитрия Николаевича был «буднично-агрессивен», так что даже я иногда забывала, что между нами что-то есть, кроме чисто деловых отношений. — Раз уж ты стоишь, то давай, вытри доску. Ну, конечно, Дмитрий Николаевич! Полы не помыть? Конечно же, я не произнесла ни слова и покорно направилась за кафедру, взяла тряпочку и, быстро намочив ее, стала стирать корявые каракули нашего химика, начертанные мелом на доске, словно это писала припадочная курица лапой. Справившись, я положила тряпочку и только направилась к своему месту, как вновь услышала голос Лебедева. — Берите мел, пишите тему. Ладно. Мне не сложно. Я, в общем-то, и семинар за вас могу провести, Дмитрий Николаевич. А что? Если вы мне дадите свои лекции… — Галогены. Общая характеристика. О, галогены, родненькие. Точно смогу провести семинар! Я ведь дофига умная! — Живее, Дмитриева. Да чтоб тебя! Почувствовав раздражение, размашисто завершила последнее слово заданной темы и, выразительно взглянув на Дмитрия Николаевича, замерла с мелком в руке, стоя у доски. — Записывайте под диктовку, — спокойно сказал химик, а я, тяжело вздохнув, повернулась к доске и, подняв руку, поставила мелок на доску, а потом, поняв, что данных он еще не давал, вопросительно посмотрела на преподавателя. От меня не укрылись те лукавые огоньки, с которыми он на меня взглянул, но затем, вовремя взяв себя в руки, он прокашлялся и, вернув себе строгий, всененавидящий вид, начал диктовать общую характеристику. — После того, как мы разберем эту тему, мы устроим коллоквиум. И так по каждой теме, пройденной на семинаре. Но для начала, давайте поговорим об особенностях химии галогенов. Есть желающие? — Есть, — на автомате выдаю я. — Кроме Дмитриевой? Лес рук, как сказала бы Марина Викторовна. Все испуганно смотрели на преподавателя исподлобья, боясь пошевелиться, дабы не обратить внимание Дмитрия Николаевича на себя. Лебедев оглядел класс, тяжело вздохнул, и, закатив глаза, прошел к своему столу, чтобы взять списки присутствующих на семинаре. — Белозеров, — вызвал он одиннадцатиклассника из параллели. — Пожалуйста, особенности химии галогенов. Темноволосый худощавый парень неуклюже поднялся со стула, с таким видом, будто он только что наспех проклял злодейку-судьбу за свое невезение, а заодно и всю вселенную. Он умоляюще, с отчаянием посмотрел на меня, и я, чтобы хоть как-то помочь бедолаге, начала медленно, почти не касаясь мелом доски, выводить определение галогенов. Не знаю, чем мне грозит разоблачение в подсказке, но Белозерова стало ужасно жалко! Дальше всеобщая демонстрация терпения: химик терпеливо ждет, когда Белозеров соберется с мыслями, Белозеров терпеливо ждет, когда я допишу первые слова, а я, вместе с остальными учениками, терпеливо жду, когда публичное унижение Белозерова, наконец, закончится. Но… — Дмитриева, вы меня за идиота держите? — не поворачиваясь, злобно спросил Дмитрий Николаевич. Я растерянно замерла, чувствуя, как сердце начало биться чуть быстрей, а потом, увидев свое отражение в стеклянной дверце шкафа, стоящего в конце класса, стала медленно-медленно стирать слова с доски рукавом блузки. Надеюсь, Белозеров успел разобрать хоть что-то. Хотя, судя по тому, как он обреченно на меня посмотрел — вряд ли. — Николай, особенности химии галогенов, будьте добры, — повторил Дмитрий Николаевич, и Белозеров, глубоко вздохнув, наконец, раскрыл рот. — Ну… Эти вещества, металлы… Э-м-м… Не верно. Я бы даже сказала «мимо», как любил в таких ситуациях отвечать химик. Но на данный момент он только склонил голову чуть набок, слушая ответ ученика. И, похоже, он был крайне разочарован, хотя, если подумать, конкретно эту тему мы не разбирали. Да, можно было немного подготовиться, но… Чуть-чуть не справедливо получается. Только вот само понятие «справедливость» с Дмитрием Николаевичем не вязалось. И он по-своему был прав, беспощадно заваливая нас сложными вопросами: в той стезе, которую мы выбрали, надо быть готовым ко всему, быть абсолютно уверенными в своих знаниях, пока нет опыта, и, конечно же, быть всегда на шаг впереди самого себя. — Не подавитесь собственным невежеством, Белозеров. Ну, если подумать, это не самое обидное, что он говорил своим ученикам. — Я прекрасно знаю, Белозеров, что мы не разбирали еще этой темы на уроке. Но, тем не менее, я рекомендовал ознакомиться с тем материалом, что давал вам за две недели до семинара, не так ли? — Я забыл, Дмитрий Николаевич, — пробурчал Коля, стыдливо опустив голову. — Это печально. В нашей сфере забывчивость, невнимательность может сыграть с вами злую шутку, — начал объяснять химик. — Вот, представьте, что вы, например, устроились главным технологом на химическом заводе. Важно ли помнить, из каких металлов будут заглушки на емкостях с веществами, с которыми вы работаете? — Не знаю, — признался Белозеров. — Другие варианты? — Дмитрий Николаевич посмотрел на учеников. Те неуверенно закивали. — Ну же, увереннее! — Да, важно, — редкий хор голосов огласил класс. — Конечно, важно! И вы должны быть уверены, какую емкость какой заглушкой следует закрывать. Кто скажет, почему? Снова молчание. На минуту мне показалось, что Дмитрий Николаевич немного пожалел, что ТАК запугал своих учеников. Он еще раз повторил свое «почему» и нетерпеливо добавил: — Ну? — Бахнет, — коротко и уверенно ответила я. Дмитрий Николаевич, словно вспомнив о моем существовании, повернулся и одобрительно кивнул. — Совершенно верно, Дмитриева, — кажется, он чуть улыбнулся. — Выражаясь вашим языком — бахнет! Ясно, Белозеров? — Ясно, — буркнул Колян. — Садитесь, — отрезал химик. — Есть еще желающие? Химические особенности галогенов. Прошу, господа будущие коллеги! — Лебедев чуть улыбнулся, но улыбка эта больше была похожа на оскал. Он ведь раздавал нам материал к семинару. И там, кстати, было все о галогенах. Но, похоже, что подготовился мало кто. А те, кто прочел, наверное, побаивались отвечать. Я многозначительно прокашлялась за его спиной, пытаясь привлечь к себе внимание преподавателя. Но он даже не повернулся, а только облокотился о свой стол спиной. — Дмитриева, если я захочу вас спросить, поверьте, я это сделаю. О, да я и не сомневаюсь. Но все-таки не удержалась и поджала губы от досады. Дмитрий Николаевич, да что вы так привязались-то к этим дурацким химическим свойствам? — Наумов. «На расстрел» — пронеслось в моей голове голосом Иосифа Виссарионовича. — Тот же вопрос, — химик чуть выпрямился, приготовившись внимать очередному ответу, а Паша совершенно спокойно встал и, бросив быстрый взгляд на меня, начал перечислять химические свойства этих несчастных галогенов. Выслушав ответ, Дмитрий Николаевич повернул ко мне голову, словно желая уличить в очередной подсказке, но я стояла, опустив руки, переводя взгляд с Паши на химика и обратно. Я и не думала подсказывать. Я бы, в общем-то, и не успела бы. — Молодец, Наумов, — спокойно проговорил химик и ученики в классе, будто по команде выдохнули. — Продолжим. Итак, записывайте, Дмитриева. Стараясь сдержаться, чтобы не изобразить на лице мерзкую ухмылку, я повернулась спиной и замерла с поднятой рукой, зажав в ней мелок. Семинар длился ровно три часа. Нам был предоставлен пятнадцатиминутный перерыв, и то, как мне показалось, только потому, что Дмитрию Николаевичу приспичило покурить. И в этот перерыв сразу стало ясно, кто не был готов: ребята полезли в рюкзаки за материалами, что раздавал химик, чтобы наспех хотя бы пробежаться глазами по ним. Остальные либо, устало откинувшись на стуле, пытались хоть как-то прийти в себя после такого мозгового штурма, либо поспешили в «курилку», за гаражи, чтобы успокоить свои нервы другим способом. А вот по окончанию семинара я, стараясь слиться с толпой, покинула кабинет и, спустившись, начала неторопливо одеваться, надеясь «случайно» встретиться с Лебедевым на выходе. Вдруг удастся урвать хоть немного его внимания? Но, к своему удивлению, на выходе меня ждала моя дорогая мамочка. Будь проклят тот, кто делает семинары по субботам! Она мило улыбалась проходящим мимо одиннадцатиклассникам, а увидев меня, она просто засияла. Сложно сказать, фальшивая это была радость или настоящая, я уже вообще не знаю, чего можно ожидать от людей, а в особенности от моей мамочки, поэтому надо было быть готовой ко всему. — Марина! — мама приподняла брови, потому что я остановилась, как вкопанная. Меня теперь после химии будут под стражей домой вести? — Идем, сегодня большие планы на вечер! — затем она перевела взгляд мне за спину и, поджав губы, сухо поздоровалась. — Добрый вечер, Дмитрий Николаевич. — Добрый, — спокойно ответил химик и, даже не повернувшись ко мне, зашагал мимо, но мама его остановила, отчего мое сердце тут же плюхнулось к пяткам. — Дмитрий Николаевич, я хотела уточнить по поводу дополнительных занятий. Я одного не понимаю, как она может вести себя подобным образом? Мне кажется, что вся ситуация должна заставить ее, как минимум злобно молчать, а она вон, хочет уроки обсудить! — У меня мало времени, я на смену спешу, — Дмитрий Николаевич повернулся к моей матери, выпрямившись во весь рост. Все происходящее напоминало мне какую-то нелепую комедию. Снова эти взрослые играют в свои проклятые игры. — Я ненадолго, — мама подошла чуть ближе к нему и от моего взгляда не укрылась та холодная уверенность, с которой она себя держит. Где-то в глубине души мне стало обидно, что я не проявила жесткости и не расспросила Лебедева об их с мамой разговоре. — Удобно ли было бы вам в воскресенье чуть перенести урок? Марине надо освободиться пораньше, у нее важное мероприятие. — Да? — глупо переспросила я, чем вызвала мамино раздражение. Даже не знаю, что удивило меня больше, предстоящее мероприятие или то, что она договорилась о дополнительных занятиях на воскресенье? Догадываюсь, зачем. Видимо, будет меня с них забирать. Не удивлюсь, что и под дверью подслушивать, чтобы ее дочь усердно занималась именно химией. — Я тебе расскажу позже, — объяснила она сквозь зубы. — В какое время вы хотите? — строго спросил Дмитрий Николаевич. Я невольно залюбовалась его гордым хищным профилем. Но, вовремя вспомнив, что мама находится в опасной близости, спохватилась и опустила свой обожающий взгляд к мокрому асфальту. — Часов в двенадцать вас устроит? — Хорошо, — немного пораздумав, согласился химик, а затем добавил: — Можно в двенадцать. — Отлично, большое спасибо, — мама расплылась в улыбке. — Надеюсь, все остается в силе, как мы и договаривались? Прозвучало слишком двусмысленно. Я вообще не понимаю цель всего этого спектакля. Мы втроем в курсе всего произошедшего и вообще не должны стоять тут и обсуждать дополнительные уроки с таким непринужденным видом, будто обсуждаем погоду за окном! Так, стоп. А как они договаривались, интересно?! — Разумеется, — серьезно кивнул Дмитрий Николаевич. — Прошу меня извинить, у меня смена. — Да, да, не смею больше вас задерживать, всего доброго! И, даже не взглянув на меня, Дмитрий Николаевич поспешно направился к своей машине. Я, немного растерявшись от этого странного диалога, подумала, что мне не стоит подавать вида. Поиграем, взрослые, в вашу веселую игру. Вы делаете вид, будто ничего не было? Я тоже так буду делать. — Что за мероприятие, мам? — спросила я, сев к маме в машину. — Это сюрприз! Думаю, что тебе очень понравится, — мама, к моему удивлению, была в отличном расположении духа. Кажется, что этого жуткого скандала, который она закатила, не было вовсе! Про себя же я только добавила, что вряд ли мне понравится этот сюрприз… — Отлично! Обожаю сюрпризы! — изобразив на своем лице заинтересованность, я улыбнулась. — А куда мы едем? — К Алексею, — коротко ответила мама и бросила на меня лукавый взгляд. Я нахмурилась. К Алексею? Какому еще Алексею? — Марин, ты чего? К Леше едем, к брату твоему! — А-а-а… — недоверчиво протянула я. — А он… — я не знала, как сказать помягче. Потому что спросить, простил ли он тебя, мама, прозвучало бы, наверное, слишком жестоко. — Он ждет нас? — Мы с твоим братом поговорили после всего, — мама на мгновение посерьезнела, но очень быстро вернула своему лицу ободряющую улыбку. — Знаешь, я поняла, что в том, что случилось, виновата только я. Я смотрела на нее, буквально, раскрыв рот. Наверное, я просто уснула на семинаре по химии и сейчас вижу этот удивительный сюрреалистический сон, иначе как объяснить этот глобальный Армагеддон?! Хотя, на уроке химии не уснешь, даже если очень захочешь… — Между нами совсем не было доверия, мы с тобой ничем не делились, о чем надо говорить, как матери и дочери, — вслух рассуждала мама. — Но теперь все изменится. Мы с тобой договоримся: ты будешь со мной более открытая, а я больше стану тебе доверять. — Это какая-то шутка? — мрачно спросила я. — Что? — не поняла мама, а потом раздраженно цокнула, видимо, разозлившись, что я перестала ей подыгрывать. — Нет, это не шутка. Я не против того, чтобы ты встречалась с… — она замялась, видимо, стараясь подобрать подходящее слово. — …с противоположным полом. Наоборот, возможно, тебе стоит найти кого-то… Я сейчас говорю не о твоем преподавателе, — внезапно решила она уточнить, а потом снова стала рассуждать. — Леша предложил, чтобы ты отметила свой День Рождения у него в знак моего доверия. По голосу было слышно, что сама эта мысль ей все-таки не по душе, и принять такое решение ей удалось с трудом. Я же решила промолчать. Ясное дело, сейчас, когда она на все сто процентов уверена, что у Лебедева дежурство, она лично отвезет меня к брату, проследив, что я направилась именно к нему, а не в объятия к химику. Да, доченька, я тебе теперь доверяю! А это не конвой, нет! Это «компания»! — Так что предлагаю тебе начать все с чистого листа и с этой самой минуты доверять друг другу больше, — мама остановила машину, подъехав прямо к Лешиному подъезду. Доверять? Доверять?! Да ни за какие коврижки! — Хорошо, мам, думаю, это действительно хорошая мысль, — ответила я и постаралась улыбнуться, чтобы ответ прозвучал убедительнее. — Завтра, после дополнительных, мы с отцом хотели бы вручить тебе подарок в честь твоего дня рождения, а пока… — мама вздохнула, словно собираясь с духом. — Развлекайся. Но с умом! — Сп-спасибо, мам, — ответила я, а потом, открыв дверь машины, дошла до подъезда, и, развернувшись, помахала маме рукой. Зайдя в подъезд и нажав кнопку лифта, я стояла, тупо глядя на грязный каменный пол и думала «что это, черт подери, только что было?!». Само собой, мама сильнее мне доверять не станет. Возможно, даже от Леши с утра и заберет лично. Я не удивлюсь, если она так и сделает. Но… Хотя, если подумать, она могла выбрать тактику «пряника», как выразилась бы Хвостова, только из-за того, что побоялась, как бы я не свалила из дома, дождавшись, наконец, совершеннолетия. Что ж… В любом случае, из этого надо получить максимальную выгоду. Но и голову не терять. На смену мне вряд ли удастся попасть сейчас, мама, скорее всего немного подождет около подъезда, вдруг дочь сбежит? Но, в любом случае, отмечать День Рождения в компании Леши и Маши в миллион раз лучше, чем оставаться наедине с мамой. Ведь папа, поцеловав меня с утра, поздравил и извинился, что сегодня будет дома очень поздно. Дверь открыла мне Маша, улыбающаяся во все тридцать три зуба и сразу, на пороге, заключившая меня в объятия. Да такие крепкие, что я даже не ожидала, с ее-то миниатюрной комплекцией. — Маришка, я так соскучилась! С Днем Рождения! Как ты? Леша мне столько рассказал! Ох, какая же ты храбрая! — Маша причитала, но, наконец, отпустив меня, сделала рукой пригласительный жест. — Не храбрая, а глупая, — не без горечи проговорила я, заходя и начиная раздеваться. — Была бы храбрая, свалила бы в тот же день! — Надеюсь, теперь-то переписку будешь свою удалять? — сказал Леша, появившийся в коридоре и, скрестив руки на груди, как обычно, облокотился боком о стену. — И теперь не буду, ибо телефон мой мама мне так и не вернула и, думаю, не вернет, пока не выдаст замуж за какого-нибудь толстосума, получившего ее благословение. Был телефон — нет телефона! — я развела руками, приподняв брови. — Ну, так пусть будет! — братишка разжал руки и, показав на ладони допотопный кнопочный агрегат, игриво подкинул его и ловко поймал. — Держи, макак, с днем рождения! — О-о-о, вот это раритет! — улыбнулась я. — А симка? — Новая, внутри. — Спасибо, — искренне поблагодарила я и погладила пальцами потертые кнопки, не веря в свое счастье, что теперь снова смогу быть на связи с… — За кого это ты там замуж собралась? Я испуганно оторвала глаза от телефона и посмотрела вглубь коридора. В дверях комнаты, облокотившись о дверной косяк, стоял Дмитрий Николаевич и выжидающе на меня смотрел. Сзади, за его спиной, я заметила улыбающегося Серегу, сидящего в кресле за компьютером и поднимавшего бокал, словно приветствуя меня. — Вы чего, скорую вызвали? — слова сорвались с губ быстрее, чем я успела подумать. И присутствующие взорвались громким смехом, а я лишь нервно хихикнула, глядя на воцарившуюся здесь идиллию. Но, пройдя пару неуверенных шагов вперед, я потянулась рукой к шее Лебедева, а тот практически сгреб меня к себе своей широченной ручищей, чтобы, наконец-то, спустя столько времени, поцеловать. Все вокруг стихло. Или это вопящее внутри меня счастье так заглушило все звуки, что кроме трепета от прикосновений Дмитрия Николаевича я больше ничего не воспринимала. Он был так нежен, так искренен… Прервав поцелуй, он медленно провел рукой по моим волосам, глядя в мне в глаза, а потом… — Ну, вы, блин, даете! — раздался возмущенный голос Стеглова.