В десять четырнадцать по Гринвичу

Разноцветный полосатый камешек, плоский и тонкий, как листок дерева, булькнул и ушел на дно. — Опять не вышло, — вздохнул Пашка. — Ты знаешь какой-то фокус и специально мне не говоришь. Пашка придвинулся к Алисе поближе и стал выкладывать из горячих камешков дорожку у нее на позвоночнике — по камешку на каждый позвонок. — Ммм… Пашка, я сплю! — возмущенно воскликнула Алиса, поднимая голову от свернутой пашкиной футболки. Но камешки не сбросила. — Когда ты улетаешь? — спросил Пашка, придвигаясь еще ближе — так, чтобы касаться своим бедром ее бедра. — Завтра в десять четырнадцать по Гринвичу, — вздохнула Алиса. — А ты на два часа позже. — И на двести световых лет в другую сторону, — Пашка взял еще один камешек. Бульк. — И на год. Пашка вытянул длинные ноги, зарывая их в горячий белый песок. Прозрачная, голубовато-зеленая, похожая на толстый слой чистейшего стекла, вода плескалась буквально в паре метров, но купаться не хотелось. Хотелось вытянуться рядом, обняться и не упускать ни одной секунды из тех двадцати часов, что у них оставались. Это был последний выходной день перед долгим годом — Академия закончена - четыре долгих года. Дипломы давно получены, распределение проведено, все волнения сумасшедшего, последнего студенческого лета позади. Август падал к закату, но здесь, на теплых берегах Адриатического моря, прохладного дыхания осени еще никто не чувствовал. Последний день каникул. Пустой, совершенно пустой пляж с золотисто-белым песком и старыми деревянными лежаками. Адриатическое море в этом сезоне не модно, все летают на новый курорт на Пенелопе. Ну и пусть. Зато они здесь совершенно одни. Пашка наклонился и поцеловал Алису в загорелое плечо, осторожно смахнув с него золотистые песчинки. — Пашка, это неизбежность. Знаешь, чем отличается годовая последипломная практика от торнадо? — Улизнуть от торнадо возможно хотя бы теоретически, — улыбнулся Пашка. — Знаю. — Она закончится. Пашка, ты не представляешь, какой маленькой скоро тебе покажется Галактика. — Если учесть, что там ни на минуту нельзя остаться по-настоящему одним, она мне, наверное, покажется более тесной, чем этот пляж, — сказал Пашка и снова подобрал камешек. Бульк. — Ты будешь по мне скучать? — спросил Пашка и получил дружеский тумак в плечо. — Не буду, если ты будешь и дальше задавать мне такие идиотские вопросы, — Алиса переползла чуть повыше по склону, на самый край тонкой купальной простыни, на которой лежала — так, чтобы голова снова оказалась в тени раскидистой сосны. Часть камушков съехала со спины на простынь. Пашка снова придвинулся к Алисе ближе и стал возвращать камушки на место. — Ты знаешь, — сказал он, привалившись лбом к ее плечу и обняв ее за плечи, — мысль о том, что мы будем год общаться только через инфранет, приводит меня в состояние тихого бешенства. Алиса вытянула руку, пропуская сквозь пальцы золотистый песок. Вода плескалась у берега, донося запах свежести и соли. Где-то неподалеку кричали чайки. Казалось, мир здесь замер в одной точке, не желая двигаться, не собираясь меняться, не планируя чего-то достигать. Пашка молча смотрел, как песок скатывается с золотисто-медной загорелой Алисиной руки. — Мои родители жили так все последние двадцать лет, Паш, — тихо сказала Алиса. — Инфранет. Письма. Совместные отпуски — шесть недель в году. — Я бы не смог. — Смог бы, — прошептала Алиса. — И я бы смогла, наверное. Но… я не хочу. Пашка скинул камушки с Алисиной спины и привалился к ней, расстегивая кнопку , стягивающую ее купальник. — Пашшка… — Алиса не успела его остановить, и верхняя часть купальника оказалась в стороне. А потом Пашкина ладонь скользнула к ее груди. — Здесь никого нет, — Пашка теперь лежал так, что полностью накрывал Алису своим телом, и вторая его рука медленно стягивала с нее купальные плавки. — Здесь только мы, чайки да мальки. У нас... больше не будет времени, — прошептал он, стягивая плавки с себя, прижимаясь напряженным членом к бедру Алисы и целуя ее шею, ее выгоревшие за лето волосы, ее плечи, покрытые россыпью веснушек. Алиса прерывисто вздохнула и закусила губу, когда Пашка осторожно раздвинул коленом ее бедра, приподнимая их, и осторожно, медленно провел пальцами по нежной коже, а потом — по горячей чувствительной плоти. — Мы не сможем заниматься этим через инфранет, — прошептал он, и Алиса часто задышала, когда его пальцы задвигались быстрее, заставляя ее вздрагивать от острого наслаждения. Наконец, не в силах более сдерживаться, Пашка вошел в нее, ритмично двигаясь и убыстряя темп. — Паш-ка… — прошептала Алиса, чувствуя, как он слегка закусывает мочку ее уха, — Паш-ш-шка… Томительная, острая, долгая судорога, скручивающая тело в пульсирующую пружину — словно удар в каменный берег гигантской волны, которая катилась и росла несколько долгих, мучительно долгих минут, и вот теперь рассыпалась стеклянным, звенящим ударом на сотни миллионов сверкающих, как звезды, капель. Через минуту они вытянулись на песке рядом, сжимая друг друга в объятиях. — Зато, — прошептала Алиса, поворачиваясь к Пашке лицом и притягивая к себе его голову, чтобы поцеловать в губы, — мы сможем каждый день писать друг другу о том, о чем нам не хватает времени поговорить здесь и сейчас. Пашка с готовностью ответил, а потом добавил, снова раскладывая нагретые солнцем почти до нетерпимости камушки у Алисы на животе: — У нас еще есть целых двадцать часов. Ну, почти двадцать. Но если я буду говорить двадцать часов подряд, то… Алиса снова поцеловала его в губы: — Кажется, это почти единственный надежный способ заставить тебя немного помолчать. — О да, — согласился Пашка. — А чем мы можем заняться еще? Алиса села и потянулась за купальником. — Всего год, Пашка. Это очень быстро. Мы и не заметим, как он кончится. А сейчас у нас есть двадцать часов, и это безумно много. Ведь правда? Пашка долго смотрел на нее, а потом согласно кивнул: — Ты права. Мы успеем кучу всего. — Я все-таки научу тебя швырять камешки, — улыбнулась Алиса и подобрала полосатый кругляш. — Смотри. Понятно? — Я хороший ученик. Двадцать часов мне для этого не нужно. Пашка подобрал другой камешек. Примерился. Плюх. Плюх. Плюх-плюх-плюх… Развернулся к Алисе и притянул ее к себе. ...До жизни через инфранет оставался еще один длинный, долгий, теплый день...