Я просто оставлю это здесь

Однажды, в студеную зимнюю пору Грей из лесу вышел, был полностью гол. Глядит, поднимается медленно в гору Лошадка, везущая Нацу и воз. Лежит он на досках, ему очень плохо, И дальше чем видит сей парень блюёт, Весь позеленел, все волосы взбиты, В сандалиях каких-то, с драконьим шарфом. «Здоров, головешка!» — «Отвали, извращенец!» — «Уж больно ты бледен, как я погляжу! Откуда ты едешь?» — С заданья, вестимо; Скорей отойди, я сейчас блевану. (Грей чуть от лошадки большой отошёл.) — «Послушай, награда большая твоя?» — Награда большая, но вот разрушенья, На из погашенье деньга вся пошла... — «Так вон оно что! А где наша Люси?» — Так следом бежит. — «А ты впереди?» — Так мне ж очень плохо... Скорее, лошадка! — крикнул Нацу тут басом, Схватился за рот и сильней заблевал. На эту картину так солнце светило, А Нацу был так уморительно слаб, Как будто бы это картонное тело, Как будто бы он никогда не блевал! Но Нацу был Нацу живой, настоящий, А Люси с проклятьями следом плелась, И даже уморы, что травит Хеппи летящий, Не остужают девы ярый огонь — Всё, всё настоящее злобное было, С клеймом нелюдимой, мертвящей зимы. Что фиорской душе так мучительно мило, Что фиорские мысли вселяет в умы, Те честные мысли, которым нет воли, Которым нет смерти — дави не дави, В которых так много и злобы, и боли, В которых так много любви!