День Рождения Фокси

− Солнышко, что ты хочешь на День Рождения? — грубые мужские руки удивительно ловко обращались с расческой и непослушными детскими волосами, торчавшими во все стороны. − Не знаю, па, — почти шепотом ответил ему мальчик. — Честно говоря, я хочу праздник в компании друзей, только вот дружить со мной никто не хочет… − Почему? Ты ведь у меня такой замечательный, рыжее солнышко с такими сладкими веснушками, — с этими словами отец взял Фокси на руки, прижал его к груди и принялся целовать его щеки. − Даже не знаю, па, — как всегда печально, с нотками обреченной апатии в голосе пробормотал ребенок в ответ. На самом деле он прекрасно понимал, почему соседская ребятня обходит его стороной. Фокси даже подумывал, что сам избегал бы себя, будь у него такая возможность. Они переехали из глуши в город, поэтому выделялись на фоне местных: неприятный уху городских грубоватый акцент; простая потрепанная одежда, подобранная хоть и со вкусом, но абсолютно слепо к тенденциям моды; в их доме не было никакой техники, кроме старого радио и телефона. Почему-то никто не захотел посмотреть дальше отталкивающего облика и понять, что семья Фокси неплохие люди. Вместо этого по району расползся слух о том, что его отец собственноручно прикончил его мать, а так же пару детей в Закусочной Fredbear Family Dinner. Сколько бы мальчик ни отрицал колкие слова злых языков, те не прекращали, добавляя всё более и более жуткие подробности к этой истории. Судьба злодейски подкидывала им всё новые поводы для больных фантазий. Спустя месяц после переезда Фокси повредил правый глаз, получив серьезный ожог роговицы. Молва моментально понесла по соседским домам сказку о том, что отец затушил сигарету о бедного ребенка. Кто-то «лично видел» как мальчику вычищали пепел из глаза. Конечно, малыш не смог объяснить, что играл с подзорной трубой и по глупости посмотрел на солнце. Ещё через полгода Фокси лишился правой кисти руки. Теперь перешептывалось всё больше взрослых, вторя своим детям. «Это отец, это он отрубил бедному мальчонке руку!». «Да, да, именно так. А ещё он убил их мать, бедная, бедная женщина, упокой Господь её душу!». Фокси и сам почему-то не помнил, что с ним случилось. Врач говорил, что посттравматический шок блокирует его воспоминания, поэтому в этот раз ему даже возразить было нечего. Впрочем, и не нужно! Сплетники на то и сплетники, что духу у них хватало только на то, чтобы перемыть кости отцу-одиночке и его незадачливому сыну: обратиться в опеку или полицию никто не захотел. Впрочем, − опять же − и не нужно! Фокси прекрасно знал, что его отец хороший человек, который не обидит и мухи, что бы там ни болтали соседские домохозяйки. − Знаешь, что мы сделаем, Солнышко? — отец осторожно встряхнул сидящего у него на руках Фокси. — Мы устроим шикарный праздник для тебя и ещё парочки детей в пиццерии, где я работаю. Они увидят, какой ты замечательный ребенок, и вы обязательно подружитесь. Я тебе обещаю. И ту хорошенькую девочку позовем, которая тебе нравится, − мальчик молча покраснел и отвел взгляд. — Ну, не скромничай, ты им понравишься. Мы им понравимся. Фокси казалось, это будет лучшим Днем Рождения за всю его жизнь. Ему исполнялось целых семь лет, а значит, он, − хоть и на год позже сверстников, − наконец, пойдет в школу. А школа — это новые знакомства, новые друзья, новые обязанности, новые радости, в общем, целый новый этап в жизни. Отец, будто с рождения мальчика копивший на это празднество, не поскупился на подарки и приятные сюрпризы в этот день. Первым, что ожидало Фокси с утра, оказался новенький костюм пирата с пластиковым крюком, прикрепленным к ткани на опоясывающей руку резинке, чтобы посторонние хотя бы на День Рождения не пялились на его отсутствующую кисть. Костюм состоял из тельняшки со светло-голубыми полосками на белой хлопковой ткани, удобных коричневых штанов на толстой резинке, бордово-коричневых сапог, повязки на глаз и треуголки. − Тебе нравится, Солнышко? — отец лучезарно улыбался, сидя рядом с кроватью Фокси. — Это ещё не всё. Папочка запланировал на сегодня большой яркий праздник. − Спасибо, па, — мальчик сел на кровати и обнял отца за шею, тот похлопал его по спине. − Я тебя люблю, Фокси, — сказав это, он чмокнул мальчика в щеку. — Поверить не могу, что ты так вырос. Такой большой, а я тебя ещё в мамке помню. Ох, Фокси, ты моя отрада в этой дурацкой жизни. − Я тебя тоже люблю, па, — впервые за долгое время с момента переезда Фокси улыбнулся. Пиццерия Freddy Fazbearʼs Pizza была украшена шариками и рисунками детей, играла веселая музыка и, конечно же, в ней стоял великолепный аромат свежей пиццы. Дети, согласившиеся прийти к Фокси на День Рождения, теперь радовались вместе с ним, примеряя маски символов пиццерии, поедая пиццу и подпевая песням аниматроников на сцене. − Твой папа, похоже, очень предан своей работе, — с улыбкой заметила девочка с очаровательными маленькими хвостиками, повернувшись к Фокси. — Он даже назвал тебя в честь одного из здешних аниматроников. Это странно, но мило. − Вообще-то, Фокси — это моё семейное прозвище. А по-настоящему меня зовут Билл. − Это имя мне тоже нравится, — хихикнула она в ответ, натягивая на лицо маску Чики. — Letʼs eat! — воодушевленно воскликнула она, откусывая кусочек пиццы. Однако стоило Фокси отойти, а отцу затеряться в толпе, в компании четырех детей проскальзывало надменное недовольство: − Подумаешь, пиццерия, — фыркнул самый бойкий мальчишка с маской Бонни на боку, примявшей его черные волосы. — Меня родители сюда каждые выходные водят. Празднично-то как! Что дальше, упаковочный пирог за доллар с автозаправки? — он рассмеялся, а остальные дети поддержали. − Видели, как его отец вырядился? — едва отдышавшись от предыдущего всплеска смеха, подхватил мальчик с маской Золотого Фредди, — Фиолетовая форма охранника. Да, я бы со стыда умер, ходи мой папа так хоть один день. У этих дурачков ещё и фамилия Пёрпл. Какое позорище… — на самом ребенке, кстати, была только фирменная одежда. — Серьёзно, что за отстой? Лучше бы я дома в свою Atari играл. − Надо им пакет горящего дерьма под дверь подкинуть, — буркнул ребенок в маске Фредди. − Даже этот бородатый прикол будет лучше унылых посиделок в унылой пиццерии с удивительно унылыми чудилами. − Хотя бы они не настолько психи, чтобы называть сына лисой, — за маской Чики раздался неприятный визгливый смех. — Можно человека вытащить из деревни, но не деревню из человека. Что за тупые чудики! К сожалению, отец Фокси слышал каждое слово. Лишь еле заметно поведя верхней губой, будто почувствовал неприятный запах, он скрылся где-то в служебных помещениях, чему никто значения не придал. Когда Фокси вернулся в компанию, и разговор перешел обратно в притворно-дружелюбное русло, Мистер Пёрпл подошел к их столу в костюме Золотого Бонни: − Привет, детишки-ребятишки! У кого-то тут День Рождения, я прав?! — он менял голос то ли чтобы дети не узнали его, то ли чтобы соответствовать образу своего костюма, то ли просто чтобы мысленно оградить себя от того, что должно было произойти дальше. Когда Фокси очнулся в потайной комнате, было уже около полуночи, из-за чего пиццерия пустовала и была заперта изнутри. Его голова раскалывалась, а последним из воспоминаний о Дне Рождения был момент, когда, выпив по стаканчику апельсинового сока от Золотого Бонни, они пошли за ним в комнату раздачи подарков. − Где я, па? — плохо фокусирующиеся спросонья глаза резал холодный резкий свет люминесцентных ламп. — Что случилось? − Ничего особенного, Солнышко, — голос Мистера Пёрпл дрожал, меняя громкость и срываясь на визгливый смех. — Прости, я пообещал тебе друзей, но не учел, что местные жители — полные куски дерьма без души и сострадания. Они смеялись над нами, а теперь мы над ними посмеемся… Теперь Фокси смог оглядеться. Он сидел в правом углу комнаты, рядом с дверью, так что если бы она открылась, то вошедший его не заметил. Придавленный тяжелым костюмом Золотого Бонни, ребенок не мог выбраться из-под него. В противоположной стороне комнаты стоял небольшой серый стол, за которым сидела привязанная к стулу девочка в маске Чики. Перед ней на аккуратной белой тарелочке стоял маленький кекс в розовой глазури со свечкой, воткнутой посередине. Торжественно. К стене над ней был строительным скотчем приклеен мальчик в маске Золотого Фредди. Под маской было не разглядеть, но судя по тому, что он уже пытался оторваться от стены и активно мотал головой, не издавая при этом ни звука, его рот под маской был заклеен. У левой стены полусидя лежали ещё дремлющие дети в масках Фредди и Бонни. Их руки и ноги были связаны. В центре комнаты стоял Мистер Пёрпл, изредка поворачиваясь вокруг своей оси и оглядывая предстоящее поле жатвы человеческих душ. Весь в фиолетовом, с безумной улыбкой, полной ярости и муки. Его глаза сияли, чуть ли не наполняясь слезами в предвкушении пыток. Воздух в помещении казался сырым и удушливым, пахло как в подвале, хотя буквально за стеной была кухня. Когда Фокси проснулся, это стало сигналом для отца к действию. Подняв за ворот голубовато-лиловой рубашки, Мистер Пёрпл встряхнул спящего ребенка в маске Бонни и закричал: − Ты был у них заводилой, да?! — крик вышел таким громким и неистовым, что самого мужчину чуть не стошнило. — Тебе не понравилось есть пиццу с моим сыном, гадёныш?! Отвечай! — но не дождавшись ответа от испуганного ребенка, он приложил мальчишку-Бонни головой о стену. — Ты поплатишься! Ты ответишь за каждую слезинку моего лисёнка, ублюдок! Перехватив мальчика за ноги и дав ему повиснуть вниз головой, Мистер Пёрпл наклонился за садовыми ножницами, лежавшими прямо перед костюмом Золотого Бонни, из-за которого Фокси их сначала не увидел. Кинув ребенка на стол, так что тот ударился грудью прямо о край и чуть не исторг рвотой всю съеденную на обед пиццу, мужчина выиграл пару секунд, которых ему с лихвой хватило на то, чтобы в два легких щелчка садовых ножниц перерезать сухожилия на тонких детских ногах. Крови было много, хоть она и не била фонтаном. Комнату наполнил сдавленный крик жуткой боли, из детских глаз хлынули слёзы: − Раз тебе не понравилась наша пицца, я позабочусь, чтобы больше твои царские ручонки такой мерзости не касались. Давай посмотрим, вдруг под ногти немного сыра забилось?! — выкрикнув это, Пёрпл снова схватил мальчика-Бонни за шиворот, сбросил на пол, оставив на столе широкую полосу свежей крови, отложил ножницы на стол и поднял с пола ржавые клещи. — Не бойся, больно будет только первые несколько раз, потом будет очень больно. С этими словами, он сдвинул маску, оторвал скотч с губ мальчика и начал развязывать его руки. − Отпустите… умоляю, отпустите… Мамочка, мне страшно… Умоляю, отпустите… Мамочка… — рыдая, захлёбываясь слезами засипел ребенок, видимо, потерявший силы кричать от страха и боли. − Давай сюда свой пальчик, маленький кролик… — упиваясь его страданием, улыбнулся мужчина, беря руку обессилевшего от жуткой боли мальчика. Подцепить детский ноготок огромными клещами оказалось непросто, зато каждый вырванный с мясом ноготь отдавался намного более страшным криком в стенах пустой пиццерии, чем если бы это были крики взрослого человека. Всё в этом мире намного приятнее и ценнее, если получается с определенными усилиями. Когда на руках мальчика-Бонни не осталось ни одного ногтя, а в ушах уже звон стоял от его воплей, Пёрпл смахнул растрепавшиеся волосы со лба, устало фыркнул и со всей силы ударил его по лицу: − Ты уже утомил нас всех, нечего так орать! Ты сам во всем виноват! Никто не смеет обижать моего Фокси! Ты покусился на чужое! Ч-У-Ж-О-Е! — на каждый выкрик приходилось по одному удару. Изо рта мальчика хлынула кровь, а лицо начало стремительно опухать. Вместе с кровью он, теперь только воя от боли, выплюнул пару зубов. — Знаешь, а это хорошая идея… — зажав голову еле живого от страшных пыток ребенка между ног, Пёрпл принялся выдирать у него оставшиеся зубы скользящими от крови клешнями. Иногда один зуб приходилось тянуть в два или три захода, отчего пытка казалась бесконечной и просто невыносимой. Как бы издевательски подчеркивая образ Бонни, мужчина не тронул только передние зубы мальчика. − Тебе конец, гадёныш… Чувствуешь это?! Чувствуешь, как из тебя вытекает твоя жизнь? Ты умираешь! Умираешь, маленький ты засранец! — на несколько секунд на Пёрпл напал приступ безумного смеха. Он тряс еле живого ребенка за плечи и смеялся, смеялся, смеялся. В довершение этой извращенной картины мужчина пальцами вытянул язык из заполненного кровью детского рта и отрезал половину взятыми со стола ножницами. − Видишь, Фокси, он больше не будет говорить о нас гадости. Он больше ничего не скажет! — Пёрпл швырнул кусок языка вскрикнувшему в испуге мальчику. − Па, перестань, не надо, — голос Фокси, до этого тонувший в криках жертвы и его собственных всхлипах, наконец-то, стал слышен его отцу, однако он проигнорировал просьбу сына. В самом деле, что этот глупенький лисёнок мог понимать в мести, позор смывается только кровью, всё в этом мире решают сила и власть, а сейчас эти проклятые дети были в его власти. От приятных мыслей Мистера Пёрпл отвлек режущий слух звук отклеивающегося от стены скотча. Мальчишке в маске Золотого Фредди удалось оторвать от стены руку, и теперь он пытался высвободить всё тело. По лицу мужчины скользнула хитрая, ехидствующая улыбка, подойдя к столу, он заглянул в один из ящиков в нём и медленно достал оттуда ржавые гвозди и молоток: − Уже уходишь, маленький принц? Не хочешь играть с нами, да? — играя с жертвой, как кот с мышкой, он позволил мальчику наполовину избавить тело от скотча, прежде чем вскочить на стол ногами, ударить боком молотка по щеке и начать вбивать гвозди в его ладони. Естественно, ржавые и тупые, входили они с жуткой болью, а удары наотмашь зачастую гнули их, ломали или вовсе приходились мимо. Когда Пёрпл истратил все имевшиеся у него гвозди, ладони мальчика были намертво прибиты к стене, а порядка двадцати гвоздей поддерживали его под руки, не давая соскользнуть вниз слишком быстро. Довольный своей работой, мужчина спрыгнул со стола, достал из кармана рубашки слегка помявшуюся сигарету и закурил: − Видишь, с нами веселее, чем с твоей сраной атари или как ты её там называл. Я человек простой, даже тупенький. Из деревни, понимаешь? Я не знаю, как называется твоя навороченная хрень. Зато я могу показать тебе, как мы играли в моём детстве, — Пёрпл упорно игнорировал крики и мольбы о помощи, раздраженно куря свою сигарету. — Кажется, это твоя семья пустила слух, что я обжег глаз Фокси? − Это чистая правда! — с трудом выкрикнул мальчик, превозмогая боль. — Тебе это не сойдет с рук! Мои родители превратят твою жизнь в Ад! Смелость резко покинула мальчишку, стоило Пёрпл снова забраться на ногами стол и заглянуть в его глаза. − Я и так живу в Аду, глупышка, — прошептал тот, раздвигая пальцами веки и гася сигарету о глаз ребенка под душераздирающий вопль. — Это, кстати, называлось у нас «глаз за глаз». А это, — он вырвал один гвоздь из ладони мальчика и начал легонько, скорее запугивая, царапать им холёное розовощекое личико, — считалось авансом за будущие проступки! — выкрикнув это, Пёрпл резко всадил гвоздь во второй глаз ребенка, проткнув им и зажмуренное в ужасе веко, и сам глаз. На этом, однако, истязание мальчика-Золотого-Фредди не кончилось. Мистера Пёрпл одолевало желание причинить им всем столько же боли, сколько они принесли его семье за это время; в то же время он упивался страданиями беззащитных жертв. Ему хотелось поиграть. И без того изувеченный ребенок, прибитый и приклеенный к стене, выл от боли и страха, стоило языку пламени от зажигалки Пёрпл коснуться его кожи. Мужчину завораживали гримасы боли и страха, уродливо краснеющая и белеющая, вздувающаяся от ожогов кожа: − Без зрения твои тактильные ощущения обострились. Готов поспорить, ты уже в штаны наложил или обоссался под всем этим скотчем, — он усмехнулся, снова одергивая зажигалку от лица ребенка и вслушиваясь в его плач и тяжелое дыхание. — Знаешь, мне нравятся наглецы, я дам тебе три минуты, пока я отойду. Можешь попытаться сбежать, если осмелишься. Мистер Пёрпл спрыгнул со стола, спрятал зажигалку в карман брюк и вышел из комнаты. Четверо ещё живых детей, включая Фокси, забились в тщетных попытках выбраться из смертельной ловушки. Прибитый к стене мальчишка так отчаянно цеплялся за несуществующий для него шанс выжить, что из последних сил дернул правой рукой с такой силой, что та оторвалась от стены. Несколько гвоздей прошли сквозь ладонь, прорвав жуткие кровоточащие раны в ней, остальные же так и остались вбитыми в неё. Весь трясясь и почти не чувствуя боли за диким приливом адреналина, ребенок начал освобождать вторую руку, когда на его лоб упала странная жирная капля. − Время вышло, — с улыбкой сообщил Мистер Пёрпл, растирая старое прогорклое масло из фритюра по одежде мальчика губкой для посуды. — Приходится быть аккуратным, знаешь… Это ведь моё любимое место работы, я не могу допустить, чтобы оно сгорело дотла. Услышав о том, что ему предстоит, ребенок забился, стараясь оттолкнуть мужчину или хотя бы оцарапать его торчащими из руки гвоздями, но было уже слишком поздно. Закончив, Пёрпл оттащил ведро масла в противоположный угол, вернулся на середину комнаты, чиркнул спичкой и тихо усмехнулся: − Последнее слово? − Гори в Аду! Гори в Аду, больной мерзавец! Мои родители устроят тебе Ад на земл… Недослушав тираду мальчишки, Мистер Пёрпл кинул в него зажженную спичку. Масло моментально вспыхнуло, а комнату огласил душераздирающий крик. Мальчик в маске Золотого Фредди ещё некоторое время бился в агонии, размахивая свободной рукой и крича на всю пустующую пиццерию, но вскоре затих, безвольно повиснув на гвоздях и опаленных остатках скотча. В это время мужчина, будто намеренно игнорируя последние минуты жизни своей жертвы, спокойно отодвинул стол и стул с привязанной к нему девочкой к левой стене, чтобы тех не задел огонь. − Какой я растяпа, у нас же свечи на кексе не горят! — он усмехнулся, взял кекс со стола, внес конец фитиля свечи в огонь и вернул его на тарелку. В эту секунду их взгляды с девочкой пересеклись. Она пискнула от страха, зажмурилась и отвернулась. — Девчонки в твоём возрасте такие дурочки. Только и могут, что нос от хороших ребят воротить да со всяким сбродом, вроде них, водиться. Но ты пока посиди… Следи за кексом, ясно! Нервно облизывая пересохшие от жары губы, Мистер Пёрпл приблизился к последнему мальчишке из компании приглашенных детей. Морщась, как перед чем-то отвратительным, мужчина приподнял носком ботинка голову ребенка, заставив посмотреть на себя: − Быть злопамятным очень плохо. Говорят, это портит твою карму и вообще разрушает тебя изнутри. Знаешь, почему я незлопамятный? Я вовремя мщу, поэтому помнить зло мне необязательно, — Пёрпл рассмеялся, после чего со всей силы ударил мальчика ногой по голове. Тот отлетел и приложился затылком о стену. − Даже говорить с тобой не хочу, маленький засранец… — было похоже, что мужчина утомился, наигравшись с предыдущей жертвой. Он отошел, подобрал садовые ножницы, сел рядом с мальчиком и, используя одну половину ножниц как обычный нож, начал делать разрез для вскрытия ещё живого трупа своей жертвы. Плоть медленно разрывалась под туповатым металлом, мальчик сдавленно кричал и вырывался, но был связан по рукам и ногам. Когда Пёрпл закончил линию разреза, из-под тонкой детской кожи вывалились нетронутые органы. − Хотя, знаешь, я недооценил тебя. Редко удается посмотреть на вскрытого человека живьём, а на живьём вскрытого — ещё реже, — кривясь в кровожадной улыбке, мужчина запустил руку во вспоротый живот ребенка, с наслаждением ощущая его болезненные попытки сопротивляться и внутри, и снаружи. Органы мальчика были скользкими и горячими, они трепетали от каждого его крика. Медленно, то ли растягивая удовольствие от казни, то ли действительно стараясь не повредить их, Мистер Пёрпл вытянул кишечник ребенка на холодный бетонный пол и обернул вокруг его шеи. Молча глядя в глаза своей жертве и не показывая лишних эмоций, он сорвал скотч с его рта. − Пощадите, пожалуйста… — мальчик, обезумев от страха, шептал что-то о том, что он уйдет из пиццерии или города вовсе и никогда не расскажет о происходившем в этих стенах, но Пёрпл не дослушал его, заткнув рот ребенка его же кишкой. − Сожри её. Сожри со всем буквальным и фигуральным говном, что тебя наполняет маленький ублюдок… — дыхание мужчины вновь становилось нервным и отрывистым. Подскочив на ноги, он начал пинать мальчика по голове, стараясь, чтобы она при этом билась об стену. Вдоволь побив голову, он переключился на живот. Опираясь рукой на стену, Пёрпл с чувством наступил прямо внутрь вспоротого тела. Слегка покрутив придавившей мальчика ногой, он с блаженной улыбкой насладился предсмертными криками, слезами и мольбами, а так же ощущением нежных детских органов, рвущихся и лопающихся под его ботинком. Живых людей в комнате осталось трое. Разделавшись с мальчиком в маске Фредди, Мистер Пёрпл вновь вышел из комнаты, оставляя за собой неприятные скользкие следы. В воцарившейся гробовой тишине девочка тихо заплакала. Она понимала, что Мистер Пёрпл не настолько сумасшедший, чтобы прикончить родного сына, а даже если так, то её он всё равно убьёт раньше. Откупиться или вымолить прощение просто не получится. Вскоре за дверью послышались шаги и дрожащий в пении голос Пёрпл, несколько наигранно радуясь, он напевал Tip-Toe Through The Tulips, судя по звуку его походки, пританцовывая. В комнату он вернулся с огнетушителем и какой-то пластиковой бутылкой. Избавившись от остатков огня на черных углях детского трупа, Мистер Пёрпл подошел к девочке, приподнял маску, сорвал скотч с её губ и неожиданно начал развязывать веревки, как ни в чем не бывало, продолжая напевать Tip-Toe. Девчушка была настолько не готова к такому повороту событий, что не смогла пошевелиться вовсе. Даже развязанной она продолжила сидеть на стуле и смотреть на Пёрпла заплаканными глазами, ожидая своей участи. − Ешь кекс, — холодно скомандовал Мистер Пёрпл, сверля её взглядом. − Я-я… мама… — девочка сжалась от страха, прикрывая лицо руками. — Мне страшно! Умоляю, отпустите меня! Я всё для Вас сделаю, только отпустите меня! Родители заплатят любые деньги, я упрошу их. Мы ничего не скажем полиции, только прошу Вас, отпустите! — от ужаса она снова заревела в истерике, почему-то всё ещё не находя в себе сил убежать. − Ешь кекс, — всё так же безэмоционально повторил мужчина, достав из кобуры под фиолетовым пиджаком пистолет, его слова и намерения подтвердил многозначительный щелчок снятого предохранителя. Оружие он направил прямо в голову девочки. — Ешь. Его пекли специально для нас. Возможно, это лучшая сладость, что мы можем позволить себе в этом году. Ешь, черти тебя забери, его! Глотая слёзы, девочка взяла кекс в дрожащие руки и, давясь, начала его есть. Он оказался действительно сладким, с сочным ванильным тестом и клубничной глазурью. Однако ближе к сердцевине вкус кекса резко поменялся, он будто начал обжигать её губы, язык и горло. Пару минут спустя, когда весь кекс был съеден, девчонка резко побледнела, схватилась за живот и зажала рот рукой, но это не остановило поток кровавой рвоты. Бедняжка даже закричать от боли не могла, такой сильной была тошнота. Ей казалось, что все органы внутри неё перемешались не хуже чем в теле предыдущей жертвы. Царапая горло в тщетной попытке хоть как-то унять дикое жжение во рту и пищеводе, девочка упала на колени перед Мистером Пёрпл. − Это щелочь, девочка моя, — поморщившись и сделав маленький шажок в сторону, мужчина убрал пистолет в кобуру. — Сильный яд, вызывающий, как видишь, кровавую рвоту при внутреннем и сильные ожоги при наружном применении. Но мы ведь не изверги, чтобы пытать маленьких девочек. Тем более, таких очаровательных. Так что я помогу тебе. Знаешь, что нейтрализует щелочь, малышка? — он ядовито усмехнулся, взяв со стола пластиковую бутылку и открыв её, — Кислота! — громко выкрикнув это, он окатил кислотой всё тело девочки, с особым усердием полив лицо и шею. Обожженная нежная детская кожа не выдержала, на шее девочки лопнула сонная артерия, залив кровью всё вокруг себя. Когда предсмертный хрип последнего приглашенного ребенка утих, Мистер Пёрпл повернулся к доселе забытому им Фокси. Мальчик, больше часа подряд наблюдавший за одной продолжительной пыткой, уже не мог плакать, он как прежде сидел, придавленный костюмом Золотого Бонни, и изредка всхлипывал, глядя в пустоту перед собой. − Солнышко моё, — голос отца вдруг стал прежним, как всегда, когда его приступы прекращались, — всё закончилось. Теперь всё в порядке, они поплатились за то, что обижали нас. Переложив костюм в другой угол, Мистер Пёрпл снова подошел к сыну и взял его на руки, крепко прижав к груди: − Я никому не позволю обижать моего маленького Фокси, — мужчина опустился на пол, прислонившись плечом к стене, продолжая обнимать и гладить по волосам тихо всхлипывающего мальчика. — Никому не позволю… — в голосе отца мальчик снова услышал знакомый надлом, отчего его сердце буквально замерло в груди от страха, — … потому что это моя прерогатива! — резко скользнувшие вниз по голове руки сомкнулись на горле, Мистер Пёрпл принялся остервенело душить сына. − Ты мой! Ты принадлежишь мне и только мне! Так же как принадлежит и принадлежала твоя мать, так же как каждый ожог, шрам и рубец на твоём теле! Дыхание Пёрпл участилось, а на глаза навернулись слёзы. Со стороны могло показаться, что он не убивает сына, а, наоборот, пытается каким-то невероятным образом вернуть его к жизни через удушение. Фокси же почти не сопротивлялся. За свои семь лет он привык быть на грани смерти из-за маниакальных приступов у отца, он привык замалчивать страх, привык прятать ожоги, шрамы и рубцы за одеждой с длинным рукавом и штанами, привык сочинять нелепые истории о несчастных случаях и собственных глупостях. Но после отрубленной кисти стало ясно, к чему должна была прийти история их жизни. Нет смысла сопротивляться и бороться за жизнь, если вместо неё тебя ждет полное страха, одиночества и боли существование. На последних секундах своей жизни Фокси ласково коснулся щеки отца трясущимися руками, после чего его глаза закатились, а тело обмякло. Происходящее вокруг Мистера Пёрпл обрело истинный вид ещё через несколько минут. Тогда он осознал, что сидит в комнате, полной мертвых детей, которые мучительно умирали от его рук; что сейчас он сжимает горло уже продолжительное время мертвого сына; что Фокси, своего маленького и самого дорогого Фокси он уже никогда не вернет. Дрожа от заставшей его врасплох реальности, Пёрпл прижал холодное тело Фокси к груди, зажмурился и уткнулся в его плечо. Он до тошноты боялся повернуться лицом в комнату и увидеть последствия своего приступа, он боялся, ведь ему казалось, что за его спиной стоят четыре озлобленный маленьких духа, готовые разорвать его на части, и лишь любимый, преданный папочке Фокси всё ещё защищает его от них. Но это ему только казалось.