Престранные Помыслы Прекрасного Повелителя Пробирок

Я вошёл в предрождественское настроение, как и всегда, тем, что уничтожил все обогревающие чары в подземельях. Это безотказный способ обескуражить дурачков, которые наивно полагают, что праздники приведут меня в добродушное расположение духа. Прошлогоднее нападение мадам Помфри под омелой ещё слишком живо в моей памяти. К сожалению, это значит, что мне пришлось разжиться длинными рейтузами с начёсом, меховым наголовником и тёплыми шерстяными тапками. По счастью, студентишки не заметили перемены в моём облике, ибо температура их тел снизилась настолько, что они могли только дрожать и периодически выдавать очередное несанкционированное «Бррр!». Кстати, однажды я даже записал эти подвывания на плёнку во время урока с шестикурсниками, и получилось просто прекрасно. Стук зубов, бррр, клацанье, бррр!.. Очень умиротворяет, между прочим. Однако я не мог дождаться праздничных каникул. Начало казаться, что я не успеваю захлопнуть дверь за спиной Гарри Поттера, как он тут же галопирует назад, алчно ожидая очередного занятия, на котором он сможет притворяться, что варит зелья, пока тайно и совершенно извращенски пялится на мои пяточки. В каком-то смысле я даже надеялся, что вид моих ступней отвлекал его от дела, потому что как иначе можно готовить такие унизительно поганые зелья. Первый день каникул наконец наступил, и я предположил, что мы с Дамблдором, как обычно, исполним наш ежегодный дуэльный ритуал. Он всегда начинался одинаково, в одном и том же коридоре как раз перед завтраком. — Северус, — говорил старикашка с вороватостью в хитрожопых глазёнках, которые косили в разные стороны в настораживающей попытке казаться беззаботными и непринуждёнными. — Собираешься куда-нибудь на Рождество? К родственникам или к кому-то с… более интимной связью? — После этого его глазёнки по обыкновению фокусировались на мне и начинали извергать голубые искры. Видите ли, обычно я отвечаю отрицательно до тех пор, пока его грязные намёки не становятся слишком пошлыми для моих больных нервов, после чего мы со старикашкой начинаем кидаться друг в друга рождественскими заклинаниями. И каждый год я милосердно позволяю ему выиграть, ведь он такой старый и немощный. (В один из своих лучших актёрских дней я театрально скувыркнулся на пол, раскинув лопасти и взывая надломленным и трагичным, но, разумеется, не переигрывающим голосом: «Потомкам будет то примером» — а-ля Меркуцио, ну, вы поняли; после чего распластался, положив одну руку на сердце и пытаясь не слишком заметно дышать. К моему разочарованию, Дамблдоришка подшаркал к моему безжизненному телу и с умеренным интересом выдал: «Хм-м-м… Он, кажется, умер» — и ушёл в закат. Естественно, я с трудом поборол желание вскочить, наложить на старпёра петрификус и объяснить — громко и отчётливо — что, кажется, он не слишком сильно меня любит.) В тот день, однако, я решил встряхнуть нашу унылую рутину, и сказал — так радостно, как только мог без того, чтобы глотка не разошлась по швам: «Да, между прочим, я действительно уезжаю на праздники, директор! Нанесу визит моему бойфренду Арти в Мулд-на-Вулде! Я круто развернулся и уже думал, как бы поэпичнее махнуть мантией, когда услышал громкий «бум» у себя за спиной. Я сделал прыжковый разворот, уверенный, что этот пескоструйщик решил придерживаться давней традиции и сглазить меня, несмотря ни на что, но представшая моему взору картина разительно отличалась от моих самых смелых ожиданий: Дамблдор морской звездой растянулся на полу, очки были сдвинуты на бок, тело не подавало признаков жизни. Я на мгновение задумался о том, чтобы сделать ему искусственное дыхание. Это мгновение длилось недолго. Беспечно посвистывая, я свернул за угол… и немедленно споткнулся о студента, совершив посадку на лицо. Какой-то извращенец там наверху решил, что раз мы с Дамблдором отказываемся дуэлировать, он пару раз сам смачно приложит нас о разные предметы окружающей обстановки. Я выпрямился (после двух неудачных попыток и некоторых характерных звуков, потому что каким-то непостижимым образом подол моей мантии застрял в прорези для шеи). Студентка, оказавшаяся причиной моих страданий, тихо произнесла: «Как же больно» — что я принял за какую-то новую форму извинений и повернулся к ней, желая сойти за понимающего преподавателя и позволить девчонке отделаться одним (ну, максимум двумя) наказаниями, когда вдруг осознал, что её жалкая реплика была обращена и не ко мне вовсе. Она сидела передо мной, эгоистично рыдая над какой-то свей проблемой, которая не имела никакого отношения к тому факту, что минутой ранее я почти свернул шею из-за её неестественно огромных коленей. Я уже расправил лёгкие, чтобы орать и отпускать нецензурные комментарии, когда мне пришло второе прозрение: передо мной сидела Дженезис Эван — третье (и, по всей видимости, самое слабое) звено в разворачивающемся любовном треугольнике, о котором я против воли и так знал уже больше, чем мне хотелось бы. Она плакала, и это значило, что она, вероятно, хотела… поговорить… Я сбежал. Ну, то есть, я сделал отважную попытку сбежать, но был печально остановлен вопиющим актом со стороны Эван, когда она ухватилась за подол моей мантии и звучно в него высморкалась, что в очередной раз свалило меня с ног. Я был в ярости. — Профессор, я так больше не могу. Но, видимо, не настолько сильно, чтобы девчонка проглотила язык от ужаса. — Мне так больно. Моя лучшая подруга и любовь всей моей жизни — вместе!.. Как может человек чувствовать так много и сразу? Профессор, вы мне поможете? Я уже почти отказал, используя впечатляющие речевые обороты и активную жестикуляцию, когда она воскликнула: — Карлина Эмери и Адриан Пьюси! Самая Идеальная Пара во Вселенной! Какое всем дело до маленькой, незначительной Дженезис Эван? И как только она снова начала рыдать, меня внезапно осенило, что у девчонки замечательная фамилия. Быть может, в ней не хватало одной-двух букв, но дела это не меняло. Я призадумался. — Вероятно, я мммммогу помочь вам, — произнёс я, растягивая «м» на случай, если в последнюю секунду захочу изменить слово на «не могу». Она поражённо выпучилась на меня. — Правда, профессор? Вы правда поможете мне разрушить их жизни? И сделать так, чтобы Адриан снова полюбил меня? — Возможно, — произнёс я, стараясь звучать пофигистически, но мысленно пытаясь припомнить последний раз, когда так долго разговаривал со студентом, и одновременно задаваясь вопросом, по вине какой заплёванной волосины в бороде Мерлина я оказался в таком… затруднительном положении. — О, спасибо! Спасибо! — завопила она, обхватывая… меня… руками… за шею. Я стоял очень спокойно и тихо, надеясь, что смогу слиться с окружающей обстановкой и девчонка забудет о моём существовании. Удивительно, но стратегия не принесла желаемых результатов. Но в итоге этот кошмар, по всей видимости, закончился, потому что я очень отчётливо помню спринтерский забег назад в подземелья с зашторенным руками лицом (не рекомендуется), бормоча что-то о великом вселенском заговоре против бедного меня. Однако стоило паровозику учухать кучку студентов прочь от замка, моё настроение просто не могло оставаться минорным надолго. Признаю, я всё же немного поддался веселью Рождества (то есть позволил себе изрядную долю веселящих напитков). Я даже с интересом наблюдал за одинаковыми Уизли, когда они зачаровали снежный ком, чтобы тот отскакивал от тюрбана Квиррелла, и не покарал их. Они были крайне удивлены, обнаружив второй снежный ком, мистическим образом материализовавшийся рядом с первым. — Северус, — послышался голос за моей спиной. Я поспешно забросил палочку в ближайший куст (и с такой же поспешностью нырнул туда рыбкой, чтобы её поднять, как только осознал содеянное). — Да? — отозвался я так высокомерно, как только мог, учитывая недавний полёт в куст. Я обернулся. Это был Дамблдор. — Я бы хотел поговорить с тобой о зеркале Еиналеж. — Я всегда думал, что правильно говорить «зеркало Еиналеж». — Нет-нет, оно называется зеркало Еиналеж. — Ну, я предпочёл бы, чтобы в моём присутствии вы называли его зеркалом Еиналеж. — Как скажешь, — произнёс он с непотребной напыщенностью. — Я бы хотел поговорить с тобой о зеркале Еиналеж. — И, однако же, вы говорите о нём адски долго. — Северус, — продолжил он. — Я надеялся, что ты поможешь мне перенести зеркало сам-знаешь-куда, чтобы защитить от сам-знаешь-чего. — Разумеется, произнёс он это всё в такой манере, которая не оставила мне никакого выбора, таким бесячим тоном, которым разговаривает только начальство. Мгновение я прожигал его взглядом. — Поправьте меня, если я не прав, директор, но не означается ли это, что нам придётся тащиться вниз мимо миллиона усиленных, практически непроходимых чар, и всё это с однотонным зеркалом… Кстати, как? Привяжем его к спине? — Ну, да, именно поэтому я прошу тебя о содействии. — Он невинно моргнул. — И вам приспичило это именно сейчас?! — уточнил я. — Нет-нет, я планировал это с прошлого июня, когда мы согласились спрятать сам-знаешь-что. — Кстати, для справки, профессор, после того, как вы проволоклись по всем злачным местам, выкрикивая имя Того-кого-нельзя-называть, казалось бы, что чёртов камень можно было бы не шифровать. — Страх перед именем лишь усиливает страх перед тем, кто его носит, — мудро заметил Дамблдор, по всей видимости, не соображая, что это не самый лучший аргумент в его пользу. Однако я решил не позволить ему сменить тему. — Короче, выходит, перегон зеркала планировался с июня, но что? Его только что доставили? — Нет-нет, его доставили ещё в мае. Подарок, знаешь ли, от старого друга. Она оставила записку — была твёрдо уверена, что, как только я посмотрю в зеркало, так сразу осознаю, что она была моим тайным желанием всю жизнь. — А это так? — Напротив. Она совсем не появилась в отражении. — И что, с вашего позволения, появилось в зеркале? — О, большой парк развлечений, где я шёл под руку c обожаемым мужем… кхм… компаньоном — одетый в такой дивно сшитый бархатный костюм цвета спелой сливы. Мы ели мороженку и смотрели на тускнеющий закат, знаешь, такой, когда облака такие пушистенькие и все яркие красивые цвета смешиваются в неком… — Профессор! — задохнулся я от возмущения, отчаянно желая сменить тему. — В последнее время погода стоит такая прекрасная, не правда ли? Он растерянно посмотрел на свои ботинки, наполовину утопавшие в сугробе, и пожал плечами: — Ну, да, полагаю… для тех, кому нравятся бураны. Но лично я предпочитаю летние закаты с лёгким бризом, знаешь, такие, когда мягкий свет танцует в воздухе, и небо тает под… Я резко вспомнил, с чего мы вообще начали переговоры. — Директор! — прервал я, уже готовый свалиться в обморок от старикашкиного романтизма. — Вы говорили: зеркало привезли ещё в мае, план созрел в июне, а камень прибыл только в июле, то есть… Мои изящные пальцы непроизвольно сжались в кулаки, а одна бровь угрожающе поползла к линии роста волос, и я уже не мог её оттуда спустить, даже если бы попытался. — Так что, потрудитесь объяснить, натолкнуло вас на мысль добавить в план зеркало после того, как его доставка в место назначения стала практически невозможной? — Ну, — попытался увильнуть старикан. — Я решил, что будет лучше оставить его на время в замке — скажем, в пустом незапертом кабинете рядом с библиотекой. Ну, ты понимаешь. Однако я не понимал. Даже не приблизился к тому, чтобы постичь всю гениальность дебильного плана. Более того, я был в таком состоянии полного НЕпонимания, что развернулся и так же непонимающе врезался кулаком в каменную колонну. Именно этот момент Дамблдор избрал, чтобы быстренько свинтить и уже по дороге добавить через своё дурацкое плечишко: — Мне понадобится твоя помощь ближе к январю! Зеркалу нужно ещё немного времени, чтобы побыть в незапертом кабинете… ну, ты понимаешь…