Тот, кто зовет солнце

Мако-Теи родился и вырос в Тире. Как и его мать, и, наверное, мать его матери. С малых лет он работал на плантациях соленого риса: просыпался ранним утром вместе с другими рабочими, кормил хозяйскую скотину, присматривал за посевами, собирал урожай. Иногда он делал что-нибудь не так, как хотел хозяин, и тогда спать ночью ему приходилось в неудобной позе: спина и бока горели, помнили каждый удар хлыста. Тогда его еще звали Зовущим-Солнце — за якобы ярко-желтый цвет неба. Ему об этом часто говорили, но сам он, разумеется, не мог заглянуть себе в пасть. — Кто управляет этим? Кто ведет нас? — Никто не ведет нас больше! Никто не управляет Народом Корня, и Священное Древо покровительствует нам, и Темная Душа смотрит нашими глазами вперед — туда, где Река извивается и бурлит, окрашенная в цвет крови! После наказаний Зовущий-Солнце часто обращался к своему хорошему другу, Зеленому-Перу, с нехитрой просьбой: пройтись по свежим ранам и выскрести из них вмятую в плоть чешую. Зеленое-Перо кивал и молча принимался за дело; у него были ловкие и бережные пальцы, которые Зовущий-Солнце помнил с самых ранних сознательных лет своей жизни. — Гневайтесь, братья-по-Болоту! В нашем гневе и жажде отмщения мы — одно целое, и наши сердца бьются в едином ритме. Ан-Зайлиль не приемлет трусов, не терпит тех, кто не имеет души, кто оторван от Гласа Древа, слеп и глух, как породившие Первоящера, чья участь — ползать на брюхе по мертвой трясине! Зовущий-Солнце жил в сытости и достатке: каждый день получал необходимое для него количество пищи, а раз в месяц — и пару монет. Он никогда не знал, на что потратить эти монеты: у него была сносная одежда, выданная хозяином, и собственная уютная подстилка. Зеленое-Перо подсказывал: купи целебной мази, но целебная мазь оказалась бессильна против застарелых рубцов и даже едва затянувшихся свежих шрамов. Зовущий-Солнце был так расстроен, что проглотил мазь, выбросил банку и мучился животом еще пару дней. — Ан-Зайлиль говорит с Хист, и Хист говорит с нами и через нас, горит в груди, зовет, зовет нас! Река выходит из берегов, смывает песок и камни, Река несется вперед, чтобы наполнить водой наши легкие, смыть с чешуи привкус плетей и стали! Вы слышите? Слышите, как она грохочет? Мако-Теи зажмурился, оглушенный дружным ревом и топотом бесчисленных когтистых ног. Он помнил Тот Самый День — день, когда небо на горизонте потемнело, а земля задрожала и потрескалась, когда стены Тира рухнули в воду так легко, словно были собраны из подсохших листьев. — Болото! — изумился тогда Зеленое-Перо. — Болото пришло за нами! Зовущий-Солнце помнил, как хозяин выбежал из дома и кинулся к гуарам — те беспокоились и рвались прочь из стойл. Он кричал, и его жена, и его дети — все кричали. Темные эльфы покидали свои фермы и бежали к городу; Зовущий-Солнце наблюдал за тем, как они возились по колено в воде, выбиваясь из сил, поднимали свои пожитки над головами, чтобы не промочить, а затем бросали, понимая, что иначе попросту не спасутся. Помнил, как Зеленое-Перо схватил его за руку и дернул, опрокидывая в трясину. Он тоже кричал, но совсем другое: он видел знамение в том ужасе, что творился вокруг. Болото пришло за ними, смяло кособокий барак, служивший им домом, сожрало соломенную подстилку, погребло под собой монеты Зовущего-Солнце, которые тот каждый месяц скрупулезно закапывал в укромном месте, и смешало рисовые посевы с грязью. Зовущий-Солнце думал, что должен помочь хозяевам, но Красная гора извергала пламя, дом хозяина с треском рушился, а Зеленое-Перо настырно не отпускал его от себя. И Зовущий-Солнце испугался. Он был молод и не привык принимать серьезных решений. Он бросил хозяина, бросил свой дом и последовал за безжалостным Болотом — по следам Зеленого-Пера. — Река наполняет силой наши хвосты и руки, напитывает влагой чешую, но даже ей не под силу утолить нашу жажду. Только мы сами, наши зубы и когти, способны на это! В воды Болота мы проливаем кровь своих врагов, кровь тех, кто держал нас в рабстве и приучил к покорности, кто закрыл наши уши от Гласа Хист, кому не может быть ни прощения, ни пощады! Ан-Зайлиль приняли новобранца без радости. Они называли его лукайул, подчинившимся, обвиняли в глухоте и невежестве и говорили, что ему придется постараться, чтобы заслужить право называться их братом-по-Болоту. Зеленое-Перо с охотой поручился за него, хотя и сам в своей жизни ни разу не слышал Хист. И пусть они, добравшись до Аргонии, родины своих предков, не снискали себе доверия, шаманы все же оказали им честь и провели Церемонию Обозначения. Задания, которые пришлось пройти, показались Зовущему-Солнце слишком легкими и даже нелепыми, ведь они предназначались для аргониан значительно младше него. Волей Хист он был наречен Мако-Теи, а Зеленому-Перу досталось еще менее затейливое имя — Декра. — Мы плывем по течению Реки, она ведет нас вперед и следует за нами, и за нашими хвостами тянется яркий кровавый шлейф. Мы выгибаем наши спины в наслаждении, мы поднимаем головы и кричим о том, что Народ Корня — свободный народ, который не прощает зла и никогда, слышите, никогда больше не будет порабощен! Мако-Теи невольно зажмурился, а потом опустил взгляд на необычной формы грубо вытесанный кремниевый кинжал, врученный ему Теразой — одним из самых громких голосов Ан-Зайлиль. «Он, — сказал ему тогда Тераза, пока Мако-Теи с благоговейным трепетом рассматривал чудовищный шрам на его морде, — станет своим клыком и когтем, продолжением твоего тела. Не отпускай его от себя, и он напоит тебя кровью врагов твоего народа». Мако-Теи не хотел ничьей крови. Он никогда не был рабом и не понимал, за что должен мстить. *** К тому моменту, как армия без генерала осадила Морнхолд, Мако-Теи уже успел кое-что узнать о войне. Первыми неизменно шли Темные ящеры: бесшумные, молниеносные и безжалостные. Они нападали под покровом ночи и вырезали фермы, аванпосты, а то и целые поселения. Крупные города оставались без стражи и руководства и становились легкой добычей второй волны: верховых. Поначалу гуаров у аргониан было совсем немного, но по мере продвижения на север, вглубь вражеской территории, соратникам Мако-Теи удалось отбить у темных эльфов несколько десятков своих младших братьев, не говоря уже о беглых и диких гуарах, пойманных в пустошах. Мако-Теи не умел ездить верхом на гуаре, и ему Рекой было уготовало плестись в хвосте. Не то чтобы эта участь тяготила его; за все время похода он доставал кинжал из-за пояса только ради того, чтобы вскрывать им бочки и ящики. Пешие — такие, как Мако-Теи — приходили тогда, когда все «веселье», как говорил Тераза, уже заканчивалось, — в разрушенные и опустошенные города. Старшие велели собирать все полезное, что удавалось найти, и Мако-Теи искал, стараясь не заходить в дома. Конечно, тела данмеров лежали и на улицах, некоторые — ужасно изувеченные — но в домах было гораздо страшнее. В домах в спальне можно было найти мертвую женщину, обнимавшую обезглавленного ребенка, или грубо оскопленного мужчину с перекушенным горлом, или даже другого аргонианина, кинувшегося защищать своих хозяев. Пару раз Мако-Теи аккуратно обмакивал свой кинжал в лужицы свежей крови, чтобы на исходе дня, когда уставшие, но довольные ящеры собирались вокруг костров и рассказывали истории своих подвигов (добить уцелевшего после верховых темного эльфа или найти целый склад оружия у пеших почиталось за подвиг), продемонстрировать его Декре. Тот кивал с одобрением, и длинные зеленые перья на его затылке плавно покачивались вверх-вниз. Морнхолд был прекрасным городом. Мако-Теи много слышал о нем еще тогда, когда носил имя Зовущий-Солнце; хозяин время от времени ездил туда по делам и возвращался неизменно с целой телегой гостинцев для жены, детей и даже иногда для него — для Зовущего-Солнце. Например, с мешком невероятно вкусных жаренных на открытом огне амбарных мышей. Тогда на рисовой плантации чуть ли не целый день стоял задорный хруст ломких мышиных костей. Под стенами Морнхолда пешие, наконец, сумели догнать верховых. Катастрофа, стершая с лица земли десятки городов Морровинда, практически не повредила столицу, и аргонианам понадобилось значительно больше времени, чтобы пробраться внутрь. Темные Ящеры уже вернулись и громко пререкались с Теразой; по долетавшим до него отдельным фразам Мако-Теи понял, что данмеры оказали нешуточное сопротивление и разделались с несколькими опытными и умелыми Темными. Глава Темных, коренастый аргонианин с черной, как ил, чешуей, предлагал дождаться наступления ночи, но Тераза не хотел ждать. Предстоящая бойня горячила его жидкую кровь, запах страха будоражил воображение, рукоять топора жгла ладони. Он ходил из стороны в сторону, раздраженно помахивая массивным хвостом, и Мако-Теи почувствовал, что его нетерпение заразительно. Врата Морнхолда, обрамленные стройными башнями, высились над войском Народа Корня, неприступные и пугающие; верховые вертелись под самыми стенами, сталкиваясь друг с другом и остервенело рыча. Беспорядок, в котором на самом деле проходила вся эта «завоевательная кампания», как гордо называли ее некоторые старшие, стал здесь вдруг особенно ощутим и, казалось, обрел силу разрушить бастионы аргонианской гордости, возведенные на руинах данмерского наследия. Никто не вел их. Никто не управлял армией. — Мы ведь не остановимся здесь? Мы не можем. Не ради того мы добрались до этого города, чтобы… чтобы посмотреть на него! Мако-Теи перевел взгляд на друга. Декра был в ярости: зеленые перья на его загривке воинственно топорщились, когти скрежетали друг о друга, кончик длинного хлесткого хвоста молотил по земле. Он метался взглядом по стенам города с таким усердием, словно мог таким образом проломить их. Мако-Теи не мог понять, чем темные эльфы заслужили ненависть Декры, но спрашивать не осмеливался. В те времена, когда кровь аргониан становилась горячей, их сердца бились особенно быстро, дыхание со свистом вырывалось из легких, они не могли усидеть на месте и отчаянно искали себе занятие. Сейчас они хотели убивать. Мако-Теи даже не был уверен в том, что они мстили, а не бесцельно наслаждались тем, что делали, и не знал, думают ли они о том, чтобы остановиться. — Чего мы ждем? — крикнул какой-то ящер, на скаку спрыгивая со своего гуара. — Пока они выкатят баллисты? — У них есть баллисты? — насторожился другой. — Ллисты? — забеспокоились многие. — Что такое «ллисты»? Мако-Теи втянул голову в плечи, пугливо оглядываясь по сторонам и понимая, что если его сородичи сейчас же не начнут рвать данмеров, они начнут рвать друг друга. Почувствовал ли Декра то же самое, или же его кровь просто была горячее, чем у остальных? Он вдруг весь подобрался, напрягся, как тетива охотничьего лука, и с ревом бросился на стену, оставив Мако-Теи в недоумении и растерянности. Но вскоре эти чувства сменились ужасом: цепляясь когтями за выщербленные камни, Декра полез по стене вертикально вверх, умело балансируя хвостом. Мако-Теи надеялся, что здесь все завершится. Что, не сумев пробраться в Морнхолд, Народ Корня отступит и вернется в родные болота, утолив, наконец, свою распаленную речами Ан-Зайлиль жажду крови. Что ему не придется никого убивать. Мгновение, заполненное этими мыслями, длилось слишком долго. Мако-Теи зажмурился, оглушенный криками воодушевленной толпы, и присел, поджимая хвост и закрывая голову руками. Ящеры бросали гуаров и даже оружие, отталкивали друг друга, царапались и кусались, прыгали на стены, срывались, поднимались и снова лезли. Декра опережал их всех. — Чего ты стоишь?! Грубый рывок вывел Мако-Теи из оцепенения. Кто-то ухватил его за руку, встряхнул, подтащил к себе, и он, с трудом разлепив глаза, увидел перед собой перекошенную от ярости красно-рыжую морду Теразы. — Что, Хист не говорит с тобой, лукайул? Или ты не слышишь его за слишком громким голосом своего страха? Мако-Теи не успел ничего ответить. Больше всего он хотел сейчас вновь оказаться на рисовой плантации под стенами Тира, петь незатейливые песни в один голос с Зеленым-Пером, играть с молодыми гуарами и закапывать хозяйские монеты под раскидистым деревом. А Тераза и не стал ждать ответа. Он грубо швырнул Мако-Теи в грязь, так что тому пришлось уворачиваться от бегущих к стенам Морнхолда аргониан, и все равно какой-то особенно неуклюжий сородич ухитрился наступить ему на хвост. А потом в кочку прямо рядом с его головой воткнулась стрела, и Мако-Теи вскочил на ноги, судорожно хватая ртом воздух. На стенах города разыгрывалось самое настоящее сражение, каких он еще никогда в своей жизни не видел. Данмерские воины в крепких черно-золотых панцирях уверенно теснили врага, а огненные вспышки — дело рук подоспевших магов — десятками сбрасывали ящеров со стен, и те, покрытые страшными ожогами, с визгом корчились и катались по сырой земле. — Верховые! — кричал Тераза, высоко подняв над головой свой увесистый кремниевый топор. — Верховые, по седлам! Ящеры отпрянули от стен и кинулись врассыпную, хватая за поводья перепуганных гуаров. Мако-Теи проследил взглядом за тем, куда указывал лезвием топора Тераза, и сердце его упало: врата Морнхолда распахнулись перед захватчиками, видимо, открытые изнутри. Верховые, собравшись в неровный клин, хлынули в город, словно вышедшая из берегов Река. Безжалостная жестокая Река, воды которой, обычно даровавшие жизнь, теперь несли смерть и разрушение, сминая в своем течении всех без разбору, кто оказался у нее на пути. Мако-Теи понял, что выбора у него не было: не поддержав своих, он не смог бы вернуться в Чернотопье, где его непременно встретили бы обозленные Тераза и Декра, а после всего того, что здесь произошло, ему уже не найти пристанище под крылом у заботливых хозяев-данмеров. О том, чтобы укрыться в землях, лежащих на западе, Мако-Теи и не подумал: как смог бы он выжить там, среди чужих народов, о которых совсем ничего не знал? И он побежал. За Декрой, которого нигде не было видно, за Теразой, размахивавшим топором так, что окружающие его ящеры едва избегали увечий, за Темными, чьи кинжалы тускло поблескивали в рассеянном свете запыленного солнца, и за верховыми, на скаку рубившими всех, кто не успевал убраться прочь с улиц. Побежал… и тут же пожалел об этом. Когда Мако-Теи был еще совсем юн, подруга покойной матери, проверив сперва, не слышали ли ее хозяева, рассказывала ему страшные истории о землях Обливиона, полных огня и смерти. По тем рассказам он так и не смог понять, как выглядела обитель Лордов Даэдра, и теперь, окунувшись в водоворот из солдат и сыплющих заклинаниями магов, свистящих над головой стрел, воющих в исступлении гуаров, звона клинков, стонов раненых, рычания, шипения и свиста, решил: именно так. Мако-Теи бежал, не разбирая дороги, пока война, участия в которой он избегал всеми силами, не дотянулась до него своими цепкими когтистыми пальцами. В грудь одного из маячивших впереди верховых воткнулась данмерская стрела, тот захрипел, откидываясь назад и с силой натягивая поводья. Когда гуар, пятясь, споткнулся об остов разбитой телеги и грузно упал на бок, дробя кости умирающему всаднику, Мако-Теи пришлось кубарем откатиться в сторону, чтобы не разделить его судьбу. Пепел забил нос и горло, и, приподнявшись, Мако-Теи быстро отвернулся, будучи не в силах смотреть на то, как стекленеют глаза его павшего сородича и как с жалобными стонами скребет лапами землю сломавший ногу гуар. Вокруг повсюду вспыхивали пожары, где-то что-то с треском рушилось, ящеры, взобравшиеся на крыши самых высоких зданий, отрывисто славили Хист, Ан-Зайлиль и Аргонию. Мако-Теи, боясь привлечь к себе лишнее внимание, подполз к порогу одного из жилых домов и только теперь осмелился обернуться. Сущее безумие творилось на улицах. Хотел бы он, чтобы ничего этого не было. Хотел бы, чтобы в памяти ничего — ничего! — из этого не осталось. Но жить он хотел сильнее. Заметив, что дверь не заперта, Мако-Теи, торопливо толкнул ее, скользнул внутрь и прикрыл за собой, надеясь хотя бы приглушить страшные звуки бойни. Увы, его наивные ожидания не оправдались. Судя по разбросанным вещам, брызгам крови и обрывкам одежды, здесь произошла нешуточная борьба, и сквозь разбитые окна все было прекрасно слышно. С мгновение ящер, припомнив, почему он избегал жилых домов раньше, размышлял, а не вернуться ли ему на улицу, но опустошенное жилище манило своим обманчивым спокойствием, и он сделал несколько нерешительных шагов вперед. Под ногами хрустели черепки разбитой утвари. Мако-Теи наклонился и подцепил когтями амулет, едва выглядывавший из-под вороха исписанных свитков. Амулет был из кости и, похоже, принадлежал богатой данмерской женщине. От разглядывания замысловатого узора на амулете Мако-Теи отвлекла невнятная возня, звуки которой донеслись из соседней комнаты. Вздрогнув, он машинально сунул находку в карман и с трудом поборол трусливое желание сбежать. В конце концов, на поясе у него висел кинжал, и он, хоть и не умел с ним обращаться, вполне мог постоять за себя при помощи одних только зубов, когтей и хвоста, а на улице было ничуть не безопаснее, чем в доме. Увиденное его ошарашило. Комната оказалась спальней — такой же, какая была у хозяина — и меньше всего Мако-Теи ожидал увидеть здесь своего старого доброго друга. Декра лежал на кровати, подмяв под себя темного эльфа в изорванной одежде, и делал то, что юный, не познавший еще плотской близости Мако-Теи всегда считал уделом влюбленных. Но нет, никаких светлых и теплых чувств тут не было и в помине. Декра в остервенении скалил зубы, прижимая кинжал к горлу данмера, так что тонкая алая струйка бежала по взмокшей серой коже, и двигался в нем порывисто и грубо, наверняка причиняя боль. Поначалу Мако-Теи подумал, что данмер мертв: вся правая сторона его лица была залита кровью, рыжие волосы слиплись в лохматый колтун — но позже увидел, как мелко вздрагивало его тело и неровно вздымалась грудная клетка. — А? Ты? — Декра настороженно вскинул голову. Тяжелое дыхание со свистом вырывалось из его горла, глаза с расширенными зрачками лихорадочно блестели. Задав вопрос, он бегло облизнулся и вильнул хвостом, выдавая свое возбуждение. — Ох, ты жив, Хист хранит тебя! — его широкая улыбка показалась Мако-Теи нездоровой и откровенно пугающей. Декра хотел сказать что-то еще, но данмер вдруг извернулся, уперся ногами ему в живот и с силой оттолкнул от себя. Тот зашипел, впиваясь когтями в подстилку, и под треск рвущейся простыни данмер, руки которого оказались связаны у него за спиной обрывком какой-то тряпки, лягнул ящера еще и в челюсть. Мако-Теи в ужасе отпрянул назад и уперся лопатками в стену. Растерявшегося Декру отбросило к стоявшему напротив кровати шкафу; он, извиваясь, сломал с разгону обе его дверцы и протяжно взвыл, когда толстые деревянные обломки в нескольких местах вспороли его желтовато-бурую чешую. Но данмер был слишком слаб, чтобы воспользоваться временем, которое сумел выиграть. Перекатившись, он сполз с кровати и с трудом удержался на дрожащих ногах. Мако-Теи поймал его взгляд, полный ненависти и страдания; липкий холодок пробежал у него по спине от понимания того, какой страшной кары желал этот эльф для него, для Декры, для всех аргониан, покинувших родные болота, а то и для всего Народа Корня. Мако-Теи слышал, как темный эльф заскрежетал зубами от боли, когда Декра ухватил его за волосы и рванул назад, бросая на пол, на щепки и осколки битой посуды. Слышал, как он хрипел, не позволяя себе кричать, когда несколько раз подряд не смог ни защититься, ни увернуться от яростных ударов ногой в живот и грудь. Каждый этот удар заставлял Мако-Теи крупно вздрагивать. — Что ты смотришь? — зло бросил Декра. Зрачки у него теперь были узкие, как у змей. — Почему ты смотришь на меня так? Спрашиваешь себя, почему я хочу убивать их? Почему я чувствую это, а ты — нет, хотя я — такой же лукайул, как и ты? Он клацнул зубами, так что пугливое сердце Мако-Теи невольно пропустило удар, а затем поднял данмера с пола и вновь бросил на кровать. Тот едва шевелился, судорожно кашляя, и все же пытался хотя бы отползти в сторону, путаясь в складках истерзанной аргонианскими когтями простыни. Свежая кровь струилась по его бедрам. — Потому что они сделали со мной это. Когда я был мал, и чешуя моя была еще мягкой, они схватили меня и сделали это все вместе! Я не был рабом, нет. Для них я был еще хуже, — Декра прищурил желтые глаза, подошел к другу и бесцеремонно выдернул кинжал из-за его пояса, так как свой успел потерять во время потасовки. — Для них я был ящерицей. — он презрительно сплюнул кровью. Мако-Теи шумно сглотнул и раскрыл глаза шире, когда Декра отстранился от него, взобрался на кровать, ухватил данмера поперек туловища и дернул на себя, заставляя встать на колени. Тот прогнулся в спине и попытался было сопротивляться, но Декра склонился над ним и уперся ладонью ему в затылок, вдавливая лицом в подушки. Сил у темного эльфа совсем не осталось. Свободной рукой придержав свою торчащую из приспущенных штанов плоть, Декра направил ее и рывком вошел, так что данмер содрогнулся и сдавленно застонал, слабо дергая связанными руками. Мако-Теи хотел уйти. Смотреть на то, как его старый друг, охваченный кровавым безумием, вбивает в постель данмера, едва ли провинившегося хоть в чем-то перед Народом Корня, было невыносимо. Он не знал, что думать и чувствовать, понятия не имел, что делать. Против воли он снова поймал взгляд полуприкрытых глаз цвета тлеющих углей, и не увидел в этих глазах ничего, кроме отчаянного желания умереть — желания, чтобы эта унизительная пытка, наконец, закончилась. Осторожно отстранившись от стены, Мако-Теи подавленно опустил голову и уже шагнул было к выходу, когда заметил, как Декра, в кровь исцарапавший данмеру всю спину, занес кинжал, целясь своей жертве куда-то в основание шеи. У него перехватило дыхание и болезненно засосало под ложечкой, а сердце словно подпрыгнуло вверх и теперь билось где-то под горлом. Такая она, значит, была — месть? Это называли гордостью и торжеством над противником? Так добивались признания и праздновали свою давно уже обретенную свободу? Неужто для того, чтобы быть частью Народа Корня, слышать и исполнять волю Хист и удовлетворять требованиям Ан-Зайлиль, нужно было творить такое? Неужто свою историю каждый из них отныне должен был писать ничем иным как кровью и слезами своих врагов? Если так, то Мако-Теи не хотел этого. Не хотел и, пожалуй, впервые за всю свою жизнь готов был за это бороться. Некая сила бросила его вперед с ловкостью, которой он никогда не замечал за собой прежде. Врезавшись в друга, Мако-Теи ухватил его за запястье и сжал, надеясь, что тот выпустит кинжал, но Декра был старше, сильнее и опытнее. Потеряв равновесие, ящеры с грохотом повалились с кровати, зарычали и забились, молотя хвостами по полу и друг по другу. Мако-Теи потянулся, надеясь все же обезоружить Декру, но тот вдруг извился с невероятной силой, и в глазах на мгновение потемнело от боли. — Что?.. Что ты… делаешь?! Голос Декры звучал странно, смазано, а в нос ударил резкий металлический запах крови. Мако-Теи опустил взгляд к своему животу, из которого Декра, растерянно моргая вторыми веками, медленно вытягивал лезвие кинжала. — Зачем ты… О боги и Великое Древо… Что ты натворил? Что я натворил?.. Упершись в чужое плечо, Мако-Теи оттолкнулся от него и, пошатываясь, поднялся на ноги, зажимая рану ладонью. Грязное рубище, в котором он ходил с тех самых пор, как сбежал с затопленной фермы, стремительно пропиталось кровью. — Мако-Теи… Ответом Декре стало лишь отрицательное движение головой и пустой, ничего не выражающий взгляд. Взгляд старого друга, сородича, которого он практически вырастил, с которым всегда был ближе, чем остальные, и которого теперь собственными руками убил. «Уходи», — говорил этот взгляд. — «Уходи, здесь тебе делать больше нечего». Глухо всхлипывая и прижимая растрепавшиеся перья к затылку, Декра встал с пола, бросил окровавленный кинжал так, словно тот был отравлен, и кинулся прочь из комнаты. Сквозь шум в ушах Мако-Теи слышал, как хлопнула входная дверь за его спиной. Рана была глубокая, меткий удар что-то разрезал внутри, и Мако-Теи кажется, чувствовал, как разливалась кровь под кожей и костями, заполняя все доступные полости. Ни он, ни Декра — простые работники на рисовой плантации — не знали, можно ли исцелять такие раны. Мако-Теи не сомневался в том, что умирает, а на душе было на диво легко и спокойно. Никаких лишних голосов в голове, никаких угрызений совести. Сердце подсказывало: все верно, все правильно. Должно быть, теперь он был и не Мако-Теи вовсе, а снова как тогда — Зовущий-Солнце. Жаль, что сейчас, во времена, когда пепельные тучи затмили небо и великий плач поднялся в Морровинде, расползаясь, словно чума, по опустошенным землям, солнце не могло до него дотянуться. С трудом сделав шаг, ящер опустился на кровать рядом с данмером, улегся на здоровый бок и съежился, пропуская ослабший хвост промеж коленей. С улицы по-прежнему доносились крики и звон оружия, но уже куда тише, дальше. Зовущему-Солнце было все равно, что будет с его сородичами и с данмерами, живущими — или теперь уже жившими? — в Морнхолде. Его история заканчивалась здесь, в этой маленькой тесной спальне, рядом с едва живым темным эльфом со связанными руками. Эта мысль вспыхнула в мозгу белой молнией; Зовущий-Солнце нерешительно потянулся вперед и ухватил зубами тряпку, которой Декра стреножил свою жертву. Дернул раз, другой, пожевал немного и сумел-таки ослабить неумело затянутый узел. Данмер дернулся и приподнял плечи, слабо растирая онемевшие руки, а потом вдруг перевернулся с боку на бок, и только теперь Зовущий-Солнце различил печать многодневного горя на его осунувшемся скуластом лице. От разметавшихся по постели рыжих волос (помимо пота и крови, которыми здесь, кажется, все уже пропиталось) пахло терпкими благовониями, чернилами и сухими страницами старых книг. — Отдай, — сквозь зубы процедил данмер, сверля Зовущего-Солнце взглядом. — Отдай мне это. Ящер не сразу понял, что к чему, и успел уже заподозрить темного эльфа в том, что перенесенное унижение повредило его рассудок, но ошибся: дело было в том самом амулете, который выскользнул из неглубокого кармана Зовущего-Солнце и теперь лежал на кровати рядом с ним. Жмурясь от боли, пронизывавшей его при каждом неосторожном движении, Зовущий-Солнце подтолкнул амулет ближе к данмеру. Тот схватил его рьяно, будто от этого зависела его жизнь, и прижал к груди с такой силой, что посветлели костяшки пальцев. Они долго молчали, глядя то друг на друга, то сквозь — в пустоту. Зовущий-Солнце видел, что данмер прислушивался, его острое серое ухо напряженно подрагивало. Он, похоже, сумел успокоиться и дышал глубоко и ровно, но в глазах блестело понимание: непросто будет темному эльфу выбраться из города, наводненного обезумевшими аргонианами. Должно быть, большая часть жителей Морнхолда уже либо пала в ожесточенных боях с войском Народа Корня, либо бежала, спасаясь от неминуемой расправы, ведь в плен Ан-Зайлиль никого не брали. Зовущий-Солнце плыл по течению Реки безропотно и покорно. Его кровь понемногу стыла, не говоря уже о том, что беспрестанно покидала тело, и сердце билось все тише и медленнее. Похоже, — зацепилось сознание за невнятную мысль, — что его смерть будет похожа на сон, спокойный и безмятежный, и когда он снова откроет глаза, то окажется частью чего-то целого и куда более великого, чем армия мстительных болезненно гордых ящеров. — Он принадлежал моей дорогой Фалану… Зовущий-Солнце моргнул, вновь фокусируясь на данмере. Тот перевернулся на спину и смотрел в потолок, все так же прижимая амулет к груди. — Кажется, я предчувствовал, что не стоило… отпускать ее в тот день. Или мне только хочется так думать? Думать, что я мог бы спасти ее и не спас… А если и спас бы, то для того, чтобы грязные ящеры пришли в наш дом и лишили ее чести и жизни? Горькая усмешка искривила его окровавленные распухшие губы. — А ведь ты, должно быть, даже не знаешь, что произошло с Вивеком. Что произошло, что произошло, — пробормотал данмер, словно разжевывая через силу противные для него слова. — А нет больше Вивека. И Гнисиса. И Балморы. И многих других городов. И Фалану моей, — его низкий с характерной хрипотцой голос дрогнул, — тоже нет. Он глухо всхлипнул и откинул голову назад. Одинокая слеза скользнула по его рассеченной ударом то ли когтя, то ли кинжала щеке. — Азура, за что мне это… За что нам… все это… Зовущий-Солнце стыдливо потупил взгляд. Он в самом деле ничего не знал ни о Вивеке, ни о Гнисисе, ни о гибели женщины, которая еще недавно была хозяйкой этого дома, ни о том, как мог бы облегчить чужую муку. Ему в голову — тяжелую, будто набитую ворохом мокрых тряпок — не пришло ничего лучше, кроме как вытянуть шею и коснуться носом чужого плеча: горячего и сухого. Хозяин как-то рассказывал своим рабочим, что серая кожа данмеров — это еще не остывший пепел Красной горы, а алые глаза — тлеющие угли в ее беспокойных недрах, и ящеры, понявшие эти слова каждый по-своему, тогда все подумали об одном и том же: потрогать бы, ощутить, поверить. Но темный эльф вместо того, чтобы успокоиться, отпрянул, неловко отмахнувшись от Зовущего-Солнце, и не сдержал сдавленного хриплого стона. — Не трожь! Хватит с меня… Тут взгляд его зацепился за заляпанное кровью лезвие кинжала, лежавшего у изголовья кровати. Потянувшись, данмер ухватил кинжал за рукоять и снова откинулся на спину, свободной рукой набрасывая амулет покойной возлюбленной себе на шею. — Хватит с меня, — увереннее, но тише повторил он, перехватывая кинжал обеими руками и направляя острие себе в грудь. — Хватит. Чувствуя себя невероятно уставшим, Зовущий-Солнце с трудом подтянулся, скалясь от пульсирующей в боку глухой боли, и сунул голову в руки данмеру, лишая того возможности ударить. Сам он уже успел смириться со своей скорой смертью и был нисколько не против, если она настигнет его чуть раньше. — Поглоти тебя Врата Обливиона, — выругался вконец растерявшийся данмер. — Какого скампа ты делаешь?! — Хочу, чтобы ты жил. — Было бы кому какое дело до того, что ты хочешь. Я обречен, ящер, твои соратники заняли город. Мне из него не выбраться. — Они мне не соратники. Зовущий-Солнце хрипло кашлянул, чувствуя на языке привкус крови, и повернул морду в сторону узкого окна; на улице уже стемнело, и по затянутому низкими тучами небу разливалось зарево многочисленных пожаров. — Ты легко уйдешь. Нет генерала, нет хозяина. Никто не следит, каждый слушает только собственный голос, почитая его за знак свыше. Я не слышу голоса, — совсем тихо прошелестел он. — Мне среди них нет места. Данмер с видимой неохотой опустил кинжал на кровать рядом с собой. — А ради чего? — Жить. — Есть вещи — множество вещей — поважнее жизни. — Есть, — согласился Зовущий-Солнце, с трудом держа глаза открытыми. Мир вокруг него расплывался, постепенно превращаясь в бесформенное и бесцветное месиво. — Умереть… не бессмысленно. Как я — чтобы ты жил. Несколько томительных мгновений данмер молча смотрел на него, а затем с усилием спихнул с себя и бесцеремонно перевернул на спину. Растерявшись, Зовущий-Солнце слабо провез хвостом по кровати и дернулся, шипя от боли. — Лежи смирно, глупая ящерица, — проворчал темный эльф, накрывая ладонями глубокий порез на его боку. — Не нужны мне твои… «великие» жертвы. Он глубоко вздохнул, и Зовущий-Солнце с изумлением обнаружил, что под теплым золотым светом, разлившимся по его перепачканной чешуе, боль начала отступать. Вскоре на том месте, куда Декра нанес удар, не осталось ничего, кроме крошечного белесого шрама и зуда — обычного для заживающих ран. Не смея пошевелиться, Зовущий-Солнце перевел взгляд со своего бока на данмера, исцелявшего уже собственные ранения, и обратно, а после — снова на данмера, очень уж забавно тот выглядел: будто бы гладил и обнимал самого себя, втирая в серую кожу все тот же чарующий желтый свет. — Ты поможешь мне выбраться из города? — прозвучало вопросом лишь отчасти. Зовущий-Солнце нерешительно шевельнул хвостом, боясь, что от неосторожных или слишком резких движений глубокий кровоточащий порез вернется на прежнее место. Как выяснилось тут же, зря: ничто не докучало ему, кроме усталости да нескольких мелких ссадин. — Да… Кажется, теперь да. *** Как и предсказывал Зовущий-Солнце, сбежать из Морнхолда оказалось совсем несложно. Спустя около получаса они с данмером, оседлав первого же попавшегося гуара, удалялись в пустоши под покровом безлунной ночи. Кромешная тьма вокруг немного пугала ящера, но гуар, пользуясь своим особым животным чутьем, не спешил и безошибочно находил дорогу. Должно быть, тяжело ему было тащить на спине сразу двух всадников, и Зовущий-Солнце мысленно обещал себе от пуза накормить гуара, как только они прибудут на место. Когда и куда, и что это будет за место, и что окажется под рукой съедобного, Зовущий-Солнце не знал. Не знал даже, не убьют ли его, отомстив за содеянное Народом Корня. Наклонившись вперед, он обеими руками обнимал данмера за талию и жался к нему, боясь свалиться в непроглядный мрак, хрустящий камнями и стеблями высохших растений. Ему казалось, будто он мог слышать, о чем раздумывал темный эльф: задавал себе десятки вопросов, находил ответы и собирал их вместе, чтобы потом использовать. Чтобы спасти многие сотни жизней или вернуться в свой город и заново поднять знамена Морровинда на его горделивых шпилях, или даже заставить умолкнуть бездонное чрево Красной горы. Морнхолд, объятый пламенем, вскоре остался далеко-далеко позади. Ящер прикрыл глаза, прислушиваясь к тому, как тепло чужого тела приятно согревало его стылую чешую. Быть может, именно этот данмер заставит свою измученную катастрофой землю воспрять духом, поднять голову и стряхнуть пепел с впалых боков, и спустя многие долгие годы для него — для Зовущего-Солнце — станет все, наконец, так, как было прежде. Он снова будет работать на плантациях соленого риса, как его мать и, наверное, мать его матери, и, конечно же, будет петь, широко раскрывая пасть под сдержанный смех хозяина — коренастого данмера с рыжими волосами, собранными в высокий задорный хвост.