***
Игра всегда успокаивала меня, особенно сейчас, когда ты, жалкая неумеха снова пришла портить мои нервы. Я не хочу даже находиться рядом с инструментом, когда ты пытаешься мучать его своей «игрой»! О бедное, бедное моё фортепьяно! — Всему тебя надо учить. Ты даже повторить за мной нормально не можешь, переворачивая все вверх дном! И тонкая рука с силой захлопывает крышку инструмента, едва не повредив испуганной девушке пальцы. Ярость понемногу утихает, и волосы на затылке, словно на холке большого зверя, перестают топорщиться. — Ты должна играть с чувством! Ведь в твоём сердце есть хоть какие-то чувства, бездарная девчонка?! Не можешь же ты быть абсолютно ледяной? И не контролируя свои действия, я сдернул тонкую перчатку с левой руки, с силой ударив в инструмент ладонью прямо напротив лица Скарлет. Я буквально услышал как внутри твоей головы зазвенел девятый вал, и корабли с треском налетели на скалы, поддаваясь зову морских сирен. Вся жизнь пролетала перед глазами, когда ты смотрела на тонкое серебряное кольцо на моих бледных, и таких знакомых пальцах. Голос прозвучал так тихо и ласково над ухом за секунду до того как твоё сознание стало чистым как бумажный лист. — Твои мысли убивали. Я спас тебя, как и обещал, Скарлет.Часть 1
26 марта 2016 г. в 08:42
Твой завороженный взор, мечтательно смотрящий куда-то сквозь меня… Я запомнил его, он остался глубоким шрамом где-то в глубине сердца и взгляда, сделав их холодными и непроницаемыми. Гипсовым слепком на лицо легло выражение нарочитого спокойствия и безразличия. Мне не все равно, но для чего тебе это видеть?
Ты никогда не замечала бури эмоций внутри меня, парила в своих мыслях, мечтах, а я уплывал вместе с тобой, слушая твои истории.
Когда я впервые увидел тебя, то сразу понял для кого был создан.Ты была не столь нелепой и шумной как другие дети, а тихо ступала между старых корней, касаясь ладонями коры деревьев. Я заметил твои руки, сухие и хрупкие, руки труженика, а не ребёнка. Дети не должны столько работать. Детство — это беспечное время, созданное для игр и познания мира. Но тебе не нужно было ни того, ни другого, ты пришла сюда, чтобы сбежать от гнёта своей наполненной обязанностями реальности.
Алый переплет твоей книги вовсе не пах кровью, а ты не пахла страхом, когда я подошёл. Кем я был для тебя? Большим белым псом? Нет, ты не была глупа, ты понимала, но от чего не боялась, не бежала? Я ведь мог убить тебя, да даже если не убить, а укусить, разве это не страшно? Особенно здесь, возле кладбища. Но ты просто немного улыбнулась, и поздоровавшись со мной, предложила почитать для меня книгу.
Я помню её, помню эту историю до сих пор. Корабли, скользящие по морским волнам, несущие путешественников в дальние дали. Ты читала о людях, не имеющих дома, людях, стремящихся в никуда, но от чего-то полных энтузиазма. И я видел, как горят твои глаза.
Я ждал, когда ты придёшь снова, чтобы услышать продолжение истории, но тебя все не было. Годы тянулись очень долго.
В следующий раз я увидел тебя на старом озере, всю заплаканную: ты уронила кольцо своей матери в воду. Оно соскользнуло с пальца, когда ты бросала камешки. Было слишком глубоко, и, даже подплыв на лодке, ты не могла рассмотреть блеск розового самоцвета сквозь мутную воду, как не могла увидеть и меня. Просто не замечала белую фигуру, раз за разом бросавшуюся в озеро. Я хотел его достать, я пытался, но ни мои лапы, ни зубы не годились для этого. Тебе нужен был человек.
И гром грянул, а озеро заходило ходуном, захлестывая холодной липкой водой лодку. Я видел как мои лапы изгибаются, становясь длиннее и тоньше, словно кости. Я менялся для тебя, и ты заметила. Теперь я встал перед тобой холодный и прозрачный, и я видел твой испуганный взгляд, когда толкнул лодку к берегу. Ты бежала прочь от озёра, забыв о кольце, и о своём белом друге. Я не смог помочь. Но я поклялся спасти тебя.
Я предложил тебе сбежать, тогда, лёжа рядом на лугу. Помню твой пронзительно серьёзный взгляд в эту минуту, даже нежные цветы венка, сплетенного мной, не смогли вызвать улыбку на твоём лице.
Кем я был тебе? Другом? Братом? Просто мальчишкой, который от чего-то всегда приходил послушать как ты читаешь? Понимала ли ты кто я? Нет. Понимала ли ты, что я чувствую к тебе? Наверное да. Этого невозможно было не понять, не заметить.
Сейчас и я понимаю, что мне стоило проявить больше уважения к себе, больше гордости, стоило быть более уверенным. Но я просто не мог совладать с собой, и с твоим взглядом, так больно и резко прожигающим меня. Ты не могла сбежать, не могла бросить сестер, даже если и хотела. Не сейчас и не со мной.
Ты снова ушла прочь от меня. Ушла, чтобы больше никогда не вернуться на поляну, и к этому разговору. Это больно, Скарлет. Мне было больно, и до слёз обидно от своей слабости. Слабости рук и слабости духа. Я не смог удержать тебя, не смог сделать так, чтобы ты захотела остаться. Был ничтожен и глуп, ненавидел себя, ненавидел тебя, лес и весь мир.
Пальцы яростно долбили по старым клавишам. Я старался найти успокоения, приложения своим эмоциям и силам, искал место для себя, но не находил ничего лучше лесного театра и этого древнего пианино. Но здесь хотя бы никого не было, и я мог вымещать ярость на бедном инструменте сколько угодно.
Другие говорили, что у меня дар, что сквозь мою музыку они слышат настоящие чувства. Знали бы они, что если бы это было правдой, то они оглохли бы от крика обречённости. Но я с благодарностью улыбался, принимая комплименты, а внутри зрело чувство отвращения.
Я знал, что ты скоро придёшь, и не ошибся. Ты всегда приходила, чтобы словно бы добить меня, отнять все, что было дорого, и разбить на куски мою жизнь, изменив до неузнаваемости. Но сейчас я знал, что делать. Ты больше не уничтожишь меня. Пришло моё время.
Девушка одиноко сидела на скамейке брошенной детской площадки. Ждала кого-то? Или что-то потеряла? Я знаю что. Тонкие пальцы оставили в твоих ладонях старое серебряное кольцо с мутным розовым камнем, и ты приняла его. Я почувствовал как по твоему телу прошла дрожь, когда я склонился, шепча на ухо о том, что я ждал тебя. Даже не представляешь как долго я ждал, чтобы коснуться губами твоей шеи, и ты не противилась, хотя пальцы и ресницы все ещё дрожали.
Мое сердце, ставшее ледяным и колючим, таяло от твоего сбившегося дыхания, но когда ты открыла глаза и увидела совсем рядом мои, пронзительно синие и ясные как то небо над нашей поляной, ты даже не вздохнула. Ты ничего не поняла, не узнала меня. Я был всего лишь незнакомцем, преподнесшим необычайно близкий подарок, незнакомцем, словно бы читающим мысли, знавшем о тебе все. Прямо как принц из старых сказок. И ты дала первому встречному то, что должно было быть моим.
Ярость и горечь захлестнули меня, и я сам не заметил как пальцы, тонкие и слабые когда-то пальцы, сжали твоё горло. Ты хрипела и задыхалась, а слёзы текли по моим рукам, но я не мог остановиться. И только когда твое тело обмякло, а взгляд стал мутным, судорога отпустила меня. В ужасе я вскочил со скамейки, и кровь с воем бури била в моих висках, топя твои корабли.
Помню как дрожащими руками тряс тебя за плечи, как целовал твои мокрые и солёные щеки, как медленно ко мне пришло осознание, что-то тихое и слабое дрожание, это не конвульсии моих зябнущих рук, а твоё дыхание. Ты была жива. И мысль об этом наполняла меня радостью. Как я ненавидел тебя тогда и как любил.
Я отнёс тебя к дому. Нам запрещено выходить из леса, но я все же сделал это, чтобы иметь шанс увидеть тебя снова живой и здоровой. Тогда я ещё не мог предположить чем обернётся мой порыв.
Они все были против меня, все хотели наказать. Я нарушил их законы, я покинул лес и подверг себя опасности, слишком привязался к человеческой девчонке. Я был готов перегрызть горло каждому из них, но кем я был тогда? Что я мог сделать? Сейчас они бы катались в агонии от взмаха моей руки, но прошлое неизменно. Её отняли у меня, отдали другому для следующего периода.
Они сказали, что это послужит мне уроком.
Уроки… Уроки музыки отвлекали меня, давая забыть всю эту историю хоть на время. Мне не хотелось думать когда она теперь придет, и как будет выглядеть. Так я обманывал себя, перебирая клавиши, и мысленно отсчитывая дни до того как ты снова зайдешь в лес, женственная и лёгкая как балерина. В этом периоде все вы преисполнены женственности и чувственности. Как я раньше ждал, чтобы увидеть мою Скарлет такой прекрасной. И она оказалась даже красивее, чем я мог представить.
Лёгкий капроновый шарф был повязан на шее и развевался по ветру голубыми волнами, когда она шла. Только мы двое знали почему она носит этот шарф. Я не думал, что останутся следы, но был рад, что ещё одним секретом у нас стало больше. Длинные каштановые волосы доросли уже до края лопаток, и были завиты в мягкие волны. Она явно готовилась к этой встрече, что подтверждало и алое платье, едва покрывающее колени. Это было совсем не в её характере: прийти в лес в платье, особенно на ночь глядя, ведь это абсолютно не практично. Но о какой практичности может идти речь, если ты влюблена?
Ооо, а она была влюблена. Я прочитал это по одному её взгляду, подрагивающим бледным пальцам и в контраст краснеющим щекам. Как я мечтал увидеть её такой. Чтож, мечта сбылась. Наверное стоило чётче формулировать желания.
Её взгляд смотрел сквозь меня, не видя, не имея силы понять, что ей в ответ глядят ни с меньшей нежностью.
Именно тогда внутри меня порвалась последняя струна и лес словно бы закричал, шумя листьями старых деревьев. Тяжёлая маска застыла на лице, и я не испытывал уже ничего, смотря желтеющими волчьими глазами как Скарлет глядела на звезды вместе с другим, сидя у костра. Мне было не важно что они делали в палатке всю ночь, было все равно когда ровно в пять десять она судорожно собираясь, спешила сбежать в темноту от позора, с желанием забыться, отмыться и провалиться куда-нибудь.
Пусть это послужит тебе уроком, моя девочка.