Безумное заблуждение

— Долой кровавую Красную ведьму! – уверенный звонкий голос перекрыл даже шум подступающих к мятежнику солдатских шагов. Я приподнял бровь. «Однако». В храбрости (а главное, наглости!) сторонникам Мираны никогда нельзя было отказать, но чтобы вот так, открыто… Это почти восхищало. Солдаты скрутили мятежника, заломив ему руки за спину, так что он зашипел от боли. — Аккуратнее! – прикрикнул я на неотёсанных увальней-карт. – Не покалечьте его раньше времени! К моменту, когда он начнёт отвечать на наши вопросы, он должен быть целым и невредимым! Пока мятежника связывали, он с отсутствующим видом насвистывал ту же дурацкую песенку про звёздочку, которую я от него уже слышал. Я невольно покачал головой. И от этого ненормального мы собираемся узнавать местоположение Алисы?! Прошу прощения за невольный скептицизм, дорогая Горация (благо, пока тебя нет рядом, я могу себе это позволить), но, боюсь, он вряд ли что-то расскажет. Впрочем, попытка не пытка… Пытка? Хм, а это идея! Злорадно улыбаясь, я многообещающе посмотрел на пленника. Теперь уж он никуда от меня не денется! Я умею спрашивать правильно. Почувствовав мой взгляд, маленький человечек обернулся и отважно посмотрел на меня. На короткий миг наши взгляды скрестились, как два отточенных клинка. Всё во мне задрожало от предвкушения. Да, его будет очень непросто сломить! В ярких зелёных глазах я видел ненависть, решимость бороться до конца и неистовую, неукротимую волю. Губы мои сами собой расползлись в нежную улыбку. О, как я люблю сложные задачи, как я обожаю, когда такие вот несокрушимые бунтовщики вроде него ползают у моих ног, сломленные, униженные, просящие… — Возвращаемся! – скомандовал я. – Бунтовщик пойман, и ему придётся отвечать перед Её Величеством! — Я знаю лишь одну Королеву, и лишь перед ней я готов отвечать за свои поступки! – дерзко выкрикнул пленник. – Да здравствует Мирана! — Заткнуть ему рот, господин? – осведомился один из солдат. Я с отвращением посмотрел на него. Боги, как же примитивны эти карты! Только и думают о том, чтобы сломать, заткнуть, убить! Фу! Нет, тут надо тоньше… — Делай своё дело, солдат, — распорядился я. – Жалкие крики этого бунтовщика не идут ни в какое сравнение с тем, что и как он будет кричать в застенках Её Величества. Так что пусть делает что хочет… напоследок. В узких прорезях шлема, где посверкивали глаза карточного стража, я с удовольствием заметил уважение. Да! Так и только так! Личного помощника Красной Королевы, всемогущего Валета, должны уважать и бояться! И даже сначала бояться, а потом уважать. Развернув коня, я во главе отряда направился к Угрюмому Брегу. Для большей скорости передвижения солдаты понесли пленника, что вызвало у него неконтролируемый смех. — Быстрее, господа, быстрее! – вопил он, извиваясь в стальных руках стражи. – А теперь – в галоп! Ей-богу, с вами никакой конь не сравнится! Зубовный скрежет карт доносился даже до меня, хотя я ехал чуть впереди процессии. Пленник начинал восхищать меня. Ни у кого прежде я не видел такого отчаянного мужества и храбрости. Хм, а может, и впрямь – «отчаянного»? В смысле, от чая? Интересно, неужели действительно от такого количества выпитого чая, как у него, становишься храбрым и бесстрашным? Тьфу, прямо мамочкино наставление в детстве о том, что надо кушать полезные вещи, чтобы стать сильным и смелым. Хватит думать о нём! Он просто сумасшедший, вот и всё! *** Факелы зловеще вспыхивали на стенах, отбрасывая красноватые блики на доспехи стражи и мои собственные. Наверное, со стороны это смотрится довольно внушительно, подумал я. В конце концов, пленники должны нас бояться. Камера нужного нам пленника находилась в конце коридора, в самой тёмной стороне подвалов. Я никогда не любил эту часть замка – слишком пусто, сыро и мрачно, а мой организм не переносит отсутствия света и тепла с самого детства. Однако все неудобства должен был компенсировать предстоящий допрос – моё любимое развлечение. Наша процессия – я и пятеро стражей – приблизилась к решётке в конце коридора. Пленник внимательно следил за нами. Впрочем, подозреваю, что он вряд ли видел нас – просто так совпало, что мы подошли с той стороны, в которую он смотрел. — Это будет непросто, — пробормотал я себе под нос, глядя на него. Боюсь, здесь и впрямь не обойтись без пыток… Боюсь? С чего бы это? Вполне естественное дело, казалось бы… Солдаты открыли камеру и вслед за мной осторожно вошли в узилище. Теперь предстояло самое сложное – привлечь и удержать внимание пленника. Насколько я его знаю, этот чудак вполне способен не обратить внимания даже на побои. Однако на сей раз мои опасения оказались беспочвенными. Узник медленно поднялся на ноги, не сводя с меня пристального взгляда, в котором сквозило какое-то болезненное изумление, так что я даже засомневался, помнит ли он вообще, кто я такой. В это мгновение растерянно блуждающие глаза пленного встретились с моим твёрдым взглядом. Всё моё существо внезапно пронзила такая острая боль, что я едва удержался от вскрика. «Что это такое?» – мелькнула паническая мысль. Ведь не может же быть, чтобы эти странные глаза так на меня подействовали! Хотя я никогда прежде не испытывал этого чувства, мой внутренний голос подсказал, что это такое, и я пришёл в ужас. Нет! Нет, только не это! — Убирайтесь, — процедил я сквозь зубы страже. Голос получился каким-то глухим, почти неживым, но оно и к лучшему – по крайней мере, карты убрались, не задавая лишних вопросов – этого я не выдержал бы. Оставшись наедине с пленником, я несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Предательское сердце стучало как ненормальное, и на миг я даже удивился, что он этого не слышит. — Ты немного опоздал, — с укором сказал мне пленник. – Чая здесь, увы, нет, но, может, если бы ты пришёл к шести вовремя, что-нибудь можно было бы придумать… — Замолчи! – рыкнул я, сдёргивая с пояса тяжёлую плеть. Обычно я пользуюсь ею для укрощения лошадей, но сейчас он меня рассердил. Узник на удивление послушно смолк, с искренним любопытством глядя на кольца плети в моих руках. Кажется, он нисколько не боялся боли. «Проверим», — пообещал я себе и, для начала несильно размахнувшись, хлестнул его. Плеть обвилась вокруг его плеч, распарывая швы на одежде. Шляпник задохнулся болезненным криком, но остался стоять, даже не покачнувшись. Ах, так?! Я, уже не сдерживая размах, принялся полосовать плетью этого ненавистного, наглого, неимоверно светлого… Допрос был благополучно забыт – имело значение только то, что я мстил ему за миг своей позорной слабости, за лучики света в ярких глазах, за изумление и открытую невинность во всём его существе, за всё, за всё, за всё-о-о! Красная пелена перед глазами разошлась, и я обнаружил, что пленник лежит на полу, беспомощно закрываясь руками, весь исполосованный и окровавленный. Он ещё дышал, но стонать уже не мог, видимо, сорвав голос, пока я его избивал. Но даже сейчас, окровавленный и жалкий, он источал этот проклятый внутренний свет! И что бы я ни делал, так и будет. Что ж, отлично. Я принимаю вызов. Одним широким шагом преодолев разделяющее нас расстояние, я приподнял пленника за плечи и бесцеремонно встряхнул. Неожиданно невесомое тело беспомощно обмякло на моих руках, а рыжая голова приникла к плечу. И вновь меня пронзило это странное чувство, которому я не мог найти имени. Всё внутри зашлось от щемящей нежности к потерявшему сознание узнику. Не отдавая себе отчёта в том, что делаю, я бережно коснулся спутанных огненных кудрей. Почему-то сейчас мне ужасно хотелось, чтобы открылись эти яркие зелёные глаза и он посмотрел на меня. Наклонившись ниже к его лицу, я ощутил сводящий с ума аромат лесных трав и ещё что-то странное. Наверное, так мог бы пахнуть быстрый порыв ветра… Невероятно, но я не мог ощутить запаха крови и боли, столь естественного для пытаемого. Аккуратно, кончиками пальцев, я прикоснулся к его щеке, собирая капли крови с бледной кожи, а затем поднёс их к губам. У его крови был пряный, нежный вкус, и в нём совсем не было острого привкуса железа. Я прижался лицом к его встрёпанным волосам, вдыхая аромат безумия – как он, оказывается, сладок, как желанен! Впервые я не чувствовал тяжести доспехов на плечах и груза ответственности перед Королевой – всё заменил нежный аромат. Подняв голову, я заметил, что пленник уже очнулся и внимательно, но без ненависти, смотрит на меня из-под полуприкрытых век. Не выдержав сладкой пытки, я бережно, едва коснувшись, поцеловал эти лучистые глаза. Ресницы Шляпника удивлённо дрогнули под моими губами. — Прости, — прошептал я ему. – Я не мог иначе… Сам себя не узнавая, я слегка обнял его за плечи и почти просительно заглянул в глаза. Тёмная, душная мгла расступалась, оставляя передо мной только это лицо, бледное, исцарапанное, в крови, но всё равно прекрасное, прекрасное до боли, до крови в горле, до стона. Пленник, не отрывая от меня ставшим вдруг пронзительно-сочувственным взгляда, чуть подался вперёд. И в этом одном жесте было всё – и доверие, и ещё неуверенная нежность, и зарождающая страсть… … То, что было потом, я плохо помню. В памяти остались какие-то обрывки полубезумных фраз, лихорадочный шёпот, нежная прохладная кожа под моими жадными губами… Пряди растрёпанных рыжих волос смешиваются с моими чёрными… Тёплое дыхание на моей шее и всё время – так близко! – сияющие глаза, в глубине которых отражается моё искажённое страстью лицо. В какие-то моменты мне казалось, что безумен я, а не он. Сейчас Таррант был единственным по-настоящему реальным существом рядом со мной. Его руки блуждали по моему телу, невесть каким образом освободив от доспехов – ах, если бы только у него было хоть чуть-чуть побольше опыта! Правда, оного опыта в достатке хватало у меня, так что ему оставалось лишь покориться. Но несмотря на то, что он пристально смотрел на меня, всё время возникало такое ощущение, что видит он перед собой совсем другое лицо, и поцелуи – такие трепетные, всё ещё робкие! – предназначены вовсе не мне. В душе колыхнулась тёмная ярость. Как он может?! Это же я, я сейчас с ним! Я целую его, я сгораю от страсти к нему, своему врагу! Тела наши слились, и огромные зелёные глаза распахнулись ещё шире, а худое тело выгнулось болезненным спазмом. Я ласкал бархатную кожу, всё время чувствуя губами его свежесть. Действительно, как будто свежий ветер – и столь же быстр и неуловим для меня. С губ моих сорвался хриплый стон. Мир взорвался вихрем цветных осколков, в каждом из которых отражался он. Таррант. Мой ветер. *** Когда стены перестали распадаться на части, я посмотрел на Шляпника. Он слегка улыбался, опустив ресницы и не делая ни малейшей попытки подняться с пола или прикрыться. Пряди огненных волос щекотали мои руки, а ощущение лёгкого тела в моих объятиях заставляло исчезнуть остатки рассудка. Я не отдам его Королеве. Он будет со мной и только моим! Сжимая сейчас бледные худые пальцы, я чувствовал себя как никогда живым и преисполнялся решимости отстоять пленника, сохранить его, спасти… Чтобы дышать, чтобы жить, чтобы… — Я всё равно ничего тебе не скажу. Как просто, как буднично! Я отшатнулся и с болезненным изумлением посмотрел на него. Не может быть! Он подумал, что я сделал это для того чтобы что-то выведать?! — Я ненавижу Красную Королеву, и никакие пытки, пусть даже такие, не заставят меня перейти на её сторону. Можешь убить меня, но я ничего не скажу! Такой слабый голос, как шелест ветра в траве, так почему же сейчас так больно? Пытка? Этот восторг, это единение, это невероятное блаженство – пытка?! Единственный миг счастья в моей жизни воспринят как ложь, как издевательство? Я медленно поднялся на ноги и оделся. Когда привычная тяжесть доспехов стиснула тело, на миг обретшее свободу, я испытал почти облегчение. Теперь не надо стараться спасти его. Он упрямится? Значит, он скажет то, что нам нужно – или умрёт. Я вышел из камеры пленника, который чуть не стал таким дорогим, самым близким… Милостью Её Величества я – придворный Валет, её правая рука. А моя боль… да кто о ней знает? Решётка камеры с лязгом захлопнулась за моей спиной, отрезая от того, чего и так никогда не могло случиться. Действительно. Как странно думать о том, что ветер может принадлежать тебе одному! Быть может, я глупец. Но наверняка я знал одно: счастье с ним – это лишь безумное заблуждение. Нам никогда не быть вместе, мой враг, мой ветер, мой… любимый…