Место, которое нельзя покинуть

Корабль капитана Крюка часто прибивало к незнакомым берегам. Но ещё ни разу чужая земля не казалась… знакомой. Как будто он здесь уже был. Как будто он знает это место. Но такого не может быть! Киллиан был точно уверен, что… Неверленд. Странное слово всплыло в памяти – как если бы пряталось где-то в закромах, а теперь решило напомнить о себе. Неверленд, Неверленд… Нет такого слова. Что оно вообще значит? Место, которое никогда не… Что? Странствия часто приводили «Веселый Роджер» к таким берегам. Случайным. И не так важно, что за место, – команда и её славный капитан рассыпались по берегу и творили что хотели, чаще всего заваливаясь в кабаки, напиваясь вдрызг и гуляя с женщинами. А здесь не было ни женщин, ни кабаков, ни алкоголя. Не было ничего. Пустая земля… кажется, пустая. А потом их на тихом пляже встретил мальчишка. Обычный, кажется, в одежде слегка потёртой, с волосами лохматыми, но… Что увидел в нём Киллиан? Что такого необычного увидел? Не сразу удалось ему понять – улыбка. Странная, кривая улыбочка, которой вовсе не должно быть у ребенка. Дети – они какие? У Крюка не было особых познаний в этом вопросе, но, пожалуй, они весёлые и невинные. А мальчишка этот невинным не был. Он улыбался кривой, хитрой и очень мерзкой улыбкой и смотрел на Киллиана не отрываясь. Не на кого-то другого из команды – на него одного. Пэн. Ещё одно слово явилось из мрака, как призрак. Что же оно, чёрт возьми, значит? Киллиан, признаться, уже устал от странных вывертов собственной памяти. Пустой остров оказался не пустым. Он был заполнен мальчишками – они бегали, прыгали, кричали вокруг, а в другой момент исчезали, будто и не было их вовсе. Эти мальчишки играли в прятки, только с кем – друг с другом или с чужаками? И больше всех играл тот, первый, парень, должно быть, глава этой ребячьей шайки. Кажется, его здесь вообще не было. Киллиан, да и никто другой из команды, не видел его больше. Он постоял на берегу, улыбаясь своей жуткой улыбкой, сказал им сладко «Добро пожаловать» – и пропал. Но Киллиану чудилось – вот уж дикая фантазия – что мальчишка где-то здесь. И вот-вот выскочит из-за ближайшего куста. Вот-вот окажется рядом с Киллианом. В зелёных зарослях и золотом песке пляжа, в голосах других мальчишек, – всюду прятался он. И за какие-то жалкие часы, проведённые на острове, Киллиан заработал себе боязнь – глупую и странную боязнь – что мальчишка с недетской улыбкой преследует его. Везде. Стоит за спиной. Ждёт. Выжидает… чего? Питер Пэн. И вдруг голос в голове, как будто принадлежавший раньше самому Киллиану, стал другим. Это был голос… того мальчишки. Сладкий, колдовской голос – такого тоже не бывает у ребенка, не бывает, черт побери! – шептал в ушах капитана, говорил ему странные, незнакомые слова. И… нет, в каждом слове чудилось что-то знакомое. Будто Киллиан их уже слышал. Будто он знает, что они значат. Неверленд. Пэн. Питер Пэн. Питер… Питер… Питер… Пора было убираться с этого острова. Проклятого острова. Делать здесь нечего: добычи никакой, развлечений никаких, и команда уже смотрела на Крюка с недоумением – что же он тянет? А Киллиан не мог убраться. Не мог кликнуть команду на корабль и уплыть куда-нибудь в другое место, не такое странное, не такое… Не такое. Он уходил от своих пиратов прочь и бродил по острову – по лабиринту спутанных ветвей, по нехоженым тропкам, видя тут и там лохматые головы мальчишек, чувствуя того парня за своей спиной. Оборачивался. Как последний трус, резко замирал и поворачивал голову – никого. Да и не могло быть. Просто не могло быть. Не призрак же парень, в самом деле? Странная ночь накрыла собой остров. Даже ночь здесь была странная. Какая-то… не такая. И вроде глупости несусветные, а все равно – ночь была более тёмная, чем ей положено быть, более мрачная, более… тяжелая. Она ложилась на плечи, как похоронный саван, и пригибала к земле, не давая дышать. Киллиан не мог ни вздохнуть свободно, ни выгнать голос из своей головы, который все шептал: Питер, Питер, Питер, Неверленд, Неверленд, Неверленд… и так – без остановки. Киллиан уже собрался позвать свою недовольную команду – и прочь с этого острова, но… но вдруг ночь взорвали костры. Десятки мелких костров по всему берегу и один большой в центре, и к нему из леса стянулись мальчишки. Сколько их было здесь? Много, много, слишком много. Они слетелись, как мошкара, окружили костёр – огромный, до самого неба, – и шальные искры-демоны прыгали у них в глазах. Мальчишки стояли и ждали чего-то. Замер и Киллиан, чувствуя, как в груди стало больно… почему-то… Мальчишки ждали, и Киллиан уже знал, кого они ждут. Да, это был он – тот самый мальчик, кажется, одних лет со всеми, такой же, как все, лохматый и потрепанный, такой же ребенок… он появился из леса, как привидение, возник из-за деревьев и подошел к костру. В руках у него была флейта. Он поднес её к губам и заиграл. Мальчишки пустились в безумный танец вокруг него. Неверленд. Место, которое нельзя забыть. Место, которое нельзя покинуть. Ты же помнишь, Киллиан? Ты помнишь… всё. Ты думал сбежать от меня? Не вышло. Ты бежал, бежал, бежал… и вот ты снова здесь. Помнишь эту музыку? Ты помнишь… помнишь… Иди же, пляши со всеми вместе. Ты хочешь этого. Ты всегда этого хотел. А я скучал по тебе, Киллиан. На глазах своей изумленной команды Киллиан упал – в песок, на колени – и зажал уши. Только бы не слышать, не слышать, не слышать!.. Эту музыку. Эту ужасную музыку. Эту ужасную и прекрасную музыку… Она не просто звучала – она шептала ему на ухо тихие, вкрадчивые слова. А может, шептал голос, голос того мальчишки, у которого улыбка дьявола. Музыка проникала сквозь кожу, музыка щекотала оголённые нервы, музыка лезла в голову, в сердце, в кости, музыка звала за собой – иди же, иди, пляши со всеми… Как ты делал уже много раз. Мальчишка с флейтой поднял голову и взглянул на Киллиана. Улыбнулся. Яркое пламя – не отражение бликов костра – сверкнуло в его хищных глазах. И Киллиан все вспомнил. Питер. Питер Пэн. Неверленд. Он знает это место. Он был здесь. Он жил здесь долго-долго, пока не сбежал, чтоб больше никогда не возвращаться сюда. И вот он снова здесь. И всё как раньше. Всё в точности как раньше… ничего не изменилось. Пираты почти с ужасом смотрели на своего капитана – сильного, храброго, который уткнулся носом в землю, раскачивался, обхватив себя за плечи, и бормотал что-то… как ребенок. Испуганный ребенок. А капитан Крюк забыл на долгую, долгую, долгую вечность, что он уже взрослый, что больше не носит имя Киллиан Джонс, что все свои страхи он похоронил давным-давно. Может, и все. Может, он не боится ни людей, ни морских гадов, может, ему достаёт храбрости грабить и убивать. Но Киллиан уткнулся лицом в песок, лишь бы не видеть, не смотреть, не смотреть ни за что в эти хищные глаза, которые блестят в темноте. Ты помнишь, Киллиан? Ты рад вернуться? Я рад. Я скучал по тебе… Питер Пэн играет на флейте, не говорит, но голос его – сладкий, тихий голос – звучит у Киллиана в ушах. Шепчет и обволакивает собой. А ты скучал?.. …Ему снова пятнадцать, он снова в Неверленде, прячется от Питера в густых зарослях, и сердце у него стучит, как бешеное. Он лежит, припав к земле, и молит каких-то неведомых богов – хотя никогда не верил ни в одного бога, – чтоб на этот раз… пожалуйста, хоть на этот раз… Питер не нашёл его. Но Питер Пэн всегда находил, Питер Пэн всегда знал, где Киллиан, нашёл и сейчас. Секунда – и там, где было пусто, возник он. Веселый, довольный, с широкой улыбкой на губах. Киллиан ненавидел эту улыбку. Эти губы. Это лицо. Этого мальчишку. Ненавидел до глубины своей детской души, и всё же… И всё же, когда Пэн швыряет его на влажную землю и накрывает собой, когда зажимает ему рот ладонью, а зубами впивается в шею, когда Пэн целует его, и гладит, и лезет холодными руками под одежду, и шепчет на ухо «мой Киллиан»… всё же, когда Пэн делает с ним всё это, Киллиан выгибается всем телом и стонет – позорно, громко. Он всегда клянётся себе, что не будет. Выдержит, не будет… но каждый раз, каждый чёртов раз Пэн доводит его до безумия. И потом оставляет одного на мокрой земле – исчезает, как призрак, подарив улыбку на прощание. Хищную, голодную, страшную улыбку. – Помнишь, Киллиан?.. Сладкий шепот. Холодные руки. Горячее дыхание на коже. Это уже настоящий Пэн, не голос в голове, – мальчишки исчезли, костёр погас, команда пропала куда-то, и есть только они, Киллиан и Пэн, они и ночь, они и этот проклятый остров… Как раньше. Все как раньше. – Я скучал по тебе, – прошептал Пэн на ухо Киллиану. Он так близко, слишком, слишком близко, всё такой же, как раньше, нисколько не изменился. Ни на год не стал взрослее. Мальчик… с улыбкой хищника. Маленький Киллиан боялся его, но теперь Киллиан взрослый, и он не должен бояться… не должен… – Ты боишься. Пэн читает его мысли. Он так делал всегда. – Ты боишься меня, Киллиан. Правда же? Я мог бы сказать «не надо бояться», но… Зубы больно впились в шею. Холодные руки уже под одеждой – то ли гладят, то ли царапают. – …но бояться нужно, Киллиан. Бойся меня. Как всегда боялся. Я люблю… твой страх. И он боится, черт возьми. Он, взрослый мужчина, боится этого мальчишку. Но Киллиан знал – ещё тогда, в далёком прошлом в Неверленде, – что Питер Пэн не мальчик. Он демон. Киллиан бежал от демона, прочь от его сладких и страшных поцелуев и слов, но… Неверленд. Место, которое нельзя забыть. Место, которое нельзя покинуть. Он не смог его покинуть. И даже забыть – не смог. И он снова, запрокинув голову, стонет – позорно и громко, как если бы не было минувших лет, как если бы не было отчаянных и почти, почти, почти успешных попыток вышвырнуть из памяти Питера Пэна. – Добро пожаловать в Неверленд… мой Киллиан.