ДЖЕЙН И ФАНФИКИ

ЛАРИСА БЕССОНОВА ДЖЕЙН И ФАНФИКИ (по мотивам романа Ш.Бронте «Джейн Эйр») Лариса Бессонова (Клокова Лариса Николаевна, фото из журнала «Радио» март 1999 г.) Эти тексты были написаны в разное время и при разных обстоятельствах. Но, в конце концов, я заметила, что они начали представлять из себя некое целое – со своей темой, сюжетом, персонажами, «заморочками». Мне пришло в голову создать сборник и посвятить его 200-летию со дня рождения Шарлотты Бронте, которое человечество будет отмечать в апреле месяце 2016 года. К сожалению, «товарищи» из самиздата протянули время, но ничего практически не сделали. А полиграфия, если делать сборник с цветными иллюстрациями и как положено – для пенсионеров занятие не по карману. Тексты эти давно гуляют сами по себе, я никому не отказывала в прочтении распечатки, либо сделать копию. Отзывы были неплохие, поэтому я рискую попросить дочь отправить содержание на суд поклонников моей любимой писательницы. Присоединяйтесь, кто также пытается писать на эту тему. Может быть, вместе получится что-то новое, интересное не только для нас самих. БЕДНАЯ АННА Бедная Анна! Ну, почему Ричарду суждено было отдать свое сердце именно ей? Маленькая, невзрачная … И совершенно одна на всем белом свете. Роман и начинается с дождя. С невозможности выйти на прогулку. Но, все же, почему так быстро и бесповоротно расставался он с женщинами, с которыми сводила злодейка-судьба? Потому что не его круга? А выбрал-то, в итоге, кого? Отнюдь не красавица. Без роду-племени, бедная, без всяких перспектив. Хотя … Добрая, неглупая белошвейка. Неужели не могла прелестная Луиза занять место хозяйки его старинного французского замка? Но – увы. И от практичной, но недалекой немки Ирмы тоже вскоре укатился колобком. И знойная испанка Лаура не смогла надолго удержать Ричарда подле себя. В чем дело? Искал такую, как его первая жена? Умную, тактичную, непорочную… но холодную и равнодушную к его страсти. Почему именно Анна? «Загадочная русская душа?» (отрывок из гл. XV) «Вы никогда не испытывали ревности, верно? Конечно, нет; мне незачем и спрашивать, ведь вы никогда не знали любви. Вам еще предстоит пережить оба эти чувства; ваша душа еще спит, и нужен толчок, чтобы пробудить ее. Вам кажется, что вся жизнь так и будет течь спокойно, как та река, которая несла вашу юность, и вы будете плыть, ничего не видя и не чувствуя, не замечая угрожающих вам рифов, не слыша, как кипят вокруг них волны. Но я вам говорю, и вы запомните мои слова: настанет день, когда вы окажетесь перед узким скалистым ущельем, где река жизни превратится в ревущий водоворот, пенящийся и грохочущий; и тогда либо вы разобьетесь об острые рифы, либо вас подхватит спасительный вал и унесет в более спокойное место, как он унес меня…» (отрывок из гл.XXIII) « -Мне больно уезжать из Торнфилда! Я люблю Торнфилд! Люблю оттого, что я жила в нем полной и радостной жизнью, - по крайней мере иногда. Здесь меня не запугивали, здесь меня не унижали, заставляя прозябать среди ничтожных людишек, не исключали из мира, где есть свет и живая жизнь, и высокие чувства, и мысли. Я говорила как равная с тем, кого почитала, кем восхищалась; я имела возможность общаться с человеком незаурядным и сильным, человеком широкого ума. Я узнала вас, и меня повергает в испуг и ужас мысль о том, что я буду оторвана от вас навеки. Я понимаю, что должна уехать, но это для меня все равно что умереть…» «…Вы помните тот день, когда мы с Аделью гуляли в саду? Вам пришло в голову рассказать мне о Селине Варанс, ее матери, французской танцовщице. И о вашем увлечении ей. Тогда вы спросили… Хотя, нет. Вы не спрашивали. Вы утверждали, что я не испытывала еще ни ревности, ни любви. Вы говорили об угрожающих рифах и кипящих волнах. И я, честно говоря, особенно не вслушивалась в ваши слова. Точнее, я их слышала. Но не понимала. Да и что я могла тогда ответить? Мне кажется, с тех пор прошла целая вечность…» Стоп! Стоп, стоп! Да остановите же меня кто-нибудь, наконец! Вот глупая курица! Хорошо, что сотик зазвонил. Иначе перепортила бы весь роман, и не заметила как. Вся фишка в том, что меня нужно вовремя остановить. Так, ну и что я тут натворила? Боже мой! Право, как неловко. Перепутала имена, страны, профессии, черты характера, цитаты приплела. загубила целый отрывок! Нет, право, нехорошо получилось. Решат, что мне лавры знаменитой англичанки покоя не дают. Впрочем, какое мне, в сущности, дело до чужих мыслей, когда за окном грустный, невыносимо тоскливый осенний дождь, а в комнате звучит Шопен. И я у окна, по которому стекают струйки воды. Конечно, грустно. Но одиноко ли? Нет. И я не сожалею, что все перепутала. Иногда смотрю клипы на гениальную музыку. Цветы и дождь. Потрясающе красивые, выразительные капли на лепестках. И снова дождь и цветы. И эта вселенская грусть. Она не отпускает. Вальс дождя. А еще порадовал клип по мотивам «Бедной Насти». Флюиды немыслимой энергетики пронизывают его весь от начала до конца. Спасибо создателям. Слушая классику и варианты ее лучшей современной обработки, не могу избавиться от жалости к себе. Как много образов и ассоциаций проносится в голове! Ветер фантазий гонит их в неведомую бесконечность. И уже ничего не вернешь, не задержишь. Не сможешь воплотить так, как они мимолетно отпечатались в сознании. Потому что тебе, бодливой корове, эти, вот именно эти рога не даны. Зарифмовать слоган, наковырять страниц двадцать текста за выходные – ну, что здесь героического? Обычная рутина для отъявленного графомана. Но нарядить призрачные фантазии в реально-зримые образы клипа и отдать людям: смотрите, радуйтесь, грустите вместе со мной… Это для других. Призраки так легки и быстротечны, что я не успеваю, как ни гонюсь, «прикнопить» их даже на бумагу. Вот если бы найти цветик-семицветик… Пусть совсем «бэушный», с одним-единственным оставшимся лепестком… Увы. Но можно долгим зимним днем подойти к окну, вспомнить осенний дождь, и тогда эфемерные создания возвратятся из небытия, окружат, растревожат и снова успокоят. И все же, зачем я это сделала? Потому что. «А я маленькая бяка, а я маленькая дрянь». Конечно же, никакая это не Анна. То была Джейн Эйр. И она простит мне мелкое хулиганство. Надеюсь. А еще в ряду ассоциаций – Франц Винтерхальтер «Портрет Паулины фон Меттерних». Думаю, именно в этом портрете живет ее душа. Но это другая, уже другая женщина. Из продолжения. Джейн Рочестер, жена Эдварда Рочестера. Так, а кто еще тут присоседился? Возможно, Ричард Клайдерман? Хотя, это уже и не Ричард. И совсем не Клайдерман. И даже не француз. Включите воображение! Разве не видите? Он безупречно одет в костюм представителя высшей знати Англии. И это не Торнфилд. Скорее, какой-то светский салон. Но что там делает «двойник Клайдермана»? Исполняет вальс Шопена? In B minor? Почему нет? А может быть - Impromptu №4? Хотя… маловероятно. Вообще, в последнее время просто кошмар сплошной! Вчера утром иду чистить зубы, а в голове: пам-пам парарам-парарам… тирьям тирьям! Представляете? Скерцо номер два. Нет, ну бывало… Что-нибудь типа «не сыпь мне соль на рану». Как прицепится – и на весь день. Но чтобы Шопен?! И кому? Мне?! А впрочем… С чего это я взяла, что высшая знать Англии в таком виде появлялась в светских салонах? Похоже, на нем какой-то домашний халатик. Правда, весьма приличный. Может быть, это вообще «домик в деревне». И он среди своих близких. Ладно, пусть музицирует. А нарезки из сериала продолжают крутиться в голове и складываются в новый видеоряд. На мой взгляд, есть два творения, которые лучше бы уж и не трогать. «Ромео и Джульетта» с Оливией Хасси и «Джейн Эйр» с Зилой Кларк в главной роли. Но с каждым годом все больше желающих превзойти. Интересно, получится у кого-то или нет? Сложно отключиться от текста, когда в памяти, как на раскрытой ладони, все сцены и диалоги. Сложно не замечать вольной трактовки и несоответствия. Но все это прощаешь априори, когда такая непостижимая гармония актеров друг с другом и с их персонажами. А знаменитая сцена в саду заканчивается опять же ливнем, почти ураганным ветром и падением дуба. Ах, простите, старого каштана, в который попала молния. И снова дождь, Шопен, рояль. Но - классическое исполнение. С трагическими нотками. Потом великолепное утро. Солнце. Последние капли дождя покидают растревоженные грозой листья. Джейн вбегает в комнату в своем простеньком клетчатом платье. Это уже совсем другая Джейн. Радостная и счастливая. И совсем другая музыка. Инструментальная обработка мягче и лиричнее. И такое чередование на всем протяжении клипа. Вы не слышите этот блюз дождя? Странно. Он не покидает меня и сейчас, когда перечитываю написанные строчки. Автором музыки указан Я. Никитин. А что, если закрыть книгу, не дочитав ее? Представим, что она нам первый раз в руки попала. Еще представим, что письмо пришло поздно, и нежданный свидетель не успел на венчание в маленький сельский приход. Джейн и Эдвард уехали за границу. Германия, Франция, Италия… Медовый месяц пролетел птицей. Вскоре Джейн начинает замечать, что Эдвард изменился. Стал более сдержанным, скрытным, иногда раздражался по пустякам. Она подчас не могла объяснить причину его меняющегося невпопад настроения. В один из дней в номер римской гостиницы, где остановились Рочестеры, на имя Джейн пришло письмо от миссис Фэйрфакс, в котором та сообщала, что миссис Рочестер необходимо ехать на Мадейру по делу о наследстве скончавшегося дяди. Он завещал ей все состояние, а также дом с большим участком и торговое заведение с подземным хранилищем вина. Джейн уговаривает мужа прекратить путешествие и срочно отплыть на Мадейру. Но он категорически против, предлагая поручить адвокату найти хорошего управляющего, либо совсем продать недвижимость. Джейн непонятно это упрямство. Она продолжает уговаривать Эдварда поселиться на Мадейре и забыть о промозглом английском климате. Но Джейн еще не знает, что муж тщательно скрывает от нее содержание полученных лично им писем. А в них ничего утешительного. Его ждет по возвращении суд за двоеженство. Наконец, Джейн ставит вопрос ребром: я отправляюсь на Мадейру, а ты возвращайся в Англию. Когда разберусь с делами – вернусь в Торнфилд. В голове Рочестера мучительно зреет план – как избавиться от ненавистной креолки. На расстоянии. При этом так, чтобы на него не пала тень подозрения. О! Тепленькая пошла! Уже веселее, правда? И современнее. Запахло кровушкой. Но у меня извилина под детектив абсолютно не затесана. Сколько ни думай – все равно типа «детектива про лябов» выползает. Остается вспомнить поговорку – «не можешь … и не мучай». Так что, дарю идейку, если кому пригодится. Выводите на сцену трупики. Да побольше, побольше! «Пишите, милые подруги. Пишите, милые друзья! Пишите все, что вы хотите, но только глупости нельзя». Не знаю, кто сказал. Как всегда, Пушкин, наверно. Но на тему глупостей, тут он явно промахнулся. Тетрадка может остаться в этом случае совершенно чистой. Человек ведь по большей части только глупости и выдает. А если их «низзя», а умных нетути – как быть? Умные-то в голову чрезвычайно редко приходят. Будете со мной спорить? Но какой смысл? Я же вот она, перед вами. Живой пример. Прости меня, Шарлотта! Сколько уже пытались тебя переиначить: переписать отрывки, увести в сторону сюжет, добавить персонажей… Тебе ведь это неважно, правда? Тебе уже все неважно. И даже если после смерти души встречаются в свободном полете, ты не обидишься на меня? Ибо «не корысти ради…» А мне, честно говоря, с самого начала этот момент не понравился. С первого раза. Как прочитала. Было это в восьмом классе. Ну, несправедливо, понимаешь? За что ей это? Ладно бы не красавец. Она и сама не из них. Но - слепой, без руки, со шрамами… Все Золушки в итоге получают того, о ком мечтают. Но не в таком же виде, согласись? -------- Что толку винить судьбу? Глупое занятие. Она каждому что-то выкладывает на блюдечке. Кому-то с голубой каемочкой. А на нем все и сразу. А кому на дешевенькой пластмассовой тарелочке, совсем чуть-чуть. Помните? Икра заморская, кабачковая. От тебя зависит – сможешь ли посмотреть на подарок с таким же вожделением, как тот стрелец из фильма. Первую порцию своей «заморской икры» я получила еще в школе. Написать сочинение на любую тему? На три листа? Да хоть на десять. Едва заканчивалась литература, а учительница объявляла тему домашнего сочинения, меня обступали одноклассники. А я никак не могла понять – чего они мучаются? Это же так просто. Зацепил пару фраз вначале – и «погнали наши городских». Главное, о чем меня просили: то же, что у тебя, только попроще. А то литераторша догадается. Попроще? Да нате вам! Когда наступала очередь «разбора полетов», меня практически не ругали. Только за пространности и обилие моих любимых тире. А под моей тетрадкой лежали, как правило, еще две-три. Я уже мысленно втягивала голову в плечи: сейчас начнется. Но учительница никого не стыдила, хотя всегда очень четко находила мои сочинения, как бы я их ни пыталась упрощать. Сначала она смотрела на обложку, читала очередную фамилию, потом бросала с усмешкой взор на меня. После этого переводила взгляд на «автора» и говорила что-нибудь типа: «Ну, что ж, неплохо, неплохо. Простенько и со вкусом». И снова – на меня, а потом куда-то в пространство: «Но пять я, конечно, не могу поставить. Все же это вариации на тему». Да какой там пять! Все и так были по уши счастливы. Они же старались, сами переписывали. Это я не к тому, что в школе была как Василий. Помните «Любовь и голуби»? «Ум аж из ушей лезет». Ничего подобного. У всех имелись свои проблемы. И мы их решали, как могли. Например, мальчик, который обожал алгебру и физику, щелкал задачи, как орешки, участвовал в шахматных соревнованиях и всевозможных школьных олимпиадах… Но на литературе этот умница и ужасный молчун выходил к доске так, словно сейчас будут снимать «Ералаш». А он в главной роли. Помните того белогвардейского офицера, что пытал мальчика, а сам подпиливал ногти? «Да скажи ты им, окаянным, сынок, сколько будет семь ю восемь!» «Маманя, да ежели б я знал, нешто не сказал бы?» Вот этому мальчику я писала сочинения с особым вдохновением. Нет. Мимо. Он мне был совершенно безразличен. Но у него сдували домашку все, кому не лень. А мне он еще и на контрольных умудрялся передать записку с правильным решением. Ну, не любила я точные науки. Прости меня, грешницу, господи! Хотя бы задним числом. Что поделаешь, не всем поэзия в радость. Да и проза тоже. Кстати, о поэзии. Одного мужа жена запилила: «Ты бы хоть книжный шкаф открыл. Смотри, сколько у нас книг. Детективы почитал. Или вот Омара Хайяма». Наконец, он достал сборник стихов, чтобы отвязалась. А жена уехала в гости к своей сестре с ночевьем. Приезжает на следующий день вечером, он ей и говорит: «Знаешь, я стихи читать больше никогда не буду. У меня от них склероз развивается». «Как – склероз? Странно». «Достал я твоего Омара Хайяма. И тут пришел сосед. Мы с ним так наомархайямились, что наутро вообще вспомнить не мог – а с кем, собственно, я его читал?» ПОДРУГИ Иногда мы гуляем втроем. Особенно мне нравятся прогулки под дождем. Они настраивают на размышления. Я беру своих спутниц под руки, и мы не спеша шествуем. Слева – Моя Милая Жаба. Я зову ее именно так. Она сама попросила. Наверное, приятно такое слышать. По аналогии с «моя прекрасная леди». Конечно же, Жаба – не самое лучшее имя. Но… «сколько ни говори «халва». Я ее понимаю и вхожу в положение. Справа – Мания. Гулять с ними – одно удовольствие, не гулять – другое. Они видят меня насквозь, и говорят именно то, чего я от них и жду. Милая Жаба, зануда этакая, встревает со своей старой песней. - Ну, когда ты, наконец, купишь себе приличный зонтик?» Я возражаю. - А зачем? Дождь скоро кончится. Притом, от ветра у зонтиков постоянно ломаются спицы. Мне надоело. И как я отличу приличный зонтик от неприличного? Первый мне не по карману, а спицы ломаются и у тех, и у других. Да и вообще… Кто на них обращает внимание, когда дождь льет как из ведра, и «все бегут, бегут, бегут…» Не в силах бороться с моей железной логикой, спутница вздыхает и замолкает. Но вскоре, узрев нечто на витрине, она больно толкает меня в бок. - Ой, смотри, какая прелесть! Вот бы твоей внучке… Я наступаю ей на больной мозоль. Милая Жаба, надув губешки, молча плетется с нами по лужам. Нет, вообще-то у нее характер довольно сносный. Любит помечтать. Но есть маленький недостаток. Особа довольно экзальтированная. Что бы ни попалось на пути, все привлекает ее внимание. Она резко воспламеняется, восторгается, но также резко и остывает. Я-то прекрасно знаю ее жизненное кредо. Оно все выражено в пословице: начали за здравие, кончили за упокой. Стоит мне обратить внимание и попытаться подольше задержать свой взор на обозначенном предмете, как эта подруга сжимает мой локоть и тащит прочь. Поэтому я спокойно воспринимаю и ее восторги, и перемену в настроении. Ну, вот не так давно было. Идем мы с ней в магазин. У меня давно зреет в голове план купить новую сумку. Наконец вижу то, что надо. И тут… «Здрассти! Ты что, с ума сошла?! Посмотри на нее. И на себя заодно. Корыто, видите ли, развалилось! Ах, какая трагедия! С пакетом походишь, не облезешь. Ну, что это за… что? Какие-то висюлечки сбоку, стразы… А ремешок! Ужас просто. Ты хоть представляешь, как рядом с ней будешь смотреться? И что люди подумают? «Дряхлая, выпали зубы»… Да еще в «старомодном ветхом»… Зипуне, что ли, или как там Есенин твою кацавейку обозвал? Вот еще сапоги-ботфорты надень, шарфом как у Айседоры Дункан обмотайся. Тьфу! Кляча ты старая, проходи, не останавливайся, а то быстро уговорят. Видишь, девочка уже «чи-из» включила, к тебе направляется». И я с ней соглашаюсь. Тем более, когда представлю горку апельсинчиков, которые смогу купить на эти деньги любимой внучке, сразу легче на душе. Ну, не ворчи, пожалуйста, милая моя Жаба. До смертушки ты, видать, меня не покинешь. Хоть и не всегда бываешь вежлива, но все же чаще права, чем неправа. Мания прерывает наше затянувшееся молчание. - Ну, и что ты там про меня насочиняла? Опять какие-нибудь гадости? - Я? Про тебя гадости?! Ну, что ты, милая моя! - Знаю, знаю. Все вы так оправдываетесь. А за глаза… - Хочешь сказать, что я двуличная, что я плохая подруга? - Поживем – увидим. Я немного там почитала у тебя, когда ты борщ варила. На тему пороков… - Ты все воспринимаешь близко к сердцу. - Ну, хорошо. Тогда объясни мне, глупой. - Да пожалуйста. Я хотела сказать, что все наши мелкие недостатки и большие пороки – это все наши дети. Мы сами их вырастили. Мы живем с ними бок о бок, и должны уделять хоть немножко внимания. А иначе, как и все дети, они на нас обижаются. Бывает, мы с ними ссоримся, бывает, живем в полном согласии. Но забывать о них – грех. Не нужно делать вид, что совсем не замечаем. Это не так. Даже если отворачиваемся, все равно помним. С ними нужно искать общий язык, разговаривать, советоваться. - Да? Ты так считаешь? Но большинство вряд ли твою позицию одобрит. Все хают пороки. Причем, не свои, а чужие. А своих вроде как и вовсе нет. Вот про меня столько гадостей, ты не поверишь! А что я им сделала плохого? Все открещиваются, как черт от ладана. А я же в друзья не набиваюсь. Люди просто думают, что я у кого-то. А лично у них отродясь не водилась. Вот глупые!. - Согласна. Маленькие недостатки со временем перерастают в пороки, если не обращать на них внимания. Она вздохнула. - Значит, по-твоему, я - порок? - Да как тебе сказать… То, что есть у всех, это мне ясно, как дважды два. Просто ты у одних маленькая, как бобовое зернышко. Тебя и не заметно. А у других – прямо изо всех щелей выползаешь. Когда ты незаметная, с тобой ходят под ручку и мирно беседуют. - Вот как мы сейчас, да? - Да. А кто-то надевает тебя вместо второй кожи, и ты становишься «типа рубашкой». - Ну, когда ты маленькая, ты вещь очень в хозяйстве полезная, как я выяснила. А когда становишься рубашкой… Ты вроде такого… гипертрофированного идеала, понимаешь? Она замолкает. Я вижу, что прилагательное гипертрофированный ей не очень понятно, но слово идеал вполне даже понравилось. - Значит, ты считаешь, меня не нужно бояться, если я есть у всех? И шарахаться от меня не надо? А почему они все отрекаются? - Они не тебя боятся. Сама по себе ты вреда не причиняешь. Они боятся диагноза. - Значит, я диагноз? -Ты им можешь стать, если тебя напишут на бумажке. Даже если тебя нет на самом деле. Это страх человеческий. -Так, значит, они меня, все-таки, боятся? - Да не тебя они боятся, глупенькая. Они боятся бумажки. Потому что без бумажки ты – кто? -Знаю, знаю. Букашка. - А бумажка всегда была главнее человека. Знаешь, как мы к концу десятого класса боялись получить плохую характеристику? Вот люди и отрекаются. Когда ты в стае, когда такой, как все, жить проще и понятней. Нас с детства «подравнивали. Мания вздохнула, а я поняла, что она в тему «не въехала». -Вот ты, Мания, имеешь впереди некий идеал, да? Ты себя с ним, можно сказать, в какой-то степени отождествляешь, правильно? Значит, логично, что ты будешь к этому идеалу стремиться и ему подражать. Но что такое идеал? Это то, с чего берут пример, и что, понятное дело, выше среднего уровня, иначе это не называлось бы так. То есть, ты будешь стремиться с помощью неких своих действий возвыситься над средним уровнем. Попросту, над толпой. Мало того, ты этой толпе осмеливаешься бросить вызов. - Это как?. - Очень просто. Ты ей невольно даешь понять, что нужно стремиться к чему-то большему и лучшему. С твоей точки зрения. И стараешься показать это лучшее, и доказать, что права. Но. Этим самым как бы невольно утираешь кому-то сопли и наступаешь на больной мозоль. Тому, кому эта твоя точка зрения абсолютно не подходит. А не подходит она, как ни печально, большинству. И тут выплывает знаменитая фраза: ты что, самый умный? Согласись, было бы неимоверной наглостью ответить: да. А почему – самый умный? Да очень просто. Потому что пытаешься отрицать то, что для других незыблемо. То есть, невольно заявляешь, что у них не хватило мозгов додуматься до того, что нужно жить как-то по-другому, и к чему-то другому стремиться. Один умный, а все так, погулять вышли. Ну, кому это понравится? Но беда не в этом. Она в том, что ты, действительно, не самый умный и не самая умная. Они через это уже прошли. И успокоились. Большинство. И тыкать носом, возвращать к той же позиции… Вряд ли польза будет. Только раздражает. Потому что жизнь достаточно уже натыкала и привела к другой позиции. Она их обломала, показала на практике – жить в стае, не высовываться со своими «заморочками» - самый лучший вариант. Как был, так и остался. А все эти идеалы, они хороши в книжках. Люди прекрасно понимают, что стоит в чем-то чуть-чуть возвыситься, как рядом появляется масса желающих «плюнуть на сапог» и немножко притопить. Поэтому они от тебя отрекаются. Втягивают голову в плечи и отрекаются: «Я ее не знаю! Я серенький, средненький, обычненький. Я как все. Ни о чем не мечтаю, никуда не рвусь, никому не мешаю, знаю только свою работу. И не трогайте меня». В нашей стране сейчас нет никаких идеалов, обязательных для всех. Но у каждого есть свои цели, задачи. Свои кумиры или авторитеты, если угодно. Только их держат при себе. Тогда и жить проще, и завистников меньше, и подножки ставить некому. Ну, это я тебе как маленькой Мании объясняю. С большой все гораздо сложнее. Надеюсь, ты меня поняла? Мания размышляет, а я смотрю на Милую Жабу. Она совершенно продрогла, и ей так надоели наши разговоры. Она не очень любит болтаться по дождю. Не остановишься толком у витрин, ничего не рассмотришь. Ну, хотя бы так, ради спортивного интереса. Мне ее жалко. - На, прикройся хоть пакетом, что ли. Совсем промокла, трясешься, как собачонка бездомная. Она ворчит: «Да уж, с вами и лихорадку недолго заработать. Пакетом, пакетом… А зонтик так и не купила». Жаба шмыгает носом и обиженно замолкает. Я подозреваю, что не поэтому обиделась. Манию я упомянула вкупе с идеалами. И тем самым как бы немного возвысила. А про Жабу забыла. Сейчас ее мучает, скорее всего, вопрос: а она-то кто такая? Я улыбаюсь и говорю как бы в пространство. - Вообще-то, ты даже не порок. Так, маленький недостаток. Порок – это алчность. Но тебе это не грозит. Ведь ты меня слушала внимательно, правда? А я не зря сказала, что нельзя запускать свои недостатки. Чтобы ты не обиделась, не превратилась в завистливого маленького монстра, я с тобой гуляю, советуюсь, иногда что-то тебе объясняю. Смотрю – повеселела. А тут и солнышко показалось. И замечательная радуга повисла над городом. Ну, что ж, пора возвращаться. ----- Что, странно? Но это только на первый взгляд. Со второго все становится на свои места. Правда, чтобы этот второй взгляд обрести, нужно, грубо говоря, поменять насест. В смысле – точку зрения. Нужно взор обратить туда, где все не так, как в жизни. Где есть место выдумке, сказке, фантазии и фантастике. Согласна – не всем это дано. Но такое в жизни существует. И это очень важный творческий момент. Без элемента «фэнтэзи» жизнь была бы слишком прозаичной. Шутники утверждают, что все наши достижения от лени. Надоело преодолевать пространства на лошадях – придумали самолет. Устали общаться по почте – выдумали радио. Болят руки от стирки белья вручную? А вот вам, бабоньки, и машинка стиральная. «Сибирь 6» называется. Так что, в этой шутке есть доля шутки. Главная причина всех открытий кроется все же не в лени, а в наличии у нас фантазии. И не обязательно по части утилитарных неудобств. Человеческая мысль вообразила полеты в пространстве и времени, средство Макропулоса, доброго поэта Винни Пуха, злого Вия и много всякой нечисти, которая мешает жить. Но человек не только создает образы мифических существ, он их еще одушевляет. И мы не удивляемся, когда разговаривает кот, печень из рекламы или грозный Мойдодыр. Мало того, свои недостатки и достоинства люди превращают в некое подобие живых существ. Что, собственно, я и сделала. Это на тему «Джейн Эйр», кстати. И о моих «лапушках». Но подробнее об этом позднее. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ТОРНФИЛД Вечером – в который раз – открыла любимый роман, наткнулась на одну из ключевых сцен, и вновь захотелось похулиганить. Боже мой, но в чем твоя магия, Шарлотта? В простоте? В том, что события так или иначе прошли через твою душу? Сколько же лет должно миновать, чтобы люди, открыв эту книгу, равнодушно ее захлопнули и никогда больше не открывали? Нет, не лет, не десятилетий, не столетий. Дело не в них. Что с нами должно произойти, чтобы так обнищали и превратились в роботов? Думаю, твоя душа, если души все-таки существуют, парит над миром, все видит и понимает. И поэтому - еще раз - прости меня за эти вольности. Перечитала отрывок, где Джейн возвращается, никого не предупредив, от своей, уже умершей к тому времени, тети. Перепортила диалог, где она, миновав поля, нос к носу встретилась с Рочестером. Потом, незаметно для себя, перекроила мысленно весь дальнейший сюжет. А если разобраться, иначе и быть не может. Коли она сама здесь, по сути, открывает Эдварду свои чувства, то сцена в саду не должна быть такой. Точнее, ее и вообще не должно уже быть: Рочестер все знает. Далее – из романа, глава 22. «Чем меньше было расстояние, остававшееся до Торнфилда, тем радостнее становилось у меня на душе, так что я даже вдруг остановилась и спросила себя: что означает эта радость? Ведь я же не домой возвращаюсь, не на постоянное свое место, не туда, где близкие друзья скучают по мне и ждут моего приезда. ………… Но разве юность не упорна и не безрассудна? И безрассудство твердило мне, что мне радостно будет опять увидеть мистера Рочестера, независимо от того, взглянет ли он на меня. И добавляло: «Спеши, спеши, будь с ним, пока это тебе дано, ведь еще несколько дней или недель самое большее, и вы расстанетесь навек». И, судорожно подавив в себе какое-то еще неведомое мне отчаянье, какое-то новое тяжелое чувство, которого я не могла и не хотела в себе допустить, я поспешила вперед. ……….. Впереди еще одно-два поля, затем только перейти дорогу – и я окажусь перед воротами Торнфилда. ………… Вот уже передо мной знакомая изгородь – и вдруг я увидела мистера Рочестера, который сидел с записной книжкой и карандашом в руках и что-то писал. Нет, это не привидение. И все-таки каждый нерв мой трепещет. На миг я теряю власть над собой. Что это значит? Я не ожидала, что буду так дрожать при встрече с ним, что голос откажется мне служить или что мной овладеет такое волнение. Я сейчас же поверну обратно, я не допущу в себе такого безумия. Есть и другая дорога к дому. Но если бы я знала даже двадцать других дорог, было уже поздно: он увидел меня. …..……. Кажется, я подхожу, но как, и сама не знаю. Я едва сознаю свои движения и забочусь только об одном – казаться спокойной, а главное подчинить себе выражение своего лица, которое, я чувствую, упорно не повинуется мне и стремится выразить то, что я твердо решила скрыть. Но у меня есть вуаль, и я опускаю ее. ………… «Изменница, изменница! – добавил он, помолчав. – Целый месяц ее не было возле меня! И она, конечно, совершенно забыла обо мне, клянусь!» ………. Я знала, что для меня будет радостью снова свидеться с моим хозяином, невзирая на мучительный страх, что он скоро перестанет быть моим хозяином, и на уверенность, что я ничего для него не значу. Но у мистера Рочестера была такая способность распространять вокруг себя радость, что даже и те крохи, которые случайно перепадали мне, бедной перелетной птице, казались мне пиршеством. Его последние слова были для меня бальзамом. Из них как будто явствовало, что ему в какой-то мере важно, забыла я его или нет. И он назвал Торнфилд МОИМ домом. О, если бы он был моим!» -------- Далее - продолжение по мотивам романа. «С моей души словно враз упал груз тяжелого чувства, которое застряло в сердце, сковав все существо. Стало на удивление легко. Казалось – еще немного, и я смогу воспарить к облакам. Я все смогу. Абсолютно. Захотелось петь, танцевать, беспечно улыбаться, болтать о чем угодно. Ощутила, что меня ничуть не смущает присутствие этого человека, скорее – воодушевляет. Ничто не парализует мою волю. Какая-то магическая сила убрала в мгновение ока все преграды, взяла меня на руки и опалила вдохновением. И с этим новым, впервые испытанным мною чувством, я заговорила. -Скоро мы расстанемся, мистер Рочестер. Весь месяц я помнила об этом, и это была моя главная печаль. Но свет загадочной улыбки, которую вы мне изредка дарили и которую я так ждала… Ваши умные, проницательные глаза, искренние речи, доброта и тепло вашего сердца, щедрость мыслей, которыми меня осыпали… Все это останется со мной. Навсегда. Как же я могла не думать о вас? Это неправда. Сами знаете. Едва просыпалась, первая мысль, которая посещала меня, была о вас, о Торнфилде, о его обитателях. Я мечтала о том дне, когда смогу, наконец, вырваться из некогда ненавистного мне дома своих родственников и оказаться там, где осталась моя душа, куда рвется мое израненное сердце. Порой невыносимая тоска одолевала меня. Я старалась убить ее как могла. В один из дней пришло в голову нарисовать ваш портрет. Не знаю, понравится ли. Ведь я рисовала по памяти. Это были самые счастливые минуты, я забывала обо всем плохом. Только надежды на возвращение согревали мое сердце. Все, что меня окружало, порождало невольное угнетение духа. В доме, где все ожидали скорой кончины близкого по крови, но не очень, мягко говоря, любимого человека, находиться было тяжело. Мои кузины не любили и друг друга. А с некоторых пор они жили как кошка с собакой, и на то у них были веские причины. Одна мысль убивала меня все это время и гасила те редкие искорки радости, что вспыхивали в душе. Мысль о том, что по возвращении я должна буду покинуть Торнфилд. Навсегда. Нужно будет все-все в жизни менять. Оставить так любимые мной места: и эти поля, и сад, и старый каштан с уютной лавочкой у его подножья, и обвитую плющом беседку, и заросли шиповника… И уже никогда не лицезреть милые сердцу виды – деревушку на склоне горы, домики с красными черепичными крышами, маленькую церковь с колокольней, ваше поместье с домом и деревьями, на которых так много птичьих гнезд… И этот дом, в котором я провела лучшие месяцы своей жизни, тоже останется только в воспоминаниях. Но главное – нужно будет вычеркнуть из памяти вас. А это я не смогу сделать, даже если буду очень стараться. Не в моей власти. Люди во многом вольны: менять кареты, дома, занятия, выбирать места и страны, где им предстоит жить… Но не властны в одном: они не в силах задушить чувства, данные им от бога. Это, наверное, правильно. И я не сильнее прочих. Никогда не сказала бы я таких слов, будь на вашем месте другой человек. Даже если бы было мне невыразимо плохо. Я накрепко захлопнула б створки своей души и не проронила ни звука. И дело здесь не в условностях, которые приняты в обществе. Считается, что это очень дурной тон, он говорит о плохом воспитании. Ни одна уважающая себя молодая особа никогда бы на такое не отважилась из страха быть осмеянной. Но что мне теперь до условностей, тем более, до осуждения общества? Все мое общество – обитатели Торнфилда. И все они останутся здесь. А я скоро покину этот дом. Надеюсь, вы выполните свое обещание: мы с Аделью окажемся за его воротами раньше, чем ваша прекрасная молодая жена поселится в этих покоях. Все это я говорю потому, что уверена: вы не осудите мою легкомысленность. Вы все примите так, как должно и поймете так, как есть. А именно: не воспримете мое откровение как попытку что-то изменить в собственной жизни. Это было бы, по меньшей мере, наивно, если и не смешно. Слишком далеки мы в этом обществе друг от друга, чтобы питать несбыточные иллюзии. Поэтому я не вижу в своей откровенности такого уж смертного греха. Будь мы людьми одного круга, такая ситуация не могла бы иметь место. Не думаю, что кому-то я отважилась бы сделать подобное признание. Но сейчас мое единственное желание – чтобы вы знали, мистер Рочестер: в этом мире есть человек, для которого вы стали путеводной звездой. И в какие бы края ни занесла меня, очевидно, уже очень скоро, судьба… С какими бы людьми она меня ни столкнула… Сколько бы трудностей еще ни преподнесла… Мне будет радостна сама мысль о том, что, все же, была ко мне милосердна, подарив встречу с вами. Самые тоскливые дни, самые печальные события, самую черную неблагодарность, гонения и людскую черствость я смогу пережить, покуда в душе не перестанет трепетать светлый лучик веры и надежды. Веры в то, что вы живы, что у вас все хорошо. Надежды, что где-нибудь, когда-нибудь судьба на короткие мгновения снова столкнет нас, и я точно узнаю: бог не оставил вас своей милостью. Очень хотелось бы думать, что и вы будете иногда обо мне вспоминать». Далее – из текста «Джейн Эйр». «-Благодарю вас, мистер Рочестер, за вашу великую доброту. Там, где вы, - мой дом, мой единственный дом. И я зашагала прочь с такой быстротой, что он не мог бы меня догнать, если бы даже и пытался». ……… Вот спрашивается, чего я, кляча старая, к ней прицепилась?! Так бы и надавала себе по ручонкам! Ну, не могу, просто чешутся весь роман перепортить. Как сказал бы тот студент из анекдота: «Кутить, так кутить! Официант, коржик!» ПРОГУЛКА ВДВОЕМ Сегодня мы вышли на прогулку вдвоем. Листья желтые, полузеленые, с багрянцем, шелестят и шуршат под ногами. Моя Мания не спеша плетется рядышком, наслаждаясь чудесной погодой и осенним солнышком – подарками бабьего лета. Милая Жаба нашла несерьезный отмаз, не пошла с нами. Настаивать я не стала. И вот почему: уж слишком хорошо я их знаю. Ведь обе они – маленькая, скрываемая от посторонних глаз, частичка меня самой. Поэтому я предположила, что Жабу ветром сдует, едва за нами закроется дверь. По какой причине? Угадайте с трех раз. Не выходит? А я даже знаю, куда она направится. В магазин косметики. В крайнем случае – в аптеку. Там тоже много всего по косметической части. Почему я так уверена? Все очень просто. Накануне эта подруга поделилась со мной открытием. Оказывается, жаба – это только у нас неприятное слово. А где-то, вроде бы в Польше, оно означает девушка. Надо сказать, на мою Жабу открытие такое произвело благоприятное впечатление. Видели бы вы ее блестящие глаза! Теперь – как пить дать – прицепится: купи тушь, купи румяна… А вот шиш тебе, дорогая, за твой характер! Чую, будет как в той песенке. «Пришла курочка в аптеку, закричала кукареку, дайте пудры и духов для приманки петухов». Спрашивается, зачем нужно, чтобы эти баночки-скляночки-флакончики стояли на тумбочке? Любоваться? Ведь для моих подруг ничего не стоит вообразить себя какой угодно без всякой косметики. Но, видимо, женский инстинкт и у них застрял где-то очень глубоко, если можно так выразиться, в подсознании. Замечаю, что моя спутница сегодня явно не в духе. Идет молча. Пытаюсь завязать разговор. -Как ты думаешь, Манечка, стоит этим дальше заниматься? Может, оставить в покое? Итак всего столько накопилось, плюс еще куча черновиков необработанных… -Ай, да ладно тебе! Манечка раздраженно пинает кучу сухих листьев. Нет, она положительно сегодня не в своем репертуаре. Притом, даже не спрашивает о чем речь. Хотя мы с ней друг друга понимаем с полуслова: она сразу догадалась, что перевожу стрелки на «Джейн Эйр». -Надо, не надо… Хватит пудрить мне извилину! Я же прекрасно знаю, что ты давно все на сто рядов перепортила. Ну, скажу: не надо! И что? Это тебя остановит? -Нет, конечно. Ну, что ты ругаешься? Мы же с тобой так замечательно всегда беседуем, ты такая хорошая… -Угу. Скажи еще - когда сплю. Зубами к стенке. И вообще… Нечего корчить из себя суперскромность: «А я маленькая бяка, а я маленькая…» Ну, какая ты маленькая? Тем более, бяка? Ты очень большая. И, практически, дрянь. Вот и пиши. И не мешай мне думать. -Да? Что ж… Спасибо за лещика. Век не забуду. А еще подруга называется. -Ну-у… чем богаты. Извини. Вообще-то за такие дела раньше на кол сажали. Но ты пиши, пиши, не раздумывай. Тебе же сам процесс нравится. -И о чем писать, как, по-твоему? -Ты меня спрашиваешь? -«Записки дрянной девчонки», что ли? -Да хоть бы и так. -Значит, если я дрянь, то и записки у меня будут дрянные, правильно? А ты вообще в курсе, что их уже написали? -Да? Надо же! Какая досада. -И не говори, кума. В жизни все как в фильме «Ландыш серебристый». Куда ни сунься, все уже давно описано и написано. Остается перебиваться в роли аранжировщика. -Аранжируй. Кто тебе запрещает? Она ненадолго замолкает, и – после паузы. -Как о любви рассказывать, так своей Жабочке. А про меня и не вспомнили. – опять замолкает, надув губенки. Ах, вот в чем дело! И как я сразу не догадалась? В прошлый раз мы гуляли вдвоем с Милой Жабой, и, видимо, она по возвращении пересказала Мании - о чем мы дорогой беседовали. Разумеется, не с каждым будешь говорить на такую деликатную тему. И Жабушка на короткий период почувствовала себя «особой, приближенной к императору». -Манечка, но ведь это я ей в общем объясняла. О любви к людям, к своему делу, к деньгам, к власти, к детям и внукам… Не так уж это было и увлекательно, уверяю. Притом, ведь ты сама не захотела с нами гулять. -Я была не в настроении. -Ну вот. Кто же виноват? Хочешь, расскажу тебе одну историю о любви, которую сочинила лет тридцать назад? -Конечно, хочу. Мания повеселела, и мы пошли с ней дальше в полном мире и согласии. Я вдохновенно рассказывала лав стори, а она и не подозревала, что ничего, практически, не сочиняю. Просто вспоминаю свою молодость. Манечка усердно внимала моим речам, втайне представляя, как она все это перескажет закадычной подруге. Воображала, как Милая Жаба будет вздыхать и завидовать, потому что ее с нами не было в этот раз. Я незаметно улыбаюсь. Ну, что с ними поделаешь? Им, как и людям, тоже свойственны наши плохие качества. И зависть, и ревность. Хотя я лично не могу определиться насчет последнего. Ревность – это плохо, или она нам необходима? Но не сомневаюсь, что моя попутчица, добавив от себя и приукрасив незатейливый рассказ, испытает в душе тайное превосходство, излагая его Милой Жабе. Ну, как же, ее, можно сказать, посвятили в ту тайную человеческую область, которая зовется творчеством. Ее посвятили, а Жабу – фиг! Ах, милые девочки! Да что вам ссориться? Вот заведу вам еще подругу. Например, Ненависть. Или Склочность. И посмотрю, как подружитесь. То-то запоете! Предлагаю Манечке набрать кленовых листьев и засушить их. Она с радостью хватает пакет и усердно нагребает в него до отказа все, что под ноги попало. Мы не спеша возвращаемся, довольные и прогулкой, и беседой. …А дома нас ждал сюрприз. Едва приоткрыла входную дверь, заметила, как что-то мелькнуло в дверном проеме, ведущем в спальню. Мы с Манечкой осторожно подошли и застыли как вкопанные. Жабуля, не замечая нас, выделывала какие-то замысловатые па, согнув руки калачом и накинув на плечи прозрачную цветную накидку. При этом она временами словно застывала на секунды, как будто музыка в ее голове прерывалась. -Жабушка, солнышко, что случилось? Ты учишься танцевать? Какая прелесть! Она повернулась к нам лицом, на котором явно читалось неудовольствие. -Как же! Научишься тут у вас! Я в полном недоумении. Может, сами попробуете? -Да что произошло-то? -Пыталась под «Мефисто» на раз-два-три вальс танцевать. Ну, так, из любопытства. А вам в голову ни разу не приходило? Черти что! После нескольких тактов ноги словно в полу застревают. И ни о каком вальсе даже и речь не может идти! Никакого расслабления, удовольствия. Ни для ног, ни для головы… Сразу мрачные образы, тяжелое настроение… Абсолютно не тянет танцевать. Даже слушать жутко. Я что – не права? -Да нет, почему, я с тобой согласна. Даже под «Полет валькирий» можно вальс изобразить. Из той же «оперы», казалось бы. В смысле – по части нечистой силы. А «Мефисто» - это такой деревенский вальс… с сатанинским уклоном. Проблема, прямо скажем. Особенно если послушать вальсы, например, Шопена. Как говорится, почувствуйте разницу. Я тебе как-нибудь «Фауста» почитаю. Тогда, может, что-нибудь поймешь. О! А кстати! Тебе кто разрешил включать без меня компьютер?! Это что за новости?! -Да что ему сделается? Я и включила-то на десять минут. Музыку послушать. У тебя ж там ничего нет, кроме классики. -А это не твои проблемы. Чтобы в первый и последний раз, поняла?! Милая Жаба насупилась, вздохнула и ненадолго замолчала. -Теперь-то я понимаю – почему Горовиц «пытал» Лешу Султанова. Действительно, ну и где тут вальс? Она осеклась и прижухла, втянув голову в плечи. -Та-ак!! Это что?! И… и в Интернет?! И… без меня?! Моему возмущению не было предела. Видимо, поняв, что серьезно проштрафилась, Жабуля заюлила. -Ой, да что там такого? Я ж только один разочек! Притом, я ничего лишнего не сделала, никому ничего не сказала, не наобещала… Манечка, стоя за моей спиной, приглушенно кашлянула. Я оглянулась и невольно поймала виноватый взгляд. Она тут же опустила глаза. Повернувшись снова лицом к Жабуле, ухватила ее недвусмысленный жест. Та показывала своей подруге кулак. И тут меня осенило: так вот почему они стали гулять со мной поодиночке! Пока одна со мной, другая – за ноутбуком. Ни фига себе! -Так, девочки! А ну-ка, колитесь быстренько, что вы еще натворили! Иначе я буду брать с собой ноутбук, когда пойду на прогулку. Мы будем вместе сидеть за ним. Под моим полным контролем. Оказалось, каяться моим красавицам есть в чем. И они наперебой стали друг друга «сдавать». -А она еще духи в Интернет-магазине заказала! -Да-а?! А кто с «Одиноким рыцарем» познакомился? Я, что ли?! -Так! Стоп! Какие духи?! Какой рыцарь?! Что происходит?! -Не помню. Кажется, «Шанель№5». - А рыцарь хороший. Он стихи пишет. -Рыцарь?! Стихи?! Интересно, и что же - он их вам читал? -Он их Мане читал. Вот пусть про него и рассказывает. -Ну, я немножко запомнила. «Я вас любил. Любовь еще, быть может, в душе моей угасла не совсем…». А еще вот: «С любимыми не расставайтесь, всей кровью прорастайте в них. И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг». Нет, правда, стихи душевные. Я даже всплакнула. - «Трясясь в прокуренном вагоне, он полуплакал, полуспал, когда состав на скользком склоне вдруг изогнулся страшным креном…» Эти, да? -Ой! Точно! А откуда… - … я знаю? Да так. Интуитивно. А он такие строки не читал: «Любить иных – тяжелый крест. Но ты прекрасна без извилин»? -Нет. А это… - …на что я намекаю? Да, собственно, я и не намекаю. Открытым текстом говорю. Глупенькая, он такой же поэт, как я – писатель. Ты у меня почему? Или где? -Не знаю. – Мания явно озадачилась. -Ты у меня потому что… Знаешь, почему? Потому что возомнила из себя писателя, надумав переиначить шедевр классики. Ну, не с большой буквы, и не бог весть какого писателя. Суть же не в параметрах. Вот поэтому ты - моя Мания. И мы с тобой закадычные подруги. -А как же я? – скуксилась Жабуля. -Ну, скажи еще: «А как же я, Малыш?» И ты тоже моя частичка. Неотрывная. Мне уже поздно меняться. Так что умрем вместе. Ладно, девочки, не будем о грустном. Я просто хотела вам сказать, что не нужно ничего делать у меня за спиной. Потом, вполне вероятно, я ничем не смогу помочь, и ничего исправить. «Ребята, давайте жить дружно!» - уж простите за банальность. Девчонки явно обрадовались, что гнев мой был непродолжителен, и стали наперебой болтать. -А еще… Жаба статью нашла. Про человека, который «лишил Америку невинности». Обе выжидательно уставились на меня. В глазах читалось явное недопонимание и желание задать массу вопросов. У-у! Впору было произнести сакраментальное «как все запущено». Я задумалась. Вообще-то, я прекрасно сознавала, что мои бестелесные подруги в силу своей эфемерности вряд ли представляют что такое невинность в принципе, не говоря уже о специфических терминах, которыми, вероятно, пестрела статья. Но они, как любопытные дети, тянулись ко всему загадочному. -Н-да. «Фауста», видимо, на время придется отложить. Будем танцевать от печки. Сначала я вам расскажу, кто такие Зигмунд Фрейд и Карл Густав Юнг. О чем они спорили, и почему все же расстались. А потом уже было всё и все остальные. У меня, кстати, есть книжечка с картинками «Юнг для начинающих». С нее и начнем. Но в другой раз, не сегодня. -Ладно! – согласились в один голос. -И все-таки, я не понимаю. – Манечка пожала плечами – Ты что ни делаешь, все время возвращаешься к «Джейн Эйр». Тебе что – хочется славы, как у Шарлотты? -Славы? – я задумалась. – Знаешь, раньше мне очень хотелось, чтобы мои опусы нашли отклик в чьих-то душах. Чтобы люди, читая, находили для себя что-то созвучное, интересное. Вполне возможно, на этой почве у меня появились бы единомышленники – творческие, думающие личности. Даже друзья. Но нужно было прилагать определенные усилия в этом направлении. Ведь тогда еще не было Интернета… Манечка задумалась, смешно оттопырив нижнюю губу. -Ну-у… не знаю, не знаю. Лично мне бы твоя слава не помешала. Нисколечко. Пусть даже самая крохотная, незаметная. Пусть только «в узких кругах»… А ведь мы с Жабулей не просто так в Интернете шарились, кстати. -Да? Вы что-то хотели там найти? -Хотели. Тебе помочь. -Это как? В чем, конкретно? -Очень просто. Мы набрали «клуб поклонников творчества Шарлотты Бронте» и… Ты даже не представляешь, сколько там, оказывается, народу! Ужас! -Да знаю я, девочки. -А чего тогда сидишь, квашня квашней? Ждешь, когда мы твои тексты сами отправим? -Ну, это уже вообще наглеж! Больше я ноутбук без присмотра не оставлю! -Подумаешь, напугала! Не забывай, что мы-то «типа призраки». Мы можем поселиться в любой голове, где нам понравится. Можем выглядывать из-за любой спины. Можем, например, внушить какую-нибудь мысль. Допустим, написать тебе письмо и отправить его по электронке. Ты ведь в курсе, что мы читаем любые мысли? И мы с Жабулей давно поняли чего, собственно, боишься. -Я? Боюсь? И чего, интересно? -А того, что тебе, мягко говоря, по шее настучат. Типа «куда конь с копытом, туда и рак с клешней». Что, скажешь, не правда? Мы ведь тебя как облупленную насквозь видим. -Ну-у… все-таки, вы частично неправы. -Ой-ёй-ёй, какие мы нежные! Посмотрите-ка на нее! Частично не правы. Да стоит со стороны взглянуть, как ты в свой блог… Как неживая «заползаешь»: осторожненько, аккуратненько, с оглядочкой. Как на минное поле. И все сразу понятно. -Маленько есть, конечно. Это вы верно подметили. И «задняя мысля» шебуршит: навалят по первое число! -Да столько уже этот роман пытались перепортить, что никто ничему не удивляется. А за компанию и… Как там говорят-то? И на звездюляторе не страшно полетать? Кстати, что это за штука? -Это вроде посудомоечной машины. Только промывает не посуду, а мозги. Получишь свою порцию, и сразу, как по волшебству, становишься белым и пушистым. Особенно эффективно работают те, что с пендельным ускорителем. -А где их продают? -Нигде. Только по спецзаказу. -Жаль. Тебе бы не помешал. -Ладно, я подумаю. Но вы меня утешили. -На какую тему? -На тему текстов. Как говорится, «хоть плох покойничек, да свой». Хотите, почитаю один из вариантов? Вчера написала. -Она еще спрашивает! Подруги придвинулись поближе и устроились поудобнее. Я откашлялась и начала читать. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА «Джейн, увлеченная пейзажем, на какое-то время забыла об окружающем мире. В гостиной, где она расположилась с мольбертом, было спокойно и удобно. Вид, открывшийся из высокого, овального поверху окна, ее очаровал. Ни солнечного лучика, ни ветерка, ни одного движения. Деревья, казалось, умерли. Покрывшись ледяной коркой после ночного разгула непогоды с порывистым ветром и снежной крупой, они так поутру и не оттаяли. Тревожно, сумрачно, загадочно, неуютно. Сад словно превратился в застывший сказочный лес. Если бы не дорожка, расчищенная утром… Только она подавала сигнал: рядом жилище. Джейн размышляла над тем, как лучше подобрать краски, чтобы сквозь серость ледяного покрова на ветках просвечивала радостная голубизна снега. Неожиданно ее словно кто толкнул под локоть: оглянись! Повинуясь мысленному приказу, отвлеклась от мольберта и повернула голову. За спиной кто-то стоял. Она встала, отодвинула стул и чуть склонила корпус в легком книксене. Незнакомец, подкравшийся так незаметно, казалось, не успел спрятать выражение лица. Или, быть может, и не собирался его прятать. Джейн отчетливо уловила во взгляде некоторое пренебрежение, словно тот намеревался сказать: «Надо же! Эта пигалица еще и рисует!». Она ожидала, что в ответ на приветствие, мужчина хотя бы слегка кивнет, если уж не удостоит ни одним словом. В конце концов, среди людей приняты правила поведения. Тем более, если оказываешься в чужом доме. Но мужчина лишь бросил еще один – с головы до ног – оценивающий взгляд. Скривив уголки губ в чуть заметной усмешке, он резко повернулся и вышел из гостиной через боковую дверь. Прямо скажем, ничего хорошего в этом чванливом, невоспитанном, надменном человеке Джейн заметить не успела. Ни манер, ни фигуры, ни красоты в лице… Ничего, что могло бы привлечь ее внимание. Странно, откуда он взялся? Возник как призрак за спиной. Но с удивлением Джейн отметила про себя, что ее задело пренебрежение незнакомца. А ведь еще год назад она бы и не обратила внимания на подобную мелочь. Уж, во всяком случае, восприняла бы как само собой разумеющееся. В конце концов, она кто? Можно сказать – никто. Сирота без роду-племени, дослужившаяся до учительницы в сиротском приюте. Вполне возможно, попади она гувернанткой в другой дом, с ней бы и вообще редко заговаривали. Разве что дать указания или выразить недовольство. Оказывается, месяцы, проведенные в Торнфилде, поменяли отношение Джейн не только к окружающему миру, но и к самой себе. Оказавшись по приезде в дружной, незлобивой, маленькой компании, сама стала невольным центром притяжения. В этом доме не было никого, кто мог бы длинными скучными вечерами развеять обитателям тоску игрой на фортепиано. Или устроить для маленькой Адели танцы, которые та чрезвычайно любила, раскланиваясь, как настоящая артистка, в ответ на радостные хлопки и одобрения. Джейн могла беседовать с миссис Фейрфакс на различные темы, удовлетворяя ее любопытство полученными из книг знаниями. Не гнушалась помочь Ли в пересадке цветов в новые горшки или другой несложной работе, если появлялось такое желание. Терпеливо слушала рассказ поварихи, большой любительнице поболтать о том, где она раньше служила, и в какие передряги попали ее хозяева. Когда Джейн захотелось научиться ездить верхом на лошади, Джон объяснил ей тонкости посадки и управления животным, разрешил сделать несколько кругов по дорожкам сада на смирной кобыле. Адель безоговорочно признала авторитет наставницы и стала, скорее, лучшим другом, нежели подопечной, за воспитание которой положено было получать жалованье. А няня Адели француженка Софи вообще во всем, что касается подхода к девочке, советовалась с Джейн и беспрекословно этим советам следовала. Одним словом, все в доме относились к новенькой с добром и уважением. И вот появился Некто. А, собственно, кто бы это мог быть? Мысли стайкой пронеслись в голове, и из них следовал вывод: так ухмыляться мог позволить себе только хозяин. Или, что маловероятно, совершенно посторонний, попавший в дом незамеченным. Но за все время, пока Джейн здесь жила, она видела только двух человек, которые приезжали сугубо по делам, и дальше комнаты для посетителей никто из них не проходил. Миссис Фейрфакс говорила, что хозяин обычно не предупреждает о своем возвращении. Скорее всего, это он и есть. Джейн поспешно вышла из гостиной и застала такую картину. Незнакомец широким шагом двигался в конец коридора, а сбоку от него семенила миссис Фейрфакс. Джейн услышала обрывки ее речи: «Как мы рады, мистер Рочестер! Как мы вас ждали! Наконец-то в доме появится хозяйская рука! Вы даже не представляете, мистер Рочестер…» Но договорить старушке не удалось. Хозяин резко повернулся к ней лицом и попросил не грубо, но настойчиво: «Я желал бы чего-нибудь горячего. Очень хочется, наконец, согреться, поесть нормальной пищи. И обязательно чаю. Со сливками, как я люблю». «Сию минуточку! Я тотчас отдам распоряжение на кухню, мистер Рочестер!» Миссис Фейрфакс занырнула в боковую дверь, ведущую на кухню. А с лестницы уже спускалась вприпрыжку Адель, увидевшая из окна, как патрон, отпустив за воротами экипаж, шел по дорожке к дому. Она с разбегу ткнулась лицом в пряжку на поясе Джейн и, подняв счастливые глаза, восторженно выдохнула: «Он приехал! Мистер Рочестер приехал»! Судя по интонациям и радости в голосе, можно было предположить, что дождалась, наконец-таки, родного отца. Джейн отметила, что ее неприятно кольнула эта истинно французская восторженность непосредственного ребенка. На миг ощутила нечто похожее на ревность: ведь теперь девочка вроде как и не совсем ее. Человек, который только что приехал, и к которому Джейн уже невольно испытала неприязнь, для Адели, очевидно, близок, понятен и хорош. Хотя бы уже тем, что привез ее в этот дом, обогрел, приютил. Вот если бы у самой в детстве появился такой благодетель, как бы она, интересно, к нему относилась? Наверное, также. Но ей не выпала редкая удача. Что ж, отныне, очевидно, придется невольно соперничать за влияние на маленькую француженку. Именно невольно, не выдавая при том своего отношения друг к другу. А что хозяину гувернантка явно пришлась не по душе, сомневаться не стоило. Всего пара взглядов, но они все сказали. Джейн погрустнела, предвидя безрадостную перспективу. Скорее всего, к ней будут придираться и унижать при любом удобном случае. Как быстро пролетели эти безмятежные месяцы, когда не было почти никаких проблем, когда ее все уважали и даже любили. Хорошее рано или поздно обязательно заканчивается, с этим надо смириться. Хотя, миссис Фейрфакс говорила, что больше двух недель хозяин редко здесь задерживался. И что он странный человек. Что ж, будем надеяться: этим объясняется его нелюбезное поведение, а в Торнфилде пробудет недолго и на сей раз. В любом случае, не мешает запастись терпением. Невеселые размышления Джейн были прерваны появлением в коридоре домашней челяди. Едва миссис Фейрфакс показалась на кухне, как тут же все пришло в движение: хозяин приехал! Дом ожил, и, возможно, с его появлением всех ждут какие-то перемены. Поживем – увидим». …Я замолчала, намереваясь уже закругляться. Но милые виртуалочки явно не собирались меня покидать. В глазах светилась заинтересованность. -А ты еще что-нибудь испортить собираешься? Почитай, а? – спросила Манечка. -Ну, вот есть такой момент, когда Рочестер перед самой свадьбой куда-то уезжает. Недалеко. Не помню уже точно на сколько. На день, или на два, кажется. А Джейн его с нетерпением ждет. И ей снятся сны. Что Торнфилд лежит в развалинах, что потом она куда-то бежит с ребенком на руках… Но главное – она не может объяснить: кто заходил в ее комнату и разорвал фату? Кто эта страшная женщина? И жених по возвращении тоже не может ничего толком объяснить. Я решила, что можно пойти по другому пути. Джейн не ждет молчком возвращения жениха. Она совершенно уверена, что это был не сон, что та женщина была реальной. Джейн пытается дознаться у миссис Фейрфакс – кто еще живет в доме, и почему она об этом ни разу не слышала. Но миссис Фейрфакс начинает юлить, уходить от прямого ответа. И Джейн понимает, что та очевидно в курсе, но ей запретили об этом под каким-то предлогом сообщать. Еще Джейн вспоминает, как однажды услышала часть разговора служанок о том, что Грэйс Пул хорошо платят, но лично они на такую работу ни за какие деньги бы не согласились. Сопоставив странные факты, включая поджог комнаты хозяина и случай с Мэйсоном, Джейн начинает понимать, что дело, видимо, не в Грэйс Пул, а в той комнате, где она обитает. Странно, что на третий этаж, где она якобы что-то все время шьет, поставили дополнительную дверь. От кого? Или для чего? Ведь кроме нее там никого нет. Все слуги спят в другом крыле. А Грэйс совершенно спокойно по-прежнему выходит в одно и то же время, без всякого идиотского смеха, и также сама возвращается. Она сама открывает дверь, сама ее закрывает. И что интересно, ее никто из слуг не боится. Нисколечко. С ней разговаривают так же, как со всеми прочими. Но если она такое устроила с хозяином, он должен был бы как-то предупредить людей, чтобы ее опасались. Зачем, если служанка неопасна, поставили дверь? Чтобы Грэйс, уходя даже ненадолго, сама ее запирала? Она что – золотыми нитями шьет? Может, там невиданные ценности хранятся? Какая необходимость сидеть и шить одной? Одной и в комнате, и на всем этаже? Почему она не может, как все слуги, вовремя спускаться на завтрак, обед и ужин? Почему ни разу за все это время не взяла себе выходной? Во всяком случае, Джейн такого не припомнит. Никуда не съездила, хотя бы просто не прошлась за покупками, не погуляла? Ей что – и выходной не положен? Такая у нее важная работа? Как можно столько времени сидеть безвылазно в одной комнате? И почему все время выходит с какими-то кастрюльками, тазиками или ведрами? Что она в них носит? Вообще, удивительно, какая это привилегированная особа. Даже хозяин ее не наказывает за такие дела, за которые положено давно сидеть в тюрьме. Если, конечно, она это вытворяла, в чем Джейн уже изрядно сомневалась. Поведение женщины было совершенно нормальным. Зачем ей поджигать дом, рискуя сгореть самой вместе с обитателями? Размышляя об этом, заметила, как Грэйс Пул спустилась по лестнице и зашла на кухню. Джейн поднялась на третий этаж, остановилась у новой двери и подергала ее. Закрыто. Хотела уже развернуться и спуститься к себе, но тут из-за двери долетели звуки, услышав которые в первый раз, вся похолодела. Звуки были, несомненно, те же самые, хоть и более приглушенные. И это смеялась, однозначно, женщина. Быть может, та, что заходила к ней в комнату. Джейн понимает, что тайну надо обязательно раскрыть. В любом случае – нужно знать, что там за женщина, кем она приходится жениху, и почему все сознательно скрывают правду. Сделать это надо до свадьбы. Наутро Джейн отправляется якобы за покупками в Милкот. Она находит дом доктора Картера с целью докопаться до истины. Джейн понимает, что от него Рочестер вряд ли мог скрыть свой секрет. Доктор приехал по первому зову хозяина, среди ночи, когда Мэйсон, сидя рядом с ней в кресле, истекал кровью. И доктор тогда ничему не удивился. Он явно посвящен. Но, к сожалению, и здесь Джейн ждало разочарование. Картер не стал оправдываться неведением. Он сухо произнес: «Простите, мисс, но рассказать вам об этом может только сам мистер Рочестер. Мне он запретил беседовать с Вами о чем бы то ни было. Сожалею». Так. И Мэйсону он тоже запретил разговаривать с ней в его отсутствие. Причем, категорически. Значит, тот все знает? Может, поэтому Рочестера невероятно испугал внезапный приезд старого друга? Итак, тайна есть. Теперь это не подлежит сомнению. И кроется эта тайна в женщине, которая живет в комнате с Грэйс Пул. Это она заходила в комнату и порвала фату. С этими мыслями Джейн спешила обратно в Торнфилд по дороге, на которой некогда упала лошадь Рочестера. Сзади послышался конский топот, отрывисто гавкнул Пилот. Сердце Джейн невольно замерло и забилось сильней. Она была застигнута врасплох: еще не решила, что скажет жениху, и вообще – как и когда лучше обо всем этом ему сказать. Я немного помолчала, а Манечка с Жабой серьезно смотрели на меня, видимо, ожидая – что же дальше? Но я продолжала молчать. -И это все? -Пока да. Но это же надо еще расписать. Я вам зачитала, практически, наметки. Вообще, девчонки, я благодарна судьбе. Знаете за что? За то, что нас, двух одноклассниц, завхоз отпросила у классной с урока ОПТ укладывать собранную макулатуру. -А что такое ОПТ? – полюбопытствовала Жабуля. -Я не поняла – чего укладывать? – пожала плечами Манечка. -ОПэТэ – общественно-полезный труд. Ну, в основном, мы мыли парты, собирали бумажки на территории школы. А макулатура – это старые газеты, журналы, тетради, которые мы добровольно-принудительно собирали в свободное время. Она потом какое-то время валялась в подвале или в школьном сарайчике, но за ней, в конце концов, приезжала машина. Так вот, мы в этот раз, вместо мытья парт с удовольствием копались в огромной растрепанной груде бумаг, укладывая их в стопки и перевязывая шпагатом, который нам выдала завхоз. Иногда обнаруживали что-нибудь интересное для себя. Выдирали выкройки из «Работницы», красивые иллюстрации из детских книг, репродукции известных картин. Конфискованное потом забрали с собой в класс. Мое внимание привлекла книжка без обложки. Точнее, только часть книжки. Я увидела на картинке девушку в старинной шляпке, завязанной лентами под подбородком. Чем-то она мне приглянулась. Достав дома из портфеля полкнижки, бегло пробежала глазами то место, где Джейн впервые подъезжает к имению Рочестера. И уже не могла остановиться. По счастью, в конце сохранилось название и оглавление. На следующий день я пошла в библиотеку за продолжением. Вернее, за началом. Это была моя самая первая «Джейн Эйр». Растрепанная и покалеченная. Потом периодически появлялись другие. Но именно ее я отчетливо помню до сих пор. Это было самое первое впечатление. И это – как первая любовь. ТАКИЕ ЗАМОРОЧКИ С каждым днем мои лапушки явно умнели. Иногда они задавали вопросы, на которые ответить вот так, влет, было совсем непросто. Например, что такое конституционная монархия. Манечка столкнулась с этим понятием, мысленно пролистав учебник истории, оставленный на письменном столе. Я уже думала – как все это попроще им объяснить, но тут пришла на ум шуточная формулировка, не помню уже откуда в голову залетевшая. - Девочки, это очень просто. Это когда царь в голове есть, но реальная власть у тараканов. - Как это? – изумилась Жабуля. – А что, в голове бывают тараканы? - Ну, нет… Не в том смысле. Это как бы такие заморочки. Вот как вы у меня, понимаете? - Хочешь сказать, что мы - тараканы? – обе обиженно надулись. - Да нет же, лапушки! Ну, что вы такое говорите? Это подразумевается, понимаете? И мне пришлось довольно долго объяснять им про то, как бывает устроено общество, про заморочки, про литературные сравнения и т.д. В конце концов, недоразумение разъяснилось. -А все-таки интересно – когда же ты нас выдумала? – Жабуля вопросительно уставилась в мои глаза. -Да я вам уже говорила! Я вас вообще не выдумывала. Вы существуете столько, сколько само человечество. И ты, Маня, и ты, Жабонька. Все пороки и недостатки родились вместе с людьми. -Странно, странно… - пробормотала Жаба и приподняла на голове пучок волос. – И сколько же существует это человечество? -Да черт его знает! – я пожала плечами. – Никто толком ответить не может. Ну, уж не одну тысячу лет, точно. -А когда люди научились обесцвечивать волосы? -Даже не в курсе. Зачем тебе это? -А ты на меня внимательно посмотри. И что – я все эти тысячелетия так и ходила?! -А-а… Ну, видишь ли… Существуете-то вы с незапамятных времен, но я тебя именно такой представила. Образ такой для себя создала, понимаешь? В виде дамы, которая очень хочет быть модной. Она красит волосы в разные цвета. В те, которые популярны на данное время. Но следить за отросшими корнями у нее не всегда есть возможность. Поэтому процесс подкрашивания тянет до последнего. Да попросту, и деньги не всегда водятся, и Жаба душит. Ты же знаешь – это самое кровожадное животное. Полмира задушила. Жабуля еще раз всмотрелась в собственное зеркальное отражение, ни капельки не обидевшись на правду, и вздохнула. -То-то, думаю, чего я такая пегая? А ты не могла бы меня другой представить? -Белой и пушистой? -Да не знаю. Чуть покрасивше, что ли? -Хорошо, попробую. -А я почему вечно с оттопыренной губой? – спросила Манюня. -Ну-у… Потому, что ты о себе слишком высокого мнения. И о себе, и о своих талантах. -Да? Странно. Не замечала. -Так потому и не замечала, что к себе слишком серьезно относишься. Проще надо быть. И уметь над собой посмеяться. Тот, кто не прочь над собой посмеяться, обезоруживает. Над ним уже и других смеяться не тянет. -Ну, ладно. Поняла. Кстати, как ты нас еще называешь-то? -Виртуалочки. -Нет. Мои виртуалочки. -Какая разница? -Очень большая. То ли сказать - Пушкин, то ли… Мой Пушкин. Манечка невольно задрала кверху нос, и нижняя губа у нее инстинктивно оттопырилась еще больше. Я улыбнулась, вспомнив пословицу про черного кобеля, которого не отмоешь добела. А она, не заметив моей усмешки, продолжила с апломбом. -Ну, и что ты там нам еще сегодня почитаешь? -Ах, скажите пожалуйста! Вы мне еще и приказывать скоро начнете! Лодыри вы этакие! Да у вас двоих фантазия в десять раз больше моей. Привыкли на чужой горбушке кататься! Давайте вон… типа «сядем рядком, да поговорим ладком». Друг другу рассказывайте, как вам самим видится. Оно все постепенно и будет цепляться одно за другое. Мысля за мыслю, фантазия за фантазию. Глядишь, чего-нибудь получится. Цигель, цигель! Ай люлю! -А интересно, могли бы они совсем не встретиться? Или встретиться и стать… «типа врагами»? – задумалась Жабуля. -На мой взгляд, «влегкую», как теперь говорят. А как по-твоему, Манечка? -Но тогда бы и романа не было. - удивилась та. -Здрассти! Что, на Рочестере и Торнфилде свет клином сошелся? Не он, так другой. И, кстати, они в моем отрывке сначала очень недружелюбно встретились. И я полагала, что это только начало эпопеи. А дальше там такие «рамсы» начнутся»! Мамма миа! Джейн даже втихушку подаст объявление в газету в надежде найти другое место. Рочестер тайно проследит, что она часто ходит на почту, и догадается о ее планах. Когда Джейн, получив письмо с предложением нового места, возвращается, обдумывая как бы незаметно из Торнфилда улизнуть, он встречает ее недалеко от дома. И вот тут-то, собственно, и начинается настоящий разговор. В итоге, как выясняется, все эти недовольства, придирки, резкие замечания и усмешки, все эти их споры ни о чем – всего лишь обратная сторона медали по имени «ненависть-любовь». Всего лишь желание обратить на себя взоры Джейн, узнать ее получше в разных ситуациях. Задираются в таких случаях ведь, в-основном, от неуверенности. Рочестеру же не нужна женщина, которая будет любить только его кошелек. Горький урок, преподнесенный Селиной Варанс, привел к выводу: в нем нет того мужского шарма, от которого женщины теряют с первого взгляда разум. Но, все же, он неглуп. И не так плох по сравнению с другими негодяями. Вполне возможно, эта странная, упертая особа, незатейливый рисунок которой так поразил в первый момент его воображение, наконец, сие осознает и оценит. И, наконец, перестанет появляться по его зову в библиотеке с вечно поджатыми губами и непроницаемым взором. Рочестер уже устал от этой борьбы, которую сам же и затеял. Ну, вот как-то так, девочки. «Девочки» несколько секунд переваривали услышанное, потом Манечка с расстановкой произнесла. -А я думаю… Можно ли сделать так… Ну-у… так, чтобы Джейн вообще в Торнфилд не приехала? -Как это – не приехала? – удивилась Жабуля. – Ничего себе! -А почему – нет? – вставила я реплику. -Потому что… А потому что… - Жабуля не сразу нашлась с ответом. – Да тогда вообще фигня получится! Нет, так нельзя! – убежденно закончила она. -Я тебе вот что скажу: если нельзя, но очень хочется – тогда можно. Но нужно вернуться к тому месту, где мисс Темпль выходит замуж и уезжает из Ловуда. Я принесла роман, нашла отрывок и перечитала им его вслух. «В старшем классе я была первой ученицей, потом мне была доверена работа учительницы, и я выполняла ее с большим усердием в течение двух лет. Но затем во мне произошла перемена. Все это время мисс Темпль продолжала оставаться директрисой. Ей я обязана лучшей частью моих познаний, ее дружба, беседы с ней доставляли мне неизменную радость, она заменяла мне мать, наставницу, а позднее и подругу. Однако в то время, которое я описываю, она вышла замуж, уехала вместе со своим мужем (священником и превосходным человеком, достойным такой жены) в отдаленное графство – и, таким образом, была для меня потеряна. С того самого дня, как она уехала, я стала другой: с ней исчезли все привязанности, которые делали для меня Ловуд чем-то вроде родного дома. Я впитала в себя что-то от ее натуры, многое из ее особенностей – более серьезные мысли, более гармонические чувства. Я приучилась к выполнению своего долга и к порядку. И я была спокойна, веря, что удовлетворена своей жизнью. В глазах других, а зачастую и в моих собственных, я казалась человеком дисциплинированным и уравновешенным. Однако судьба в образе достопочтенного мистера Нэсмита встала между мной и мисс Темпль. Мне суждено было увидеть, как она после совершения брачной церемонии, одетая по-дорожному, садится в почтовую карету». -Итак, мисс Темпль, став миссис Нэсмит, уезжает с мужем на его родину, в другое графство. Допустим. И что? Она, деятельный по натуре человек, ограничится вязанием кошелечков и кружевных воротничков? Сомневаюсь. -Ой! А я, кажется, придумала! – Манечка хлопнула себя по лбу. – Пусть все перепутается! Это не Сент-Джон Риверс открывает школу для девочек! Это мистер Нэсмит с молодой супругой находят богатых людей, и те жертвуют деньги для строительства еще одного корпуса. Ну, школа или гимназия там наверняка уже есть. А еще нужен… Пансион, что ли, или как сказать? Для тех, кто живет далеко, и у них нет возможности ездить домой. И тогда миссис Нэсмит пишет подруге в Ловуд, зовет ее работать на новое место. -А я… А я… А я тоже придумала! –Жабуля нетерпеливо перебила. – Я придумала, как они с Рочестером встретятся! Он привезет Адель в пансион. Вот! -Знаете что, дорогие? Давайте-ка вы свою версию сами додумывайте. А я буду свою. Когда в WORDe наберу, обсудим и то, и это. Чур, не подглядывать за спиной! Я же не могу так, как вы, из-за плеча незаметно наблюдать. -Ой, господи! Очень надо! – скривилась Манечка. – Своего девать некуда! На том и порешили. НЕДОПИСАНЫЙ РАССКАЗ « -К ногам привязали ему колосник…» Леха бросил взгляд на бутылку, стоящую на столе. В ней оставалось совсем чуть-чуть. Огрызок огурца сиротливо валялся рядом с миской, на дне которой также сиротливо белела отварная картофелина, посыпанная свежим укропом. И он с чувством закончил сольный концерт: «Упал, сердце больше не билось». Кроме трехцветного кота, разжиревшего от обилия мышей в подвале, слушать Леху было некому. И осталось загадкой – что явилось причиной, а что следствием. Упал потому, что колосник к ногам привязали, или, все-таки, сначала сердце не выдержало, а потом уж привязали? В этот момент входная дверь со скрипом отворилась, и на пороге обозначилась супружница Ленка. Часа два назад она отправилась в сельмаг, да по пути заскочила к матери и у нее задержалась. -О! Уже нажрался! Не успела за порог выскочить! Она поставила на пол сумку, подошла к столу и отвесила муженьку легкий подзатыльник. -Чё дересьси-то? Чё я сделал? – полез Леха в бутылку. -Да ни хрена ты сегодня не сделал, окромя как нажрался! Ленка недобро посмотрела, уткнув руки в бока. Потом забрала бутылку с остатками и унесла на кухню. Леха не возражал. Да и возражать Ленке было бесполезно. Он ее в душе немного побаивался, к тому же сам понял: все! Норма. -Иди дрыхни, чучело! Жена убрала миску, стерла со стола и легонько ткнула мужа в спину кулаком для придачи ускорения. Отодвинув со скрежетом табуретку, с металлических ножек которой давно потерялись пластиковые наконечники, тот покорно отправился на диван. Нет, Ленка хоть и ворчала по поводу выпивок, но понимала, что по сравнению с другими деревенскими мужиками её – просто подарок судьбы. Пил Леха нечасто, руку на жену никогда не поднимал, да и таких синюшно-категорических, продолжительных запоев, как у других, с ним отродясь не случалось. Поэтому Ленка тоже знала меру – когда поорать, когда просто послать, а когда устроить скандал по полной программе. И с похмелья мужу мучиться не давала. Она возвращала ему утром то, что надысь конфисковала, а Леха с благодарностью допивал». Я отвлеклась от набора текста, поставив чайник и собираясь побаловать себя кофейком. Но, оказалось, мои красавицы не дремали, втихушку подглядывая из-за спины. -Что ты там фигней занимаешься? – Манечка поджала губы, приподняв плечики и разведя в стороны тоненькие ручки. – Пиши про Джейн! Зачем тебе, Свет, этот Леха? Тем более, пьяный?! -Да это я так, небольшой рассказик придумала. Осталось в WORD забить. А вы про Джейн ждете? -Конечно! -А слабо про Леху самим продолжение придумать? Ну, не совсем про него. А так, в общем. Про всех понемногу. -Да ерунда это все! Не отвлекайся. Что там хорошего может быть вечером? Одна пьянка. -И вообще… Хитрая ты, Светочкина! С чего это мы должны за тебя придумывать? – наехала Жабуля. -Да, что правда, то правда. В пьянке мало хорошего. Об этом я и написала. А на тему хитрости… Я вам тогда вот что скажу, бесхитростные мои подружки... А придумывайте-ка и вы продолжение романа сами! -Ну, ладно, не сердись. Это ж я так, пошутила. – дала задний ход Жабуля. - Ты нам сейчас самый конец прочитай. А мы еще с Маней подумаем и чего-нибудь добавим. Только потом, чур, про Джейн Эйр. -Договорились. «Утром Миха, еще не отошедший от шока, долго стоял рядом с пепелищем. Взгляд заприметил среди головешек чей-то сапог. Странно, что тот почти даже не закоптился. Может быть, кто-то просто забросил его сюда уже после пожара? Пришла на ум пословица: пьяный проспится, дурак – никогда. И Леха мог бы проспаться. Если бы он, Мишка, дурак, не приперся к нему вечером. Зачем нужно было стаскивать полупьяного друга с дивана, помогать ему одеваться, тащиться с ним к черту на кулички? Что, не нашел бы помочь кого потрезвее? Нашел бы. И доперли б они эти канистры с левым бензином. Не так уж там и далеко от трассы. Мишка не мог вспомнить – кому первому пришла мысль оставить их до утра в бане у Лехи. И, конечно, теперь уже точно никто не ответит – как там оказались сгоревшие пацаны? Почему взорвались канистры? Может, они с Лехой какую-нибудь крышку плохо закрутили? А пацаны, скорее всего, решили там втихаря покурить. От бани в считанные минуты ничего не осталось. Пламя сразу же перекинулось на дом. Видно, Леха с женой даже проснуться не успели. Мишка очнулся и посмотрел вокруг. Деревня уже почти угомонилась. Следователи, покрутившись на пожарище, что-то собрали и, поговорив с очевидцами, уехали в город. На другом конце деревни слышны были вой и причитания Ленкиной матери. Мишка отошел на несколько метров и сел на обгорелый пень. Хотелось тоже завыть, но сдержался. «Эх, Леха, Леха! Мне без тебя так плохо» - тихо прошептал пришедшие в голову слова из популярной песенки. Из глаз хлынули горькие слезы». Заметила, как Манечка слегка вздохнула, а Жабуля призадумалась. Видно, и им было жаль незадачливого Леху. Но конец уже написан. И теперь у подруг один выход – развернуть картину пьяного деревенского вечера, чтобы подогнать под него грустный финал. Но они не были расположены сию минуту этим заниматься. Манечка быстро повеселела, вспомнив, что приготовили для меня сюрприз. -А мы, Светочкина, знаешь, что придумали? – жизнерадостно опередила ее Жаба. -Да откуда ж я могу знать? Это вы мои мысли читаете. -Мы примерно придумали уже… - Жабуля словно запнулась на полуслове и замерла с открытым ртом. – Мань, ну как это? Помнишь, мы с тобой это слово понять не могли, потом искали его, искали… - Концепция. – подсказала Манюня. Я не стала уточнять – где искали. Было ясно, что опять без меня заходили в Интернет. И – промолчала. -Точно! Концепция! – просияла Жаба. – Мы с Манюней придумали концепцию нового сериала. -Офигеть! Вы?! -Да, мы. -Вдвоем?! -Ну, а кто еще-то? -И про что сериал? -Как – про что?! Про Джейн Эйр! – обе уставились так, словно я с луны свалилась. При этом глаза Жабули сравнялись в диаметре с маленьким будильничком, что стоял рядом с компьютером. На ум опять пришло банальное «как все запущено», но мне не дали вставить и слово. Девчонок «понесло». -Это будет по мотивам романа! Попурри такое, понимаешь? Ну, как винегрет. Каждая серия - экранизация новых отрывков. Новые авторы, новые актеры, новые декорации… Все новое! И все незаконченное! Надо собрать самые лучшие варианты отрывков, которые уже написали, а может, кто-то и еще в процессе напишет! И обязательно одна серия про Тимоти Далтон и Зилу Кларк. Про то, как снимался сериал, про то, какие они сейчас, как на них повлияли эти роли, понимаешь? А Манюня даже придумала начало! -Да, Манюнечка?! Она скромно потупилась. -Ну… так. Немножко. -Ну, ты расскажи. Мне же интересно. Может, и я что-нибудь додумаю. -По-моему, надо начать сериал с моментов коронации. -Как это? Джейн выходит замуж за принца? Ну, такое бы и мне даже не пришло в голову. -Ай, причем тут Джейн? С коронации принца Уильяма и Кейт Миддлтон. И обязательно – поцелуй на балконе. -А причем тут они? – растерялась я. -Ты что?! – искренне удивилась Маня. – Ты даешь! Не ожидала от тебя такой тупости. -Ну, знаешь ли! Давай не будем грубить! -Извини, но… Я была о тебе лучшего мнения. Как ты не понимаешь?! Она же самая настоящая Золушка 21-го века! Не сказочная. Это фактически символ! -И что? -Как что?! И она тоже из Англии, между прочим! -Так. Стоп! Начинаю соображать. Хорошо, давай свою версию. У меня в голове кое-что проклюнулось. -Вот представь – сначала идут моменты коронации, а потом другие кадры. Она уже в обычном домашнем халатике. На диване или в кресле. И тут в колыбели начинает кряхтеть малыш. Кейт кладет книжку на стол, подходит к сыну, и оператор снимает обложку книжки. «Джейн Эйр». И далее возникают титры: «По мотивам романа». -А вообще… Знаешь, недурно придумано, по-моему. Только я вот сомневаюсь – читала ли Кейт этот роман. -Хочешь сказать, что и сказку «Золушка» не слышала? Подумаешь, какая вся из себя прынцесса! Весь мир от романа тащится, а она даже не удосужилась раскрыть! -Ну, почему. Скорее всего, сказку ей в детстве читали. Но она же современная девушка. Вполне возможно, только смотрела сериал. -Значит, прочитает. Она же теперь типа в декретном отпуске. Найдет время. -Да-а. Молодцы, девчонки! -Мы тут еще думали – как бы умудриться уговорить принца. -Насчет чего? -Как – чего? Чтобы денег нашел на съемки. -Больно надо уговаривать! – улыбнулась я. - Кстати, я ему уже на тему одного сериала удочку закидывала. -Да-а?! – девчонки удивленно раскрыли рты. -Ну, да. Он мне на днях обещал перезвонить. Рассказать - как там сыночек растет, как мамочка себя чувствует. В прошлый раз, когда позвонил, мне с ним некогда было болтать – на плите картошка подгорала. Но он сказал, что сразу звякнет, как проблема решится. -А какая у него проблема? Он же принц! – удивилась Жабуля. -Он намекнул, что почти уже нашел денег под этот проект. -Да ну?! Здорово! – мои виртуалочки, похоже, еще не сообразили, что в каждой шутке есть доля шутки. Точнее, не очень поняли - каков примерно здесь ее процент. -Дело за малым. Осталось бабушку уговорить. Но это не так просто. Вот Жабуля меня хорошо понимает. Бабушка сразу кучу отговорок нашла. И про мировой кризис, и про то, что на всем экономят. И что хотели даже медвежьи шапки караулу на бейсболки заменить. А тут еще внук с какой-то фигней прицепился. Я королеве очень даже сочувствую. Что поделаешь, кризис – он и в Африке кризис. Вернее, в Англии. Но, надеюсь, вопрос утрясется. -Конечно! А кому сейчас легко? Ты видела на коронации карету?! А ведь их не из тыквы делают! -Ладно, лапочки, давайте дальше фантазируйте, потом мне расскажете, хорошо? А я - вам. Кстати, тут листок лежал со стихотворением. Не видели? Они переглянулись, и Маня вытащила исписанный клочок откуда-то из-под стола. -Этот? -Да. А вы читали? -Читали. И они как-то подозрительно отвели в сторону глаза. -И что – понравилось? -А кто это написал? -Я. -Ты-ы?! Как это?! – Маня отпустила губу, и на лице отчетливо нарисовалась крайняя степень изумления. -А что? Что-то не так? Я не поняла. Расправив листок, еще раз пробежала текст глазами. Ночи с тобой – и отрада, и бред, и мучение. Днем убеждаю себя: ерунда! Это так, приключение. Смелая - робкая, грубая - нежная до умиления, Кто ты, скажи, чаровница, судьба или чуда явление? Тучкою – солнышком, девочкой – женщиной в сердце вошла. Непокоренная, хоть и донельзя послушная, как ты мила! Голосом томным, призывным, серебряным тихо звеня, В страсти бездонную пропасть лететь ты опять помани меня. Знаю – исчезнешь, как сон, не открыв настоящего имени. Плод виртуальной фантазии, грешный мой ангел, люби меня! --- Комета ты моя, и призрак мой, и замок на песке… И жизнь твоя – дисплейная – короткая: от Enter до Esc. Я ждала пояснений. Жабуля бросила ехидненький взгляд на подружку. -Ну, вот, Манечкина, а ты на меня бочку катила! Манечка стояла в полной растерянности. Позднее они меня в этом вопросе, все же, просветили. Оказалось, обнаружив листок на столе, Мания решила, что подруга втайне от нее «типа встречается» с Одиноким рыцарем. Ей даже в голову не пришло, что это мои упражнения. Накануне вечером открыла сборник со стихами малоизвестных поэтов «серебряного века». Точнее, поэтесс: Аделаиды Герцык, Софии Парнок, Поликсены Соловьевой и Черубины де Габриак. Кое-что понравилось, «зацепило». А от чего-то была несколько в шоке. Как говорится, здравствуйте, товарищ Фрейд! Я впервые встретила лирические откровения женщины, посвященные… другой женщине. Причем, кому?! Марине Цветаевой! И ведь это был не просто полет фантазии! Их с Софией Парнок связывали весьма близкие отношения, о чем недвусмысленно сообщалось в предисловии. Я и понятия не имела, будучи уже не один год влюбленной в стихи Цветаевой, что такое с ней, в принципе, было возможно. Одно стихотворение очень понравилось. Я подумала – а почему бы самой не поменяться, удлинив свой традиционный размерчик? А то уже как-то скучновато и узнаваемо. Потом задумалась над выбором темы. И вспомнила про Одинокого рыцаря. Представила – к чему бы могли привести Манечку, будь она телесным существом, их виртуальные романтические встречи. Вот, собственно, и вся предыстория стихотворения. О ТАЙНАХ ТВОРЧЕСТВА Непонятно – зачем люди пытаются противопоставлять? С какой целью? Унизить? Но это, на мой взгляд, некорректная позиция: «Вот я слушал певца А, и был в восторге. А потом услышал Б и понял, что А ему в подметки не годится». Талант же всегда уникален. Люди, поцелованные боженькой в макушку, как правило, упертые трудоголики. Они сознают свою избранность и прут танком. Против мнений, течений и проч. Их тащит сила, от которой не отвертишься. Она дает все: и первоначальный импульс, и пинка под зад, если задумаешь отползти в сторону и «залечь в тину». Сравнивать легко только бездарностей. Они без проблем подражают друг другу, тиражируются, ими несложно манипулировать заинтересованным лицам. Одаренные люди, в отличие от тех, кто не вовлечен в творческий процесс, прекрасно представляют, как все происходит. Но, видимо, не все потребители процесс этот испытали на своей шкуре. Тогда тем более - нет смысла пинать слона, если скачешь сбоку вроде крыловской моськи. Или уж тогда пинай конкретно, с детальным пояснением – что именно тебя не устраивает. А «в подметки не годится» - на мой взгляд – говорит только о том, что человек не знаком с понятием «Этика». Если услышал Нечто, поразившее твой слух и воображение, если оно запало в душу и в чем-то даже изменило тебя в лучшую сторону, нужно быть благодарным тому, кто это постарался создать. Для чего и существует искусство. Познавая его, получая новые впечатления, мы сами как бы приподнимаемся над обыденным, становимся другими. И если на данный момент для тебя лучшее вот это, то совсем не обязательно утверждать, что оно непременно «враг хорошего». Точнее – уже нехорошего, оставленного тобой за спиной. Это примерно так же, как, меняя жен, каждый раз жаловаться: «Танька такая неряха - со Светкой и рядом не поставишь. А Ирка по сравнению со Светкой – просто золото». Тут главное вовремя вспомнить Жванецкого: «А может, что-то не так в консерватории?» Неровен час появится какая-нибудь Ксюха, по сравнению с которой Ирка окажется полной дурой. Как говорится, разобрался в своих пристрастиях, стал на ступеньку выше - и флаг тебе в руки. Теперь это «типа твой насест», на который, так сказать, взлетел. Когда придет время «капнуть», вспомни, что совсем недавно ты сам был там, внизу, среди них. Нам иногда кажется, что открыли Нечто внезапно. И оно нас «шарахнуло по мозгам», произвело потрясающее впечатление, увело в плен, одним словом, спонтанно. Ну, чистая случайность, «типа озарение». На самом деле, я не однажды убеждалась на собственном опыте – это не так. Мы внутри уже как бы готовы к этому восприятию. Если бы не впечатления, отрывочные знания, почерпнутые в свое время из передач, транслирующих классическую музыку, вряд ли наше поколение, родившееся после войны, смогло отличить Чайковского от Баха. Телевизоры массово стали появляться в квартирах уже во времена Брежнева. А до этого у всех были динамики, которые приглушенно вещали практически с утра до вечера. И одна из самых любимых передач – «В рабочий полдень». Именно через нее мы постигали и прелесть «Полета шмеля», и «сороковую Моцарта», и «Танец маленьких лебедей». Собственно, больше-то и неоткуда было почерпнуть информацию. Люди – в большинстве своем – ютились в бараках и коммуналках. Причем, сплошь и рядом кому-то приходилось спать на раскладушке или на полу. О том, чтобы затащить в комнатку еще и пианино, речи даже не могло быть. Или упражняться, допустим, на скрипке. Это значило бы – завести врагов во всем доме или бараке. Родители наши, работая по шесть дней на заводах и фабриках, ни о каком музыкальном воспитании детей и не думали. Страна еще не отошла от разрухи. Главная задача – ребятишек накормить, одеть, обуть. Нет войны – и слава богу. А там как-нибудь все образуется. В том, что последние годы для меня проходят, под эгидой, что называется, классической музыки, на самом деле нет ничего странного. К этому я была готова. И настал тот миг, который поразил воображение, и который никогда не забуду. Но то, с чем столкнулась в Интернете, отыскивая новые произведения и новых исполнителей, мягко говоря, повергло в шок. Не просто рядовые потребители, но даже люди, которые, в отличие от меня, имеют музыкальное образование – об этом говорят применяемые в речи муз.термины, специфические понятия – выражаются подчас сродни портовым шлюхам. На мой взгляд, нужно радоваться, что тебе выпала такая удача в жизни – быть в какой-то мере сопричастным к величайшей тайне по имени Музыка. Но когда читаешь эти убийственные комментарии, где через слово – мат, просто нет слов. Казалось бы, если не нравится – ищи что-то свое. Отойди в сторону. Или уж, в крайнем случае, найди приличные выражения. В конце концов, это же не «подфанерщики», это классические музыканты. Собственно, «гром среди ясного неба» не обязательно касается музыки. Это общий процесс. Все взаимосвязано. Когда услышала потрясающее по своей энергетике, гениальное, на мой взгляд, «Ты меня любишь», возник вопрос. Нет, не к Александру Серову. К себе, дуре. А какой, простите, сюжет-то Роденовский? Чёт я ничего, окромя «Мыслителя», и припомнить не могла. Но потом увидела фотографии скульптур «Поцелуй», «Вечная весна», «Ромео и Джульетта», «Поэт и Муза», «Вечный идол»… От этого, действительно, испытываешь настоящий шок. Даже «Призыв к оружию» наполнен эротикой, что совершенно, по идее, не вяжется с темой. И я поняла – от таких шедевров не могут не родиться и гениальные строчки, и музыка, и клипы, и все, что угодно. Вроде бы, неожиданностью явилось открытие «Портрета Дориана Грэя». Что значит то, школьное впечатление по сравнению с повторным прочтением, когда жизнь уже идет к закату? В твоем багаже – и опыт, и бесценное его переосмысливание, и отблески ушедшей молодости с ее порывами, фантазией, несбыточными мечтами и категоричностью. Кто бы в том возрасте задумался над мудростью фразы: «Трагедия старости не в том, что человек стареет, а в том, что душа остается молодой»? Роман наполнен размышлениями с самого начала. Но именно эта мысль-озарение привела к тому, что я периодически прекращала чтение и задумывалась. Так, ну и что нового, тем паче, гениального, я тут изрекла? Абсолютно. Ничего. Просто своим любимым «методом тыка» пыталась разобраться в том, над чем бились многие умы человечества – над тайной творчества. Например, Николай Бердяев: «Абстракции плодят абстракции. Отвлеченные чувства завладевают человеком, и все живое, в плоти и крови, исчезает из поля зрения человека». Я помедлила и хотела щелкнуть на «сохранить изменения». Сзади раздался подозрительный шорох. Оглянулась. Ну, вот. Здрассти! Только начала из себя изображать «вумную вутку»… Нарисовались – не сотрешь. И опять подглядывают. Абстракции, блин. Сейчас начнут трясти как грушу: напиши про Джейн. -Девочки, только не говорите мне, бога ради, что опять фигней занимаюсь! -Ну, почему… Я понимаю – ностальгия. Мне вот тоже тоскливо. – грустно вздохнула Манечка. -Я так подозреваю – рыцарь давно не объявлялся? -Нет, давно уже не было. – она обреченно покачала головой. -Ну, и что ты нос повесила? Свет клином не сошелся. Знаешь, сколько стихов о любви в Интернете? Не счесть. На худой конец, сама что-нибудь напишу, хочешь? Для тебя. -Нет. Не надо. Ты – это ты. А он – это он. И вообще… не отвлекайся. А то наобещала, а сама… -Да помню я, девочки. Ладно, садитесь, поговорим. Что, у вас какие-то подвижки? Как дела? -А мы с Жабулей еще про Адель думали. Там же в конце романа: прошло десять лет. Значит, Адель вырастет и… -… и найдет своего «прынца»? А потом у них будут детки? И еще – они переженят «типа племянников»? -Каких племянников? – удивилась Манюня. -Так в конце же пишется, что у Рочестеров родятся двое детей. -Да? А я и не помню. -Ну, перечитайте финал. Первый-то точно мальчик, а на тему второго – неясно. Ну, я думаю, что Адель с мужем дождутся, когда вырастут племянники… или кто они, получается? Сводные братья, что ли? Потом у тех, естественно, тоже будут детки. И все они, в конце концов, Рочестеров похоронят, где-то в сезоне «Джейн Эйр – 45», и будут дальше жить долго и счастливо, и умрут в один день. Серии этак в 2050-й. -Ну, ладно издеваться-то! А что – нельзя про Адель? -Почему – нельзя? Ради бога. Это же твоя фантазия. Ты ее хозяйка. Можешь так развести – «Санта Барбара» отдыхает. Но лично я бы не рискнула. А ты придумывай. На здоровье. Мне, допустим, еще один момент захотелось переделать на свое усмотрение. -А какой? Расскажи. -Это когда Джейн уезжает с кучером Джоном в Гейтсхэд. Она задержится там – по моей версии - намного дольше, чем в романе. Сестры просят ее дождаться, когда «все кончится». Им самим невыносимо тошно жить бок о бок друг с другом в ожидании кончины матери. И Джейн, которая невольно стала неким буфером между враждующими сторонами и поверенной в сердечных делах Джорджианы, скрепя сердце, соглашается. Но миссис Рид, постепенно угасая, находится практически в забытьи еще не одну неделю. Джейн, узнав по приезде о письме своего дяди, сразу же пишет ему. А вскоре получает ответ с предложением после похорон отправиться на Мадейру и поселиться там навсегда. Об этом она сообщает миссис Фейрфакс в Торнфилд и просит подобрать для Адели гувернантку, если девочку, все же, не отдадут в пансион после свадьбы мистера Рочестера. Письмо миссис Фейрфакс показывает хозяину. А Рочестер уже сам намеревался отправиться в Гейтсхэд, потому что каждый день, наполненный ожиданием, становился все более невыносимым. И тут он понимает, что Джейн может уехать в любой момент, даже не заглянув попрощаться. Да и что, собственно, Джейн там забыла, кроме привязанности к маленькой Адели и неразделенной любви к хозяину? Но Рочестер вряд ли догадывается о ее чувствах, да и это даже к лучшему. Ведь свадьба рано или поздно состоится, и уезжать нужно будет в любом случае. Так думает и Джейн, и с этим согласен Рочестер. Но теперь Джейн может освободить хозяина от миссии, которую он обещал ей выполнить: найти новое место. Судьба сама распорядилась ее дальнейшей участью. А он, прочитав письмо Джейн миссис Фейрфакс, понимает, что ситуация резко поменялась. И сразу же пишет ей послание с объяснением и предложением руки и сердца. Кроме того, он даже не надеется, что Джейн даст согласие. В ее чувствах он абсолютно не уверен. Став без пяти минут богатой наследницей, она трезво оценит ситуацию. Зачем нужен желчный, угрюмый человек с несносным характером, которому к тому же в дочери годится? Теперь у нее появится круг молодых, вполне приличных претендентов, притом свободных в плане печального жизненного опыта. Ответа на свое письмо Рочестер не получил и был в большом волнении – что тому явилось причиной. На самом деле причина имелась, и весьма убедительная. Когда принесли письмо, Джейн была на прогулке. Она довольно часто уходила с мольбертом рисовать пейзажи Гейтсхэда. Джорджиана, которой вручили письмо, немного поколебавшись, вскрыла его и прочитала. Зависть – нехорошее чувство. И оно толкнуло двоюродную сестру сделать вид, что никакого письма не было. От одной мысли, что Джейн получит наследство от дяди, да еще в придачу богатого мужа и титул, красавице стало невыносимо тошно. Рочестер, не получив ответа, решает, что его просто ответом не удостоили и, скорее всего, девушка уже отправилась на Мадейру. Сама же Джейн, не имея понятия о том, что Рочестер ей написал, ждала ответа от миссис Фейрфакс. Хотя, она прекрасно сознавала, что ответа могло и не быть, ведь все важное уже было ими друг другу сообщено, точки над «i», как говорится, поставлены. Кроме того, видимо, идет усиленная подготовка к свадьбе, если она еще не состоялась, и бедной старушке абсолютно не до писем. На следующий день после похорон Джейн пишет ей последнее письмо, где сообщает, что в данное время готовится к отъезду в Лондон. Там она будет жить некоторое время – до отплытия на Мадейру – в гостинице. Ей уже заказан билет, а три дня назад курьер доставил из Лондона от поверенного дяди вполне приличную сумму денег, достаточную для проживания в гостинице и длительного путешествия. Джейн просила передать мистеру Рочестеру, чтобы не беспокоился о деньгах, которые ей остался должен. Еще просила миссис Фейрфакс сообщить – в каком пансионе Адель, если ее уже отправили. Вероятно, Джейн сможет, если уложится по времени, девочку навестить и попрощаться. В конце письма, как принято, она желала всем всего-всего и очень сожалела, что покидает Англию. И что самая большая и невозвратная потеря для нее – мистер Рочестер. Об этом замечательном человеке всегда будет скорбеть ее сердце. Но если судьбе было угодно раскидать их так далеко друг от друга, остается только смириться. Получив письмо, миссис Фейрфакс отдает его почитать хозяину. Судя по содержанию, тот понимает: Джейн совершенно не в курсе - что происходит в Торнфилде. А значит, его страстное послание до нее не дошло. Сразу же по прочтении Рочестер срывается в Гейтсхэд. Тут, девчонки, можно что-нибудь такое-эдакое изобразить. Душещипательное, одним словом. Типа «миллиона алых роз». Например, утром Джейн видит на дорожке, ведущей к дому миссис Рид, свое имя, выложенное из цветов. А за воротами, естественно, карета. В ней, само собой, принц Эдвард Рочестер. Ну, вот так как-то. Пойдет, как думаете? -По-моему, нормально. – Манечка явно повеселела, забыв о своем Рыцаре. -Ну, нормально, так нормально. Теперь за вами очередь. А мне из-за плеча не мешайте: в дневнике немножко допишу. И я вернулась к своему файлу. Но мысли уже ушли в другом направлении - добавила совсем чуть-чуть. «В который раз припоминаю: краткость – сестра таланта. Эх, где б еще кусочек таланта урвать, тогда черт с ней, с краткостью. Перетопталась бы и так. Спрашивается, чего развезла кашу-малашу? Что изначально сказать-то хотела? Ничего ж особенного. Можно было в двух словах уложиться. Типа «не бейте музыканта, он играет, как может». Я выключила компьютер и собралась попить кофейку, но за плечом раздалось нетерпеливое: «Ну, ты все, да? Закончила?» -О! Вы еще здесь? -А куда нам деваться? Ты ведь сказала – немножко напишешь. Поговори с нами, нам скучно. Ты же нас сама придумала. -Ну, сколько можно одно и то же? Я вас не придумала, а вообразила. -А зачем? – встряла любопытная Жабуля. -А когда вообразила? – вторила ей Манюня. -Когда? Я задумалась. А действительно – когда? Ведь не вчера же. Когда я о них впервые подумала? А главное – зачем? Хороший вопрос. И я стала вспоминать. КОГДА О НИХ ПОДУМАЛА… …А действительно – когда я о них впервые подумала? И тут осенило – Диккенс! Когда читала его биографию, нашла интересный момент. Во время написания романов его персонажи как бы оживали, и он не мог от них, что называется, отделаться, выбросить из головы. Они в какой-то степени проживали с ним вместе жизнь, подчас оказывая влияние на поступки. Некоторые современники считали писателя шизофреником. И это неудивительно, поскольку процесс творческий не всем понятен и не всем доступен. Только то, что завладевает человеком, захватывает его воображение полностью, имеет реальный шанс захватить в плен и других. Когда в голове, практически, против моей воли, стали возникать вариации на тему романа Шарлотты Бронте , я задумалась: а как, простите, к этому отнестить? Ведь в голове-то на тот период гнездились совершенно другие и планы, и наметки. Ну, что сделать? Отмахнуться и продолжать то, что наметила? Пыталась. И каждый раз получалось – съезжаю. Я это реально чувствовала, но ничего поделать не могла. И даже не то, что «начала за здравие, кончила за упокой». Скорее, выходило как в той поговорке: шила милому кисет – вышла рукавичка. Садилась за комп с черновиками, никакого отношения к роману «Джейн Эйр» не имеющими. Забив пару-тройку листов, обнаруживала, что уже на черновики внимания не обращаю, шлепаю то, что в голову приходит. Ухожу на кухню, ставлю чайник, пью кофе и попутно соображаю на тему – как мне это дело исправить. Сажусь снова. «Песня про мочало». Психую. Выключаю комп. Иду гулять. Пытаюсь думать о том, что в черновиках. И, наконец, ловлю себя на мысли из серии «кто про что, а вшивый про баню». Возвращаюсь домой. На какое-то время домашние дела отвлекают. Потом сажусь на диван и пытаюсь здраво размышлять. Типа «тихо сам с собою…». Что значит – здраво? То бишь, когда твои размышления не отрываются от реальной жизни. Когда трезво оцениваешь то, что приходит в голову. Когда представляешь, как все это будет выглядеть, так сказать, «в натуре». В случае, если задумаешь что-то пришедшее на ум, воплотить в жизнь. Но. Вот с этого момента я и начинала комплексовать. Хотя, не люблю это слово, но в данном случае оно совершенно уместно. Объясняю почему. Я задавала себе вопрос: что ты делаешь? Ты себе отдаешь отчет вообще-то – зачем оно нужно? Нет, раньше было все просто. Периодически открывала роман на первой попавшейся странице и читала. Пока есть желание. Потом в голове возникали какие-то вариации, мимолетные фантазии. Но они проносились и исчезали. Я их даже не записывала. И они меня не беспокоили, и я их тоже «не напрягала». Я тогда уже прекрасно представляла сколько на свете людей, которым этот роман не дает покоя, и у которых, мягко говоря, руки чешутся что-то испортить. По этой причине я себя не считала каким-то уж особенным выродком рода человеческого. Любое совершенство к себе притягивает. Его пытаются осмыслить, ему пытаются подражать, завидуют, находят изъяны. Странного, собственно, ничего. Люди так устроены. До поры до времени вопрос «зачем» меня не волновал. Видимо потому, что сам процесс накатывал эпизодически и не был таким назойливым. Но когда он ушел в плоскость «как все запущено», хочешь-не хочешь, нужно было что-то предпринимать. Очевидно, «черепушка» уже переполнилась, и процесс вышел из-под контроля. И вот тогда стала серьезно задумываться. О чем? Во-первых, я начала «топтаться на месте». То, что считала нужным делать, делать я не могла – меня «растаскивало». А то, что делала, в принципе, на мой взгляд, делать было не нужно. Я пятилась как рак, пыталась уползти куда-нибудь вбок, но все заканчивалось традиционно: возвращалась к тому, на чем остановилась. Почему я считала, что делать это не нужно, объяснять, на мой взгляд, лишнее. Но, все же, скажу пару слов. Уподобляться сказочным принцам – кандидатам в женихи - которые должны были на коне доскочить до царской дочки, сидящей на верху терема, и поцеловать ее… Согласитесь, глуповатая затея. Ну, хорошо, напишу я свой вариант, и что? Бить себя «пяткой в грудь» и кричать со всеми, кто это уже сделал, типа «Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын?». Меня эта затея совсем не привлекала. Но и альтернативы-то никакой не предвиделось. Ни объехать, ни обойти. Как говорится, и тазиками не отмашешься, и продолжать вроде бессмысленно. Завязла. Оставалось смириться, вспомнить анекдот и сказать себе: «Забей, Вася. Конь в трубу не пролезет». Что я, в конце концов, и сделала. Правда, меня не покидала мысль – как бы отвертеться. Или придумать побыстрее что-нибудь эдакое, чтобы можно было сказать: все! Хэппи энд. Но энд должен был быть действительно хэппи. Убить Джейн или Рочестера и на том поставить точку – этого я себе никогда бы не позволила. И вот среди этих «дезертирских» раздумий неожиданно выплыла Манюня. Сначала была она одна. Я представила себе во время прогулок некую подругу и советчицу. Манечка у меня все же в большей степени интеллектуалка, нежели Жабуля, которая появилась позднее. Я в первый момент даже не поняла – зачем она вылезла. А когда вернулась домой… Меня будто осенило, как в том эпизоде романа, где в отсутствии Джейн ей словно кто-то кладет ответ на подушку. Это было именно то, что нужно. Манюня мне как бы подсказала, что надо поменять отношение и к тому, что вытворяешь, и к себе самой. С момента, когда я этих «дамочек» запустила в текст, все покатилось как по маслу. Прежде всего, я попыталась по мере своих сил включать юмор и несерьезность. И это, считаю, не криминал, поскольку я уже не старалась подгонять что-то к чему-то, а писала «по мотивам». И мои «помощницы» в этом деле мне становились с каждым разом все необходимее. Во-первых, они существа «типа виртуальные», поэтому на происходящее смотрят со своей колокольни. Что-то им не совсем понятно, к чему-то относятся по-другому, нежели люди, бывает, попадают впросак, в комические ситуации. Для них это не страшно. А для меня – просто находка. Кроме того, еще два слова, на которых слегка зациклилась, дали как бы новый импульс к размышлению. Первое из них относительно новое, второе нам ближе и понятней, но они идут рука об руку. Пиар и популяризация. Разумеется, первое может быть и белым, и черным, и каким угодно, а второе рассматривается как бы только в положительном контексте. Первое – это вроде как удел профессионалов, за пиар им платят. Популяризация этого не подразумевает. Но. В России все, что до нас докатывается, начинает в итоге приобретать – как в кино – свои национальные особенности. Не только рыбалка или охота, но и юмор, и мода, и пиар, и протчая. Так вот, пиар тоже стал одним из любимых словечек. При этом даже не подразумевается, что за него положено получать гонорар. У нас это делается из любви к процессу. Как-то ехала в маршрутке, а за спиной сидели две дамы и громко беседовали. Одна из них сказала другой: «Я Ирке так своего бывшего муженька распиарила, что она сразу встречаться с ним перестала, не то, что о замужестве думать». Я была далека от мысли, что знаменитый роман нуждается в популяризации, что есть необходимость его, как у нас говорят, распиаривать. Но после того, как исключила серьезный подход, и процесс пошел как по маслу, мне это занятие час от часу стало все больше нравиться. С точки зрения здравого смысла, наверное, я занималась полнейшей фигней, если учесть, что люди вокруг озабочены одной проблемой: где взять денег. Я получала удовольствие от самого процесса, притом, как сказала бы та мультяшная сова, «совершенно безмазмездно». Информация, которую выуживала в Интернете, практически без всяких усилий с моей стороны каким-то образом сама трансформировалась. Я подчас не могла сразу сориентироваться в куче записей от руки, музыкальных моментов, картинок, фотографий, цифр и фактов из Википедии, которые у меня оставались после очередного экскурса. Принц Уильям и Кейт Миддлтон, Тимоти Далтон и Оксана Григорьева, Александр Серов, «Сватовство майора», Фрейд, йоркширский кот, эти прогулки под дождем… Иногда казалось - ни за что не разберусь в какой-нибудь вновь образовавшейся куче. Я выцепляла инфо совершенно, вроде, без всякой системы. Начинала с одной информации, а та тянула за собой что-то еще. Но стоило начать пересматривать и представлять что к чему, тотчас вырисовывалась некая цепочка. И всё друг к другу как бы прилаживалось. -А кто это – Тимоти Далтон? – раздалось над одним ухом. -А кто такой Александр Серов? – поинтересовалась в другое ухо Жабуля. Я даже слегка вздрогнула, поскольку задумалась и отвлеклась. -Ой, девчонки! Я вам сейчас расскажу все, про что спрашивали. -Зачем? -Что – зачем? -Рассказывать зачем? -Но вы же просили… -Так мы же твои мысли уже прочитали и все выяснили, зачем повторяться? -Тьфу ты! Баден-Баден. Все время про это забываю. А что еще хотели спросить-то? Про Тимоти Далтона? -Да. И Александра Серова. -Вы что, не в курсе, что ли? Далтон исполнил в сериале роль Рочестера. -Угу. А мы твой сериал-то видели? Вот только книжку и полистали немножко. Ты же нам запрещала в Интернет заходить. – Манечка обиженно поджала губу. -Ладно, сейчас исправим. Мы сегодня клипы посмотрим на тему сериала и отрывок из «Песни года-84». Губа Манюни в какой-то момент снова непроизвольно отклячилась. Она так и сидела, пока не смолкли финальные звуки. Я поняла, что впечатление на моих красавиц все это произвело ошеломляющее. -Вот за таких – и на костер не страшно. – задумчиво произнесла Жабуля. – Как там? «Ты меня любишь… и не предашь под пытками?» -Кстати, автор стихов женщина. -Да-а?! Ничего себе! – обе ошарашенно переглянулись. -Да, мои лапоньки. Нужно просто вползать в чужую шкуру, как я говорю. И как тебе, Маня, Одинокий рыцарь? Ты его еще не перевообразила? -Уже да. -Видишь, как все просто, и не стоило расстраиваться. Кстати, вам не кажется, что в нашей сугубо женской компании явно кого-то не хватает? Какого-нибудь рыцаря. Не обязательно одинокого. -Где ж мы его возьмем? – пожала плечами Жабуля. -А где я вас взяла? Вообразим. Девчонки задумались и оживились. Но ненадолго. Манюня поинтересовалась. - А мы что – и гулять все вместе будем? -Почему – нет? И беседовать. Думаю, он со своей мужской колокольни нас и покритикует, и что-то дельное посоветует. -Да нет, лучше не надо. -Ага, лучше не надо. – вторила Жабуля, и в глазах ее промелькнуло нечто умоляющее. – Мы с тобой так хорошо гуляем. Одна слева, другая справа. Возьмем тебя под руки и ходим. А если рыцарь появится – куда мы его денем? -Конечно! И зачем он нам? Тогда ты с ним будешь рядом идти, а мы, получается, сзади, хвостиком? Нет уж, светочкина, не надо нам никого. -Как скажете. Мы его с собой брать не будем. Будем беседовать только в комнате. Вот здесь поставим старинное кресло с высокой спинкой. Ну, как в романе. А еще вообразим камин. -А лошадь мы ему представим? -Обязательно. Какой же рыцарь без коня? -А еще собачку. -Хорошо. Пусть будет собачка. А еще… давайте кота вообразим? Только ничего не говорите. Пусть каждая своего представит, а потом друг другу расскажем, и что-нибудь из этого одно смастерим. На том порешили и отправились на прогулку. Часа через полтора, вдоволь нагулявшись и наболтавшись, вернулись домой. Когда подошла к наполовину стеклянной двери, ведущей в зал, остановилась в недоумении. На ней отражались и плясали слабые огненные блики. «Неужели забыла выключить утюг?» - от страха у меня ноги стали ватными. Ослабевшей рукой нажала дверную ручку и… остолбенела. Там, где когда-то стоял журнальный столик, красовался старинный камин, от которого исходило тепло и неяркий свет. В кресле напротив кто-то сидел. А у его ног на коврике развалилось странное создание. Это был – по очертаниям – йоркширский кот. Правда, разжиревший, и почему-то в тельняшке кота Матроскина. На шее у него кокетливо красовался огромный розовый бант, а к хвосту была привязана веревочка с конфетным фантиком. Не успели мы с Жабой и Манечкой понять что к чему, как это существо проворно подскочило и устроило нам истерику. -Явились наконец-то! Вы что, издеваетесь надо мной?! Я теперь так и буду всю жизнь ходить?! С фантиком и с бантиком?! Немедленно приведите меня в порядок! Кое-как мы разобрались, правда, уже позднее. Оказалось, Жабуля представила себе не кота, а кошку. Можно даже сказать - маленького игривого котенка. Я – кота Матроскина. И только Манечка, вспомнив Англию, вообразила наиболее подходящее случаю существо йоркширской породы. Симбиоз, прямо скажем, вышел карикатурный. -Ну, что, нагулялись? Как там погода? Рыцарь поднялся с кресла и, приветливо улыбаясь, пошел нам навстречу. Девчонки стояли окаменевшие, не сообразив даже улыбнуться в ответ. Впрочем, я тоже. Все, что в голове появилось и очень быстро пронеслось, можно было уложить в одно слово: пипец! Рыцарь окинул всех внимательным взглядом и, очевидно, не поняв, хорошо ли мы себя чувствуем, спросил встревожено. -Что? Я вам не понравился? Или мой костюм не в порядке? Понять по нашим глазам и, действительно, было весьма сложно. Все трое, словно сговорившись, уставились на его подбородок. Точнее, на ямочку, которая тот украшала. А у Манюни глазки вообще так вытрескались, что я толкнула ее легонько в бок: «Это неприлично! Отведи взгляд». -А кто-о это?! – тихо прошептала Жабуля. Рыцарь, тряхнув черными, как смоль, слегка в завитках волосами, выпрямился во весь рост и, заложив руку за борт жилетки, прищелкнул каблуками. -Простите за банальный вопрос: сантехника вызывали? – спросил он озабоченно. -Не-е-е… - в голос протянули мы. -Замечательно. Я тоже не вызывал. Тогда давайте знакомиться. Насколько понимаю, любезные дамы, вы уже в курсе – кто я. А я примерно догадываюсь – кто из вас кто. -Ой, девочки! Мне плохо! – у Манечки подкосились ноги, и она медленно начала оседать на пол. -Ну, нет! Этого я не допущу. – Рыцарь ловко взял ее на руки и посадил в кресло. - Странно. Нет, я знал, что женщины – существа слабые, что им упасть в обморок ничего не стоит. Но с тех пор прошло два века. А ничего не изменилось. -Видите ли… Вы так неожиданно появились… Вероятно, произвели на нее очень сильное впечатление. -Да? Но ведь это хорошо, как я полагаю. -Конечно, и все-таки, надо предупреждать. -Простите великодушно. -Вы не могли бы нас ненадолго покинуть? Дамы с прогулки. Им нужно переодеться, согреться, выпить чаю. Кстати, к чаю мы вас позовем. Заодно и познакомимся поближе. -Благодарю вас, сударыня! – он улыбнулся, прищелкнул каблуками и словно растворился в воздухе. Маня пришла в себя, и мы начали срочно преображаться. Собственно, мне-то особо преображаться было не во что. Сменила уличные брюки на домашнее трико, напялила майку с рукавами, причесала слегка растрепанные за прогулку волосы и собрала хвост на резиночку. Отвернувшись от зеркала, застыла как вкопанная. Девчонки абсолютно поменялись. Они ко мне как-то не предъявляли претензий, разве что по части «пегости» Жабули. Видимо, их собственная внешность не очень интересовала. Притом, обе прекрасно знали, что могут сами себя перевообразить, не прибегая к моей помощи. На сей раз они взяли инициативу в свои руки. Н-да. Это было нечто! Но ведь, главное, сообразили наряды, подходящие рыцарскому веку. -Жабуленька, ты просто как невеста на выданье. Я потрясена! -А что здесь странного? Это же платье с картины Федотова «Сватовство майора». И прическа тоже. Помнишь, ты нам альбом с репродукциями показывала? Мне идет, да? Она опустила глазки и слегка зарделась. -Думаю, теперь тут не майор нужен, а минимум… Как там, в песне? «Ах, какой был мужчина! Ну, настааящий палковник!» Перевела взгляд на Манюню и еще больше поразилась. -А это откуда?! Откуда такое платье «сфотографировала»? -Не узнаешь? Но это же у тебя в компе. Портрет Паулины фон Меттерних. Франц Винтерхальтер. -Девчонки, какие ж вы у меня красавицы! Забывшись, по привычке сделала пару шагов к Манечке, чтобы поправить виртуальный цветок, но в это время почти физически ощутила под ногой что-то мягкое. Раздался истошный кошачий вой, и я поняла: то был хвост. -Долго мне еще прятаться под креслом?! Потом со своими платьями разберетесь! Я нормальный кот! С нормальной ориентацией! Немедленно снимите с меня этот дурацкий бант! И отцепите фантик! Сию минуту перевообразите меня! Где вы видели таких жирных котов?! Я машинально кинулась отвязывать фантик, забыв на секунду, что передо мной и это существо - виртуальное. -Ой, прости, пожалуйста! Сейчас все исправим. Мы немножко закрутились. А откуда ты взял про ориентацию? -Пока вас не было, мы тут с рыцарем у камина грелись. Я книжку на столе увидел, мысленно полистал немного. Ладно, переделывайте меня, пока совсем хвост не оттоптали. -Так ты скажи – чего хочешь. Как ты сам себя представляешь? Мы же не знаем. -Уж всяко-разно – не в этой арестантской робе. Йоркширская внешность меня, в принципе, устраивает, только бы габариты поменять. -А как мы его назовем? – поинтересовалась Жабуля. – Давайте Бегемотом? -Еще Ехидной назовите! – энергично возразил кот. -Нет, девочки! Нужно что-нибудь поблагозвучнее. Он же йоркширский. Васькой тоже как-то уж слишком по-русски. Может, назовем Денди? «Как денди лондонский одет, и, наконец, увидел свет». А уменьшительное… Уменьшительное будет Дэник. Не возражаешь? -Вообще-то, на мой взгляд, слишком запанибратски. Ладно, сам придумаю. За дверью раздался тихий стук и покашливание. Девчонки засуетились, бросились к зеркалу, на ходу одергивая платья. И тут обе повернулись ко мне, пораженные пришедшей одновременно мыслью. -Ой! А мы книксен-то делать не умеем! – безнадежно прошептала Манечка. – Учи нас скорей! -Хм! Можно подумать – меня кто-то учил. Я пожала плечами и спокойно сказала: войдите. ВМЕСТЕ С РЫЦАРЕМ «- Будьте добры, передайте мистеру Рочестеру его чашку, - обратилась ко мне миссис Фейрфакс, - как бы Адель не пролила». Мне пришли в голову эти слова, когда налила чай в фарфоровую чашку и уже собиралась протянуть ее гостю, но вовремя опомнилась. Он одарил меня улыбкой и по-доброму усмехнулся. - Ничего, ничего, сударыня. За два века я к этому привык. Случались и не такие казусы. -Да, знаете ли… Иногда совершенно забываю, что рядом со мной бесплотные создания. Что вам не нужны ни чай, ни кофе. Даже если вы с аппетитом поглощаете круассаны или отхлебываете из кофейной чашки, все это лишь плод воображения. На столе стоял кусочек реального яблочного пирога – из холодильника – для меня, и еще какие-то замысловатые финтифлюшки, которые представили мои дамы для нашего гостя. Уж они постарались. Сами, правда, поначалу были несколько скованы из-за непривычной одежды, но потом пообвыклись. Тем более, что гость оказался очень интересным собеседником, и они слушали его затаив дыхание. -Спасибо, сударыня, подушечку не надо. Мне и так удобно. Я уже разинула рот спросить, как он догадался, но вовремя себя одернула. Бросила взгляд на девчонок – те тоже сидели без вопросов. Ну, разумеется, ведь все трое читали мои мысли без проблем. А я в тот момент вспомнила эпизод, где мистер Рочестер сидит в кресле, под поврежденной ногой у него маленькая подушечка, а дамы в комнате пьют чай. Мне пришло на ум предложить гостю под голову одну из маленьких думочек, сделанных своими руками. Она очень подошла бы к этому не совсем удобному старинному креслу. -А не могли бы вы нам объяснить – почему два века? У вас есть… как бы это выразиться… день рождения, что ли? Одним словом, какая-то точка отсчета? -Разумеется, сударыня. Все в этом мире имеет свою точку отсчета. Мой день рождения, как изволили выразиться, приходится на Рождество 1811 года. Стояли лютые морозы. В доме губернского предводителя давали рождественский бал. Сюда стекались сливки дворянского общества. И среди них был довольно родовитый дворянин с женой и дочерью, которую впервые, как говорится, вывезли в свет. Разумеется, для молодой девушки это было серьезное событие. Она к нему готовилась, волновалась, думала о своем наряде, о тех, кого, вероятно, встретит на балу. Как все молодые девушки она, разумеется, мечтала о своем рыцаре. Они все тогда зачитывались сентиментальными романами, лили слезы над судьбами обманутых героинь, и были твердо убеждены, что настоящие рыцари жили давно, в средние века. А на их долю достались только грубые и неотесанные гусары, с которыми и двух слов связать невозможно. По иронии судьбы на этом балу в мою первую хозяйку влюбился именно гусар. Молодой дворянский отпрыск, сын помещика средней руки. Она благосклонно танцевала и с ним, и с другими господами, не видя между ними особой разницы. Гусар не произвел на нее оглушительного впечатления. Обычный молодой человек. Притом, что он был очень немногословен. Моя хозяйка не заметила, что причиной тому явилось неожиданно вспыхнувшее в его сердце сильное чувство. После этого бала гусар стал появляться в их доме довольно часто. И однажды отец сообщил дочери, что тот намерен просить ее руки. Девушка задумалась: а почему бы и не выйти замуж? Все ведь выходят. Ну, или почти все. Хотя в голове ее сидел совершенно другой образ избранника: тот, что представила, собираясь на рождественский бал. И это был, как догадываетесь, ваш покорный слуга. Внешность моя была, разумеется, совсем другой – в угоду ее фантазии. Но девица здраво рассудила, что мечтать можно сколько угодно и о ком угодно. А жизнь есть жизнь. Этот гусар, в отличие от многих дворянских отпрысков, был весьма скромен, даже подчас робок с ней, не волочился за актрисами, не проигрывал в карты состояние батюшки, спиртное употреблял только по случаю… Одним словом, вполне мог стать неплохим мужем и отцом детей. Разумеется, он далек от ее идеала, но где его найти, этот идеал? Итак, вскоре состоялась помолвка. Через месяц молодого человека отозвали на службу в один из дальних гарнизонов. Он уехал, а я продолжал верно служить своей хозяйке, у которой фантазии было хоть отбавляй. Я читал ей трогательные стихи, совершал ради нее немыслимые подвиги, появлялся у порога ее дома на белом скакуне, дарил потрясающие букеты и умолял уехать вместе куда-то там - уже не помню куда… Мы кружились в вихре вальса на императорском балу, где все восхищались ее красотой, и сам великий князь щедро дарил моей хозяйке комплименты… В рождественскую ночь на четверке вороных неслись как шальные по засыпанному пушистым снегом тракту… Я вспоминаю это время с восторгом. Никто и никогда впоследствии не мог представить для меня такую великолепную, красивую жизнь. Знаете, фантазией ведь бог тоже не всех награждает. Но грянул 1812 год. Жених моей первой хозяйки ушел на войну с Наполеоном. Он был убит при Березине в стычке с отступающими толпами, которые рвались на тот берег, и которые некогда именовались великой армией. При нем всегда был медальон с портретом любимой невесты и несколько ее писем. Невеста поплакала и успокоилась. В конце концов, разве она его любила? Нет. Он был просто гусаром. Одним из многих. Он не читал ей стихи, не дарил безумные подарки, не совершил ничего такого, что поразило бы ее воображение, да он даже и о любви-то не умел красиво говорить… Прошло не так много времени, и моя хозяйка вышла замуж. Ее муж был намного старше, богат, но, к сожалению, он меньше всего напоминал хоть какого-то рыцаря. Обо мне она вспоминала все реже. А потом у них родился сын, и ей стало совершенно не до фантазий. Так я оказался не у дел. Мы ведь живы до тех пор, пока мысли о нас живут в голове, пока о нас думают. А тот гусар и впрямь не был похож на рыцаря. Но когда пришла беда, не прятался за высокие спины, был храбрым воином и до конца исполнил свой долг. Он защищал свою родину, то, что обязан был защитить: родителей, невесту и всех других девушек, чтобы они могли осенними и долгими зимними вечерами спокойно мечтать о рыцарях, выходить замуж и растить ребятишек. Кинув слегка грустноватый взгляд на моих лапушек, рыцарь отхлебнул остывший виртуальный чай, лукаво усмехнувшись, отвел глаза. О чем подумал – осталось загадкой. Вероятно, что украшения, о которых так волновались мои девчонки, показались ему несколько претенциозными. Хотя, красота – понятие весьма условное, тем более, в виртуальном мире. Но как бы там ни было, очарование, которое проскальзывало в их заинтересованных личиках, с лихвой прощало некие вольности и в одежде, и в мыслях. Не знаю, заметили ли они что-либо в его необычном взгляде. Ах, да какая разница, в конце концов! Важно, что мы вместе. И вполне друг другу понравились. Девчонки мои притихли. Наконец, Жабуля, пожав плечами, недоуменно спросила. - Ну, и где тут, вообще-то, история? Я ждала чего-нибудь необычного. А что потом было? Вы-то куда делись? -Что с ней было – не знаю. Думаю, все нормально. Она же перестала обо мне думать. А мы не можем завладевать умами против воли. Так что с ней я расстался окончательно. И со мной – все в порядке. Я стал членом виртуального, как теперь бы выразились, рыцарского общества. -Да?! – удивилась я. – А что – есть и такое? -Разумеется. -Это что-то типа масонской ложи? -Не совсем. Масоны же были людьми. Реальными. И они были привязаны ко всему земному – к своим замкам, землям, единомышленникам. У нас нет такого места. Для нас дом там, где нас вообразили на данный момент. Но у нас тоже есть свой кодекс чести, свои неписаные законы. Мы, например, можем рассказывать истории, в которых как бы принимали участие, но не можем называть ни имен, ни фамилий. Честь дамы для нас превыше всего. Если кто-то перестает о нас думать, появляется со временем другой. Точнее, другая. Мы меняем места обитания, своих хозяек, внешности. Первое, что делает новая дама – она нас перевоображает. Но бывает, что виртуальный рыцарь долго остается невостребованным. Иногда он, бедняга, болтается неприкаянно годами. -Да-а… – протянула я. – Не позавидуешь. А как вы оказываетесь на новом месте? У вас есть какие-то особые правила? - Да правил-то никаких нет, но… у нас есть свои маленькие секреты. Нужно знать места, где любят появляться мечтательные дамы. Там мы и стараемся бывать почаще. Места, разумеется, виртуальные. Вот я, например, вместе с вами смотрел клипы по фильму «Джейн Эйр» и слушал исполнение Александра Серова. Вы меня, разумеется, не могли видеть. Но я вам по секрету скажу – это одно из самых «хлебных» мест. Вы не представляете, сколько женщин там буквально льют слезы – кто от тоски, кто - от умиления. Когда я вас увидел, понял – это мой шанс. Я видел все, что видели вы, слышал ваши разговоры, представлял все, что представляли себе вы, точнее – кого. Поэтому, уж простите, что без приглашения. Я очень надеялся вам понравиться. Притом уже знал – каким должен быть, чтобы вам понравиться. Так что - перевоображать меня можно и не трудиться. Разве что какие-то детали. -Так вы, получается, были еще вчера свободным рыцарем? А что с вашей дамой? Она вас забыла? Рыцарь помрачнел и ненадолго замолчал. -Видите ли… ее уже нет. Но это грустная история. Она… покончила с собой. Я бы не хотел об этом рассказывать. -Простите, у меня и в мыслях не было вас огорчить. -Ничего, ничего. Вы знаете, у каждого виртуального рыцаря столько в памяти разных историй – и грустных, и веселых… Мы бываем свидетелями огромного числа и взлетов, и падений, и скандалов, и интриг, и разочарований... Все это мы как бы проживаем вместе со своими хозяйками. Поэтому не удивительно: со временем приобретаем массу дополнительных черт характера, притом, не всегда положительных. Как там говорится – с кем поведешься, от того и наберешься? Что поделаешь, издержки производства. -То есть, вы в настоящее время намерены жить с нами, насколько мы поняли? – обрадовалась Манюня. -Что значит – в настоящее? Сударыня, запомните, настоящего времени не существует. -Как это? – в голос удивились подруги. -А вот так. Совсем нет. -Глупости! Где это вы такое слышали? Есть прошлое, настоящее и будущее время. Я знаю это совершенно точно. – Манюня оттопырила губу. -Да? Вы в этом абсолютно уверены? Тогда покажите мне – где оно. -Абсолютно. Вот. – она развела руки по сторонам, как бы предлагая посмотреть и убедиться. - Если нет настоящего времени, значит – нет и нас. Но мы же есть. -Да, мы есть, хотя и это можно, при желании, оспорить. А времени настоящего нет. Я его не вижу. Я вижу небо, эту комнату, вас и все, что перед глазами, а времени я не вижу. Дело в том, что мы его ни в самой малейшей дозе не можем остановить и, тем более, зафиксировать. И никто не может. Пока мы с вами говорим, все эти мизерные частички времени бегут, бегут, бегут, и сразу же, сразу же превращаются в прошлое. Но людям нужно как-то ориентироваться, понимать - когда произошли некие события, и что происходило в другом месте в тот же самый период. Иначе они просто запутаются. Вот и придумали условные отрезки прошедшего времени – век, год, месяц… На самом деле даже секунда в настоящем времени не бывает. Все в прошлом. По крупному счету, и будущего-то времени нет. -Как это – нет? Ну-у… это уж вообще! – возмутилась Жабуля. -А где оно? Есть только наше представление о будущем. Наши фантазии. Но это вовсе не значит, что именно так все и будет через триста лет, как мы думаем. Самого-то времени сейчас нет. Потрясенная Жабуля стояла с открытым ртом. Я за нее стала немного опасаться. Девочка сама по себе не слишком-то отягощена интеллектом, и такой напор на ее извилины мог закончиться плачевно. Право слово, не ожидала, что наш новый друг начнет такими темпами самоутверждаться. -Как же так?! – не унималась Жабуля. – Получается – вообще ничего нет?! Прошедшее-то время для нас тоже уже не существует? Ни настоящего, ни прошедшего, ни будущего! Ничего?! Ужас! Как страшно жить! Жабуля выглядела донельзя расстроенной, а я вспомнила Ренату Литвинову. -Сударыня, вас совершенно не должны волновать эти земные заморочки! Мы-то с вами живем в особом мире, и какое нам дело до человеческой философии с ее парадоксами? Мне пришло в голову, что, пожалуй, уже достаточно засиделись. Пора бы чаепитие прекращать, тем более, что на дворе стемнело. Но сказать об этом рыцарю как-то не решалась. И не успела я подумать, как он вежливо улыбнулся и произнес. -Я с вами полностью согласен. Как говорится, пора и честь знать. На мой взгляд, мы замечательно провели время в беседе. Тем более, я впервые оказался в такой смешанной, реально-виртуальной компании. Благодарю всех сердечно. Надеюсь, завтра будет замечательный день. Всего вам доброго и хороших сновидений! И не успела я открыть рот, чтобы попрощаться, как гость растворился в воздухе. ДУМАТЬ ЗА НИХ «Буду кашу варить, на работу ходить в кимоно, в кимоно, в кимоно…» Вспомнились слова из песни, когда снова напялила на себя этот чертов халатик. В стиле кимоно. Однажды он меня уже подвел, и еще может подвести. Зацепишь на кухне рукавом стакан или, не дай бог, чайник с кипятком. Б-р-р! Впрочем, на сей раз мне переживать не о чем. Надела я его виртуально. По просьбе, так сказать, трудящихся. Хотя… какие из моих лапушек трудящиеся? Смешно. Но они деликатно намекнули мне, что несколько «выпадаю из темы». Да я и сама вижу. Нет, когда мы были втроем, девчонки не комплексовали. Пегая Жабуля спокойно гуляла под дождем, не обращая внимания на свой дикий раскрас. Моих виртуальных подружек не волновали их собственные мордашки, тонкие ручки и не очень персиковый цвет лица. Они были сами собой и не пытались казаться кем-то еще. С появлением рыцаря все кардинально поменялось. У них. А я продолжала быть прежней. И это, действительно, выглядело неким диссонансом. Но, согласитесь, вырядиться в платье времен Екатерины Великой… С одной стороны – не вопрос, если виртуально. И представить, что у тебя на голове тиара тоже можно. И тогда в нашей маленькой комнатке с воображаемым креслом и камином поселится старинный дух. Наверно поселится. Конечно, можно представить, что я, допустим, мадам де Сталь. А эта комнатка – ее салон. Но почему-то хочется быть просто собой. А делать некие пассы в угоду мужчине… (Наш рыцарь ведь, как ни крути, а где-то мужчина. Во всяком случае, он так выглядит). Нет, это не по мне, я уже давно отвыкла. Но мои лапушки еще не понимают - что значит быть собой. Они так старательно суетятся, дабы понравиться рыцарю и произвести впечатление. Что ж.. пришлось пойти на уступки. Объяснила подружкам, что кимоно – максимум, на что я согласна. А на платье типа «в дверь не пролезешь», искусственные локоны и алмазные подвески… это уж, просю пардону, нету моего согласия. Я-то не виртуальная. И тогда мне придется постоянно следить за своим нарядом. То есть вести себя соответственно, пытаясь протиснуться на кухню через стандартную дверь, держать спину так, словно оглоблю проглотила, постоянно обмахиваться веером… Но ведь и мысли придется держать под контролем, и слова. И забыть про все эти «типа», «как бы», «охренеть»… Ну, уж на фиг. Девчонки повздыхали и согласились. А сейчас сижу в кресле, в руках ежедневник. Пытаюсь записать отрывочные мысли. Чую – Жабуля уже рядом пристроилась. Сопит в две дырочки. В очередной раз подумала как же неудобно в этих платьях и халатах. Вспомнился экс-муж, который прозвал меня ехидненько «Жорж Санд в юбке». Не успела подумать, как Жабуля встряла с вопросом. - А он что, шотландец был? -Кто? Мой муж? -Нет… этот Жорж. -А-а… - я улыбнулась. – Нет, просто любил приколоться. Отложила ежедневник, окинула внимательным взором новую прическу Жабули. Какие кокетливые завитушки на висках. А локоны! Прелесть. Нет, все-таки присутствие рыцаря на них повлияло супер-положительно. Настроение у меня поднялось. -Что, страшно? – Жабуля сочувственно заглянула в мои глаза. Я кивнула. -Да не переживай ты! Глаза боятся, руки делают. -Зайка моя, ты так говоришь, словно я чепчик шить собралась. Замахнуться на такой отрывок – это тебе не пузыри с балкона выдувать. -Не получится… Ну, подумаешь – в другой раз напишешь. Мы за тобой уже какой день наблюдаем, а ты все какая-то… нерешительная. Я вот лично не понимаю – чего ты боишься. Сама же говорила – тебе одинаково, кто и что скажет. Все равно ведь портить роман будешь. Так и пиши что в голову взбредет. -Ага. Пиши. – раздалось из-за плеча Манюнино оптимистическое. Я не стала выяснять – как и она догадалась. Думаю, девчонки не один день этот процесс наблюдали, хоть я и маялась молчком. Да что им мои слова, когда мысли читают. -Я ведь не кого-то боюсь. Я себя боюсь. -Это как? – обе озадаченно уставились и примолкли. - Боюсь, что выйдет неубедительно. Что «перегну палку». Что навешаю «развесистой клюквы. -Клюква – это как? – брови Жабули поднялись домиком. -Да короче… ну, всякой фигни навалю. Стоит начать размышлять… У меня уже куча наметок… Что-то не то. -А как ты это понимаешь – то или не то? -Да я сама не знаю как. Просто чувствую. В какой-то тупик залезаю. Байда конкретная. Начинаю выбираться, ищу где-то посередине лазейку, чтобы диалог увести в сторону, и опять хрень на палочке. Манюня сочувственно посмотрела в мои глаза, а Жабуля, вздохнув, повторила (теперь уже нашу общую) любимую фразу «как все запущено». Я поняла, что обе с превеликим удовольствием помогли бы мне, но совершенно не представляют – как это сделать. -Вроде бы простой и понятный отрывок. Никакие там страсти-мордасти не проглядываются. Скорее, даже монолог, нежели диалог. Этот отрывок… Ну, вы уже поняли про что я говорю, да? -Угу. – кивнула Манечка. – Это когда Джейн приходит в библиотеку, а там Рочестер, переодетый в цыганку. -Именно. -А что там необычного, Света? – озадачилась Жабуля. – Ты ведь раньше все портила и не задумывалась. -Раньше –да. Но если вы заметили, у меня все шло от имени Джейн, в-основном. Ее размышления, воспоминания, диалоги с кем-то… Но главной скрипкой всегда была она. Есть пара моментов, где раскрывается Рочестер. Ну, или они идут «ноздря в ноздрю». Это его две первые беседы, где, собственно, пытается понять – кто перед ним. Затем его рассказ о Селине Варанс и о своем увлечении ею. И – вершина – объяснение в саду. Здесь, прямо скажем, Джейн превалирует. По духу, во всяком случае. Но. Есть сцена, где Рочестер неподражаем. И это именно розыгрыш в библиотеке. Там он так замечательно, прочувствованно говорит, так глубоко проникает в психологические детали… Периодически перечитываю эти строки и получаю истинное удовольствие. «В ее глазах вспыхивает пламя, их взор прозрачен, как роса, он мягок и полон чувства, эти глаза улыбаются моей болтовне; они выразительны; впечатление за впечатлением отражается в их чистой глубине. Когда они перестают улыбаться – они печальны. Теперь она отводит глаза, они уклоняются от моего проницательного взгляда; они насмешливо вспыхивают» и т.д. Далее. «Судьба предназначила вам счастье; я знала это и до того, как пришла сюда сегодня вечером. Я сама видела, как она положила его чуть ли не под самым вашим носом. От вас зависит протянуть руку и взять его. Но возьмете ли вы – вот вопрос, который я стараюсь разрешить.» Мне с вами, лапушки, с одной стороны – общаться легко и просто. А с другой… Я постоянно забываю, что вы – существа особые. У вас нет ни человеческого жизненного опыта, ни прошлого, что есть у всех людей, ни воспоминаний, и, соответственно, впечатлений, которые в этих воспоминаниях остались… Многие понятия, которые для нас – простая аксиома, для вас – нечто загадочное, требующее разъяснений. Рочестер – такой же виртуальный, как и вы сами, образ, с обворожительной ямочкой Тимоти Далтона на подбородке. И вряд ли вы задумывались – кто этот человек и актер в реальной жизни. Какие люди его окружают, что он любит или терпеть не может, о чем мечтает. Что он, к тому же, Джеймс Бонд. Вы этого не знали, правда? -Правда. Лично я об этом никогда не думала. А кто это такой?– пожала плечами Жабуля. -Ну, ладно. Потом. А я, как человек, вижу перед собой не только плод виртуальной фантазии. Я совмещаю фантазию с психологией и женским любопытством, которое никуда не денешь. Да и вообще, я так скажу, без любопытства любая фантазия идет по проторенной дорожке. И вот я все это совмещаю, а сверху поливаю неким опоэтизированным соусом из буковок и знаков препинания. Вот такой я «типа повар». Несколько вариантов сцены розыгрыша в библиотеке прокрутила мысленно и остановилась на одной. Если внимательно прочтете текст, то увидите, что из него на 90% вылезает женщина. -Из кого?! Из Рочестера?! – округлила глазенки Жабуля. Ее изумление было совершенно искренним. -Из монолога. Там столько поэзии. Ну, вы меня сейчас внимательно слушали? И уже на все как-то глаза закрываешь. Прежде всего, мужики так не выражают свои мысли и чувства. Описание Джейн, ее привычек и характера в этой сцене на сто процентов говорит о том, что здесь поработала женщина. Мужики просто затесаны по-другому. Уж вы мне поверьте, девочки. Тем более, что у вас по этой части априори не может быть собственного мнения. В чопорной, пуританской, весьма сдержанной в речах среде английских аристократов, в которой воспитывался и к которой на сто процентов принадлежал м-р Рочестер, не принято было подобным образом восторгаться и живописать. Тем более – мужчине. Да бог с ней, с аристократией. Здесь действительно – ни убавить, ни прибавить. Высший пилотаж. И у меня даже в мыслях не было чт¬¬-то в тексте портить. Я ведь что надумала? Я решила Рочестера на второй план задвинуть. Представляете? Ну, как говорится, для особо одаренных поясняю. Ах, да, еще вот что. В библиотеку Рочестер приглашал Джейн довольно часто. Она ему читала. Они беседовали. И эти беседы можно расписывать и развивать сколько душа пожелает. Главное – хорошо представлять – о чем они могли беседовать, какие вопросы волновали в то время людей, какие современники будоражили умы. Придумывать за них эти беседы – это еще один вариант укрепления отношений персонажей. Но как я собиралась «задвинуть на второй план» Рочестера? Очень просто. Я засомневалась, что Джейн так и не узнала его до конца «маскарада». Объясняю почему. Конечно, ничего удивительного в том, что его не узнали Бланш Ингрэм и дочери миссис Эштон. Ведь они его и видели-то по случаю и очень редко. Вряд ли представляли - как тот может преображаться, манеру речи, характерные словечки, интонации… Тем же барышням Эштон он явно никогда не являлся вне рамок светского этикета, что называется «в тесном семейном кругу». А вот Джейн… Думаю, вряд ли, как говорится, купилась бы на эту туфту. Ведь она прежде всего – и это самое главное - влюблена в Рочестера. А у влюбленных женщин интуиция очень тонкая. Это первое. Второе. Они беседовали на различные темы. И не один раз. Причем, Рочестер раскрывался, судя по тексту, именно как человек, а не как аристократ и работодатель. Третье. Джейн понимала, что ни одна цыганка никогда, по всей вероятности, по собственному желанию не пересекала порога Торнфилда. И, естественно, не могла знать ни Грейс Пул, которая никуда не выходила, ни уж тем более хозяина дома и его предполагаемую невесту. Не говоря об остальных гостях. Четвертое. Джейн не могли не насторожить слова одной из девушек, вернувшихся из библиотеки: «Она такие вещи про нас говорила! Она все знает!». Пятое. Откуда цыганка могла твердо знать, что в доме есть еще одна незамужняя девушка? А ведь она ни в какую не хотела уходить, пока ей не погадает. Из этих пунктов складывается некая загадка, можно сказать, мистификация, которая может насторожить даже недалекого человека. Джейн несомненно должна была задуматься и сделать выводы. Я предположила, что она засомневалась с самого начала. Но. Допустим такое. Рочестер взял руку Джейн, чтобы рассмотреть на ней линии, и на секунду его подбородок «вынырнул» из-под платка, закрывавшего нижнюю часть лица. Этой секундочки Джейн хватило, чтобы увидеть очаровательную ямочку на подбородке, и все сомнения отпали. Итак, что делать Джейн с этим открытием, как вы думаете? Притом, что его пылкие «цыганские» речи практически намекали на чувства, которые он в них вложил: «От вас зависит – протянуть руку и взять». -Ну, не знаю, что ей делать. Может рассмеяться, сказать, что все было очень забавно, что мистер Рочестер замечательно сыграл роль. -Да что вы, мои ласточки! И стоило из-за этого затевать сыр-бор? Я же сказала: задвинуть на второй план. Рочестера задвинуть. -Я тоже не знаю. – вздохнула Манюня. – Может, ей самой попросить у него красный плащ, переодеться и в шутку погадать Рочестеру. Ну, или еще кому-нибудь. Да, вроде уже всем погадали… -Нет, девочки, не будет она гадать. Она спрячет это мимолетное озарение и виду не подаст. -Почему? -Потому что воспримет это как некий шанс. -Что ты, светочкина, загадками говоришь? Какой шанс-то? – Жабуля недоуменно закатила глазки. -Из тех редких, что неожиданно выпадают на дороге. Джейн мысленно задает себе вопрос: зачем Рочестеру понадобился этот маскарад? И почему он так рвался погадать именно ей? «Судьба предназначила вам счастье… Она положила его перед самым вашим носом». Уж куда прозрачней! Это уже не намек, это, можно сказать, объяснение в любви. Только есть одно «но». Молва практически считает их с Ингрэм женихом и невестой. Рочестер именно ей оказывает всяческие знаки внимания. Но – и Джейн это чувствует - в нем нет к невесте даже уважения. «Он ухаживал на особый лад – небрежно, словно вызывая её (мисс Ингрэм) на то, чтобы сама искала его внимания». Все эти несоответствия в течение нескольких секунд проносятся в голове Джейн. Она понимает, что сейчас выпал шанс разгадать ребус хозяина и поставить все на свои места. А что для этого нужно сделать? Да ничего титанического. Сделать вид, что никакая ямочка не сверкнула, и что Джейн, как и все¸ подвоха не обнаружила. А дальше, путем наводящих вопросов, все перевернуть. Быть может, даже попробовать предсказать будущее самой цыганке. Одним словом, сотворить полноценный диалог. И в нем выяснить загадочные для себя моменты. В том числе – когда маски уже будут сброшены – почему Рочестер так стремился показать «публике», что не прочь жениться на красавице. -И все? – Манечка недоуменно пожала плечами. – А что здесь сложного? Ты и не такое испортить умудрялась. -Ну, как же вам объяснить… - я на пару секунд задумалась. – Беда в том, что я ¬ старая кляча. А ей – 18. И все как в песне: «Я родился в Советском Союзе, сделан я в СССР». В 20-м веке. А она в Англии. В начале 19-го. -Ну и что? Вы ведь обе женщины. – продолжала недоумевать Манюня. -Так-то оно так. Как же им объяснить, что я со своей колокольни смотрю на мир, и все, что его наполняет. А она – со своей. Все, что нас окружает – абсолютно разное. Мои девчонки так далеки от наших человеческих проблем. Может, разогнать нас, к чертовой бабушке, по разным углам? Чтобы рассмотреть получше. В одном – я. В другом – Джейн и в ее лице тысячи гувернанток. И не только их. Тысячи обездоленных девушек, лишенных перспективы счастливой семейной жизни. И уж, тем более, перспективы выйти замуж по любви. Потому что в это время в стране девочек воспитывали в строгом подчинении родительской воле и законам божьим, что само по себе, очевидно, неплохо. Ни о какой феминизации, эмансипации речь еще не шла. И совершенно немыслима такая, как в наши дни, позиция: «Ну, подумаешь, замуж не берут, небогатая. Поживу с Васей, не понравится – с Петей. Все равно кто-нибудь возьмет. А может, мне вообще ориентацию поменять – со Светкой жить? И в церковь я ходить не собираюсь. Ну, и что из того, что покрестили? Я вас об этом не просила». В те времена женщина, родившая вне брака, считалась априори падшей. Практически отверженной. Неважно – насколько добродетельной и законопослушной была в жизни, своих детей она с рождения обрекала на позорное существование. А чтобы в церковь не ходить, такое себе могли позволить только в самом-самом низу. И то не все. В Джейн, как и во всех воспитанниц, с малолетства вбивали эти понятия. Вы помните, как их водили в церковь, которая находилась достаточно далеко от ловудского приюта, даже в самую жуткую погоду? Как любил их мучить страшилками об аде собственного сочинения мистер Брокльхерст… Во всем подразумевалось, что им придется работать в услужении у господ гувернантками, горничными и т.д. Исходя из их незавидного положения. Было очень важно, чтобы они всегда боялись божьей кары, помнили свое место в обществе, и, не дай бог, не соблазнились на уговоры хозяина или кого-то из членов семьи. И, как мы видим, эти установки в голове Джейн сидят очень прочно. В минуты сомнения она просит о поддержке и помощи высшую силу. А, собственно, что могла Джейн знать о мужчинах? Да ничего. Первый отрицательный опыт – ее кузен. Он был старше, бил и унижал девочку, а все шишки валились на нее. Уже достаточно, чтобы возненавидеть этот пол на всю жизнь, хотя бы и в воспоминаниях. Своего дядю, который ее любил и умер в красной комнате, она практически не помнит. Потом – мистер Брокльхерст. Тот еще типчик. Ну, не будем о грустном. Так, кто еще? А все. Дальше – Торнфилд. И Рочестер. То есть самый минимум представления о том, что это за фрукты под названием «мужчины» и с чем их едят. Вот как она могла при таком раскладе… вступить в поединок¸ что ли? Или как уж лучше назвать. Ведь этот диалог должен стать своего рода поединком. Они длятся столько, сколько существует жизнь. И будут всегда, пока мир стоит. То есть, у нее (и у меня с ней, естественно) стоит одна задача. Не обладая практически никаким опытом, на одной лишь интуиции влюбленной молоденькой девушки повести серьезную борьбу и ее выиграть. Хотя серьезность этой задачи Рочестер уже умалил, выдав карт-бланш в виде намека на свои ответные чувства, но это лишь догадки, которым нужно найти подтверждение. Я думала – как мне построить этот диалог, на что сделать упор, чем «зацепить» Рочестера, чтобы заставить его мысли двигаться в нужном Джейн направлении. Вот с этой шнягой в голове я периодически подбегала к столу и на первом попавшемся клочке – будь то чек из магазина или квитанция ЖКХ - оставляла пару слов или какую-то фразу. Со стороны это - «типа Юстас – Алексу», но для меня все ясно как божий день. И ведь нашла-таки зацепку, кляча старая! Осталось расписать. Вот как выглядело то, что расписала, на аптечном чеке. С одной стороны – йод, бинт, марганцовка. С другой несколько слов: ямочка, озарение, поединок и – моя зацепка: восхваление. Все это – жуткие каракули, наползающие друг на друга, потому что я уже выключила свет и почти задремала. И тут поняла – что будет дальше. Но если свет включить, тогда начну детально расписывать и не усну до утра. Поэтому я нашарила рукой всегда дежурящие у кровати бумажки, ручку и томик «Джейн Эйр». Расположив чек на книжке, в темноте записала нечто из серии «Алекс с Юстасом отдыхают» и вскоре уснула. Сейчас приступаю к рассказу о последней части этой «шифровки». Итак, я должна была продолжить игру, затеянную Рочестером. И для меня это довольно сложно. В каком плане? Я вползаю в совершенно чужую роль. Причем, в возрасте молоденькой гувернантки. А Рочестер, как сказал бы Глеб Жеглов, не зеленый пацан. И на этом ринге я – против него. В сереньком платьице «с квакерским видом». Ух, как же мне чертовски не нравится и этот вид, и этот угол. Единственное, что утешает – в жизни я даже на этот вид не тяну. Но меня вполне устраивает и трико, и хэбэшная майка, и китайские шлепанцы, в которых шарахаюсь по комнате. Кое-что общее у нас, все-таки, имеется. Непритязательность. А еще - упертость. Если уверен – делай как решил. И «пусть весь мир подождет». Конечно, если бы Джейн было хотя бы под тридцать и чуточку жизненного опыта, и мне было бы проще. А так получается – с одним наитием и никаких козырей в колоде. И вот с этим интуитивным раскладом нужно вести бой на равных. Так, чтобы Рочестер не заподозрил подвоха. Это и взрослой женщине не всякой по зубам. Что же делать? Да ни фига. Как всегда. Кряхтишь… свистишь, как говорится, и потихоньку вползаешь в чужую шкуру. А куда деваться? Сама кашу заварила. Так что – сделать или сдохнуть. Хотя, это странно. Все змеи из шкуры выползают, а я наоборот. Или я вообще не Змея. Может, гороскоп неправильный. Наверно, я рак «типа отшельник». Они вечно в чьи-то домики забираются. Что, Манюня, интересно, как вползаю? Молча. Пытаюсь по традиции забыть, что я «дряхлая, выпали зубы», да еще «в старомодном ветхом»… Вспоминаю свои ощущения и впечатления в возрасте Джейн, сбрасываю с плеч собственных сорок с копейками, как рюкзак после похода. Написала и самой стало страшно – когда же они проскочили, мать честная. Но надолго сбрасывать не получается. Старая кляча, которую я оставляю позади, все время о себе напоминает. Потому что у нее на плечах рюкзачок, о котором я пытаюсь забыть. Неважно, что он детский и несерьезный. В нем хранится весьма серьезная вещь под названием жизненный опыт, и никуда его не вытряхнешь. Джейн наверно и не задумывалась над тем, что такое психология. Как наука она возникла позднее. Хотя вначале тоже ничего в расчет не брала. Ни пол, ни возраст, ни профессию, ни влияние наследственности, ни заболевания… Вряд ли Джейн размышляла над тем, что мужчины и женщины даже думают отчасти по-разному, и что существуют некие процессы и закономерности, зная которые, можно предсказать поведение человека и его реакцию. Одним словом, мыслительный аппарат у нас по-разному устроен. Если смотреть на все это с точки зрения обычной женщины, доморощенного психолога, то можно быстро обнаружить одну из главных ошибок в мышлении мужчины. Большинство из них когда-то впервые услышали хохму типа того, что женщина наполовину состоит из ушей. Поржали и успокоились. Решили – это для того, чтобы удобней было лапшу развешивать. Самую обыкновенную. От «ваши трехдюймовые глазки путем меткого попадания в мое сердце» до « К чему терять время? В полночь у амбара». Причем, большинство держат часть фразы «я чертовски привлекателен» в качестве непроизносимого вслух рефрена. И начинают его раздувать во все стороны. Мы тоже делаем вид, что восхищены. Кому же не хочется похвалы? И только немногие задаются вопросом из «Красной Шапочки»: а действительно, почему у них «такие большие уши»? Неужели только для лапши? И те, которые выясняют – а какой, собственно, сорт макарон предпочитает данная конкретная особь… Те, которые приходят к выводу, что слушать и слышать – разные глаголы… Те, которые учатся слышать «между строк», когда мы молчим или говорим совсем не о том, о чем бы хотелось услышать… Те, кто научились периодически ставить себя на наше место… Вот те немногие достигают поразительных результатов при минимуме собственных словесных затрат. Такой вот расклад. И Рочестер – самая прямая иллюстрация моих слов. Не помню откуда эта фраза, но она очень верная. Любовь – это когда хочется прикоснуться душой. Если вы помните, в самом начале он задавал Джейн простые и короткие вопросы, на которые она также четко и ясно отвечала. И когда убедился, что перед ним интересный, содержательный собеседник, что в ней заложен большой интеллектуальный потенциал, вот тогда он стал с ней разговаривать как с ровней себе. Почему я говорю – было бы ей хотя бы 30, а не 18… Потому что тогда она, вероятно, уже представляла бы себе образ мышления мужчин из серии «все мужики – сво». За ней, собственно, никто еще и не пытался ухаживать. В силу своего неведения Джейн не держит эту аксиому в голове, но она прекрасно проинструктирована, скорее – зомбирована – в приюте на тему как общаться с посторонними мужчинами, если они не твои родственники. Житейская мудрость типа «всем им только одно надо» неведома ей пока. И ей никто не объяснял простую психологическую установку: любой мужчина при виде любой женщины в течение нескольких секунд, даже не задумываясь об этом, интуитивно решает: вот с этой я бы, пожалуй, мог, а с той – ни при каких обстоятельствах. Она бы задумалась о том, что Рочестер уже, видимо, поместил ее в ту, первую категорию. Тем паче, что было столько моментов, когда они оставались наедине. И, сознавая это, могла бы вести себя немного иначе. Нет, не до потери головы, разумеется. Но хотя бы изредка включать кокетство. Впрочем, это уже была бы не Джейн. Помните, как долго Рочестер не отпускал ее руку после того, как устроила в его комнате потоп, загасив пламя? А она ушла. Джейн искренне удивляется – почему мисс Ингрэм расточает столько улыбок, столько «стрел» выпускает в предполагаемого жениха, и все они – мимо. А любая женщина над этим вопросом даже и не задумалась бы. Что тут голову ломать, это же азбучные истины. Прежде всего, надо дать понять, что человек тебе интересен. И на это имеется целая наука – от взмаха веером, мушки на лице до знаменитой «стрельбы глазами». Все это прекрасно понимает Бланш, и с успехом пользуется набором обольщения. Почему нет? Она красавица и вполне может применять отработанные методы, не боясь показаться смешной. Джейн этому никто не учил, притом, она же понимает, что бедна и некрасива. Джейн и Бланш – как небо и земля. В первой есть естественность, но нет жизненного опыта. А во второй – наоборот. Мы с Джейн никак не можем поменяться рюкзачками. Итак, ей придется играть с Рочестером в «поддавки». То есть, Рочестер не должен догадаться по принципу «я знаю, что ты знаешь, что я знаю». А на следующий день у меня еще одна бумажка перед сном осталась валяться у кровати. Уже практически начала засыпать, потом нашарила какой-то клочок и написала на нем огромными буквами: вздор!!! Так вот. Рочестер-цыганка, дабы вызвать в Джейн смятение чувств, начинает расхваливать будущую якобы невесту хозяина дома. Ему важно видеть, как она на это отреагирует. А что же Джейн? Она прекрасно понимает, что хозяин будет зорко следить за каждым ее взором, словом, движением. Мысленно прокручивает в голове все, что происходило в Торнфилде, происходит сейчас, и… включается в игру. Ямочка на подбородке, обнаружив себя, выдала с ног до головы ее хозяина. А теперь нужно было, чтобы хозяин и сам выдал себя. И Джейн начинает.. восхвалять выбор Рочестера, превозносить его невесту. Не моргнув глазом, восторгается фигурой, голосом, талантами мисс Ингрэм. И это цыганка выслушивает спокойно, потому как возразить нечего. Но Джейн идет дальше. Она утверждает, что заметила в глазах мисс Ингрэм неподдельное восхищение и искреннюю любовь к мистеру Рочестеру, едва они переступили порог дома. И потом, наблюдая за ними, всякий раз убеждалась, насколько верный выбор сделан хозяином. Так редко можно встретить девушку, в которой бы все было в такой гармонии! Бог наделил ее и красотой, и талантами, и чуткой душой, и горячим сердцем, и умением сострадать… Джейн начинает «на голубом глазу» выдавать такие «пачки», от которых у Рочестера, простите, отваливается челюсть. И когда актриса, проснувшаяся в Джейн, с восторгом и чуть ли не с плохо скрытой завистью, уверяет цыганку, что для мистера Рочестера – это самый лучший вариант, что Торнфилд обретет в лице мисс Ингрэм не только великолепную хозяйку, добрую маму для Адели, но и чуть ли не ангела во плоти, «цыганка» взрывается. И вот тут это самое слово, которое всю ночь меня ждало на полу у кровати. С ним Рочестер соскакивает с кресла, начисто забыв о своей роли. «Вздор!!! Какой вздор вы несете, мисс Эйр! Бланш – милосердный ангел?! С горячим сердцем?! Любит меня до потери пульса?! Мать для Адели?! И она будет великолепной хозяйкой моего дома?! Да вы что, спятили?! Я на следующий же день утоплюсь в ручье, рядом с которым вывихнул ногу, едва она переступит…» Тут Рочестер с силой бьет кулаком по ручке кресла, в котором сидел, и с досадой отворачивается к стене. Слово – не воробей. У Джейн начинает от смеха дрожать подбородок. На несколько секунд она тоже отворачивается к стене. И затем, справившись с собой, продолжает, скрывая ликование и лукавую улыбку: «Да, вздор, мистер Рочестер. Но ведь вы же хотели его услышать?» Видя, что хозяин надулся как мышь на крупу и пытается унять в душе гром и молнии, Джейн не может сдержать смеха. Рочестер тоже смеется, цедя сквозь зубы: «Маленькая бестия… Отродье эльфов… Признаюсь, вы выиграли… я с самого начала сомневался в успехе своей затеи…» Джейн просит в шутку вытащить из носка монету, которую дала за гадание, и вернуть ей, поскольку Рочестер - не настоящая гадалка, а шарлатан, проникший обманом в чужой дом. Рочестер говорит, что он, скорее, бродячий актер, который вернулся, наконец-то, в родной дом. Они начинают вспоминать розыгрыш и громко смеяться. Рочестер рассказывает, что было с самого начала в библиотеке, а Джейн – что в это время творилось в гостиной. Мимо проходит миссис Фэйрфакс. Она очень удивлена – откуда взялся хозяин. Притом, что уже давно не слышала от него такого легкого и беззаботного смеха. Им приходится рассеять недоумения старушки и попросить никому не говорить об этом розыгрыше. Ну, что ж… Как сказали бы в наши дни: факир был пьян, и фокус не удался. - ----- Шарлотта, солнышко, не бей меня дипломатом по голове. Стукнешь, а извилина, вместо того, чтобы на место вернуться… совсем наоборот. Я еще, глядишь, и до «Грозового перевала» доберусь, и в «Городок» ворвусь. «Ах, как хочется ворваться!..» А уж если ворвусь, не успеют на въезде задержать, всем вам, сестрам Бронте, будет по серьгам, и никому мало не покажется. Я уж и по ручонкам себя шлепала… Все бесполезно. Это диагноз. Так что, потерпи, родная. Я тебе еще одну «вумную вещь» хочу сказать, только не обижайся. По-моему, ты в одном месте слегка накосячила. А может, и нет. Давай разберемся. Я тебе обскажу, как мне (типа писателю) вся эта (как бы) ситуация со своей (типа) колокольни реально (типа каэтся). Итак, Рочестер распустил о себе слух, что его состояние втрое меньше предполагаемого. Было дело? Было. И – что? Мисс и миссис Ингрэм попались на удочку первой услышанной сплетне и обдали холодом? От ворот поворот? Ну, если дочка еще и могла теоретически губу сразу оттопырить, то уж маменька-то вряд ли. Не надо ее за дуру держать. Во-первых, она прекрасно понимает, что дочка уже не первой юности, скажем так. А ведь есть еще и сестра. Незамужняя. А поскольку поместье майоратное, женись сейчас сынок, и ку-ку. Всем придется жить у снохи в доме на правах бедных родственников. Не очень-то хвост распушишь. И шансы обеих дочерей найти себе приличную партию резко растают. Во-вторых. Мисс Ингрэм ясно представляет сколько в округе мамочек, которые тоже не прочь для дочерей устроить безбедную жизнь. И дабы устранить конкуренцию, вполне могли распустить слухи. Ведь внимание Рочестера к Бланш Ингрэм ни у кого уже не вызывало сомнений. Мамаша, как воробей стреляный, прекрасно представляла себе что такое высшее общество с его интригами и завистью, как редко в нем совершаются браки по любви. В-третьих. Она отлично понимала, истинное положение вещей относительно своего состояния может точно знать только сам Рочестер. Другие могут лишь строить предположения. Естественно, что сам он никогда не будет кричать на всех перекрестках: «Ах, какой я бедный! Скоро покушать не на что будет!», рискуя, что от него отшатнутся и банкиры, и друзья, и потенциальные невесты. Так что, на мой взгляд, мамаша бы и виду не подала, пока не разузнала откуда ветер дует, а уж потом решала – обдавать ли холодом или маненько погодить. Все-таки, надо учитывать женскую психологию. Вообще, если внимательно присмотреться, мисс Ингрэм в книге и в сериале – как в Одессе. Две большие разницы. В книге – смуглолицая красавица, статная, с покатыми плечами, шикарными волосами, очаровательной улыбкой, замечательным голосом. Они с Рочестером поют дуэтом и музицируют на одном примерно уровне. Ту часть романа, где в Торнфилде гостит светское общество, можно было бы растянуть не на одну серию. Вот где «раззудись рука, размахнись перо». А что в сериале? Мисс Ингрэм с покатыми плечами? Высокая? Красавица? Не знаю, не знаю. Может, она и была с покатыми, только явно подплечники в поместье забыла. А с какого боку красавица? Банальная замухрышка. И вот такую соперницу Джейн вообразила себе и нарисовала на пластинке из слоновьей кости? Пожалуй, и это можно. Если «до того» накатить стакан виски с содовой. Или хотя бы со льдом. «Моим мистификациям нет конца». Утю-тю! Да что вы говорите! Калиостро, блин. Хоть бы в зеркало на себя посмотрела. И вообще… все гости какие-то карикатуры на высшее общество. Чумички в тюрбанах. Не сливки общества, а горничные¸ переодетые для маскарада. Ух, как я их! А, не будут выпендриваться. Ну, простите. Это меня тут девчончишки за окном с толку сбили. Неподалеку типа лицей, и они как бы мимо после типа занятий, все с одной реально лажей: «а он грит… а я такая… а он типа...». Прикольно как бы слушать. Только реально туплю – эту жесть им в лицее на олбанской типа литературе преподают, или сами как бы на нее типа западают? Надо еще разок глянуть – как в романе Бланш описана. Рассказ миссис Фэйрфакс. «Я видела Бланш шесть-семь лет назад, когда она была 18-летней девушкой. Мистер Рочестер давал на Рождество большой бал, и она тоже приехала. Собралось не меньше 50-ти дам и джентльменов, и все из лучших семейств нашего графства, но царицей бала была мисс Ингрэм. Высокая, прекрасно сложенная, покатые плечи, длинная грациозная шея, смуглая чистая кожа, благородные черты, глаза, похожие на глаза мистера Рочестера – большие и темные, такие же блестящие, как ее бриллианты. И потом у нее замечательные волосы – черные, как вороново крыло, и так красиво причесаны. Палевый шарф закрывал ей одно плечо и грудь, и, завязанный на боку, спадал длинными концами ниже колен… Она пела восхитительно, такое наслаждение было слушать ее. А потом она сыграла. Я не судья в музыке, но мистер Рочестер отлично разбирается, и он сказал, что мисс Ингрэм отличная музыкантша.» Далее – Джейн. «Оставшись одна, я перебрала в уме все полученные сведения, заглянула в свое сердце, проверила свои мысли и чувства, и решали вернуть их на безопасный путь здравого смысла. Слушай же, Джейн, свой приговор. Завтра ты возьмешь зеркало, поставишь его перед собой и нарисуешь карандашом свой собственный портрет, - но правдиво, не смягчая ни одного недостатка. Ты не пропустишь ни одной резкой линии, не затушуешь ни одной неправильности, и ты напишешь под этим портретом: «Портрет гувернантки – одинокой, неимущей дурнушки». Затем возьми пластинку из слоновой кости, которая лежит у тебя в ящике для рисования, смешай самые свежие, самые нежные и чистые краски, выбери тонкую кисть из верблюжьего волоса и нарисуй пленительное лицо, какое может представить твое воображение. Наложи на него нежнейшие тени и мягчайшие оттенки, в соответствии с тем, как миссис Фэйрфакс описала тебе прекрасную Бланш Ингрэм, - да смотри не забудь шелковистые кудри и восточные глаза. Вспомни величественные, но гармонические очертания скульптурной шеи и груди, нежную руку, покажи округлое и ослепительное плечо, не забудь ни бриллиантового кольца, ни золотого браслета… и подпиши под этим портретом: «Бланш, молодая аристократка». Так, ну что? Если кто и не обратил внимания, то теперь уж точно прочувствовал «две большие разницы». В сериале ее явно недооценили. Черт побери, вот вертится в голове, а понять не могу – где же я нечто подобное видела? И этот шарф сбоку, и эти блестящие восточные глаза, и шикарные волосы цвета воронова крыла… длинная грациозная шея… смуглая чистая кожа… прекрасно сложена… Но этот ниспадающий сбоку шарф… где-то я его точно видела. Ладно, что там дальше? Она пела восхитительно. Такое наслаждение было слушать ее. Ё моё! Так это ж Алсу! Не помню какой из гламурных журналов, но она точно на обложке. Вроде бы «Караван историй». Но как, как могла Шарлотта представить ее два века назад?! Абсолютно и однозначно – Алсу! Вот в такую Ингрэм можно поверить. А что в сериале? Вроде все по отдельности есть, и неплохое. А шарма-то нетути. Нет изюминки. Так, смотрим Джейн. И мала ростом¸ и… Как там дальше-то? Она даже сама себя жалеет. «Я всегда старалась выглядеть как можно лучше, чтобы хоть в какой-то мере удовлетворить свое стремление к красоте. Иногда я сожалела о том, что недостаточно красива. Мне хотелось, чтобы у меня были румяные щеки, точеный нос и маленький ротик. Хотелось быть высокой, стройной и хорошо сложенной. Мне казалось большим несчастьем, что я такая маленькая, бледная, что черты у меня неправильные и резкие». И это она сама о себе. Ни убавить, ни прибавить. Вообще, это редкий дар подбирать актеров на роль так, чтобы на их месте уже невозможно было никого представить. Сколько сериалов прошло незамеченными потому, что не сложился тандем. Так, ну что? Остается пустяк – подумала я. -Какой пустяк? – удивленно озадачилась из-за плеча Жабуля. Фу ты, совсем я про них забыла! ¬-Ну, как бы это выразиться… «а кто у нас муж?» - У нас? Муж? – глаза Жабули еще больше округлились. -А-а. Я поняла. Это типа «предупреждать надо»? – совершенно верно смекнула Манечка, и гораздо раньше подруги. Она быстрее читала мои мысли и лучше в них ориентировалась. Кстати, с молодежным сленгом тоже быстрее справлялась. -Совершенно верно. Я сейчас пойду блины стряпать, а вы включайте фантазию. Бланш-Алсу уже представили? Ну вот, вперед и с песней. Осталось представить вот это самое – а кто у нас муж? Отправилась на кухню, но в дверях оглянулась. Обе смотрели вслед растерянно и даже недоуменно. Ничего, ничего, пусть мозгами поворочают. Явно еще мою «фишечку» не просекли. Нафаршировав блинчики творогом, вернулась к компьютеру. -Чего носы повесили? Мечтать так мечтать. Официант, коржик! – как я говорю. ¬-Какой на фиг коржик? Я вообще ничего не поняла! – возмутилась Жабуля. – Про какого ты мужа-то, Светочкина? Для кого? Для нас, что ли? -Ну, здрассти! У меня без вас голова забита. Вот подумайте – что ж мы, изверги, что ли? Джейн выйдет замуж, а такая красотка одна останется? Несправедливо. Неужели мы ей мужа не придумаем? -Ой, и правда. – повеселела Жабуля. – Давайте мы ей кого-нибудь из гостей Рочестера сосватаем? Или нет… лучше новых придумаем. Эти какие-то… серенькие. -Умнички вы мои, да мы втроем этих гостей как блинов напечем. Что нам мешает? Если на Рождество к Рочестеру собиралось до пятидесяти человек, то уж пять-шесть новых придумать – делать нечего! У меня уже в голове проносилось – кто? Вернее, на кого. На кого может быть похож тот, кто станет ухаживать за Бланш и невольно начнет рушить планы Рочестера, переходя ему дорогу? Ведь в планах Рочестера было что? Вызвать ревность у Джейн. И поэтому он так нестандартно и ухаживал за Бланш. Хотел как бы показать значимость собственной персоны для этой красотки. А тут – оба-на! - получи, фашист, гранату! -Ой, я щас прям такое придумала! Такое придумала! – Жабуля соскочила с кресла и забегала по комнате. -Все, девочки, ша! На сегодня хватит! Думайте сами по себе¸ а я сама как получится. А то вы меня с толку сбиваете. И не успела я попрощаться, как их ветром сдуло. Но меня это совсем не огорчило, даже наоборот. Добилась главного – они включили фантазию, и завтра, полагаю, будет у нас настоящий консилиум. Оставшийся вечер промаялась над вопросом – на кого будет похож? Прокрутила в голове всех героев-любовников в возрасте до 35. Ну, каким может быть поклонник Бланш, если ее представить в образе Алсу? Так ничего и не решила. А под утро приснился странный сон. Что-то вроде подземного бункера. Длинный-длинный коридор. И только размеренные резкие щелчки сапог по каменному полу. Казалось, где-то вдали идет трехногое существо. Два щелчка резких, а третий – приглушенный, словно металлическая набойка отвалилась. Я стояла где-то сбоку, в нише, а существо двигалось в мою сторону. Но себя я не видела, хотя там точно была. Шаги все приближались и, наконец, я увидела того, кто шел. В цилиндре, трость с набалдашником, английский сюртук, а на плечах … погоны офицера вермахта. В это время боковая дверь распахнулась, и из нее практически выплыла дама в костюме 18 века, с необъятным кринолином и веером. Когда дверь за дамой закрылась, я увидела на двери табличку: кабинет Бормана. Почему-то на русском. Странный офицер прищелкнул каблуками, переложил трость в другую руку, почтительно взял даму под локоток и повел дальше по коридору. Я узнала ее. Это была Алсу. Наконец, шаги затихли. Вы что-нибудь поняли? Я ничегошеньки. Но это точно был Штирлиц. Ладно б Андрей Болконский. Куда ни шло. Но такой диссонанс! Да главное, куда поперлись-то в таком виде? И этот Штирлиц–Рочестер, и Бланш-Алсу… еще бы радисткой Кэт вырядилась. Ну, вот вернется, Ян ей покажет ужо как по немецким штабам шарахаться. А интересно – что мои красавицы за ночь напридумывали? Конечно, совесть немного гложет. Зачем я Рочестеру свинью подложила? Видит бог, поначалу и в мыслях не было. Несколько дней прошло в сомнениях. Хотела все исправить, вернуть назад. Девчонки ко мне уже не приставали на тему «расскажи про Джейн». У них свои заморочки. Даже из-за спины не появляются, не шушукаются. Ладно, начнем с Рочестера, коль уж ему в карман, простите, нагадила. Сначала была фраза, не знаю откуда выползла: «Дайте соперника». Потом … почему-то влезло: Коперника. Вспомнила, что это Маяковский. «Письмо Кострову…». А потом понесло как по асфальту на лыжах. В голове столько пронеслось тех, на кого мог бы быть похож соперник Рочестера… От Бориса Немцова до… Забыла, к сожалению фамилию актера. Он играл мужа главной героини, который переметнулся к немцам. «Долгая дорога в дюнах». Это что же такое получается? Рассекал по своей фазенде реальный пацан, весь в шоколаде, пальцы веером, голос – типа Хворостовский отдыхает… Дамы – «ах, мачо!» … Да еще над Джейн такой-сякой в ботах издевался: « Ах, чей-то у вас бледный вид… Ах, вот и слезки на глазах показались. Вот было бы у меня время да не боялся бы сплетников… Тогда бы точно разобрался – чей-то типа лента на туфле развязалась». А она бедняжка все терпела. У, изверг! Попался мне на перо! Твое счастье, что фильм советский не смотрел. Так вот запомни: я тебе сейчас за всех обманутых девчат отомщу. И за Джейн в первую очередь. Что, не нравится? Еще бы! Выпендривался – «грудь колесом, ноги кренделем». И на всех-то ему вать-вать было. Даже на будущую невесту. Пусть типа сама ко мне подлизывается. А тут – оба-на! Жесть. Чтобы грудь колесом – это еще типа постараться надо, оказывается. Так все-таки, какой же он должен быть, соперник? Ясно, что в чем-то должен Рочестера превосходить, иначе какой же это соперник? Только имитация. И тут меня осенило. Так, погодите. Об игре Бланш он отзывался с восторгом. А когда Джейн попыталась исполнить Шопена… Помните эпизод? Он сам попросил. Сканировал, так сказать. «Довольно! Вы действительно играете немножко. Как любая английская школьница. Может быть, чуть-чуть лучше, но нехорошо». Кстати, в фильме она начала исполнять прелюдию №7 оп.28. Поскольку сам Рочестер великолепно исполнял, ему нетрудно было влет оценить уровень ее мастерства. И он ей не стал льстить. А вот рисунки похвалил. И это совершенно закономерно. Не потому, что для меня Шопен – свет в окошке. Потому что им тогда восхищалась вся Европа. И мимо него никак не могла проскочить собравшаяся в Торнфилде английская аристократия. Вы только вообразите себе это общество. Рочестер – конфетка. Бланш-Алсу вообще грильяж в шоколаде. Перед такой не только хозяин, все гости будут «ходить на цырлах». Вот это соперница для Джейн. Как, по-вашему, что будет исполнять Бланш? Думаю, ноктюрн Шопена оп.9 №1. Вы только послушайте хотя бы самое начало. Там все дышит любовью и негой. Как сказали бы сейчас – сексапильностью. У Бланш какая задача? Очаровать, окончательно свести с ума, чтобы получить долгожданное предложение. Ну, откинем эту прозу: выйти замуж. Просто понаблюдаем за ее действиями. Ведь Бланш, по идее, должна блистать как глаза той вечерней звезды, о сиянии которой – на рисунке Джейн – отозвался Рочестер. То бишь, попросту, она будет всеми силами подчеркивать - «голосуй, а то проиграешь». Получается, действующих лиц вообще-то уже четверо. Но Джейн – в стороне – как безмолвный наблюдатель. Она лишена права голоса априори, даже когда Бланш уничижительно отзывается о гувернантках. При такой внешности, какая описана в романе, Бланш буквально должна купаться в собственной сексапильности, в отличие от сериальной героини, которая с этим качеством, как говорится, на одном гектаре не сидела. И чего ей недостает - реальной любви к Рочестеру. Этот козырь всецело у Джейн. Согласитесь, такой сопернице Джейн и проиграть не стыдно. А вот что касается Рочестера… Я долго думала – кого ему предназначить в соперники из присутствовавших гостей? А никого. Бледненько они описаны. И зацепиться не за что. Одни – «благородные отцы семейств», другие – молодежь – вообще ни рыба, ни мясо. И тут осенило: Мацуев! Вот кого я буду иметь в виду, «склеивая» соперника. Это должен быть не какой-то яйцеголовый отпрыск типа кузена Джейн Джона. Ну, за роялем-то он Рочестера однозначно сделает. И он должен быть немногословным. За него все руки скажут. Улыбка? Немножко затаенная, английская. Не американская типа «хоть завязочки пришей», а именно недосказанная. А что в ней недосказанного? Да некое превосходство. И над этими юношами, слишком много уделяющими внимания собственной внешности, и над их благородными отцами, за аристократической важностью которых скрыты весьма средние умственные способности и мало каких талантов. Ну, ладно. Вектор, как говорится, есть, а личико нарисуем. Прорвемся. И тут же услышала за спиной тоненькое жабулино «хи-хи». Я оглянулась. Все трое сидели в воображаемых креслах и смотрели на меня с ожиданием. Маня с Жабулей – с неким одобрением, чуть ли не с любовью. Рыцарь – несколько сдержанно, пожалуй, даже скептически. Он впервые появился без предупреждения. Я поняла – задет за живое. Ну, еще бы! Ведь это я и ему, как ни крути, свинью подложила. Ему придется за Рочестера отдуваться по моей прихоти. Рыцарь встал, налил из виртуального кувшина воду в воображаемый стакан. Не спеша выпил, выдержал паузу, чтобы им смогли полюбоваться и, глянув серьезно в мои глаза, убежденно подтвердил: прорвемся. Ах, как же он неподражаем! Мы все уставились на очаровательную ямочку на подбородке. Я подумала – конечно, прорвемся. Ведь теперь у нас такая замечательная компания. Вот только я сначала думала ¬¬– почему «ВВС представляет»? Ведь это новостная программа. Получается – не только. У нас в Союзе раньше любому были известны строчки: «Есть обычай на Руси - ночью слушать БиБиСи». В первые дни после появления Рыцаря мы частенько забывали, что общество наше перестало быть чисто женским. Манюня как-то вообразила себе весьма эротический пеньюар, а Жабуля с восторгом напялила подвязки и чулки с розочкой из рекламы секс–шопа. Я сидела в легкой ночной сорочке. Мы болтали и смеялись, не чувствуя никакой скованности. И тут за дверями раздалось легкое покашливание. Рыцарь наш никогда не появлялся без предупреждения. За два века он четко усвоил простые истины. Все стали срочно перевоображаться, отыскав нечто в журналах. Получилось не очень «в масть», но хотя бы вид приличный. В тот раз мы решили разобраться с рыцарством и заодно с орденом подвязки, которым заинтересовались мои девочки. Оказывается, рыцарство возникло гораздо раньше, чем в средние века. С интересом смотрели на их форму разных времен, узнавали про обычаи, легенды, про то, как служили своим дамам. Узнали об атрибутике, гербах, шпорах. Кстати, о шпорах. Поначалу не туда в Интернете залезли. Но зато теперь знаем, как с этой напастью бороться – по медицинской части. Напоследок Рыцарь вообразил нам всем по скромному подарку – медальону со своим портретом. И очень галантно преподнес по букету цветов. Мы были на седьмом небе. Особенно приятно было смотреть, как он преподнес, припав на одно колено и склонив голову. Такой неподражаемый. У моих красавиц даже глазки увлажнились. А на днях… Сначала думала – в глазах двоится. Обе преобразили себя в Джейн. Одна в сером платье, другая – в черном. Но это оказалось так неудобно. Пока в креслах сидели еще ничего, а как начали перемещаться – стала путаться, кто из них был кто. Представляете, перед глазами мелькают две Джейн! В конце концов, решили, что это не очень хорошая затея, и стали сами собой. Все-таки меня не покидает чувство собственной вины. И как тут Василия Алибабаевича не вспомнить. Графоман я паршивый! Рочестеру свинью подложила, Алсу в логово к фашистам отправила, а Денису вообще… Как подумаю… Если бы он был в нашей компании… Пришлось бы искать карту Англии, на ней этот Торнфилд… И где он только находится, я уже на карте глазами дырочку просверлила – нигде нету. Ну ладно, нашел бы. Это полбеды. Так ведь потом еще надо Бланш-Алсу «комплимантен говориль», глазки строить, а главное – Рочестера за плинтус опустить. А с этим «горячим финским парнем» шутки плохи. В случае чего и на дуэль вызвать может. Времена-то дикие. Ну, вот зачем мне эти приключения на свою… голову? Всем «красивую» жизнь устроила. Нет, надо все срочно переделать. Но, с другой стороны, а куда же я девчонок дену? Они мне буквально в рот смотрят. Нет, не пойду на попятную. Тем более, что я теперь могу абсолютно все. Ведь с появлением моих лапушек перескочила типа в другой разряд. Как бы реально «фэнтэзи». А там правило – никаких рамок и никаких правил. Захочу – в другую галактику всех отправлю. Вот такая я маленькая бяка! Ну, ладно, вот уговорит ее этот соперник-Мацуев замуж выйти. И что? Да на одних туалетах, прости господи, в трубу вылетит. Это ведь не то, что сейчас – топик до пупа, юбка из ленточки… вот ты уже и звезда. А девица-то с жутким апломбом, чего греха таить. И характерец тот еще. С другой стороны – что значит характер, если «Красотка» виртуальная? Как-нибудь, поди, он разберется. Я помню, как резко выкинул правую руку в сторону зала и… начавшиеся между частями концерта аплодисменты стихли. Так что выкрутится, не маленький. Как выкрутилась я, отправляясь на его фестиваль. Погода в тот серый ноябрьский вечер была из серии: снежок порхает кружится… и превратились лужицы в прозрачное стекло». А я такая как бы счастливая лечу типа на концерт. В руках типа розочки, в глазах как бы предвкушение. Одна ступенька, другая… Все покрыто хлюпающей жижей… Вот я уже смотрю на двери тюменской филармонии, и тут – оба-на! Почувствовала себя юной гимнасткой, которая впервые садится на шпагат. Ноги реально разъезжаются. Слава богу, успела сесть на пятую точку. Иначе на следующий концерт – Владимира Спивакова и Хиблы Герзмавы пришлось бы ковылять на костылах. Когда возвращалась домой, подумала - а что бы я сделала, чтобы люди не скользили, если уж нельзя убрать покрытие. Может, поверх бросить из металла пять линеечек, а на них какой–нибудь музыкальный фрагмент из ноток с хвостиками, чтобы удобнее на них было наступать и не скользить. Или падать. У кого как получится… НАКОСЯЧИЛА -Что-то ты, светочкина, в последнее время такая грустная? - Манечка пытливо взглянула мне в глаза. - Да я не грустная, девочки, я задумчивая. - Что, опять накосячила? – сочувственно посмотрела на меня Жабуля. - Не то чтобы… Сюжет увела. -Куда увела? – спросили в голос. - В сторону. - И что, сильно в сторону? - Ну-у… порядочно. Сейчас продолжаю эпизод, где Рочестер увидел по приезду в гостиной Джейн, рисующую пейзаж. - А-а. У них там еще потом «рамсы» начались... – вспомнила Манечка. -Во-во. Я сейчас одну пакость готовлю со стороны слуг. Вернее, со стороны одной из служанок. Только вот не уверена - чем это закончится. Может быть, эпизод совсем переделаю. - Интересно, а какие пакости могут преподнести слуги и зачем им это? - О-о-о, вот тут ты, милая, не права. Зачем… Иногда самые великие и громкие дела начинаются с маленьких, казалось бы, людей. И не имеет значения, что это домработницы, водители, секретарши, повара… Все как раньше было, так и сейчас. Психология-то людей не меняется. Никуда не исчезли зависть, подлость, обиды, предательство… Почему бы не предположить, что какая-то камеристка - из тех, что приехали с хозяйками в Торнфилд - случайно услышала разговор Рочестера и Джейн в коридоре и заподозрила: что-то не так. Хозяева в подобном тоне с гувернантками не общаются. Здесь кроется иная, более близкая связь. Но какая? Ей, разумеется, очень захотелось проследить и разгадать эту тайну. Тем более, что ее хозяйка, по слухам, не прочь была бы стать владелицей и сердца Рочестера, и самого поместья. Ведь не зря же Рочестер опасался болтливых слуг, когда они с Джейн остались один на один в коридоре. Но как выведать тайну? А очень просто. И камеристка подкатывает с невинными вопросами к одной из домашних служанок. Та рассказывает и о приемной девочке, и о ее бонне, и о гувернантке, и о хозяине… Причем, только хорошее. И не видит в этом никакого греха. Тем более, ей не приходит в голову заподозрить чей-то злой умысел. За то время, что гости находились в Торнфилде, камеристка исподволь собрала интересующую информацию, понаблюдала за людьми и поделилась по возвращении с хозяйкой своими сомнениями. А далее завяжется интрига, которую подготовит уже сама «кандидатка в жены Рочестера». - Смотри-ка ты, и что, интересно, она за пакость придумает? – задумчиво глядя в потолок, изрекла Жабуля. - Н-ну, собственно, она бы и пальцем не пошевелила, будь на сто процентов уверена, что все это досужие вымыслы служанки. Но жизнь-то так устроена, что все пытаются улучшить свое положение. И бедные, и богатые. И все подчас совершают не очень красивые поступки, борясь за место под солнцем. А эта «нищенка из приюта», как дама ее про себя окрестила, вполне могла подвернуться Рочестеру под руку. И как знать, может быть даже привязать его к себе, родив ребенка. Таким образом, была продумана грязная операция, в которой главным действующим лицом должна была стать гувернантка. Ее нужно будет прилюдно и громогласно уличить в воровстве. Предполагалось, что Рочестер даст рождественский бал для местной знати, а у дамы в это время должно пропасть кольцо с бриллиантом. Подложить его в комнату Джейн должна будет служанка. Сделать ей это труда не составит – Джейн практически не закрывала свою комнату на ключ. Задача же хозяйки – хватиться пропажи, добиться, чтобы всех слуг заперли в одной комнате и устроили обыск по всему дому. По замыслу дамы «нищенку» должны будут с позором тут же вышвырнуть из дома, но жизнь распорядилась по-своему. -И как же, интересно? – округлила глаза Жабуля. - А вот этого я вам не скажу. Сами додумывайте. - Ну, что ты, светочкина, такая вредная? Ну, расскажи, а? – занудили в голос. - Нет. И не просите. Думайте сами. Потом мне расскажете. Хотите, немножко почитаю? - Конечно! – вскричали обе. И Светлана начала читать. ----- Джейн возвращалась с письмом, содержание которого уже прочла. Ей предлагают новое место. И платить будут больше. Правда, заниматься придется с близнецами – девочкой и мальчиком в возрасте примерно как Адель. Вдруг сзади, когда до Торнфилда оставалось уже немного, послышался цокот копыт. Мелькнула мысль, что это, скорее всего, возвращался хозяин. Что же ему сказать, если спросит – куда и зачем ходила. Цокот замедлился, а Джейн продолжала лихорадочно соображать – врать хозяину совсем не хотелось. -Отчего Вы не хотите взглянуть на меня, мисс Эйр? Садитесь! – услышала она властный голос. -К Вам? -А к кому еще? – усмехнулся Рочестер. Джейн, покоренная властным тоном, даже не попыталась возражать. - Но я не понимаю – как?! – изумленно спросила она. - Вставьте ногу в стремя и дайте мне руку. – также властно потребовал Рочестер. И не успела Джейн выполнить приказание, как ее легкое тело оказалось на спине Мезрура впереди седока. Конь, почувствовав дополнительную ношу, пошел медленнее. Всадник не подгонял его. Джейн испытала ни с чем не сравнимое, новое, непонятное ощущение. Рочестер, держа поводья, словно заключил ее в объятья, и от этого сердце встрепенулось и гулко застучало. Джейн закрыла глаза и сделала пару глотательных движений, пытаясь справиться с нахлынувшим состоянием. Но так, с закрытыми глазами, она еще острее и отчетливей уловила над своим ухом чужое дыхание. Молча, не спеша, каждый думая о своем, приближались они к Торнфилду. Когда у ворот дома Рочестер слегка наклонился, чтобы спрыгнуть и подать руку, он приник к Джейн и - вольно или невольно - сильнее заключил в объятья. «Господи, как я не хочу, чтобы закончилась эта поездка!» - пронеслось в ее голове. Но, оказавшись на земле, она тотчас отогнала от себя крамольную мысль. Рочестер взглянул на девушку потеплевшим, глубоким, мерцающим взглядом. - Спасибо, Джейн. - неожиданно он прижал к груди ее озябшие руки. - За что? – удивилась она. - За все. – и, помедлив секунду, с чувством повторил – за все! И не забудьте – примерно через полчаса я жду Вас в библиотеке. Я сам заварю Вам чай и кое-чем угощу. Таких сладостей Вы еще не пробовали, я уверен. -Мы будем… читать? – с запинкой произнесла Джейн. - Нет. – он загадочно улыбнулся. – Мы будем разговаривать. Рочестер снял с головы девушки шляпку, пригладил волосы и снова водрузил на место касторовое создание. Джейн охватила волна неведомой доселе нежности и счастья. Впрочем, каким оно бывает, это счастье, кто толком скажет? Но в голове второй раз за вечер промелькнуло: хоть бы этот миг не кончался. Джейн продолжала стоять, зачарованно глядя в глаза хозяина, в которых светилось особенное, никогда раньше не подмечаемое ей выражение. - Ну, идите же, идите, Джейн. – Рочестер слегка подтолкнул девушку в плечо. Утром она вспоминала вечер, проведенный в библиотеке, но никак не могла толком вспомнить - что было в те отведенные ей хозяином полчаса. От того момента, когда надел у ворот ей шляпку до того, когда она , стараясь унять биение сердца, осторожно приоткрыла дверь. Было нечто судорожное и несусветное. Поднявшись к себе в комнату, Джейн начала метаться в поисках заколки для волос, которая лежала почти на виду. Ей вдруг захотелось изменить прическу. Но, распустив волосы, так ничего и не придумала лучше, вернула все в прежнее положение. Потом… Потом напялила «квакерское» платье, лихорадочно разглядывая себя в зеркало, пыталась найти на нем изъяны или пятна. Потом… Что же было потом? Кажется, она вытащила из коробочки свое единственное украшение – жемчужную брошь… и снова положила на место. Когда перед выходом бросила на себя взгляд в зеркало, замерла как вкопанная. Кто это там?! Вот эта девица с горящими глазами и пунцовыми щеками – это я?! Нет, это невозможно! Джейн вернулась в комнату и попыталась остудить щеки водой из кувшина. Но ничего не помогало. Она села на стул, собралась с мыслями и дала себе команду успокоиться. Нужно идти. Хозяин уже наверняка ждет. Рочестер, действительно, уже ждал. - Что с Вами, Джейн?! –он неподдельно изумился. - Я… я, кажется, простудилась. – соврала она и от этого покраснела еще больше. - Как неосмотрительно было с Вашей стороны ходить далеко в такую погоду. – Рочестер не на шутку встревожился. - Садитесь в мое кресло, я укрою Вас пледом. -Спасибо, мистер Рочестер. Не стоит беспокоиться. Думаю, к утру все пройдет. -Да? – Джейн показалось, что Рочестер спрятал затаенную улыбку. – К утру? Сомневаюсь, сомневаюсь… Впрочем, время покажет. Может быть, отложить наш разговор? Хотя… я уже на него настроился. -Нет, нет, мистер Рочестер! Я буду тихонько сидеть в кресле… Если что-то не пойму, я Вас переспрошу. -Хорошо, Джейн. Вам придется запастись терпением. (Далее - выборочно текст из главы XXVII) «Джейн, вы когда-нибудь слышали о том, что я не старший сын в роде, что у меня был брат старше меня? Мой отец был жадным человеком, который выше всего на свете ценил деньги. Он решил не дробить своего состояния, все должно было перейти к моему брату Роланду. Но он также не мог примириться с мыслью, что другой его сын будет беден. Поэтому я должен был выгодно жениться. Он стал искать мне невесту. Мистер Мэйсон, плантатор и коммерсант в Вест Индии был его старым знакомым. У м-ра Мэйсона сын и дочь, за дочерью он обещал дать тридцать тысяч фунтов. Когда я закончил образование, меня отправили на Ямайку, чтобы я там женился на девушке, которая была для меня сосватана. Мой отец ни словом не обмолвился о деньгах, но зато рассказал мне, что красотой мисс Мэйсон гордится весь город. И это не было ложью. Она оказалась красивой девушкой, в стиле Бланш Ингрэм: высокая, величественная брюнетка. Ее семья, да и она также, хотели завлечь меня, потому что я хорошего рода. Мне показывали ее на вечерах, великолепно одетую, мы редко встречались наедине и очень мало разговаривали. Она всячески отличала меня и старалась обворожить, пуская в ход все свои чары. Мужчины ее круга, казалось, восхищались ею и завидовали мне. У меня кружилась голова, я был увлечен, и в силу моего невежества, наивности и неопытности решил, что люблю ее. Не успел я опомниться, как свадьба состоялась. О, я не оправдываюсь, вспоминая об этом поступке, я испытываю глубокое презрение к самому себе. Я нисколько не любил ее, нисколько не уважал, я в сущности даже не знал ее, я не был уверен в существовании хотя бы одной положительной черты в натуре моей жены. И все-таки я на ней женился. Матери моей невесты я никогда не видел и считал, что она умерла. Лишь когда прошел медовый месяц, я узнал о своей ошибке: она была сумасшедшая и находилась в сумасшедшем доме. Оказывается, существовал еще и младший брат, тоже совершенный идиот. Старший – я не могу его ненавидеть, ибо в его слабой душе есть какие-то искры порядочности, и он проявляет неустанную заботу о своей несчастной сестре, но вероятно, окажется со временем в таком же состоянии. Мой отец и брат Роланд все это знали: но они помнили только о тридцати тысячах фунтов и были в заговоре против меня. Все эти открытия ужаснули меня. Я обнаружил, что жена по своему складу совершенно чужда мне, ее вкусы противоречат моим, ее ум узок, ограничен, банален и не способен стремиться к чему-то более высокому. Вскоре я понял, что не могу провести ни одного вечера, ни одного часа в приятном общении с нею, между нами не мог иметь места никакой дружеский разговор: на какую бы тему я ни заговорил, она придавала всему какое-то грубое и пошлое истолкование, извращенное и нелепое. Я убедился также, что у меня не может быть спокойной и налаженной семейной жизни, потому что никакая прислуга не была в состоянии мириться с внезапными и бессмысленными вспышками ее гнева, ее оскорблениями, ее нелепыми, противоречивыми приказаниями. Но пытался перевоспитать, воздействовать, таил в себе свое раскаяние, свое отвращение и подавлял глубокую антипатию к ней, которая разгоралась во мне. Я прожил с этой женщиной четыре года, и она почти беспрерывно мучила меня. Ее дурные наклонности созревали и развивались с ужасающей быстротой. Ее пороки множились со дня на день. Только жестокость могла наложить на них узду, а я не хотел быть жестоким. Какой пигмейский ум был у нее и какие дьявольские страсти! Берта Мэйсон, истинная дочь своей презренной матери, провела меня через все те гнусные и унизительные испытания, какие выпадают на долю человека, чья жена не отличается ни воздержанностью, ни нравственной чистотой. Тем временем мой брат умер, а вскоре умер и отец. Я стал богат, но вместе с тем постыдно беден. Ведь со мной было связано существо грубое, нечистое и развращенное. Закон и общество признавали эту женщину моей женой, и я никак не мог освободиться от нее, хотя врачи уже установили, что моя жена сумасшедшая и что те излишества, которым она предавалась, ускорили развитие давно таившейся в ней душевной болезни. Я был близок к полному отчаянию. Только остатки уважения к себе удержали меня на краю бездны. В глазах света я был, несомненно, покрыт бесчестьем, но перед собственной совестью я был чист, ибо до конца оставался в стороне от ее преступной жизни и порочных страстей. Общество связывало ее имя с моим именем, и я не могу забыть, что был некогда ее мужем. Более того, я знал, что, пока она жива, я никогда не смогу стать мужем другой женщины. И хотя она была на пять лет старше (ее семья и мой отец обманули меня даже в отношении возраста), она обещала пережить меня, так как, хотя и была душевнобольной, но обладала несокрушимым физическим здоровьем. И вот в двадцать шесть лет я дошел до состояния полной безнадежности… Однажды ночью я проснулся от ее криков (как только врачи признали ее сумасшедшей, пришлось, конечно, держать взаперти). Не в силах заснуть, я встал и распахнул окно. Нас разделяло две коимнаты, но перегородки в Вест-Индии очень тонкие, и они не могли заглушить ее волчьего воя. Эта жизнь, - сказал я себе наконец, - сущий ад. Этот воздух, эти звуки – порождение бездны. Я имею право избавиться от них, если это в моих силах. Мои мучения кончатся, когда я освобожусь от плоти, сковывающей мою душу. Я не боюсь вечного огня, в который верят фанатики: хуже того, что есть сейчас, не может быть, я уйду отсюда и вернусь к моему небесному отцу. Я говорил себе это, опустившись на колени и отпирая чемодан, в котором находились заряженные пистолеты. Я решил застрелиться. Впрочем, мысль эта владела мной лишь мгновение. Так как я не был безумен, приступ крайнего и беспредельного отчаяния, вызвавший во мне желание покончить с собой, тут же прошел. Тогда я принял твердое решение. Бродя под мокрыми апельсиновыми деревьями, я стал рассуждать. Истинная мудрость утешила меня и указала мне путь, которым я должен был следовать. Поезжай, сказала мне надежда, и поселись опять в Европе, где никто не знает, как замарано твое имя и какое презренное бремя ты несешь. Пусть сумасшедшая едет с тобой в Англию, запри ее в Торнфилде, охраняй и заботься о ней, а сам отправляйся в любую страну и завяжи новые отношения, какие тебе хочется. Эта женщина, которая так злоупотребляла твоим терпением, так осквернила твое имя, так оскорбила твою честь, так обманула твою юность, - она тебе не жена, и ты ей не муж. Дай ей все, что от тебя зависит, и ты можешь считать, что выполнил свою обязанность перед Богом и людьми. Пусть самое имя ее, пусть история вашей близости будет предана забвению. Дай ей удобства и безопасное жилище, защити ее унижение тайной и расстанься с ней. Я так и поступил. Отец и брат не сообщили о моей женитьбе никому из знакомых. В первом же письме, которое я написал им, я высказал свое отношение к женитьбе, так как уже испытывал глубокое отвращение к этому браку. А вскоре недостойное поведение моей жены, о котором я сообщил отцу, приняло такие формы, что ему оставалось лишь краснеть за подобную невестку. Он не только не старался разгласить наш брак, но стремился скрыть его не меньше, чем я. И вот я повез ее в Англию. Это было ужасное путешествие – с таким чудовищем на корабле. Я был рад, когда, наконец, привез ее в Торнфилд и благополучно поселил на третьем этаже, в той комнате, которую она за десять лет превратила в берлогу дикого зверя. Мне сначала никак не удавалось найти кого-нибудь, кто бы ходил за ней, так как это должна была быть женщина, на верность которой я мог бы положиться. Приступы буйного помешательства, которым была подвержена моя жена, должны были неизбежно выдать ее тайну. У нее были и спокойные периоды, они длились иногда по нескольку дней, иногда по нескольку недель, и тогда она осыпала меня оскорблениями. Наконец, я нанял Грэйс Пул. Я превратился в вечного странника, начал скитаться как болотный огонек. Я изъездил всю Европу, повидал множество стран…» Рассказ был прерван неожиданным стуком в дверь библиотеки. -Да-да, войдите. -Мистер Рочестер, к Вам управляющий. Его провести или Вы сами… -Да, конечно, миссис Фейрфакс, минут через пять пусть сюда зайдет. Голова миссис Фейрфакс скрылась за дверью, а Рочестер развел руками. -Ну, что, Джейн, я думаю, мы с Вами еще о многом побеседуем. Я сейчас отвлекусь, а Вы за это время обдумайте все, что услышали. Встретимся за чаем. РОЧЕСТЕР В РОССИИ - Итак, мисс Эйр, такова была моя жизнь до недавнего времени. А перед тем, как сюда вернуться, я жил в России. Там судьба подарила мне встречу с одним интересным человеком. С графом Н. мы замечательно сошлись характерами, и наши увлечения во многом совпадали. Граф был великолепно образован, знал несколько языков, прекрасно рисовал и музицировал. Кроме того, он был отменным наездником и превосходным охотником. С ним было очень интересно общаться. Я видел, что его тяготят балы и праздное времяпрепровождение. Но приходилось выезжать с женой в свет во избежание досужих вымыслов. А дома он был совсем другим. Граф пригласил меня пожить у них в подмосковном имении. Мы отлично проводили там время – часто беседовали, ездили на охоту, в гости к соседям. Кроме того, я начал писать. Потребность выложить все, что накопилось в душе, нарастала. Меня давила и угнетала эта ситуация, о которой Вы, мисс Эйр, теперь знаете. Но долго оставаться у графа я не мог. И вот по какой причине. У него была незамужняя сестра в возрасте примерно 28 лет. Я понимал, что граф, очевидно, имел некую надежду в душе, приглашая меня к себе в гости. Разумеется, никто мне этого прямо не заявил, да и не мог заявить, но я же взрослый человек. Его сестра была довольно мила, охотно со мной общалась и выказывала симпатию. Но что я мог ей предложить, даже если бы и получил согласие? Быть невенчанной женой и ждать, когда стану вдовцом? Если стану… В конце концов я распрощался с графом, поблагодарил за радушный прием и вернулся домой с еще большим грузом уныния на душе. Хотя, не скрою, Россия дала мне много впечатлений и некоторый жизненный опыт. Я не жалею, что провел время в этом холодном, неуютном краю. А когда вернулся, здесь, в гостиной за мольбертом, застал Вас. Вот и все. Теперь Вы все знаете, Джейн. Точнее, многое. Эта женщина сломала мне жизнь. Но что делать? Об этом я думаю каждый день. Особенно с тех пор, как встретил Вас. Никому, ни единой душе я не рассказывал то, что знаете теперь Вы. Никто не знал о моей беде. Хотя, домочадцы и строят предположения – от этого не уйти. Но они ничего не знают. Думаю, мисс Эйр, теперь Вам ясны истоки моего тяжелого характера и его причины. Рочестер отвел взгляд в сторону, и Джейн заметила, как опали его плечи и осунулось лицо. Она сидела, пораженная рассказом и неожиданным откровением, пыталась собраться с мыслями. Но что она могла сказать, чем утешить и какую вселить надежду – Джейн не понимала. Ясно было одно – теперь она не сможет просто так уехать и оставить в беде человека, который ей открылся. Рочестер как будто угадал ее мысли. - Нет, почему же? Вы можете уехать. Я не имею права Вас задерживать. Но я не уверен, что на новом месте Вас окружат теплом и вниманием. А мне… Мне будет очень плохо. Плохо без Вас. Решайте сами, Джейн. В Ваших руках моя судьба. Рочестер резко поднялся и, не сказав более ни слова, удалился из библиотеки. Почти полночи Джейн не сомкнула глаз. Она искала выход, и не могла понять – каким он должен быть для Рочестера. Но ведь так не может вечно продолжаться. Наконец, поняв, что она не в силах решить эту проблему, обратилась к молитве. Джейн истово уповала на волю божью и его милосердие. Пусть не завтра, не через неделю, но бог обязательно поможет найти выход из положения. В это нужно верить. Наконец, она сомкнула глаза и увидела прекрасный сон. Они с хозяином скакали куда¬-то во весь опор на Мезруре. Руки Рочестера сжимали ее плечи, обнимали горячо и волнующе. Джейн проснулась и долго не могла прийти в себя. Она лежала с открытыми глазами, вспоминая эпизоды вчерашнего дня. А в голове мелькала одна мысль: скоро рассвет, скоро утро. А потом я снова увижу его. Но разум отрезвил: нужно быть осторожней. Теперь она знает тайну. Все эти маленькие эпизоды, от которых трепетало ее сердце, должны остаться в прошлом. Нельзя ни на минуту забывать, что хозяин – женатый человек. И пусть это несчастье всей его жизни, но это так. С этим нужно смириться. Надо побороть в себе чувство, которое уже поселилось в душе. Нужно вести себя так, словно ничего не происходит. С ней самой не происходит. Зачем? Чтобы не дать повода Рочестеру отнестись к ней как… Как… Джейн задумалась. А как вообще-то? Без уважения? Но в его словах никогда не проскальзывало чего-то похожего. Без почтения? Но о каком почтении может быть речь в ее положении гувернантки? Смешно. И все-таки – как? Но раздумья и опасения Джейн по этому поводу оказались совершенно излишними. На следующий день Рочестер вел себя как ни в чем ни бывало. Он, казалось, даже не вспоминал об их серьезном разговоре, повеселел, и никаких намеков на мелкие вольности не сквозило в его обращении. У Джейн полегчало на душе. Она ждала, что продолжат общаться на больную тему, готовилась к серьезному разговору. Но не тут-то было. Рочестер словно забыл обо всем. А через три дня уехал на пару недель в дальнее графство, где – по словам миссис Фэйрфакс – были две незамужние сестры, замечательные красавицы. Джейн была опечалена даже не этим фактом, а тем, что Рочестер не счел нужным сказать хотя бы «до свидания». Но что же это было? И зачем все это было, если так быстро закончилось? ------- Светлана замолчала, а в глазах девчонок засветилось недоумение. -Ну, и что теперь будет? Так он к кому поехал¬-то? К этой, что ли? С покатыми плечами? Ничего не понимаю. – пожала плечами Жабуля. -Он, поди, целую компанию с собой привезет, да? Как в романе? – поинтересовалась Манюня. - Ай, да никого он не привезет, девчонки! Это он просто миссис Фэйрфакс сказал, чтобы не было лишних вопросов. Он поехал в Лондон, чтобы, как говорится, прозондировать на всех уровнях почву на тему возможности своего развода. - А-а-а… - протянула Жабуля. – Ну, молодец. Правильно. И что – получится у него? -Нет. Но все решится по-другому. Хоть и не сразу. Я сейчас придумываю – как именно. - А больше ты ничего не написала? Почитай еще, а? – Жабуля изобразила во взгляде подобострастность вкупе с умилением. -Да почему ничего… Сейчас поищу, подождите. Светлана достала из стола черновики, полистала и продолжила читать. КАК ЖЕ ТАК ПОЛУЧИЛОСЬ… Адель простудилась, и занятия в классе пришлось отменить. Но, при всем том, вечерами хозяин начал приглашать Джейн в библиотеку даже чаще обычного. Не раз бывало и так, что заметив ее в коридоре, мог задать неожиданный вопрос. Приходилось останавливаться и обдумывать свои ответы. Вопросы были самые разные. Иногда они ставили в тупик. Мысли Джейн решительно временами путались, и она замолкала, недоумевающе глядя в глаза хозяина. - Как же так получилось… Я думаю - что произошло тогда, в тот жутко промозглый, ледяной день, в самом начале? Ведь мы с Вами вот уже три недели общаемся почти как друзья, очень задушевно, и никаких крючков, петелек, от которых наши с Вами беседы расползались бы как-то по швам, я не могу обнаружить. Кроме того, мне в последнее время все чаще хочется отчего-то называть Вас просто по имени. Разумеется, не потому, что, скажем прямо, находитесь Вы ниже меня по социальной лестнице. Я об этом совсем забываю, когда слушаю Вас. Подумал - а зачем, собственно, человечество изобрело эту самую лестницу? Досадно. Она только мешает людям посмотреть друг другу в глаза и обнаружить прежде божественную суть, заложенную творцом, а уж потом все, что вокруг этого: знатность, богатство, круг общения… Скажите, Вам никогда не приходило в голову, что это несправедливо, что мир должен быть устроен по-другому? Вы не будете дуться на меня, мисс Эйр, если я стану звать Вас по имени? Однажды в России мне перевели пословицу, которая меня немножко насмешила: хоть горшком назови, только в печь не сажай. Я пытался вспомнить что-нибудь подобное на английский манер, но так и не нашел. Может быть, Вы подскажете? - Нет, к сожалению. Но мне понравилось это выражение. Я прекрасно улавливаю разницу, не беспокойтесь. И даже несколько польщена, что Вы пытаетесь стереть границу. Хотя, будь я необразованной кухаркой или прачкой, не понимающей причин этого явления, вполне возможно, даже загордилась бы от таких знаков внимания, вообразила себе бог знает что… - А-а, простите, перебью: бог знает что – это что? - Ну, не надо, мистер Рочестер, делать вид, что Вы ничего не понимаете. Бог знает что… Это… Это значит вообразить, что ты кому-то нравишься, и что из этого можно извлечь для себя выгоду. - То есть – Вы совершенно отвергаете мысль, что можете кому-то нравиться? - Да. Я смотрю на себя в зеркало и не испытываю восторга. Очевидно, бог забыл обо мне, когда раздавал людям красоту и привлекательность. - Значит, по-вашему, он и обо мне совсем забыл? - Не совсем. Видимо, он решил, что у Вас и так всего достаточно и на этом остановился. У Вас есть богатство, титул, поместье… Что еще можно желать человеку для счастья? Вы можете выбрать в жены самую красивую девушку в округе, и она будет счастлива стать Вашей женой. - Даже так? – Рочестер саркастически ухмыльнулся. – Значит, Вы полагаете, что выйдя замуж за богатого, титулованного, но некрасивого, непривлекательного мужчину, эта девушка будет счастлива? Какие глупости! Вы, мисс Эйр, противоречите себе и не замечаете этого сами. Но я Вас прощаю, потому что Вы еще не представляете что такое, собственно, счастье, и как мало оно зависит от богатства и чинов. - А Вы представляете? - Мне так кажется, что я начинаю догадываться. Но что такое несчастье, с этим я уже имел, так сказать, счастье, столкнуться. И поэтому я говорю Вам совершенно убежденно и откровенно: даже самая совершенная красота может стать причиной несчастья, если люди не любят друг друга и не понимают. Счастье и богатство – вещи подчас совершенно несовместимые. Уж Вы мне поверьте. Впрочем, что Вам объяснять. Ведь Вы же еще ничего в жизни не видели, и спор с Вами на эту тему – чисто риторическое занятие. Давайте найдем другую тему. Меня не покидает мысль – отчего мы с Вами так долго не могли найти общий язык? Отчего Вы ходили надутой, как мышь на крупу? Я вроде бы ничего плохого Вам не сделал, не сказал ни одного грубого слова… Как это получилось, не можете мне объяснить? - Я и сама пыталась разобраться не далее как вчера перед сном. Долго лежала с открытыми глазами и перебирала в памяти все дни… Особенно первый. - Когда я появился у Вас за спиной? -Да, когда я рисовала пейзаж. - И что же Вы подумали? - В самом начале? - Да. - Честно говоря, Вы мне абсолютно не понравились. - И почему же, позвольте полюбопытствовать? - Я подумала, что какой-то невежливый посторонний человек смотрит на меня как на цыганку, забравшуюся в чужой дом. - В самом деле? У меня был такой взгляд? - Ну-у… почти такой. Во всяком случае, мне так показалось. - Но я совершенно точно помню - о чем тогда подумал. Вы сидели ко мне спиной, и я сначала увидел картину, которая меня поразила. Пришла мысль, что это кто-то из прислуги, взятой в мое отсутствие, так прекрасно рисует. О том, что в доме живет гувернантка, я даже не вспомнил. Первая мысль была – надо же, какую-то кухарку или горничную научили так замечательно рисовать. Это удивительно. И в это время Вы оглянулись. Я даже не успел спрятать выражение лица. - Да? А я знаете что подумала? Что Вы человек напыщенный, не лишенный некоторых талантов, и в силу этого очень высокого о себе мнения. Я подумала, что наличие способностей у других в Вас вызывает некоторую снисходительность, возможно, даже зависть. - Скажите, Джейн, а я Вам в тот самый первый момент очень не понравился? Рочестер не заметил, как перешел на имена, а Джейн сделала вид, что так и надо. Но сама она продолжала, разумеется, придерживаться этикета. - Честно говоря, да. Может быть, сыграл роль этот самый первый взгляд, но я сразу решила, что меня ждут нелегкие времена. - Отчего так сразу? - Я проследила, как Вы твердым шагом шли по коридору, не удостоив теплым словом миссис Фэйрфакс. А она, бедняжка, так щебетала, так радовалась Вашему приезду, семеня сбоку. -Да-а… Припоминаю. Но я замерз, прямо скажем, как собачонка. Погода стояла отвратительная. Да еще кляча у кучера была, на мой взгляд, чуть ли не ему ровесница. Еле дотащились. И вот поэтому Вы предположили во мне спесь и чванливость? - Я решила, что Вы будете ко мне придираться. Что придется терпеть постоянный контроль и насмешки относительно своих способностей, методов воспитания Адели. - Странно. Мне и в голову такое не пришло. Видит бог, и миссис Фэйрфакс подтвердит, я никогда не устраивал никаких слежек за домочадцами, во всем людям доверял. Я даже ни разу не заглядывал в книгу расходов по дому, которые миссис Фэйрфакс мне по приезду постоянно под нос подсовывает. - Ну, не знаю, почему так подумала. Может быть, свою роль сыграли слова миссис Фэйрфакс. - Обо мне? Интересно, какие? - Я по приезде спрашивала у нее - что из себя представляет хозяин. То есть, добрый ли Вы человек, как относитесь к людям, как люди к Вам… Ну, Вы поймите, я не из праздного любопытства. Хотелось как-то угодить, не вступать в конфликты… Все-таки, новое место, новое окружение, поэтому я… - Ну, понятно, понятно. И что же обо мне сообщила миссис Фэйрфакс? - Она сказала, что Вы хороший человек, что в округе все Вас уважают, а у нее самой не было повода на Вас обижаться. Сказала, что у хозяина есть свои особенности характера, и с этим придется мириться. - Да? И какие же? -Например, никогда не поймешь - шутите Вы или говорите серьезно. Можете, не побыв и недели дома, уехать в Лондон, а оттуда без предупреждения надолго за границу. - И это все? - Да. - Ну, что ж… Это правда. - Я решила, что к человеку, который – неизвестно – шутит или серьезно говорит, нужно относиться с осторожностью, стараться не сболтнуть лишнего, что может потом самой навредить. - Логично. Но только что уж такого, Джейн, Вам скрывать от меня, чтобы потом можно было опасаться? - Да ничего. Но на всякий случай. - Тоже логично. Кстати, в России по этому поводу я слышал еще одну поговорку: береженого бог бережет. Что ж, спасибо, идите. РАССКАЗ РОЧЕСТЕРА Светлана перебрала старые черновики, внимательно перечитала несколько листочков. Подумав пару секунд, положила их сбоку от ноутбука, открыла роман, пробежала глазами отрывок. Снова задумалась и начала печатать. ------ -Джейн, надеюсь, вам понравился мой чай? Я добавил в него сушеных трав, которые привез из России. Это подарок графа. Он, к сожалению, не открыл секрет – что там намешано. Но когда мы чаевничали на веранде графского дома, я был восхищен этим вкусом. И хозяин, как принято в России, одарил меня на дорожку. -Великолепный вкус, мистер Рочестер. -Так что? На чем мы остановились? -На том, что Вы превратились в блуждающий огонек. (Далее отрывки из XXVII главы) «- Десять лет скитался я неутомимо, жил то в одной столице, то в другой: иногда в Петербурге, чаще в Париже, заезжал в Рим, в Неаполь и Флоренцию. У меня были деньги, я принадлежал к старинному роду – и поэтому мог сам выбирать себе знакомых. Имея доступ во все круги общества, я искал мой идеал женщины среди английских леди, французских графинь, итальянских синьор и немецких баронесс, не не мог найти его». Впрочем, мисс Эйр, я не могу сказать, что искал нечто очень возвышенное и невообразимое. Отнюдь. Ведь я был еще достаточно молод, пылок, обладал необузданной фантазией и поклонялся, как и все в этом возрасте, грации и красоте. Я еще верил в женскую порядочность. Впрочем, это меня и подвело. Первая моя пассия – французская танцовщица Селина Варанс. Я был в нее пылко влюблен и даже подумывал как сделать женой, презрев все условности света. Но жизнь вовремя расставила все на свои места. Селина как будто отвечала на мою страсть с удвоенным чувством. Понимал, что рядом с ней я отнюдь не выгляжу красавцем… Да и не только с ней. Но Селина утверждала, что предпочитает атлетическое сложение изяществу Аполлона Бельведерского. Я был очень польщен, практически потерял голову. (далее – текст выборочно из главы XXVII) « Я снял для нее особняк, дал ей целый штат слуг, экипаж, задаривал ее шелками, бриллиантами, кружевами… Короче говоря, я самым банальным образом шел навстречу собственному разорению, как и всякий другой безумец. И меня постигла, как я этого и заслужил, судьба всех безумцев. Однажды вечером, когда Селина не ждала меня, я зашел к ней, но ее не оказалось дома. Вечер был теплый, а я устал слоняться по Парижу, поэтому решил ее дождаться и расположился в будуаре. Я начал задыхаться от запаха ароматических эссенций, когда мне пришла в голову мысль выйти на балкон. Я сидел, куря сигару и рассматривая экипажи, которые катились передо мной по аристократическим улицам в сторону здания Оперы. Вдруг появилась элегантная карета, запряженная двумя великолепными английскими лошадьми, она была отчетливо видна на фоне этой ярко освещенной городской ночи, - и я узнал экипаж, который подарил Селине. Как я и предполагал, карета остановилась возле особняка, и моя волшебница выпорхнула на мостовую. Хотя Селина и куталась в плащ, я сразу узнал ее по маленькой ножке, когда она спрыгивала со ступеньки кареты. Я уже готов был прошептать «Мой ангел!», когда следом за ней из экипажа выпрыгнул какой-то человек. Он был также скрыт плащом, но на этот раз о мостовую звякнули шпоры, и под сводами подъезда проплыла черная мужская шляпа. Когда я увидел свою волшебницу в сопровождении кавалера, мне почудилось рядом шипение змеи, которая скользнула под мою одежду и мгновенно нашла себе путь в самые глубины моего сердца. Я остался на балконе. Просунув руку в открытую дверь, я задернул гардины, оставив лишь небольшую щель, через которую мог наблюдать. Они вошли, сбросили плащи, и вот передо мной появилась Варанс, блистая атласом и драгоценностями, - все это были, разумеется, мои дары, - и ее спутник – молодой человек в офицерской форме. Я узнал в нем одного кутилу виконта, глупого и порочного юношу, которого встречал в обществе и которого не удосужился возненавидеть, так как слишком глубоко презирал. Когда я узнал его, моя ревность утратила свое жало, ибо в то же мгновение моя любовь к Селине была как бы потушена. Женщина, которая обманывала меня с таким соперником, была недостойна любви, она вызывала лишь презрение. Правда, в меньшей степени, чем я, позволивший обмануть себя искательнице приключений. Они принялись беседовать, и их разговор окончательно все разъяснил мне. Это была фривольная, бессмысленная, бессердечная болтовня, которая могла скорее утомить, чем взбесить слушателя. На столе лежала моя визитная карточка, что и явилось поводом заговорить обо мне. Ни у одного не хватило смелости и остроумия, чтобы метко высмеять меня. Они бранили меня со всей мещанской грубостью, на какую были способны. Особенно Селина, которая довольно ехидно издевалась над моими физическими недостатками, хотя обычно восторгалась тем, что называла моей мужской красотой. Открыв дверь, я вошел и направился к ним. Я заявил, что избавляю Селину от своего покровительства, и предложил ей освободить дом. Вручил кошелек с деньгами на необходимые расходы, пренебрег слезами, истериками, мольбами, протестами, припадками и условился встретиться с виконтом в Булонском лесу. Я всадил пулю в его тощее, хилое плечо, слабое как крылышко цыпленка, и уже думал, что раз и навсегда покончил с этой историей. Однако, к несчастью, Варанс за полгода до этого подарила мне эту девочку – Адель, которая была, по ее словам, моей дочерью. Может быть, это и так, хотя я не вижу в ее чертах никаких признаков столь мрачного отцовства. Спустя несколько лет после нашего разрыва, Селина бросила ребенка на произвол судьбы и бежала с каким-то певцом или музыкантом в Италию. Я в свое время отказался признать за Аделью какие бы то ни было права на мою поддержку, не признаю их и сейчас, так как не являюсь ее отцом. Но, услышав, что она покинута, я извлек ее из грязи парижских трущоб и перевез сюда. А миссис Фэйрфакс нашла Вас, чтобы воспитывать ее. Теперь Вы знаете, что Адель незаконная дочь французской танцовщицы и, может быть, иначе отнесетесь к своей задаче и к своей воспитаннице. Может быть, Вы явитесь ко мне однажды и сообщите, что нашли другое место, и что я должен искать себе новую гувернантку? - Нет. Адель не ответственна ни за грехи матери, ни за ваши. Я привязалась к ней. А теперь, когда узнала, что она в известном смысле сирота – мать ее бросила, а Вы, сэр, от нее отрекаетесь, - моя привязанность к ней станет еще крепче». - Ах, вот Вы как на это смотрите! Ну, что ж… думаю, пора расходиться по комнатам. Всего доброго, спокойной ночи, Джейн. - Приятных снов, мистер Рочестер. ------ За спиной послышалось разочарованное Манюнино: «У-у… как это? Ну, зачем ты все сразу раскрыла? Неинтересно даже». -Ну, здрассти, во-первых. А во-вторых, что хочу, то и ворочу. Есть такая пословица. -Хм. И что теперь получится? – недовольно хмыкнула Жабуля. -Очень даже интересно, уверяю вас, голубушки. Сейчас задача у меня совсем другая. В смысле – для Джейн задача. - Интересно – какая? Она что, согласится быть невенчанной женой, что ли? – поинтересовалась Манюня. - Сейчас события начнут развиваться. А то было слишком монотонно. - Ну, расскажи, а? - Ладно, только наметки. Я еще не все продумала. Во-первых, умрет неожиданно миссис Фэйрфакс. Она просто тихо заснет в кресле за своим вязанием и не проснется. Рочестер в это время будет в Лондоне. Старушку похоронят рядом с мужем-священником, а Джейн придется взять на себя еще и ее обязанности до приезда хозяина. Собственно, она возьмет на себя еще и их в дальнейшем, по просьбе Рочестера. Таким образом, Джейн станет незаменимым человеком, можно сказать, и.о. хозяина. И ей придется бороться с постоянным искушением – пересмотреть свои убеждения и поддаться на уговоры Рочестера стать женой де факто, без венчания. Он, разумеется, прилагает все силы, чтобы освободиться от своего двойственного положения и не сомневается в успехе, но не все так просто. Оба уже понимают, что связаны другими, более возвышенными узами, и что постепенно становятся одним целым. Джейн пытается бороться с чувством, которое прочно поселилось в душе, но с каждым днем оно все сильнее. - Ну и что будет-то, в конце концов? – нетерпеливо встревает Жабуля. - Будет много-много разговоров, выяснений и тэдэ. А в итоге, я так задумала, все разрешится само собой. Сумасшедшая сама будет виновата в своей смерти. Один из вариантов – Грэйс уснет, а она подойдет к очагу и будет, вероятно, подбрасывать дрова в камин. Но поскольку у нее длинные волосы, они вспыхнут и загорятся. Собственно, можно придумать еще что-нибудь, это не проблема. Но вариант пожара, когда Рочестер останется практически инвалидом, мне совершенно не нравится. -Нам тоже. – вздохнула Манюня. – А о чем они будут столько разговаривать? - Да о чем угодно. Например, Рочестер дает Джейн уроки музыки, или, как сейчас бы выразились, мастер-класс. Они спорят о современных композиторах, о том, как лучше что-то исполнять. И Джейн постепенно становится если не виртуозом, то, во всяком случае, вполне приличной музыкантшей. Собственно, совсем не обязательно обсуждать музыкальную тему в тонкостях. Ведь все, что вокруг музыки и исполнителей, это тоже целый мир. И его наверняка затрагивали в свете. Например, Шопен и Жорж Санд. И, кстати, сама Жорж Санд – целый мир, вокруг ее произведений та-акого можно наговорить, наспорить… Хотя, с другой стороны… Сейчас многие «не въедут» в тему, начиная с того, что не все в курсе – Жорж он или она. -Да-а, светочкина, а с музыкой у тебя туго, да? - Еще как туго. Да ладно, прорвемся. Вы сами, главное, не отходите от темы, а там уж как-нибудь выкарабкаемся. Ну, все, девчонки, я тут кое-что надумала забить в WORD, не мешайте, ладно? - Не вопрос. – пожала плечами Манечка. И подруги растворились в воздухе быстрее, чем сахар в стакане. ПОКАЯНИЕ Смерть миссис Фэйрфакс принесла в Торнфилд некоторое уныние и ожидание. Старушка была в этом доме старожилом. Она знала прежних хозяев, знала – пусть и по рассказам – все, что происходило до того, как сама появилась здесь. Все слуги были приняты уже после нее, и никому в голову не приходило думать о ее смерти. Похороны были немноголюдными – у старушки уже не было близких родственников, кроме мистера Рочестера. Пожалуй, единственный человек, для которого событие это явилось неким открытием, была Адель. Ей когда-то сказали, что мама улетела к святой деве Марии, и это осталось в детской памяти как данность. Но что такое смерть в реальной жизни она столкнулась впервые. Джейн как могла объясняла и успокаивала девочку, но видно было, что той не по себе. Джейн думала, что такой смерти пожелал бы себе любой ныне живущий. Тихо, спокойно, незаметно. Села в кресло вязать, да так и не встала. Первой ее заметила Адель. Она пришла в комнату Джейн с вопросом – почему миссис Фейрфакс не ответила и не пошевелилась, когда она зашла в ее комнату. И клубки по полу раскатились, ими играл котенок. Джейн не на шутку встревожилась, она знала, что миссис Фэйрфакс в последнее время частенько жаловалась на боли в груди. Сказать, что все были в глубоком трауре нельзя, но все же искренне скорбели и, как водится в таких случаях, готовились к переменам. Хозяин был в Лондоне. Он довольно часто отлучался в последнее время, к этому все привыкли. Но ждать его следовало как минимум через неделю. Джейн понимала, что кроме нее, взять на себя ответственность за дом больше некому, и не мешкая принялась исполнять обязанности. Собственно, ничего сложного в этих дополнительных обязанностях не было, притом, что миссис Фэйрфакс была очень аккуратной женщиной и все, что делалось по дому, всегда заносила в амбарную книгу. Но, наконец, Рочестер вернулся. Джейн занималась с Аделью в классной комнате, когда раздался легкий стук. По грустному выражению лица поняла, что слуги уже все рассказали. - Добрый день, дорогие мои. Мисс Эйр, вы не могли бы зайти минут через двадцать в библиотеку? Я буду там ждать вас. - Хорошо, мистер Рочестер. ------- Светлана отвлеклась от набора текста и стала просматривать черновики. -Ну и что там дальше-то? – голос Жабули выказывал явное нетерпение. - Да вы уже здесь, мои хорошие? Что дальше? Вот и думаю. Вариантов в голове много, а вот по какому пойти – неясно пока. Вы ничего не подскажете? -Мы еще на эту тему не думали, у нас все по-другому. Совсем по-другому. - Ну и ладненько. Думайте дальше. Я еще немного наберу, хорошо? Жабуля пожала плечами и, как водится, стала невидимой. --------- …Рочестер налил еще себе вина, а Джейн закрыла ладошкой фужер. - В России говорят, что нехорошо отказываться в таких случаях. Впрочем, вам и этого вполне достаточно. Вы ведь практически не знаете вкуса вина, тем более его последствий… Хотя, Россия – такая страна, где напиваться до свинского состояния – вполне естественно. Ладно, не будем ударяться в воспоминания. Что ж, Джейн, Вы согласны с моим предложением, как я понял? Иначе мне придется искать новую домоправительницу… -Не придется, мистер Рочестер. Думаю, справлюсь. Тем более, мне приходилось не однажды помогать миссис Фэйрфакс. - Будем считать дело решенным. Мне нужно будет уехать еще на недельку-другую… Это очень важный вопрос, и он требует моего личного присутствия. Возможно, без меня приедет один господин… Так вот, Вам придется от моего имени ему кое-что передать и выслушать внимательно все, что скажет. А также принять у него некоторые бумаги и, естественно, сохранить их до моего приезда неприкосновенными. Хотя, вполне возможно, он не приедет. Вы сможете это выполнить? -Разумеется, мистер Рочестер. Вы мне только поподробнее расскажите перед отъездом. -Конечно. Я все объясню. Спасибо, Джейн. Хозяин встал, тем самым как бы давая знать, что разговор окончен. Джейн тоже хотела приподняться в кресле, но не успела. Рочестер подошел к ней и, порывисто схватив руки, прижался к ним губами. Она почувствовала, как закружилась голова, и закрыла глаза. -Спасибо, Джейн. Рочестер быстро вернул ее руки на колени и стремительно удалился из библиотеки. А Джейн еще какое-то время сидела в полузабытьи, не решаясь покинуть комнату. Весь следующий день ее не покидала мысль – зачем все это и почему. И как вести себя, если хозяин снова пригласит в библиотеку и поступит подобным образом. Хотя… Ничего такого в этом вроде бы и нет, ведь дамам целуют руки. Но очевидно не так, как сделал он. Это произошло как-то… как-то… Джейн пыталась понять, а как, собственно, но не находила ответа. Она и ждала вечера, и боялась его. Наконец, кто-то тихо постучал. Джейн встрепенулась и, глубоко вдохнув воздух, открыла дверь. - Мисс Эйр, вас ждет в библиотеке хозяин. - Хорошо, Ли, я сейчас спущусь. Не приходилось сомневаться, что хозяин выпил. Его блестящие глаза ясно дали это понять. Кроме того, на столе стояли фрукты и открытая бутылка вина. Джейн в душе запаниковала. Она отметила в глазах Рочестера скептический взгляд. Тот как будто уловил ее тревожное состояние. - Ну-ну, что такое? Не беспокойтесь, Джейн, и не надо так пугаться. Я не собираюсь никого спаивать. Это, скорее, для собственной храбрости. Садитесь. Сегодня Вам предстоит очень важная роль. Вы давно были в церкви? - Когда хоронили миссис Фэйрфакс. - Я имею в виду – давно исповедовались? Хотя это неважно. Представьте себя в роли священника. Так вот, Джейн, Вам предстоит меня выслушать. Я решил покаяться. Вы не против такой роли? - Я… не знаю. А почему я? - Ну, хотя бы потому, что Вам доверяю больше, чем священникам. Притом, что в церкви я бываю очень нечасто. По случаю. И не возражайте. Просто сидите молча и слушайте. Вы, вероятно, представили из меня некоего страдальца, которому просто в жизни не повезло. А в остальном этот страдалец – агнец божий. Как бы я был рад, если б это было так и не иначе. Но, увы, Джейн… Меня гнетут очень некрасивые воспоминания, и я должен от них отделаться. Вы уж простите, что так беспардонно навязываю чужую роль. Я чувствую, что должен сделать это. Рочестер закрыл глаза и на несколько секунд словно отключился от действительности. - Знаете, Джейн… (далее выборочно отрывок из главы XXVII) «Иногда на миг, во взгляде, в интонации, в облике какой-нибудь женщины, мне казалось, что вижу что-то, предвещавшее осуществление моей мечты. Но я очень скоро бывал разочарован. Я мечтал встретить женщину, которая была бы во всем полной противоположностью креолке, однако я искал ее тщетно. Я не встретил ни одной, которую, будь я даже свободен, - памятуя полученный мною тяжелый урок, - попросил бы выйти за меня. Разочарование привело меня к безрассудствам. Я стал искать развлечений, хотя никогда не опускался до разврата. Излишества всякого рода мне глубоко противны. Это было как раз стихией моей вест-индской Мессалины. Неискоренимое отвращение и к ней, и ко всему, что напоминало ее, налагало на меня узду даже среди удовольствий. Всякое веселье, переходящее в разгул, казалось, приближало меня к ней и к ее порокам, и я избегал его. Все же мне трудно было оставаться одному. И я начал заводить себе любовниц. В первый раз мой выбор пал на Селину Варанс, - еще один жизненный эпизод, при мысли о котором меня охватывает горькое презрение к себе. Ты уже знаешь, что это была за особа и чем кончилась моя связь с ней. У нее были две преемницы: итальянка Гиацинта и немка Клара. Обе слыли замечательными красавицами. Но какую цену имела для меня эта красота уже через два-три месяца? Гиацинта была груба и невысоких нравственных правил, - я устал от нее через три месяца. Клара была честным, кротким созданием, - но что могло быть у меня общего с этой ограниченной и тупой мещанкой? Я с удовольствием выделил ей достаточную сумму, она начала какое-то дело, - и, таким образом, мы расстались по-хорошему. Но, Джейн, я вижу по твоему лицу, что все это тебе не очень нравится. Ты уже готова считать меня безнравственным повесой? Верно? - Разве Вам не приходило в голову, что вести такую жизнь, по меньшей мере, дурно? Сначала одна любовница, потом другая, и Вы говорите об этом, словно это в порядке вещей. - Нет. И мне это не нравилось. Это была недостойная жизнь, и лучше было бы никогда к ней не возвращаться. Заводить себе содержанку – это все равно, что покупать раба. И тот, и другая – и по природе и уж, во всяком случае, по положению – как бы существа низшие, и общение с ними на равной ноге унизительно. Мне теперь стыдно думать о днях, проведенных с Селиной, Гиацинтой и Кларой. Какой у тебя строгий вид! Я вижу, ты осуждаешь меня, но дай мне досказать до конца. Так вот, в январе этого года, в мрачном и суровом настроении, в каком и полагается быть одинокому, никому не нужному скитальцу, измученный разочарованиями, озлобленный против людей и особенно против всей женской природы, я вернулся в Англию, куда меня призывали дела. В морозный зимний день я подъезжал к Торнфилдхоллу. Ненавистное место! Я не ждал там никакой радости, никакого отдыха для себя». Рочестер замолчал и направил внимательный испытующий взгляд в глаза Джейн. - Вот так, Джейн, все и было. Я не хочу рассказывать в подробностях, да и не надо тебе знать о моих похождениях, все-таки, я понимаю – кто передо мной. Но поверь, мне горько и печально вспоминать об убитом времени, о том, сколько хорошего я мог бы сделать, каким стать человеком… -- Мистер Рочестер, это все в прошлом. Ничего не вернешь назад, но ведь у Вас в жизни столько всего осталось! Вы еще молоды. У Вас масса возможностей. А сколько людей живет на грани нищеты, но в согласии с собой и богом. Важно, что Вы искренне раскаялись. Теперь все будет по-другому. Быть может, для этого и были посланы Вам испытания. - Ты так думаешь? Ты веришь, что все изменится? - Я в этом ничуть не сомневаюсь. Верьте, бог не оставит без помощи. - Спасибо, Джейн. Ты тоже будешь со мной? Ты не исчезнешь? - Нет. Я буду с Вами. Джейн обратила внимание, что Рочестер глубоко вдохнул и как будто замер. Его рука сжала подлокотник кресла, а голова свесилась на грудь. Другой рукой он сделал движение, как бы выпроваживая посетительницу из кабинета, но не произнес ни слова. Сама не зная почему, Джейн схватила эту руку, прижала к груди, потом тихонько вернула ее на подлокотник, резко повернулась и вышла из библиотеки. НЕЖДАННОЕ ПИСЬМО Джейн готовилась к завтрашним занятиям с Аделью и периодически поглядывала в окно. Сверху ей было хорошо видно все, что происходит вокруг. А что, собственно, происходило? Ничего интересного. Джон занимался своими делами у конюшни, Адель сидела с няней на качелях и о чем-то беседовала. Почтальон принес корреспонденцию. Джейн отвлеклась от привычного пейзажа и подумала, что скоро обед. Она нашла в шкафу книгу и снова бросила взгляд за окно. Рочестер стоял на дорожке к дому и читал письмо. Джейн спустилась на кухню узнать готов ли обед, поболтала немного с Ли, потом спустилась по крыльцу. Хозяина нигде не было видно. Адель и Софи тоже куда-то ушли. Между деревьями мелькнул силуэт хозяина. Джейн подумала, что не стоит ему напоминать об обеде, очевидно, решил прогуляться или, как говорят, нагулять аппетит. Она вернулась в дом и села дожидаться. С некоторых пор, а точнее, после смерти миссис Фэйрфакс, они обедали вместе, забыв о чайных, так сказать, церемониях. Причем, трапезу с ними разделяла – по настоянию Джейн – и Адель. Когда Джейн предложила, чтобы и Адель была с ними, Рочестер только пожал плечами: «Ну, если Вам это доставляет удовольствие, пожалуйста». Софи доживала в доме последние дни. По семейным обстоятельствам она возвращалась на родину, где ее ждали и в ней нуждались. Бросив еще взгляд из окна, увидела Рочестера, мелькнувшего на дорожке среди деревьев. Шел он необычно быстро, и Джейн показалось, что фигура его была несколько напряжена. Хозяин скрылся в беседке, а Джейн овладело беспокойство. Видимо, что-то не так. Возможно, он получил неприятные известия. Подождав несколько минут, она захлопнула дверь комнаты и решила выйти на улицу. В это время открылась входная дверь, и показался Рочестер с письмами в руке. - Джейн, я хотел бы с Вами поговорить, но не за обедом. Зайдите ко мне потом в библиотеку. - Хорошо, мистер Рочестер. ---------- - Вы, очевидно, уже догадались, что я получил некие известия. Не отпирайтесь, я видел, как Вы выглядывали из окна. Какие это известия – хорошие или плохие – я еще не понял. И хочу, чтобы Вы мне в этом помогли. Мне необходимо установить одну истину, но без посторонней помощи я сделать это не могу. Поэтому я прошу Вас… Не задавайте пока никаких вопросов, а просто сделайте то, о чем я Вас попрошу. - Но что именно мне нужно сделать? - Когда Адель будет принимать ванну, Вы должны быть с ней. Отпустите Софи под каким-нибудь предлогом. Думаю, она не будет возражать. А Вы понаблюдайте за Аделью и скажете мне. Но будьте внимательны, договорились? От Вашего взгляда многое зависит. - Я постараюсь. Так на что нужно обратить внимание? И Рочестер выдал ей инструкцию. На следующее утро они встретились в коридоре до завтрака. Как показалось Джейн, хозяин очень нетерпеливо направился к ней навстречу. - Ну, что? Что скажете, Джейн? Доброе утро. - Доброе утро, мистер Рочестер. Скажу, что Вы были правы. Действительно, родинки именно на этом месте. - В какой форме, как они расположены? Джейн, Вы можете их описать? - Конечно. Они как бы составляют треугольник. Две большие и три поменьше. - Не может быть! Не может быть! Так не бывает! - Почему нет? Всякие бывают. И разной формы. - Знаю, знаю. Я не об этом. Хорошо, Джейн, спасибо. Весь завтрак Рочестер сидел задумчивый и как-то странно поглядывал на Адель. Потом, пробормотав «так не бывает», поспешно покинул столовую. Когда уже заканчивали занятия, хозяин заглянул в классную комнату. - Мисс Эйр, я Вас жду в беседке минут через десять. ------- Какое-то время Рочестер молча смотрел на Джейн и, видимо, собирался с мыслями. - Вы поймите, Джейн… Я не мог никого попросить об этой услуге. Все-таки, это интимная часть тела… Впрочем, Вы все поймете, когда прочитаете письма. Джейн принялась читать. Одно письмо было от Селины Варанс, второе – от мамам Фредерик. Мадам писала, что письмо Селины дошло до нее, когда та уже была при смерти. Незадолго до этого она вернулась во Францию. Письмо писала со слов Селины сиделка, которая за ней ухаживала. Сама она была уже очень слаба и умоляла сделать так, чтобы послание попало в руки Рочестера обязательно. «Мистер Рочестер! Перед лицом вечности я не имею права оставить Адель без помощи в этом жестоком мире. Мне судья теперь – бог, а от него ничего не скроешь и не обманешь. Остается только уповать на его прощение. Я говорю Вам истинную правду, и если Вы не поверите мне и захлопнете дверь перед Аделью, Он накажет Вас, как наказал меня, я в этом не сомневаюсь. Накажет здесь, в этом мире. Когда-то Вы выгнали меня как бездомную собачонку, и имели на это полное право. Но Адель – Ваша дочь. Я говорю Вам это как на исповеди. Все, что я хотела в жизни – любящего мужа, детей, счастливую семью, которой у меня самой никогда не было. Судьба распорядилась по-своему. Моя мать служила в доме знатных господ. Она была очень миловидной, стройной и привлекательной. И, как часто бывает, хозяин не обошел ее вниманием. Когда эта связь стала уже заметной, мать выгнали из дома с небольшим пособием, на которое мы какое-то время существовали. Мы скитались по разным домам. Мать работала прислугой. А когда я уже подросла, очередная хозяйка заметила у дочери служанки способности к танцам. Меня из прихоти отдали учиться музыке и балету. Вскоре нас, девочек, стали приглашать участвовать в домашних спектаклях, после чего некоторых забирали к себе на ночь богатые господа. Не избежала этой участи и я. Потом на моем пути появился знатный благодетель, благодаря поддержке которого я пришла в театр. Мечта о счастливой семейной жизни оказалась утопией. Здесь действовали свои правила, и нужно было по ним жить или уходить в другой мир. Другого мира у меня не было. Когда появились Вы, мистер Рочестер, с Вами появилась надежда. В какой-то момент я поверила, что смогу свою судьбу изменить. Я понимала – богемная жизнь рано или поздно закончится. Впереди у меня нет ничего и надеяться мне не на кого. Когда я поняла, что меня действительно любят, это было большим счастьем. Узнав, что беременна, я решила все в своей жизни поменять. Мне даже пришло в голову пойти к известной гадалке. И цыганка нагадала мне, что будет сын, и что он будет очень похож на отца. Я ей поверила безоговорочно. И Вас в этом убедила, помните? Тогда мне казалось – вот еще немного, и все изменится. Главное – у меня будет семья, будет сын, которого Вы обязательно полюбите. Также сильно, как меня. У меня никогда не было сомнений, что это будет Ваш сын, потому что я была Вам верна все это время. С виконтом я встречалась всего три раза, незадолго до произошедшего события. Но все это было не от того, что я испытывала к нему нежные чувства. Скорее, это произошло от обиды и обманутых ожиданий. Я поняла, что ничего не будет, что я теряю Вас. Дочь Вам совершенно не нужна была, она стала помехой. А я… Я устраивала только как любовница. Возможно, мне и раньше нужно было понять, что ребенок станет преградой, но я рассуждала иначе. Вернее, думала – наоборот - объединит. Вы не представляете, что я пережила, когда узнала, что из-за меня стрелялись на дуэли. Слава богу, все закончилось не так печально. Хотя, я за все уже наказана. Сполна. Не знаю, буду ли еще жива, когда мое письмо найдет Вас. Но я очень хочу дождаться Вашего ответа и, по возможности, успокоиться. Ради этого я живу, точнее, доживаю. После того, как я уехала в Италию, фактически бросив Адель на знакомых, какое-то время моя жизнь была не так уж плоха. Тот, с кем я уехала, был хорошим музыкантом. Днем он давал уроки частным лицам, а вечерами исполнял вальсы и мазурки на званых ужинах. Я давала уроки танцев молодым сеньорам в зажиточных домах. Но так продолжалось недолго. В один из дней мой сожитель сообщил, что получил согласие на брак с одной молодой девицей, дочерью бакалейщика, и по этой причине мы должны расстаться. У меня оставались кое-какие сбережения и драгоценности, я решила вернуться на родину. И здесь все было довольно сносно, если не вспоминать о той роскоши, к которой приучили меня Вы. Но меня угораздило встретить молодого альфонса, с которым , я прожила полгода. Когда я сообщила ему, что у нас будет ребенок, молодой человек исчез незаметно, прихватив остатки того, на что еще можно было какое-то время жить. Я оказалась в отчаянном положении. Притом, юность моя давно уже пролетела, как Вы понимаете. Ждать такого же щедрого поклонника, каким были Вы… Тем более, имея ребенка… Это было нереально. И я решила, что ребенка не будет. Это было моей трагической ошибкой. Ее последствия сразу дали о себе знать. Сейчас уже понятно, что надежды на выздоровление нет. С каждым днем мне все хуже и хуже. Сегодня я еще в состоянии думать и говорить, но писать уже не могу. Пишет по моей просьбе сиделка. Что будет завтра я не знаю. Я хочу сказать Вам, мистер Рочестер, пока это еще возможно… И – повторюсь - это истинная правда: Адель ваша дочь. Да, она целиком похожа на меня. Но, может быть, это и к лучшему, ведь Вы сами никогда не считали себя красавцем. У Адели есть то, мистер Рочестер, что и у Вас. И меня это очень удивило, когда я ее рассмотрела в первый раз. Помните, я как-то Вам говорила о родинках? Конечно, в таком месте их никто не видит, но я-то знаю, что точно такого же расположения родинки и в том же месте есть и у Вас. Поразительно, но, может быть, это знак судьбы? Не знаю, сохранились ли они до сего времени. Но, как я думаю, деваться им некуда. Разве что стали чуть побольше. И еще – такой же вихор надо лбом, как у вас. Такой же непослушный и закрученный в колечко, как его ни прилизывай. Мне нечего больше сказать Вам, кроме одного: Адель – Ваша дочь. И если она сейчас где-нибудь в сиротском приюте, вспомните это мое заклинание. Мне осталось немного. Скоро моя душа будет взирать на Вас с высоты, если это все так происходит. Она будет взирать и заклинать Вас: опомнитесь, это Ваша дочь! И пока мои уста еще не замолчали, я могу только снова и снова повторять: это Ваша дочь, мистер Рочестер! Простите меня за все то зло, что я Вам причинила. Да, я ничего уже не могу исправить. Но именем той любви, которую Вы ко мне когда-то испытывали, я клянусь: это наша дочь!» Джейн мельком взглянула на Рочестера. Он, стоя сбоку, тоже, очевидно, перечитывал письмо. И уже не в первый раз. Грудь его вздымалась, а ноздри раздувались, словно только что перестал бежать. Было понятно, что письмо задело за живое. - Что Вы об этом думаете, Джейн? - Думаю… Думаю, что этим не шутят. - Джейн посмотрела в глаза хозяина серьезно и прямо. - Я тоже так думаю. Рочестер взял оба письма и спрятал их в карман. Затем развернулся и направился быстрыми шагами к дому. А Джейн какое-то время стояла в размышлении рядом с беседкой. БОГ ЕСТЬ ЛЮБОВЬ - Я не понимаю – чего ты хочешь? – встряла Жабуля. - Я-то? – Светлана задумалась. – Да, вообще-то, не так уж и многого. Ну, как бы тебе сказать попроще… Тебе непонятно – зачем я изменила такой замечательный сюжет? - И это тоже. - Ясно. Так вот… Я хочу, чтобы она сознательно прошла этот путь. Сложный путь, надо сказать. С ее-то воспитанием. - А с каким воспитанием? - Строгим. Очень строгим. Религиозным, прежде всего. Я хочу, чтобы она прошла путь от слепого поклонения догмам, усвоенным в Ловуде, до осознанного понимания того, что законы, написанные людьми, предназначены не для бога, а для самих же людей. Они их охраняют и защищают не от божьего промысла, не от звезд или от судьбы – как угодно, а от самих же людей. ТАМ эти бумажки никому не нужны. Там, на мой взгляд, признается только одно. А именно - то, что было дано человеку изначально, и как он эту данность использовал. -Это ты о чем? – недоуменно оттопырила губу Манюня. - О чем? «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем». Да о любви, конечно, голубушки. Во всех проявлениях. О любви ко всему земному сущему, независимо от ранга и названия. Отец, мать, жена, дети… Зверушка, в конце концов, какая-нибудь, которую пригрел и накормил. Не зря же говорят, что мы в ответе за тех, кого приручили. Кому подарили свою любовь и тепло, вызвали ответные чувства. А бумажки, по большей части, исполняют свою миссию, когда уходит любовь или ее совсем не было. Тот же брак, совершенный из желания кому-то досадить, либо с целью обогатиться, либо просто ради выживания… Брак распадается, и тут вступают в силу бумажки, начинается дележка. Хотя, брак де-юро может и сохраняться, если раздел по какой-либо причине невыгоден. Но важен же другой аспект – развал де-факто. Джейн начинает задумываться о том, как происходят браки среди знати. Она приходит к выводу, что венчание в церкви с его обетом верности «пока смерть не разлучит», среди людей круга Рочестера зачастую происходят из корыстных побуждений. Джейн размышляет о том, что ее замужество, если такое произойдет - Рочестер заводит разговор о нем все чаще, он ничуть не сомневается, что развод разрешат – будет расценено обществом как мезальянс. Но с этим обществом придется так или иначе считаться – выезжать «в свет», самим устраивать приемы. Рочестер – дитя своего круга. До мозга костей. Отринуть себя от него, затвориться в одиночестве он не сможет. Этот факт в дальнейшем, если все же получит развод, и они соединят свои судьбы… Этот факт может серьезно усугубить совместную жизнь. Джейн понимает, что и для нее жизнь в затворничестве сулит мало хорошего. Но – с другой стороны – стоит признать и тот факт, что любовь уже прочно поселилась в душах. Во всяком случае, за свою душу Джейн полностью ручается… - Нет, по-моему, зря ты это… - Манечка с сомнением покачала головой. – Ну, и что теперь получается? Размазня какая-то. -Хочешь сказать, что все пресно, нудно и нет интриги? -Вот именно. Ну, разведут их, уговорит он Джейн и… что? Будут жить поживать да добра наживать? Как в сказке? И все, что ли? -Почему – все? С какой стати? И это не зря, не надо ля-ля. Ты думаешь – так просто создать разворот на 180 градусов? Тем более, с таким характером и убежденностью, как у Джейн… Здесь еще надо очень постараться. И Рочестеру, и мне, соответственно, не на одну страницу диалогов наковырять, чтобы было убедительно. Чтоб можно было поверить – да, она сознательно сделала такой выбор, сознательно развернулась, понимаешь? Как я соображаю, вас волнует, что нет интриги? Это такая чепуха, на которой не стоит заморачиваться. Если в голову не приходит фантазия, берешь какой-нибудь бестселлер и нечто подобное изображаешь в своем стиле. Например – утрирую, конечно - кто-то нашел в лифте дипломат с миллионом долларов, а ты думаешь, что будет дальше. Я просто принцип излагаю, если тебя интересует, как создаются бестселлеры. Они выползают из вопроса – а что будет, если… Хочешь – с ходу проиллюстрирую на нашем примере? Тебя волнует, что нет интриги? Да нате вам, голубушки, хоть десять. Допустим, проблема с разводом все не решается, а тут – оба-на! Как я частенько выражаюсь – получи, фашист, гранату! Например, соперник на горизонте объявился. Ну, что, по-вашему, может произойти, исходя из текста? -Может, дядя на Мадейре умрет? – робко поинтересовалась Жабуля. -Ага. И оставит ей дипломат с миллионом долларов. – съехидничала Манюня. -Ну, ладно. Согласна. Пусть умрет. Давайте от этой печки танцевать. Только придется немножко «до того» переписывать. Он же ведь думает, что Джейн умерла в Ловуде, и письмо от ее тетки получил. Как же он напишет Джейн в Торнфилд? -Ну да. Незадача. – задумалась Жабуля. – А давайте сделаем вид, что никакого письма не было? Тем более, Джейн же еще не ездила к своим родственникам, кучер не приезжал с печальным известием. -А знаете, девчонки… Я вот подумала… Все-таки, дядя у них был христианином, правильно? Он, конечно, сделал плохо, что уговорил родственников не туда вложить деньги, но ведь не со зла же, верно? Он и сам пострадал. Да и совесть-то, поди, не всю потерял. Как-никак, по его вине… У меня такое подозрение, что одумается. Например, узнает, что у него неизлечимая болезнь, и начнет суетиться. А что можно сделать перед лицом вечности? Подумать о справедливости лучше всего, правильно? И вот он пишет письмо племянникам, где рассказывает о своей ситуации, о том, что жить осталось немного, и что он просит, по возможности, кого-то из них приехать к нему. То есть, очевидно, что право наследства дядя за ними признает и призывает к себе в виду открывшегося обстоятельства. Но он также просит своего поверенного в Лондоне найти могилу Джейн в Ловуде и поставить хороший памятник ей, а также ее родителям. Поверенный выясняет, что Джейн жива, узнает в приюте ее адрес и пишет об этом на Мадейру. Итак, начало интриги есть. Что будет дальше – ваша версия? -А что там может произойти? Все в сборе. Всем достанется. И все. Что еще? Сент-Джон женится на дочке фабриканта, они заведут себе деток. Двоюродные сестры тоже выйдут замуж, я полагаю. Не будут же они с деньгами горбатиться на богатеев… -Ну, Жабуля, какая у тебя фантазия приземленная. Я же сказала – начало интриги, а не конец повествования. -Да ладно тебе, светочкина. Не тяни кота за хвост, рассказывай ужо. -Ну, если сами думать не хотите… А с чего вы вообще взяли, что все так просто сложится? Вы решили, что Сент-Джон обязательно женится на этой красавице? -А на ком еще? -А допустим, он владеет информацией о том, что большую часть состояния дядя оставляет не им троим, а вновь открывшейся племяннице? Представим, что все это состояние вдвое или втрое больше, чем приданое той красотки, мисс Оливер? И с чего вы решили, что двоюродный братец Джейн такая уж невинная овечка? Может, он всю жизнь мечтал стать богатым, и любой способ для этого считал приемлемым? Почему он не мог надеяться на наследство или выгодную партию? Очень даже мог. Его совсем не устраивало существование нищего сельского пастора, это по всему видно. И, вполне возможно, не от хорошей жизни решился ехать миссионером. Это я в качестве иллюстрации «а что будет, если…». Можно даже предположить некую душевную травму, которая у него осталась со времен учебы в Лондоне. Ведь он учился в столице. И представим, что там встретил и полюбил девушку из хорошей столичной семьи. Но за него ее не отдали по причине бедности рода. Это ли не мотивация для того, чтобы разбогатеть любым способом? И что сделает Сент-Джон по здравом размышлении? На мой взгляд, вполне реален следующий ход действий. По возвращении с Мадейры он объявляется в Торнфилде с целью знакомства со вновь обретенной родственницей. А в голове держит мысль – почему бы не очаровать и не жениться? И его не останавливает то, что Джейн мала ростом и некрасива. Он замечает в ней и другие качества, которые его вполне устраивают. Джейн тоже находит братца вполне приличным и симпатичным молодым человеком. Сент-Джон уговаривает Джейн поехать вместе с ним к ним в гости на праздники, познакомиться с сестрами. Рочестер, скрепя сердце, на неделю отпускает. Ну, вот вам, голубушки, и продолжение интриги. -А что дальше? – не удержалась Жабуля. -А сами подумайте. И мне расскажете. -У-у, какая ты. Вечно на самом интересном месте. Ладно-ладно, мы тебе тоже не расскажем. -Да на здоровье. Не сегодня, так завтра. Куда ж вы денетесь? Ну, хватит. Быстренько растворяйтесь, а то я уже спать хочу. -Хм, растворяйтесь, она, видите ли, спать хочет. Знаем мы, как ты спать будешь. Поди, еще до двух, а то и до трех просидишь. Кстати, что ты там такое умное выдала, я лично не поняла: Бог есть любовь, а дальше? – осведомилась Манюня. -Это не я выдала, а Библия. Была бы я такой умной, как эта книга, я бы тут с вами не сидела, не болтала чепухи. -А что бы ты делала? -Не знаю. Может, проповедовала бы христианство каким-нибудь туземцам, как Сент-Джон Риверс. -А зачем туземцам? Лучше нам расскажи. -Что я вам расскажу, если у самой веры нет с горчичное зернышко… -Ну, вот про любовь же ты сказала. Прочитай нам что-нибудь. -Сначала надо самой прочитать. Слушайте, зайки мои, давайте ужо по палатам, а то я опять не высплюсь. А вообще-то… Знаете, о чем я подумала сейчас? Мне его жену стало жалко. Правда. Ну, вот представьте – столько лет в закрытом помещении, без света… Бр-р-р! Это же ужас, если представить. Да и вообще… Вот о себе подумал, да? В смысле – никто чтобы не догадался, что он женат, а о человеке… Даже если она сумасшедшая, все-равно нужно было как-то ей человеческие условия предоставить. Хотя бы минимальные. Я вообще не пойму – как столько лет сидеть взаперти. Собачья жизнь, согласитесь? За это, по-моему, должна быть даже статья. А вот если бы она умерла за это время – как бы он ее представил, в смысле – откуда взялась? Да ему бы, по-моему, как пить дать, могли статью припаять. Хотя… Кто их знает – как там было тогда в Англии. Рочестер в одной главе рассуждает на тему, что мог бы ее поселить в Ферндине, но там плохой климат. Так хотя бы возможность на улицу выйти есть. Еще неизвестно – что хуже. Ну, ладно, все. Растворяйтесь, лапушки. В следующий раз обсудим это дело. -Так и быть. – вздохнула Жабуля. -Спите спокойно, жители Багдада! – съехидничала Манюня. И обе растворились в воздухе.