Rahen

На белых простынях неподвижное тело сына. Вокруг… на секунду малодушия он хотел бы ничего не помнить, но предательски ровно сердце отсчитывает, снова: …раз. Тьма с глазами дракона поднимает голову. Контроль?  — упрямое сияние мальчика растворилось в нитях Силы, — так зачем? …два. Отдающие паникой голоса медиков, писк дройдов, кажется, обращение к нему. Неважно — не справились… …три. Разом гаснет свет ламп, в трещащем мраке искры проводов и обломки дройдов — волною мощь неконтролируемая. Больно… …четыре. Взгляд Соло,  всегда упорный, наперекор всему (как сам, как тогда) сейчас растерянный. И он тоже… …пять. Пустота. Осколки, обломки, тела; Тьма вокруг и в глазах. Судьба скалится всепрощающей улыбкой умирающей матери… . Она не хотела верить словам мужа, их сын… ее светловолосый мальчик… Политические многоплановые интриги вместе с предстоящими выборами внезапно оказались песчинкой в буре ее тяжелого дыхания и прошибающей позвоночник током боли в ноге. Где-то на переферии зрения стекленеющий взгляд дочери, узнавшей, что ни брат, ни любимый, к ней уже не вернутся… Смерть Люка — удар, как горячий поток воздуха, опустощающий, после него душа — сплошной ожог. Потеря капитана (Леиного, с самого Явина) — части, ставшей неотъемлемой за годы, прошедшие с уничтожения Альдерана… Принцесса лишилась самых дорогих ей людей в одночасье, а она могла только смотреть с комком в горле, как, уничтоженная этим пониманием, ее девочка поднимает пустые темные глаза на своего отца… . Политик не позволяет видеть свои эмоции. Показывать чувства — только близким, слабость — самым преданным. Для чужаков лицо, поза, жесты — идеальная картинка, подкрепленная словами… Так одной беззвездной корусантской ночью говорила Ангел, объясняя ему законы мира, в котором жила. Этому она научила (не могла не научить) Лею, ледяному контролю и показной уверенности, которые, правда, куда-то девались в его присутствии. …ни намека на живого человека за зеркальными темными глазами. Она смотрела на него холодно и пусто, впервые. Как крупинки песка, отскакивали от всех поднятых ею щитов аккуратные пробы. Абсолютное Ничего вокруг хрупкой фигуры в темном. Но протезом в черной перчатке он мог почти нащупать пульсирующую в груди жилу — общую на двоих — воспаленную боль своей взрослой дочери. Не хотел (никогда! — крикнула тень голубоглазого мальчишки) становиться причиной… Какая теперь разница, чего он хотел? С какой-то обыденной ясностью пришло понимание: не простит. Да он никогда и не умел просить прощения. Только воспоминанием, как много лет назад, в бессмысленной тоске хрустит песок на зубах… … Для тех, кто никогда не видел Лею «до» — яркую, искрящую, с глазами полными упрямства, доводившего до бешенства самого главкома, для них Президент, эта женщина в тяжелых одеждах, с лицом, напоминающим ритуальный грим королев Набу (бледная, лишенная эмоций маска) — картина твердости, залог успешной политики государства. Не знающие говорят о том, сколько силы и веса в этом неподвижном взгляде, кто-то даже упоминал пламя в его глубине, но дипломату Арти известно, что так может давить лишь пустота, а она не дает света. Те, что знали Лею еще мятежной принцессой, видят отголоски затихшего эха боли, что раздирает ее дочь во снах и отражениях теней. …Она никого к себе не подпускает ближе, чем на расстояние короткой светской беседы. Но по Дворцу ходят слухи, почти мифы, о том, что когда-то Леди сияла жизнью и юностью — неважно, сколько времени пройдет, она всегда выглядела старше своих недолгих (бесконечно болезненных) лет, — а годы оборвавшихся жизней и улыбок порастают былью. Говорят, что кому-то принадлежало и ее сердце… Кто-то считает, он был храбрым рыцарем-джедаем, последним из хранителей мира, юношей с голубыми глазами и мечтами о мире, появившемся из ниоткуда с какой-то планетки во Внешнем Кольце, спасшем тогда еще Принцессу из лап Империи… Для кого-то, это был потрепанный жизнью контрабандист, в нужное время не в том месте появившийся — ведь это была Судьба, — и он увез ее от опасности на своем корабле, самом быстром в Галактике… И то ли их чувства вспыхнули сразу, то ли они мучали друг друга несколько лет ссорами и недомолвками, но он был (или не был)… и перестал. У всех этих историй трагический конец. …и ее сердце заходится очередной трещиной, когда она слышит эти шепотки из темных закутков, а затем смех продолжающейся жизни. И с новой болью та, которую когда-то звали Падме, смотрит на то, чего не желала своей дочери, (никогда! — горячо шепчет тень кареглазой девочки) — свое отражение.