Сэми Зейн слегка поморщился, когда пикап наткнулся на очередную кочку в размазанной дорожной грязи — он задел плечо. Его глаза изучали горизонт, но смотреть было не на что — пустыня и кактусы под огромным голубым куполом безоблачного неба. Шлейф пыли, поднятый машиной, взвился в воздух за ними, и Сэми смотрел, как он поднимался и рассеивался, и старался ни о чем особо не думать.
Грузовик подъехал к остановке.
— Это там, — водитель крикнул, указывая на объездную дорогу, еще более труднопроходимую, чем та, по которой они двигались, — двадцать минут пешком.
— Спасибо, — ответил Сэми и тут же добавил, несмотря на то, что у водителя был нормальный английский, и он знал, что его акцент был ужасен, — Gracias.
— Надеюсь, ты сможешь с ним разобраться, — водитель растянул губы в беззубой улыбке, — он же даже по-испански говорит не очень хорошо, знаешь? Странный парень. Никогда не снимает эту маску, насколько я могу знать.
— Ну, да, — ответил Сэми, — он несколько раз сильно получал по голове.
— Переживем, — отмахнулся водитель, — все его любят.
— Да, — снова сказал Сэми.
Он посмотрел вслед громыхающему пикапу, и двинулся дальше по бесплодным холмам.
Сэми уже было начал переживать, что ему указали неверный путь, но, зайдя за холм, он нашел то, что нужно: низенькое темно-коричневое строение, частично спрятанное от солнца в тени пары деревьев.
Как только он приблизился, он услышал смех детей и звук вгрызающегося в дерево топора. Кто-то пел... Знакомая песня.
Эль Дженерико оторвался от дров, которые он рубил, увидев Сэми. Он удивленно и восторженно улыбнулся, ринувшись к Сэми и обвив того руками.
— Amigo!
— Amigo, — ответил Сэми и заулыбался. Он понятия не имел, сколько времени прошло, пока не решился на искомое.
Он только начал говорить, но Дженерико покачал головой, размахиваясь в пантомиме, ясно дающей понять, что еще осталась рубка дров, выращивание турнепса, а одежду нужно было выстирать — так что Сэми обнаружил себя пропалывающим турнепс с четырьмя торжествующими детьми.
— Паоло, — сказал Дженерико, кладя руку на головы детям в порядке их представления, — Эстрелла. Хуан. Кармина.
Простая физическая нагрузка заставляет потеряться в удовлетворении, возникающем при выдергивании круглых корнеплодов из земли, при ощущении грязи под ногтями. Дженерико закончил рубить дрова и сел под деревом, намыливая бесконечную гору крошечной одежды об стиральную доску — так, что мыльные пузыри разлетались по всей округе. Различная живность слонялась вокруг, и, кажется, коза вознамерилась украсть и употребить в пищу пару штанов. Дети взвизгнули от смеха: Дженерико скакал за козой, наконец высвобождая штаны из пасти животного с удивительной мягкостью.
Сами закончил с репой, и Кармина определенно дала понять, что их ждут следующие хозяйственные работы — например, подметание, поэтому они отправились выметать здание. Дети напевали первую песню Дженерико во время своих трудов, а затем они удивили Сэми, затянув его песню своими пронзительно тонкими голосами без какого-либо представления о том, что эта мелодия была как-то связана с этим странным нескладным чужаком. Он смахнул слезу, пытаясь сказать себе, что это все от пыли, поднятой щетками, но Зейн знал, в чем тут дело.
Солнце уже начало садиться, как только Дженерико закончил раздачу бобов и риса.
— Пабло, — снова сообщил мексиканец Сэми, разглаживая вьющиеся волосы ребенка.
Зейн был уставшим и грязным, но испытывающим глубочайшее чувство удовлетворения. Детей кормили из-за него, их мир стал безопаснее, чище и счастливее. Он привнес разницу.
Где-то далеко на подкорке у него таилась маленькая мысль, что Дженерико сошел с ума — чтобы просто уйти от всего этого, чтобы отказаться от реслинга навсегда. Теперь он смотрел на Лучадора, сияющего от вида всех своих сытых детей-сирот, и уже не был так уверен.
После обеда дети потерялись в сумерках, прыгая через скакалку, играя в ниточку и прятки, их маленькие высокие голоса поднимались в прорезанное закатными прожилками небо. Сэми и Дженерико стояли у раковины, отмывая посуду — в воздухе стоял пар, поднимающийся от горячей воды, и запах хозяйственного мыла.
Они стояли в тишине в течение какого-то времени, пока Дженерико не посмотрел на него и не издал тихий вопросительный звук, наклонив голову — а затем просто стал ждать.
— Я просто… — Сэми насухо вытер горшок и передал его Дженерико, прежде, чем продолжил, — я не так хорош, как ты. Я не хочу драться с ним. Каждый раз, когда я пытаюсь что-то сделать, он побеждает меня. Сколько раз мне придется вставать и снова бороться с ним? А почему меня вообще должно это беспокоить? Это кажется таким бессмысленным!
Дженерико протянул ему жестяную тарелку — Сэми мог рассмотреть в ней их отражение, искаженное и колеблющееся, пока не вытер её.
— Ты сильнее, чем я. Ты лучше, чем я. Ты избил его. Ты... — Сэми покачал головой, — им нужно, чтобы ты вернулся, Дженерико. Они поют для тебя — они говорят, что это для меня, но это твоя песня. Ты — это то, что они хотят, то, что им нужно. И я — не ты!
Дженерико быстро глянул на него, как будто был поражен этой тоской в голосе. Руки Сэми дрожали, и он осторожно положил тарелку.
— Ты был достаточно силен, чтобы победить Кевина, и был достаточно силен, чтобы простить его. Я не думаю, что... я могу сделать что-либо из этого.
Дженерико вздохнул и выключил воду. Он вытер руки и положил руку на плечо Сэми.
— Сэми, — произнес он с глубоким волнением, затем на мгновение задумался и добавил, — Кевин.
И снова медленно кивнул, задумавшись.
Затем он улыбнулся и объявил с огромным удовольствием:
— El Generico numero uno!
Сэми не мог с собой ничего поделать — он расхохотался.
— Ты не понял ни слова из того, что я сказал, да? — выдавил из себя мужчина.
Сияющий Дженерико был настолько очевидно и до смешного доволен собой, что Сэми не мог удержаться от смеха, и пришлось ползти к стулу, держась за бока.
— Amigo? — сказал Дженерико, вне себя от радости при виде кого-то счастливого, — El Generico numero uno!
— Ты, — выдавил Сэми между судорожными вздохами, — Эх, ты…
Когда он в последний раз так смеялся? Дженерико всегда может заставить людей смеяться — но другое дело в том, что Сэми был не очень во всем этом хорош. И в том, чтобы смешить людей, бороться с психами и прощать бывших лучших друзей, прямо-таки триумвират неудач.
— Ну что ж, — сказал он вслух, и обнаружил, что улыбается Дженерико. Смеяться было чертовски хорошо — это само по себе стоило нахождения здесь, — спасибо.
— De nada, — Лучадор отвесил земной поклон.
***
Дети спали в одной большой комнате с рядами аккуратных белых кроватей, как в детских книжках или в сказках. В комнате пахло лавандой, и на столбиках кроватей висели привязанные к ним цветные транспаранты. Как только мексиканец уложил последнего ребенка в постель, поднялся хор сонных голосов — Сэми только тогда удалось понять, что они что-то просят. История? Что-то вроде того.
Дженерико торжественно кивнул и подмигнул Зейну.
Лучадор встал посреди комнаты и рассказал историю.
Он не рассказал её словами — Дженерико никогда не использовал слова. Он рассказал это своим танцевальными движениями рук, наклонами головы, ногами, выписывающими дуги по полу. Снаружи стемнело, и тени плескались вокруг Дженерико — он сделал и их частью своей истории, и они нависли над ним, поставив Лучадора на колени. Коленопреклонённый, покачиваясь, он смотрел в темноту — и тьма ударила его, повалив его с такой жестокой внезапностью, что Сэми затаил дыхание и услышал тихий плач со стороны нескольких кроватей. Но он снова встал, и снова, и снова, сражаясь с тенями, уворачиваясь от них, его тело изображало что-то, что было и не совсем насилием, и не совсем танцем. Он отбивался, тени дрогнули, и Дженерико собрал их в кучу и обнял, затем расставив руки — и те исчезли. История закончилась.
— Olé, — бормотали дети, благословляя и прощая, — olé.
Дженерико повернулся и улыбнулся Сэми, жестикулируя в такт песне, и детям, и свету, и им обоим.
Это не моя песня — говорила улыбка Лучадора.
Песня тех, кто борется против темноты — говорило его тело.
Твоя песня тоже — говорили глаза за маской.
Но Сэми знал, что история не закончилась. Дженерико мог бы рассказывать эту историю детям — или что-то похожее — каждую ночь, снова и снова. Каждую ночь он будет прогонять тени. Каждую ночь он будет побеждать тьму. Здесь не было конца — был только бой и торжество, и возможность сделать это заново каждый раз.
Как он мог огорчиться, что реслинг для Эль Дженерико был давно позади? Он был дураком.
Дженерико поклонился — Сэми, детям, свету и тени.
— Olé, — прошептал Зейн.
***
Одеяло упало на плечи Сэми, и он поднял глаза от крыльца, чтобы увидеть улыбающегося Лучадора, нависшего над ним. Дженерико показал, что все дети уснули, и сел рядом с ним. Сэми, чуть дрожа, завернулся в одеяло. Звезды казались ярче и острее вдали от городских огней. Где-то выл койот, но скоро затих.
— Я думал, ты не понял меня, — произнес боец через некоторое время, — но ты понял, не так ли?
Дженерико пожал плечами, в первый раз за все время выглядя неуверенным. Он нахмурился и задергал руками в воздухе, как будто мучительно складывая мысли в слова.
— Muy good, — сказал он, прекратив размахивать руками и сложив ладонь на плечо Сэми.
— Сэми. Дженерико. Кевин, — его другая рука описала дугу, которая включала в себя горизонт, весь мир, небо, полное звезд.
— Muy good, — повторил мексиканец, — muy, muy good. Comprende?
Сэми смотрел на бесконечно жадную черноту неба, на крошечные, неукротимые звезды, делящиеся своим светом из бесконечной темноты.
— Я понимаю, — произнес Зейн. - Я думаю, что понимаю… Может быть.
