your name

Ему так предрекли — слишком грустно, чтобы быть. Под сердцем скребётся корявой надписью «Чонгук», и режет его, режет. Жжётся особенно сильно по вечерам холодным, когда единственное тепло вселенной концентрируется в смазанных буквах. Чимин смакует на губах чужое имя, изредка, наивно предполагая скорейшую встречу с избранным. (А всё ли так просто, Чиминни?) «Всё это сказочки», — говорит Тэхён; «не бывает никаких соулмейтов», — говорит. А у самого под ключицей забвенное Юнги, да только смирение отсутствия слишком бьёт по живому. Чимин Тэхёну не верит. У них разные плотности восприятия, Чимин обязательно будет счастлив. (Чонгук ведь существует?)

***

— Я Чонгук, а тебя как зовут? Сердце Чимина сжалось до чёртовых пикселей. Тот самый ли это Чонгук? Мальчишка ведь ещё совсем, новичок в танцевальном классе. Чимин замирает, собираясь с мыслями и знаками судьбы. Судьба ли это? — Чимин. (И у меня под сердцем твоё имя)

***

С Чонгуком вдруг легко и просто. У него улыбка солнечная, опаляющая чиминово сердце всё сильнее с каждым днём. Чонгук хоть и младше, но смотрит на вещи, как взрослый. А Чимину стыдно. Под кожей предательски горит уже родное имя, но молчание всё ещё упрямо. Чонгук говорит «я никогда не влюблюсь», а Чимин нервно смеётся. Он просто боится однажды не увидеть солнечный свет, исходящий от ауры младшего; не услышать звонкий голос, теплом льющийся по ушам. Чимину сложно каждый раз забывать спросить «а кто у тебя на метке» и получить в ответ «не ты». Слишком сложно. Тэхён говорит «ты законченный романтик» и крутит пальцем у виска. Чимин лишь отмахивается, лениво потягивая колу из стакана. У него бесконечность смайликов в какаотоке от Чонгука и предложение поиграть в приставку. Чимин внутренне ликует, частично, всё же, сомневаясь. Слова Тэхёна — каверзная реальность, с установками против веры. Неправильно так, совсем не честно. Тень безрассудства подкрадывается совсем незаметно. Чонгук вдруг мягкий и спокойный, в глаза пытливо смотрит. «Покажи мне своё сердце». А Чимин бы с радостью распахнул грудную клетку, чтоб отдать пылающую частичку себя, но лишь позорно тупит взгляд, едва слышно бормоча: — «хочешь убедиться в том, что это ты?» Чонгук не отвечает. Знает. Чимин неловко тянется к пуговицам на рубашке, дрожащими пальцами цепляет их. Чонгук наблюдает пристально, боясь увидеть правду. Останавливает резко, руками своими накрывает. Чимин распахивает глаза и взгляд чужой ищет, но лишь утыкается макушкой в грудь горячую, сердца ритм сбивчивый слушает. Чонгук дышит часто и аромат весенний чувствует. (У него под собственным сердцем буквы прорезаться начинают, пульсируют огнём). — И как давно у тебя это? Чимин жмётся крепче, совсем доверчиво, и шепчет. — Всю жизнь.

***

У Чонгука совсем по-взрослому ответственность просыпается, с вечно рыжими лучами личного солнца рядом. Чимин с каждым днём всё ярче становится, имя родное теплом на устах, мягких очень, сладостных. Чонгук решает за двоих — везёт их куда-то к морю, всё ещё прохладному, но настоящему. Как и они. Чимин едва дрожит, улыбается искренне и ловит теплоту в любимых глазах. Не это ли лучший момент в жизни?