Похоже, у галактики, всё же, будет императрица

      Кровавые лучи алого солнца медленно уходили за горизонт Корусанта, создавая на бескрайнем небе огромной планеты неповторимую картину заката. Со времени событий произошедших на Мустафаре утекло много воды, но последствия того страшного, судьбоносного дня всё ещё давали о себе знать. Тяжёлая, смертоносная битва Энакина и Оби-Вана закончилась весьма плачевно, плачевно для галактики, для Республики, для самого Кеноби. Верно следующий пути света и добра учитель, донельзя правильный мастер-джедай проиграл, как частенько бывает в этом мире, добро всё же оказалось слабее зла, тьма оказалась сильнее света, и последний настоящий приверженец учения Ордена, навсегда покинул этот мир, вслед за всеми, кому суждено было погибнуть по приказу 66, исчез, словно истинных джедаев и вовсе никогда не было в галактике. Вслед за Кеноби в огненных, раскалённых потоках лавы Мустафара сгинул и Палпатин. Энакин убил Сидиуса собственными руками так, как и предписывали негласные законы «кодекса чести ситхов». Похоже ученик слишком быстро превзошёл своего нового учителя, и острое лезвие ярко-синего светового меча безжалостно пронзило бывшего императора всея галактики. Холодные объятья смерти и горячая ситховская жажда силы и власти не пожалели никого, ни приверженцев света, ни сторонников тьмы, грандиозно ознаменовав для галактики «рождение» нового, невероятно могущественного императора.       Цель, которую преследовал Энакин, переходя на тёмную сторону, вскоре была достигнута. Новонаречённый Дарт Вейдер, применив все возможности только что обретённой силы ситхов, смог спасти Падме от неминуемой гибели. Но только её. Тёмная сторона была сильна, она могла даровать своему служителю невероятную мощь, но в то же время взамен могла столько же и отнять. Близнецы Скайуокеров погибли при родах. Смерть забрала обоих детей, которым просто не суждено было выжить после влияния потоков тёмной энергии, после того, как их собственный отец, применив силу на их же матери, едва не задушил её. Но взамен тёмная энергия сотворила невозможное, она даровала Энакину такую невероятную мощь, которой не обладал, наверное, даже сам Владыка Сидиус. Видимо, для служителя тёмной стороны было верхом обретения величия уничтожение собственных детей. Возможно, когда-то среди ситхов об этом и ходили легенды, но уже многие столетия никто не проверял данную теорию. Приверженцы тёмной стороны были слишком самовлюблёнными и эгоистичными, чтобы пытаться жить, наслаждаясь радостями семейной жизни, чтобы пробовать заводить детей.       Потеря Люка и Леи, а именно так нарекла своих мертворождённых младенцев Падме, стала для бывшей королевы Амидалы невероятной трагедией. Падме не могла смириться, Падме не могла забыть, она просто не в состоянии была вырвать эту невероятно мучительную, всепоглощающую боль из своего разбитого сердца. Женщина никак не желала принять суровую реальность, в которой ей пришлось похоронить собственных детей, только чтобы быть спасённой мужем, которого полностью поглотила тьма, и который стал величайшим диктатором во всей истории галактики. Прощальная церемония погребения императорских наследников была наистрашнейшим событием в жизни Амидалы, находясь словно в полубреду, женщина со слезами провожала в последний путь двух самых дорогих для неё, самых родных и близких существ в этой галактике. И Падме не могла смириться, она не могла поверить в то, что во всём этом виноват был именно Энакин, её Энакин, такой добрый и безгранично любимый муж, а так же и она сама. Женщина ненавидела его за всё случившееся, ненавидела себя, ненавидела весь мир. Понимая невероятно мучительные страдания жены, страдания матери, только что потерявшей детей, и сам донельзя убитый горем Энакин старался держаться подальше от Падме, чтобы лишний раз не причинять безгранично любимой женщине боль, одним лишь напоминанием о себе. После похорон близнецов жизнь Амидалы стала совсем пустой. Будни были серыми, и мрачными, заполненные лишь горькими слезами и болезненными воспоминаниями. У Падме больше не было ни цели, чтобы жить, ни желания. Она отрицала реальность, она даже не выходила из огромной роскошной комнаты нового императорского дворца. Единственным спасением Амидалы стали её абсолютно не реалистичные мечты о том, что Республику всё ещё можно вернуть. Мысли о том, что Энакина, её Энакина ещё можно было убедить пойти хоть на какие-то уступки, согласиться подписать хоть какие-то петиции, так тщательно составляемые и составляемые Амидалой, во благо самой мизерной толики свободы в галактике. Женщина полностью ушла в, увы, бесполезную работу, которая поглотила её целиком, заставляя не думать о собственном горе. Мужа Амидала не видела со дня похорон детей. Понимая ситуацию, Энакин старался не показываться на глаза собственной жене, искусно делая вид будто был слишком занят делами новой Империи. Время шло, но ситуация так и не менялась, настойчиво требуя каких-либо решительных действий.       Рубиновый овал солнца, малиновыми отблесками сияя в огромных изящных окнах дворца, уже почти зашёл за горизонт Корусанта, когда в просторном богато украшенном коридоре появился император. Энакин уверенно шёл в сторону покоев Падме. Сегодня, впервые за долгие-долгие, мучительно медленно текущие месяцы, он был преисполнен решимости наконец-то покончить со всем этим странным положением дел, касающимся его и его императрицы. Быстрыми уверенными шагами приблизившись к огромной, тяжёлой двери Дарт Вейдер остановился, безразлично наблюдая за тем, как охрана, явно подавляемая и напуганная ощущением мощи его тёмной силы, едва не дрожа, стала выказывать своё глубочайшее почтение. Уважительные поклоны и уже порядком надоевшие, заискивающие слова подданных мало интересовали Энакина, сейчас Скайуокер хотел узнать лишь о том, как и чем жила его возлюбленная в последние дни. Не изменилось ли хоть что-то, хотя бы мельчайшая самая незначительная деталь в её поведении, уже одним своим существованием свидетельствующая о том, что Амидала начинала медленно приходить в себя.       - Как она? – грозным тоном спросил император, так и не дав охранникам закончить своё восхищённое бормотание в его адрес.       - Всё так же, ваше величество. Императрица не покидала своих покоев и по-прежнему занята работой, - на перебой стали отвечать едва ворочающие языком от ужаса клоны.       Известие о том, что Падме, его любимая Падме, по-прежнему пребывала в своей странной форме депрессии, не просто разозлило Энакина, оно буквально вывело его из себя. Вейдер, да, на расстоянии, но всё же делал всё, чтобы помочь жене справиться с этой психологической травмой, чтобы убедить её принять реальность и смириться с неизбежным, но ничего не менялось, абсолютно ничего. Гнев и ярость императора обжигающей волной прошли сквозь льющиеся из него потоки тёмной силы и перекинулись на охранников. Они ничего даже не успели предпринять, прежде чем невидимые тиски сдавили горло несчастным клонам, сильнее и сильнее погружая их в ледяные объятья смерти. Выместив всю свою злобу, всю свою ярость от бессилия и безысходности в сложившейся ситуации, Энакин недовольно отшвырнул прочь тела убитых охранников и, с силой распахнув дверь, вошёл в покои императрицы. Его взору предстала Падме, такая же милая, невинная, невероятно красивая, как и раньше, но одновременно с тем и безгранично печальная. Женщина, облачённая в просторное атласное голубое платье украшенное жемчужинами, да, да, то самое, что Амидала носила во время беременности, молча стояла около письменного стола, слегка склонившись над ним и перебирала какие-то бумаги. Возможно она специально надела этот наряд, чтобы помнить, чтобы ни на секунду не забывать как счастлива она была когда-то и как много она потеряла теперь.       Один короткий взгляд, застывший на очертаниях фигуры его безгранично любимой жены, будто заставил время остановиться. Энакин неподвижно замер всего на секунду, но казалось прошла целая вечность. Вечность в которой он по-прежнему наблюдал, как Падме страдала, как отдавала всю себя абсолютно бесполезной работе и наивным мечтам о возвращении Республики, которой уже никогда не будет, лишь бы забыться, лишь бы сбежать от реальности. Но она должна была смириться, в конце концов она должна была принять действительность. И ради этого он пришёл сегодня сюда. Чтобы раз и навсегда прекратить страдания Амидалы, заставив жену жить в реальном мире. Быстро подойдя поближе к Падме, Энакин заговорил, заговорил строго и жёстко:       - Почему ты никак не можешь смириться с тем, что я стал императором? Хватит уже этой республиканской ерунды. Просто забудь прошлое и прими наконец, что я люблю тебя, а галактике нужна императрица.       Так давно не слышавшая столь родного, столь знакомого ей голоса Энакина, женщина явно не ожидала, что именно сегодня, именно сейчас он придёт сюда в её покои, и вновь заговорит с ней, скажет… Падме наивно полагала, что слова Скайуокера будут немного иными. Она всё ещё тайно верила, что в нём ещё есть частичка добра, чего-то светлого. Что однажды её любимый муж придёт к ней для того, чтобы сообщить, что готов отказаться от злобы, жившей у него внутри, от власти, от всего, чтобы вновь вернуться на правильный путь. Но слова Энакина оказались иными. Слегка вздрогнув от неожиданности Амидала подняла на мужа взгляд, стараясь увидеть в его голубых глазах хоть крохотную частичку раскаянья. Но там не было ничего, ничего, кроме гордыни и упоения от собственной силы и власти.       - Императором? – сказанное им привело Падме в ярость, - Какой ценой? Ценой тысячи невинных жизней? – женщина небрежно бросила на стол абсолютно бесполезные бумаги и, как бы в подтверждение своим словам, стала активно жестикулировать руками, - Я не хочу быть женой чудовища, которое взошло на трон по дороге сплошь окроплённой кровью, в том числе и кровью его близких, с одной лишь единственной целью навязать галактике свою диктатуру. Нет, Эни, я не могу смириться, такого тебя я не могу принять, и я отказываюсь становиться императрицей подобного императора, - Падме с особо ярко выраженным отвращением выделила слово «подобного», чтобы отчётливее подчеркнуть весь ужас, всю мерзость того, что творил ради становления у власти её муж.       Энакин ожидал, что Амидала не смирится сразу, не сдастся вот так просто. В другой ситуации он, возможно, разозлился бы, пришёл в состояние безграничной ярости. Но только не здесь, только не по отношению к ней. Да, теперь он уже не был джедаем Скайуокером, теперь он был императором Дарт Вейдером, но чувства, чувства к Падме остались прежними, неизменными, не тленными ни для времени, ни для событий.       - Эти жертвы были необходимы, - пытаясь говорить чем можно спокойнее и убедительнее возразил он, - Падме, неужели ты не понимаешь, что я стараюсь сделать галактику лучше? Такой как мы с тобой всегда мечтали.       - Лучше? – ничуть не желая прислушиваться к собственному мужу, взволнованно воскликнула Амидала, - Нет, я никогда не хотела порабощать другие миры, какими благими бы ни были мои намерения. Я не узнаю тебя Энакин, ты вновь разбиваешь мне сердце. Что случилось с тем джедаем, который служил Республике, который был готов отдать жизнь за идеалы свободы и равенства, который делал всё, чтобы только защитить своих близких, что случилось с тем человеком, которого полюбила я?       Падме ещё раз попыталась всмотреться в его лицо, в глубине её больших карих, легко поблёскивающих от вот-вот готовых политься слёз, глаз читалась мольба, чтобы Скайуокер опомнился, внемлил голосу разума и сказал, что тот Энакин был ещё жив. Но этого так и не произошло.       - Его больше нет, - спокойным ледяным тоном, выражающим лишь презрение к прежнему себе, Дарт Вейдер разрушил последние крохотные надежды собственной жены хоть на что-то, - Он умер, сгинул в потоках лавы Мустафара потому, что был слаб и жалок, уступив дорогу мне – новому императору галактики. Моя сила, моя мощь может изменить этот мир. В галактике больше не будет войн, не будет рабства, бед и страданий. В моей власти весь мир, - от осознания собственной значимости император согнул обе руки в локтях и с силой сжал пальцы в кулаки, - и я могу сделать его таким, как я захочу, как мы захотим. Присоединяйся ко мне, Падме, и у нас будет всё о чём мы мечтали – сила, власть, безграничная любовь и целая вселенная у наших ног. Если ты всё ещё любишь меня, ты должна принять эту реальность, просто обязана смириться, что Республики больше нет. И мы вместе будем строить новую Империю.       - Люблю? – ощущая ужас и абсолютное разочарование в муже о того, что говорил Вейдер и того, что Энакин не видел, кем он становился всё больше и больше с каждым новым днём, изумлённо вопросила Амидала, - Как я могу любить чудовище, ситха, который упивается собственной силой и властью, безжалостно убивая других, угнетая и порабощая целые миры, только лишь чтобы потешить своё самолюбие? Нет, Эни, - женщина резко замотала головой, будто стараясь отогнать от себя страшный сон, невероятно пугающий её ночной кошмар, - это не ты. Я не могу полюбить то, чем ты стал. Я не хочу… Ты должен остановиться, ты должен отказаться от власти и вернуться на путь добра, - сделав на встречу Скайуокеру пару шагов, едва не плача умоляла она.       Вейдер хотел быть терпимым к собственной жене, хотел, чтобы она поняла и приняла его такого, каким он был теперь. Но Падме, его любимая Падме, отчаянно продолжала отвергать всю его новую сущность. И это злило императора, невероятно выводило из себя.       - Замолчи! – в приказном тоне грозно рявкнул Скайуокер на жену, - Я никогда не буду тем жалким джедаем, которым был раньше! То ничтожество не смогло уберечь от смерти собственную мать, то ничтожество не смогло бы спасти и тебя, если бы я не сделал правильный выбор и не перешёл на тёмную сторону, получив безграничную силу и мощь!       От переизбытка негативных эмоций ситха, потоки силы, которые всё это время плавно вились вокруг него небольшими язычками тёмного пламени, буквально вспыхнули, словно костёр куда внезапно подлили бензина. Яркий всплеск тёмной энергии заставил Амидалу ещё сильнее испытать страх перед Вейдером, почувствовать, как холодок быстро пробежал по её нежной бархатистой коже. На секунду Падме растерялась, но это был лишь момент, то как вёл себя Энакин, как рассуждал о силе и власти, что творил за пределами этого дворца, вызывало в Амидале дикую смесь гнева и ужаса, и она уже не могла остановиться. Она не могла смотреть сквозь пальцы во что превращался её добрый и милый Энакин, она была просто не в состоянии простить все те грехи, что были на его руках. В том числе и гибель Люка и Леи.       - Правильный выбор?! – переполняемая бурей эмоций вскрикнула Падме, - А как же наши дети? – слёзы градом брызнули из её больших изящных глаз кофейного оттенка, - Ты убил собственных детей, чтобы получить свою силу! Это слишком большая цена за неё, Эни!       Падме сорвалась, она не могла больше молчать о собственном горе, она не могла больше сдерживать ни слёзы, ни крики, ни ту ненависть к Вейдеру, да, да, именно к Вейдеру, а не к Энакину, которая накопилась в глубине её измученного сердца за все эти долгие месяцы. Но упоминание о Люке и Лее явно было не то, о чём следовало сейчас говорить императору. Да, Дарт Вейдер старался вести себя так, словно ему было всё равно на гибель собственных детей от его же руки. Но на самом деле это было не так. Энакин страдал, Энакин винил и ненавидел себя за тот мимолётный порыв гнева, который навсегда лишил его двух из трёх самых дорогих для него людей. Он старался не думать об этом, старался спрятать глубоко-глубоко в собственной памяти случившееся с близнецами. Он почти смог заставить себя игнорировать эту невыносимую боль и приходил в неимоверную ярость когда кто-то или что-то напоминали ему о его вине в гибели детей. Даже если подобные слова слетали с губ его любимой и драгоценной Падме. Потоки тёмной силы ещё пуще вспыхнули вокруг Вейдера. И чёрные языки пламени вместе с резким взмахом, облачённой в кожаную перчатку, руки быстро устремились к Амидале.       - Замолчи! – мощный невидимый захват в один момент сдавил горло всё ещё продолжающей задыхаясь рыдать Падме, - Заткнись! – громче прикрикнул Вейдер, от невероятной злости с силой сжимая руку в кулак, тем самым увеличивая давление на шею несчастной Амидалы, уже во второй раз тщетно пытавшейся вырваться из подобного положения.       Секунда, ещё секунда, казалось вот-вот Энакин задушит собственную жену. Падме уже чувствовала, как от нехватки воздуха теряет сознание. Но что-то остановило императора, так и не дав ему завершить начатое. С силой швырнув Падме в сторону ближайшей стены, Вейдер всё также разгневанно продолжил орать на неё, подойдя вплотную и резко приподняв женщину с пола:       - Я не желаю этого слышать! – больно впиваясь сильными пальцами в тело Падме и яростно тряся Амидалу за плечи, повторял словно установку свои приказы он, - Не смей, больше никогда не смей говорить об этом! Не смей называть меня этим жалким именем, ты слышишь, Падме?! Никогда!       Огромными усилиями воли преодолевая боль и ужас от происходящего, Амидала молча слушала его, осознавая, что её Энакин действительно умер, погиб там на Мустафаре вместе с Люком и Леей, и в нем больше не было ни малейшей частички добра, больше не было ничего светлого и человеческого. Место нежного и заботливого Эни, вдруг занял жестокий и холодный, безжалостный и кровожадный Дарт Вейдер. И Падме презирала его, презирала всем сердцем и душой.       - Отпусти меня чудовище, я ненавижу тебя! – на последнем издыхании громко выкрикнула женщина и попыталась влепить Вейдеру смачную пощёчину.       Оказавшись немного быстрее собственной жены, Энакин ловко ухватил Амидалу за запястье и с силой больно сдавил его. Удачно справляясь с попытками Падме вырваться из его усмирительного захвата, император резко развернул жену заломав её правую руку за спину, и грубо прислонил Амидалу к стене. Ничуть не обращая внимание на то, что Энакин был явно сильнее её, Падме всё ещё продолжала предпринимать отчаянные попытки вырваться из его захвата:       – Ненавижу! Ненавижу! – хаотично дёргаясь повторяла она, чувствуя, как по лицу сбегают нити солоновато-горьких кристально-прозрачных слёз, но Энакин не отпускал и в то же время не спешил действовать.       Весь его гнев, вся его ярость внезапно куда-то испарились. Сейчас, спустя столько долгих месяцев разлуки с женой, он находился на таком близком расстоянии от неё, что мог ощутить тепло её изящного тела, тонкий аромат её невероятно нежной кожи. И Скайуокеру уже не хотелось причинять жене боль, не хотелось, чтобы она страдала и плакала. В голове возникли приятные романтичные образы из прошлого, когда он нежно касался Падме, когда обнимал и целовал её. И Энакину вдруг вновь захотелось испытать все те невероятные ощущения, что были у них когда-то. Подпитываемый желанием, подогреваемым настолько сильной близостью с объектом его вожделения, внезапно для Падме и даже для самого себя, император слегка склонил голову и впился страстным поцелуем в нежную шею жены. Выпустив из своего крепкого захвата хрупкое запястье Падме, Энакин легко и быстро переместил свою механическую кисть женщине на талию, а настоящую на округлую упругую грудь. Крепко прижимаясь ко всё ещё вырывающейся и трепыхающейся в его руках Амидале, Вейдер продолжил скользить губами по шее и предплечью столь желанной женщины.       - Ненавижу! – перестав плакать и не совсем понимая, что происходит в данный момент, ещё раз громко выкрикнула Падме.       Одновременно ощущая, гнев, смятение и удовольствие от прикосновений собственного мужа к ней, Амидала, томно вздохнув, откинула голову назад на одно из его крепких плеч, как-то по инерции всё ещё продолжая дёргаться и вырываться. Плавно скользя руками по невероятно красивому телу Падме, император перебежал обеими кистями на хрупкие плечи своей императрицы и с силой разорвал шелковое голубое платье на женщине. Сотни мелких бусин жемчуга в одно мгновение с грохотом упали на мраморный пол дворца. Амидала испуганно вздрогнула, но Энакину было всё равно. Сейчас он мог думать лишь о том, как ему хотелось прикасаться к собственной жене, трогать руками её почти обнажённое тело, гладить и ласкать. Его ловкие кисти вновь скользнули по стройному стану Амидалы. Одна из рук, та, что была настоящей, уверенно легла обратно на свободную от одежды грудь Падме. А вторая, механическая, облачённая в кожаную перчатку, легко коснулась живота. Ведомый желанием продолжить, увидеть собственную жену абсолютно голой, император резко, дерзко и грубо сорвал с неё нижнее бельё.       - Нет, остановись!.. - постепенно догадываясь к чему всё идёт, предприняла очередную отчаянную попытку предотвратить это Падме.       Она ненавидела Дарт Вейдера и не желала непосредственной близости с ним. Амидала разрывалась на двое, не имея возможности определиться, кто сейчас был с ней, кто так пылко и страстно целовал её, так похотливо наслаждался прикосновениями к её нежному телу. Одна часть души Падме всё ещё продолжала говорить ей, что Амидалы касался не император, её нежно ощупывал Энакин, тот самый Энакин которого она так сильно, почти всепоглощающе любила на протяжении многих лет. А другая, предостерегающе кричала, о том, что это был Вейдер, тот самый Вейдер, который загубил множество невинных жизней, поработил всю галактику и лишил Амидалу её безгранично любимых детей. Эмоции от пережитого ей совсем недавно шока и ужаса пока что преобладали, и Падме, хотя с каждым мгновением всё меньше и меньше, но всё же продолжала сопротивляться императору. Она ещё осознавала, что находилась в руках властного и безжалостного Вейдера, но чувствовала, что всего ничего, и Амидала сдастся таким знакомым кистям, таким обжигающим прикосновениям и страстным поцелуям.       - Я сказала!.. – ещё раз резко встрепенувшись в крепком захвате Энакина, Падме предприняла последнюю, самую отчаянную попытку остановить его.       Но всё было тщетно. Грубо и бесцеремонно развернув жену к себе лицом, Скайуокер с силой прижал её спиной к стене и подарил очередной, горячий, обжигающий поцелуй, на этот раз в губы. Ощущения были такими близкими и знакомыми, такими родными и приятными, и Амидала сдалась. Она больше не могла ему сопротивляться. Это уже не был Дарт Вейдер, она будто вновь перенеслась в прошлое и опять наслаждалась страстными прикосновениями губ Энакина, её Энакина. Амидала больше не стала кричать и вырываться, женщина покорно позволила мужу положить одну из своих рук на её ягодицу и сильно сжать её. Отвечая на его поцелуи Падме, крепко обняла Энакина за шею. Затем её нежные кисти стремительно скользнули по плечам, груди и животу мужа вниз, туда где находился пояс его костюма. И Амидала жадно стала освобождать Вейдера от одежды. Быстро избавившись от пояса и стянув сразу следом за ним всю верхнюю часть костюма Энакина, Падме умело расстегнула штаны. Проведя руками по талии мужа до самого позвоночника, Амидала сначала похотливо ухватила кистями императора за ягодицы, а затем, нежно ведя пальцами по ногам, стянула с Вейдера и нижнюю часть одежды. Оказавшись на корточках перед Энакином, Амидала вызывающе, возбуждённо взглянула на него снизу вверх. И быстро поднялась обратно, ласково ведя одной из кистей вдоль левой ноги Скайуокера от колена и до самой зоны чуть ниже живота. Нежные тонкие пальчики сомкнулись на соответствующей части тела императора, и Падме стала дарить ему такие приятные, такие возбуждающие ощущения. Амидала делала это так, как любил Скайуокер так же, как тогда в их самый первый раз на Набу, когда Энакин был ещё совсем юным и неопытным. Воспоминания о прекрасном прошлом с головой накрыли их обоих, оставляя место только прежним чувствам, эмоциям, страсти и любви. Находящийся в плену собственного прошлого Вейдер на мгновение забылся и чуть подался вперёд, навстречу его дорогой жене. Он чувствовал наслаждение, он чувствовал любовь, он чувствовал свет невольно проступающий сквозь тёмные потоки его силы. Ощущения от нежелательного проявления светлой стороны привели императора в гнев. Резко отстранившись от заботливых рук Падме, Энакин грубо ухватил Амидалу механической кистью за шею. И больно сдавливая её горло, с силой впечатал жену в стену. Нежные любовные ласки сменились грубыми и дерзкими поцелуями. А свободная, настоящая кисть Скайуокера, до боли вдавливая пальцы в плоть, туго стиснула одну из грудей его императрицы. Вдоволь насладившись прикосновениями к ней, Энакин наконец-то выпустил шею едва ли не задыхающуюся Падме, и стал медленно вести механической рукой вдоль тела любимой. Очерчивая железными пальцами в кожаной чёрной перчатке плоский живот Амидалы, император с удовольствием подумал, что здесь мог бы развиваться их новый ребёнок. Железная кисть спустилась ещё немного ниже, и нагло коснулась Амидалы между ног. Энакин играл с собственной женой, дерзко дразня её прикосновениями механической руки, движениями и проникновением внутрь железными пальцами. Он не мог чувствовать этих прикосновений, но их отчётливо ощущала Падме, и император пользовался этим в своё удовольствие, испытывая наслаждение от власти над любимой и такой желанной женщиной. Действия Энакина всё сильнее и сильнее возбуждали Амидалу, как впрочем и его самого, опьяняя желанием, опьяняя ощущением полного контроля над ситуацией. Но этого было недостаточно. Скайуокер хотел свести его императрицу с ума, чтобы она буквально умоляла о продолжении. И он применил силу, стараясь показать жене всю прелесть тёмной стороны. Чёрные язычки пламени стали опутывать пару, легко касаясь их обнажённых тел, дразня и наполняя невероятной страстью, похотью, возбуждением и желанием. Ощутив на себе всю мощь тёмной стороны силы, Падме громко вскрикнула от наслаждения, так, что её голос эхом отдался по просторным покоям. До этого лишь нежно поглаживая мужественную спину императора, женщина, почувствовавшая потоки тёмной энергии и невероятное возбуждение от слияния с ней, крепко ухватила партнёра за ягодицы, будто пытаясь снять часть нараставшего напряжения, а затем подняв руки чуть выше с силой притянула его к себе. Поняв, что жена уже была готова к продолжению, Энакин ловко подцепил рукой её правую ногу и, заставив ту изогнуться в колене, слегка приподнял конечность Падме над полом. Он тоже не мог больше ждать, ему хотелось войти в Амидалу, вновь взять её как раньше, опять обладать этой женщиной. Однако её внезапный возглас вдруг остановил его.       - Нет, подожди, не здесь… - сквозь томные вздохи и тяжёлое дыхание быстро проговорила она.       Воспользовавшись тем, что муж на мгновение был сбит с толку, Падме ловко увлекла его за собой в сторону огромного императорского ложа, продолжая ощупывать тело Вейдера руками, и хаотично целовать Скайуокера, который тоже отвечал на её действия. Упав на кровать, Энакин оказался поверх своей возлюбленной. Его губы в тот же миг накрыли её губы чередой страстных поцелуев. Вейдер не останавливался, постепенно спускаясь от лица женщины к шее и груди. Механическая рука опять скользнула по животу Падме, куда-то ей между ног. Легко погладив Амидалу там, Энакин убрал железную кисть, и схватив свою жену настоящей рукой за одно из бёдер резко вошёл в неё. Императрица вскрикнула сквозь громкий томный вздох и откинулась головой на подушки. Довольный тем, что доставлял жене настолько сильное наслаждение, Вейдер стал двигаться, грубо, резко, страстно. Его настоящая рука незаметно соскользнула с бедра Падме на талию женщины где-то в районе позвоночника, помогая Амидале сильнее прижиматься к императору. Получая неимоверное удовольствие от каждого нового рывка, от каждого нового движения и прикосновения, Падме нежно гладила крепкие плечи Энакина, его шею, жадно вплеталась пальцами в волосы, растрёпанные и слегка небрежные, которые всегда так нравились Амидале. Воспоминания такого далёкого, счастливого прошлого вновь накрыли их обоих. Примерно вот так же Энакин и Падме любили друг друга в тот самый последний раз, как раз перед тем, как она забеременела. Были вместе, были счастливы и никто, и ни что на свете не могло разлучить их. Вновь поддавшись воле нахлынувших эмоций, Вейдер даже не заметил, как позволил Амидале перевернуть его на спину и оказаться поверх него. Императрица не останавливалась, она двигалась в привычном для них обоих темпе, одновременно так же нежно и страстно гладя грудь и живот Энакина, так же сильно и цепко впиваясь своими тонкими пальчиками в его, лежащие на её бёдрах, руки. Всё было как тогда, в их первый раз на Набу, Энакин был так счастлив, что позволял Амидале вести - в ту ночь, потому, что смутно представлял, как нужно было действовать, а в эту, потому, что воспоминания о счастливом прошлом с головой накрывали их обоих, усиливая наслаждение от физического контакта и контакта с силой. Им обоим было настолько хорошо, что Амидала на мгновение забылась.       - Эни… - всё так же нежно и влюблённо, как и раньше, она сквозь стон произнесла его имя, скорее даже уменьшительно-ласкательное сокращение от имени, которое сама же придумала для мужа.       Это простое, короткое слово в одно мгновение вырвало грозного Вейдера из его грёз. Моментально ощутив злость и ярость от того, что несмотря на все его угрозы и предупреждения, Падме по-прежнему продолжала звать его, императора всея галактики, этим дурацким словом, Энакин грубо столкнул с себя Амидалу на кровать и вскочил на ноги. Потоки его тёмной силы вновь диким чёрным пламенем взвились вокруг тела Скайуокера, заставляя партнёршу ощутить всё его недовольство, весь гнев императора, и опять почувствовать невыносимый давящий страх перед ним. Упав на спину, до смерти перепуганная Падме с опаской взглянула на мужа, тысячу раз проклиная себя за то, что она забылась, за то, что она так глупо могла ошибиться. Изъедаемый гневом и ненавистью ситх тоже невольно уставился на такую беззащитную, едва ли не дрожащую женщину. Он резко замахнулся рукой, готовый нанести ей сильный и болезненный удар.       - Моё имя - Дарт Вейдер, - грозным приказным тоном поправил жену император.       Амидала в страхе зажмурилась, думая, что вот-вот последует боль, сильная боль. Падме ожидала удара как смертного приговора, и эти несколько секунд пребывания в немом неподвижном ужасе казались Амидале вечностью. Однако наказания за проступок императрицы так и не последовало. Энакин слегка успокоился и отдышался. Он понял, что не мог, не мог и не хотел больше причинять боли безгранично любимой ему женщине, она итак слишком много настрадалась из-за него. И не важно, какой проступок совершила Падме, ей и только ей, он готов был простить всё на свете. Скайуокер, резко встряхнул головой, будто таким образом пытаясь отогнать от себя остатки гнева.       - Нет, - коротко и чётко произнёс он и, взглянув в испуганные открывшиеся карие глаза Амидалы, Вейдер виновато опустил занесённую для удара руку.       - Энакин, - уже более спокойным и размеренным тоном поправил жену Скайуокер, слегка склонившись над Падме, и глядящими движениями провёл кистями от низа её живота к бёдрам Амидалы.       - Для тебя просто Энакин, - с лёгкой улыбкой добавил он, чуть сильнее сжимая пальцы, на теле собственной жены.       Всё ещё испытывая желание и возбуждение, император с силой притянул к себе за бёдра Падме и вновь вошёл в неё, заставив тёмные язычки пламени силы опять легко касаться его партнёрши, возвращая ей прежние ощущения наслаждения.       - Энакин, - сквозь смущённый томный вздох повторила она, когда тела партнёров в очередной раз слились воедино.       Ловко обвив ногами императора и крепко сжав в своих пальцах его запястья, Амидала с силой потянула Скайуокера на себя, заставив того, вновь оказаться поверх неё. Их губы опять соприкоснулись в пламенном, обжигающем поцелуе, и пара начала двигаться, одновременно даря друг другу хаотичные, немного грубые и небрежные, полные чувств и желания прикосновения, отдаваясь страсти и любви, отдаваясь воспоминаниям и счастью. Желая восстановить то невероятное блаженство, которое было у них с Амидалой до её небольшого проступка, Энакин заставил прозрачные язычки пламени силы, ещё обильней литься наружу, нежно касаясь, окружая и опутывая его и его возлюбленную. Но теперь это уже была светлая сила, такая яркая, такая тёплая и обжигающая, возносящая куда-то высоко-высоко к тысячам и миллионам маленьких кристалликов звёзд. Энергия которой управлял император в данный момент была такой родной и знакомой Падме, так же нежно ласкающей её как и в тот день, когда Энакин и его жена впервые попробовали использовать силу, оказавшись вдвоём в постели и предавшись любви. Энергия светлой стороны, куда больше усиливала ощущения от физического контакта, нежели тёмная, буквально переполняя пару возбуждением и наслаждением. Движения становились быстрее и резче, дыхание тяжелее и чаще. Всё вокруг Энакина и Падме постепенно исчезало, пропадало в буре их чувств, их эмоций, их соприкосновения тел и слияния душ. Больше не было ни боли, ни страданий, ни порабощённой галактики, ни страха и ужаса перед беспощадным Вейдером, казалось здесь, в этом замкнутом пространстве, не было и его самого - Вейдера. Только Энакин, только Падме и их безграничная всепоглощающая любовь, возносящая на самую-самую высокую вершину мира, туда навстречу непередаваемому блаженству, в объятьях которого спустя мгновение оказались они. Начавшийся совсем не так как ожидалось, неизбежный трудный проблемный диалог императора и императрицы закончился для обоих чем-то большим, чем просто пустые рассуждения о прошлом, настоящем и будущем. Да, совершённого уже нельзя было изменить, реальность не могла стать прежней, но ведь можно было с чем-то смириться и полностью отдаться счастью, их общему счастью, как и прежде. И сегодняшняя ночь была первым шагом на пути в будущее, первым шагом Энакина и Падме вновь на встречу друг к другу. Немного отдышавшись, император и императрица подарили друг другу финальный, полный любви и нежности поцелуй, словно всех прошедших месяцев, всех пережитых ими страданий и вовсе никогда не было. Как и когда-то давным-давно в их общей квартире на Корусанте, Скайуокер и Амидала провели остаток этой ночи лёжа в объятьях друг друга, отрешённые от всего внешнего мира, окружённые лишь их собственным счастьем. Только их двоих.       Спустя девять месяцев.       Энакин молча стоял подле операционного стола на котором лежала Падме в ожидании появления их нового ребёнка. Трепетное ощущение счастья в данный момент окружало его, словно никогда не покидающая сила. Роды у Амидалы были не такими трудными как в первый раз, и сейчас ни её жизни, ни жизни наследника императора ничего не угрожало. Хотя Вейдер с трудом мог скрыть всё больше и больше нарастающее волнение, которое ежеминутно усиливал новый и новый вскрик Падме от болезненных схваток. Время не шло, время медленно тянулось и ожидание было просто невыносимым. Скайуокеру не терпелось увидеть сына, взять на руки собственного живого ребёнка, будущего наследника великой галактической империи. И вот он, последний и самый сильный вскрик Падме, после которого женщина устало откинулась спиной на операционный стол. Раздался звонкий детский плач. И лица грозного, почти никогда не выражающего позитивных эмоций на людях Вейдера вдруг коснулась счастливая улыбка.       - Это девочка, - механическим голосом произнёс один из роботов-врачей, поднося своему императору уже завёрнутого в пелёнку ребёнка.       Аккуратно, будто боясь навредить новорождённой, счастливый отец взял дочь, что самое важное - живую дочь, на руки. Энакин думал, что будет разочарован рождением девочки. Но лишь только грозный Вейдер взглянул на её милое красивое личико, на её мягкие тёмные волосики, заглянул в её бездонные голубые детские глазки, как император понял, не важно какого пола был ребёнок, сын или дочь, он всё равно будет тренировать его, обучать его всему что знает сам, возлагать на него надежды, как на наследника их с Падме галактической империи, безгранично любить и защищать до последнего вздоха. Крепко прижимая дочь к себе, как самое драгоценное в мире сокровище, Энакин медленно приблизился к Падме. Уставшая и измотанная Амидала собрала последние остатки своих сил, чтобы немного приподняться с операционного стола. Взгляд её сияющих от счастья кофейного цвета глаз невольно упал на мужа и ребёнка. Падме невероятно умилило то с какой заботой и нежностью Энакин держал на руках их новорождённую дочь. И лицо Амидалы тоже озарила счастливая улыбка. Ради них, ради Энакина и их общего ребёнка, она была готова смириться с чем угодно, принять любую реальность, лишь бы только находиться рядом с любимым мужем и дочерью, и это сейчас читалось в глазах женщины. Краем глаза взглянув на Падме, Энакин всё понял. Он прочёл жену словно раскрытую книгу. Император довольно ухмыльнулся и уверенным тоном шутливо произнёс:       - Похоже, у галактики, всё же, будет императрица.