ЛАРИН УБИВАЕТ СЕБЯ

На весенний Петербург медленно опускается ночная пелена. Чем темнее становится за окном, тем ярче кажется свет лампы накаливания, распространяющей белый свет по крохотной, не особо уютной комнате, тем сильнее горло сковывает тревога, застрявшая в нем снежным комом, который с каждой минутой становится только больше и больше, почти не давая пути воздуху. Именно поэтому он дышит так странно, будто сейчас задохнется. Будто от волнения. Он смотрит на себя в маленькое зеркало, стараясь не пропустить даже самой мельчайшей, самой незначительной и незаметной на первый взгляд детали. Волосы никак не хотят лежать так, как ему надо, а ему надо идеально. Он кое-как укладывает волосы, открывая лоб. Эта прическа даже близко не похожа на идеальную. Хотя испробовав еще несколько вариантов, он понимает, что она была самой лучшей. По крайней мере, смотрится аккуратно. Он вглядывается себе в глаза, репетируя роль. Презрительный прищур, холодный, злой взгляд в самую душу, слишком спокойное выражение лица, все морщины разглажены, тонкие губы растянуты в снисходительной, но не доброй усмешке. Стоит ему отвернуться от зеркала, как вся удивительная, просто потрясающая в этот момент уверенность и спокойствие исчезают. Ему буквально повезло, и он вовремя пресек тянущиеся к волосам дрожащие руки, вероятно, желавшие в них вцепиться в крайней степени отчаяния. Он спо-ко-ен. Сердце колотится очень сильно и не то чтобы выскакивает из груди, но, кажется, будто готово разорвать трахею и превратить её в кроваво-горячее месиво, противно разящее солёным железом. Он не может до конца объяснить это состояние, а точнее его причину. Да это и не очень важно в настоящий момент, потому что он уже принял решение, в котором впервые за достаточно длительный промежуток времени уверен на все сто процентов. Это единственное, что важно для него. Месяц или два назад он бы себе не поверил и счел свой поступок опрометчивым, а себя самого слишком слабохарактерным, но дело совсем не в этом. Он двигался к этому долгими бессонным ночами раздумий и в конечном итоге пришёл к выводу, что это есть наилучшее решение за всю его скудную жизнь. Комик, критик, новатор. В отчаянии. Он подавленно улыбается своим разорванным на куски мыслям, мечущимся в голове, словно они что-то понимают, и держится ладонью за ноющее горло. Ком только продолжает расти и сдавливать его изнутри. Чего же он ждёт? На другом конце города едет в такси его главный противник. Вернее, он был им совсем недавно, но и эта волна все же прошла. Он листает ленту ютуба, куря сигарету. Холодный ветер вместе с внезапно начавшимся дождём издевается над нежной кожей руки, однако Хованскому пофиг. Он снова затягивается и совершенно спокойно выпускает дым через нос, но вскоре роняет сигарету на дорогу, ибо натыкается на нечто, чего совершенно не ожидал увидеть. Он уже и забыл, что Ларин все еще что-то выпускает. На этот раз стрим с громким названием с явным расчетом на большое количество просмотров и хайп. "ЛАРИН УБИВАЕТ СЕБЯ". Звучит страшно, но, зная характерную особенность юмора старого знакомого, Хованский не придаёт этому особого значения, однако все же включает видео, тем самым подключаясь к трансляции. Сначала в кадре никого нет, и видна только почти голая стена. Но потом появляется Ларин собственной персоной. Видно, что одежду он подбирал очень тщательно, чтобы выглядеть идеально. Безумно подходящий ему чёрный пиджак поверх чёрной же рубашки - Хованский вынужден заметить, что смотрится все это даже очень восхитительно и навевает потерянные воспоминания... Ларин выглядит странно. Точнее, сперва может показаться, что все как обычно: хитрый, презрительный прищур, искривлённые в усмешке губы - стандартная гримаса картавого. Но, если всмотреться лучше, замечать все детали, так и норовящие куда-нибудь ускользнуть, можно обнаружить наличие очевидного беспокойства. Если всмотреться еще лучше, то может показаться, что Ларин даже будто трясется, слишком прикусывая и облизывая губы, также обманчиво подрагивающие. Еще его руки постоянно хватаются друг за друга, пальцы переплетаются, чтобы скрыть волнение. А может, это все же заметить невозможно, и дело лишь в том, что Хованский знает его насквозь, словно считывает с его лица буквально каждую, даже самую неуловимую эмоцию. От этого Хованскому становится не по себе. Как и от самого видео: с самых первых секунд возникает чёткое ощущение, будто что-то идет не так. Ларин бубнит под нос, Хован особо не вслушивается, но все же урывает кое-что о ненависти, травле и исполнении желаний. Все подаётся как грамотная, но какая-то сложная шутка. С каждым словом говорить становится все труднее и труднее. Ком не останавливается в росте, хочется перерезать уже чёртово горло и извлечь эту громадину, так мешающую глотать, но ничего, скоро все пройдёт само. Сердце сжимается в спазме, а потом снова начинает бросаться из стороны в сторону, едва не разбиваясь о ребра. Нужно подать серьёзную информацию в виде настоящей шутки, чтобы в конце получился охуенный панчлайн, достойный его самого. Он говорит зазубренную речь на автомате, просто тараторит, не отдавая особого отчёта, смешно или нет, понятно или нет. Людей на трансляции достаточно много: кто-нибудь да слушает, а то и вникает. "Я действительно подавлен и убит как личность, и виноватых тому искать слишком долго, но в большей степени этому виной никто иной как я сам". Он старается даже не смотреть комментарии, только украдкой бросает взгляд, успокаиваясь, видя, что большинство все же воспринимает это как шутку, все идет по плану. В какой-то момент Хован решает, что все уже совсем не так. И именно в этот момент, обнаруживает, что до бара, в который ехал, не так уж и далеко, но не в этом суть. Где-то здесь неподалеку живёт Ларин, если, конечно, не сменил адрес. Хованский просит остановиться, расплачивается и выходит прямо под холодный дождь. Ледяные капли бьют в лицо, и смотреть трансляцию становится совершенно неудобно. Пытаясь хоть как-то уклоняться от воды, Хованский почти не глядит в экран, и, кажется, этот дождливый вечер станет для его телефона последним. Когда он опускает взгляд на экран в другую секунду, то видит следующее: Ларин продолжает что-то спокойно рассказывать, а потом так же спокойно достаёт пистолет, продолжая балаболить, указывая на ствол. Расслышать хоть что-нибудь было попросту нереально, и вроде бы так он делал уже не один раз во многих своих видео, а вроде бы, с ним явно что-то не так. Взгляд! Понимает Хованский. Взгляд стал другим, да и усмешка на губах куда более тусклой и совсем уж неправдоподобной. - Я, блять, не знаю, что с этим пиздаболом, но я все-таки к нему зайду, - как ни странно, несмотря на, казалось бы, полное равнодушие, Хованский пулей устремляется в сторону двора критика. Ствол тяжёлый. Ему впервые за это время становится по-настоящему страшно, но он уже все решил. Хованский не может вспомнить, какой же подъезд. Какого черта! Он выбирает наугад и звонит в домофон, параллельно вслушиваясь в трансляцию. На заднем плане, кажется, слышны визги, похожие на те, что он заставляет издавать аппарат сейчас. Значит, он угадал. Однако открывать-то ему никто не собирается. Он от злости со всей силы пинает дверь. Но тут проходит какая-то юная девчушка с портфелем на спине, с опаской открывшая ему. Наконец он оказывается у двери в квартиру. Ничего вокруг больше не существует. Ему кажется, что он проглотил это ебаное сердце, уже давно отовсюду выскочившее. Пистолет приставлен к виску и сдавливает кожу, а губы предательски дрожат, поэтому он с силой прикусывает их. - ЛАРИН, ОТКРОЙ ДВЕРЬ, ПИДОРАС! - поскольку Хованскому было абсолютно срать на состояние чужой двери и её дороговизну, он не чурался лупить по ней ногами. - Я СЕЙЧАС ЕЕ ВЫЛОМАЮ НАХУЙ! Его бросает в дрожь. Дышать становится еще сложнее, а осознать, что происходит совсем непосильно. Сначала он собирается игнорировать и решает все-таки проверить пистолет. Убирает его от виска и направляет на стену с книгами, которые задержат в себе пулю. Щелчок, и дом сотрясает грохот выстрела. Соседи уже знают и ко всему привыкли, поэтому никто не пойдёт на разборки. И все же у него перед дверью по действительно неизвестным причинам орет Хованский. Он встаёт и говорит в камеру, что сейчас отойдет на пару минут. Услышав выстрел, Хованский замирает и опускает взгляд на экран смартфона: в кадре пусто. По непонятному велению сознания, он начинает снова тарабанить в дверь. - ОТКРОЙ! - Нет. Так, он что, ослышался? Вроде нет. Значит, живой хотя бы. - Я сказал, открой! - Нет, понимаешь, я не заказывал алкаша на дом. - Да мне поебать! - У Хованского возникло жуткое желание врезать по этой самодовольной морде. - И знаешь, у меня сейчас в руке пистолет, поэтому, - В его голове зреет план. - У тебя должен сработать инстинкт самосохранения. - Ты все равно не сможешь выстрелить в меня. Спорим? - Да не хочу я с тобой спорить. А хотя, на что? - Если я прав, ты открываешь дверь и отдаешь мне ствол, а я разъебываю его об стенку, чтоб неповадно было. За одну единственную секунду в голове уже сформировался гениальный драматичный план. Комик тяжело дышит, едва унимает дрожь в руках, сжимая левую в кулак, а правой крепче обхватывая пистолет. Критик сейчас похож на безумца. Какая-то пугающая улыбка появляется на губах. - Я открываю. Несколько щелчков замка, и дверь распахивается. Пистолет снова приставлен к виску новатора, а палец жмет на курок. В этот же момент на него кидается всей своей тушей Хованский, выбивающий с изящных рук ствол, который улетает куда-то вбок, выстреливает и попадает в стену. Ларин больно ударяется головой об пол. Выглядит жалко, заебано, опущено, - думает Хован перед тем как совершить никому не понятный поступок, хотя он-то давно задумывал это сделать. Он охуевше целует пытающегося подняться Ларина в губы. Он не понимает, что происходит и почему не может просто взять и оттолкнуть пьянчугу, сил-то у него хватит, это уж точно. Странно. Поцелуй этот горячий и усталый, с промокших волос Хованского капает на лицо вода. Похоже, на улице был дождь. Еще от него несет куревом и страхом. А Ларин пахнет обезболивающим, валерианкой и отчаянием. Юрий, будто вспомнив о чем-то очень важном, прерывает поцелуй, встает и идет в комнату. Наконец зрители трансляции видят что-то кроме стены. И каково же было их удивление, когда это оказался никто иной как Юрий Хованский, однако взаимодействовать с ними он явно никак не собирается. - Так, где эта хуйня выключается, - он нащупывает кнопку и отключает телефон.

***

Они лежат на полу голова к голове. На часах уже почти четыре часа ночи, но кого это волнует. - Не получилось красиво уйти? - спрашивает Хованский, хитро улыбаясь. - Ну почему же. В кадре-то я так и не появился. - Да, кстати. Но те менты уже должны, наверное, слить информацию кому-нибудь... Не боишься, что на этом твоя карьера может быть окончена? - Не знаю. Воцаряется длительное молчание. Прохладный ночной ветер шевелит волосы на их макушках. Ларин устало поворачивает голову и смотрит на Хованского, на его кудри, раскиданные по полу. - Будешь моей новой шкурой, Юра?