Незваная забота

Не сказать, что Брагинский был частым гостем в больнице. Нечастый и нежелательный. С таким пациентом было невозможно работать. На вопросы врачей и медсестёр Иван неизменно отвечал заученной улыбкой и говорил, что ничего не болит, смотря честным взглядом на свой народ. Народ не верил, у человека, пусть даже страны, не может ничего не болеть, после перелома ноги в двух местах и многочисленных ушибов внутренних органов. Как оказалось, Россия может быть невыносим не только для других стран, но и для своих людей. Спустя неделю врачи уже ничего не спрашивали у него, молча назначая многочисленные анализы, хмурясь, видя конечный результат. Мёдсестры так же в гробовом молчании приносили еду, поправляли подушку и внимательно смотрели, чтобы нога находилась в удобном положении и не затекала. В общем, делали всё возможное, однако поведение Брагинского было всё равно до чёртиков невыносимым. Франция объявился в больнице спустя ровно семь дней. Обворожил половину женского персонала, мужскую просто покорил лёгким нравом и харизмой, а затем завалился в палату, принося с собой чувство непонятной лёгкости и странную коробку. В тот момент Иван читал, облокотившись о подушку, однако при виде гостя послушно отложил книгу в сторону, недоуменно наблюдая за его действиями. Бонфуа мягко улыбнулся, одним жестом объясняя, что всё сейчас будет, стоит лишь секунду подождать. Он важно поставил странную коробку на тумбочку, а затем притащил к койке деревянный стул, мягко опускаясь на него. Брагинский всё ещё ничего не говорил, молчаливо наблюдая за действиями француза, словно мысленно удивляясь тому, что тот вообще здесь забыл. — Ты опять прыгал с самолёта? — никаких приветствий или обвинений, констатация факта, причём сказанная в непонятном мягком тоне. Не желая того, Россия кивнул. Невозможно игнорировать столь благодушный голос, это выше его сил. — Ох, Иван, почему же ты такой… такой невыносимый? — Я бы не разбился, — не моргнув, медленно произнёс Брагинский. — И ты это прекрасно знаешь. — Знаю, — не стал отрицать Франциск. — Но это не значит, что ты обязан делать это. — Облетать было долго, а дело было срочное, — он не хотел оправдываться, правда. Но когда на тебя смотрят таким обеспокоенным взглядом и ищут затаённую боль в каждом жесте, язвить и припираться невольно не хочется. — Ты принёс мне что-то? — Сразу к делу, mon cher? — не смог скрыть улыбки Бонфуа. Он вообще вёл себя странно, никаких обычных завуалированных шуток, никаких приставаний и ябедничества в сторону Англии, будто и вовсе не Франция. — Ты первый, кто навестил меня за эту неделю, — простодушно пояснил Иван. — Мне интересно, знаешь ли. — Первый? — кажется, Бонфуа был ошарашен. — А как же сёстры? — Беларусь хотела приехать, но её задержали дела, а с Ольгой у меня сейчас не те отношения, ты ведь сам знаешь, — неопределённо пожав плечами, отозвался Брагинский, мгновенно переключаясь на другую тему. — Так что там с коробкой? — Мне стоило приехать раньше, если бы я знал. Прости меня, mon soleil, — Бонфуа тряхнул волосами, неожиданно аккуратно беря руку русского в свои ладони, несильно сжимая, заставляя Россию раздражённо закатить глаза. — Ничего особого, Франц, — устало пояснил Иван. — Что там за сюрприз? Не заставляй меня применять меры. — В ней торт. — То-о-орт? — смешно округлив глаза, переспросил Брагинский, по-птичьи склоняя голову к правому плечу. — Со сметаной? — Конечно, — мгновенно кивнул Бонфуа, а затем наигранно посерьезнел, так и не отпуская ладонь русского, впрочем, тот не был особо против. — Ты обязан сделать кое-что для меня, только после этого я отдам тебе торт. — Я могу побить тебя, — задумчиво отозвался Брагинский, расплываясь в обворожительной улыбке, однако Франциск лишь улыбнулся в ответ, полностью проигнорировав явную угрозу. — Пообещай, что ты долечишься нормально до конца, — видя, как Иван явно хочет возмутиться, Бонфуа спешно добавил. — Хотя бы ради меня. — Ради торта, — медленно отозвался Россия, замечая, как в голубых глазах напротив, засверкали искры тщательно скрываемого смеха. — Ну-ну, — шутливо обидевшись, протянул Франциск. — Я приеду на твою выписку, как скоро? — Думаю, дня два, — Россия вздохнул, откидываясь на подушку. — Меня бы не держали здесь, если бы не президент, вечно внушает себе всякие глупости. — Ну, знаешь ли, я, порой, понимаю твоего президента, — возмущённо вздохнув, отозвался Бонфуа, собираясь было встать на ноги, как был остановлен. Иван внезапно вцепился в его руку, нахмурившись. — Ты что-то хочешь? — Останешься со мной? — Брагинский говорил медленно, словно опасаясь каждого своего слова. Франция видел, как сложно это признание даётся русскому на физическом уровне, что уж говорить, что у него сейчас происходит в душе. До глупости гордый народ. Бонфуа опустился на место, переплетая их пальцы, чувствуя, как подрагивает ладонь России, однако вслух ничего не сказал. Он лишь мягко улыбнулся, стаскивая с ног Ивана открытую книгу, заинтересованно пробегая взглядом по смутно знакомому тексту. — Почитать? — легкомысленно поинтересовался Франциск, поднимая взгляд. — Правда, в русском ударении я всё ещё путаюсь. — Кажется, настало время это исправить, — пожав плечами, дал согласие Иван, чуть съехав вниз, стараясь устроиться поудобней. Бонфуа прищурился, казалось, возмущённо хмыкнув, а затем всё же начал читать. «... Уезжая из Лондона, я теперь никогда не говорю своим родственникам, куда еду. Скажи я им — и все удовольствие пропадет. Это смешная прихоть, согласен, но она каким-то образом вносит в мою жизнь изрядную долю романтики...»