***
Тсунаеши пятнадцать, когда её переводят в интернат-пансион. Мама, собирая вещи и провожая дочь на поезд, долго плакала и все пыталась это скрыть. Покрасневшие, полные горечи глаза и ломкие, измученные улыбки не обманули девочку. Ей пятнадцать уже. Осень она встречала в Намимори среди таких же детей, как и она. Удивительно, но всегда стеснительная, робкая, здесь она впервые в своей жизни, нашла друзей. И от этого было легче. Намного легче.***
Хаято появился в октябре. Такеши привезли в ноябре. И эти двое с первой же встречи невзлюбили друг друга, что впрочем, никак не мешало обоим неровно дышать к Тсунаеши. Шамал ухмылялся и курил, с искренним интересом и весельем наблюдая за подопечными. Такие юные. Такие разные, но в чем-то, безусловно, похожие. Невероятные детишки.***
— Доброе утро, Наги-чан. Тсунаеши светло улыбается, просто искрится на солнце. И у девочки, почти девушки нет сил и возможности, не ответить на эту неподдельную, столь щедрую искренность и теплоту. — Доброе, Ёши-чан. Наги робко улыбается и благодарно сжимает руку на предплечье шатенки. Передвигаться ей самостоятельно слишком тяжело, но сама Наги, или, как её теперь еще зовут, Хром, очень любит парк при здании. Громогласный Реохей внезапно подхватывает девушку на руки и буквально несется вперед, оглашая окрестности криком и смехом. Наги смеется вместе с ним. Её глаза сияют радостно. — Ку-фу-фу. Мукуро, наблюдающий за ними, стоит, прислонившись к старой сакуре. Он лениво жмурится, когда юркие солнечные зайчики, минуя листву, едва касаются его лица. Он доволен как никогда. К Наги или как он сам её назвал «Хром», он испытывает самые искренние чувства из всех. Тсунаеши довольно усмехается и садится рядом с ним, под ту же сакуру. Вскоре должны прийти Такеши и Хаято, а значит, прощай тишина. С Мукуро же вполне можно спокойно, созерцательно помолчать. За это они и ценят общество друг друга, чего понять остальным, видимо, не дано.***
Реборн-сан навещает её по выходным, иногда привозя вместе с собой письма из дома. Савада Нана не забыла свою дочь, которой в этом году будет семнадцать уже. Они виделись всего один раз, но пухлые конверты и листы, заполненные летящим, убористым почерком не дают девушке, ни на мгновение забыть о том, что у неё есть. Письма пахнут домом. Выпечкой, сладкими пирожками, иногда карри, которое так любил отец. Тсунаеши читает их запоем, раз за разом, пока слова не отпечатываются в самом сердце, заполняя теплотой с головы до ног. Каждой частичкой она ощущает это. «Ты не одна. Мы все с тобой». Горячие, крупные слезы катятся по щекам сами собой, выплескивая счастье, благодарность и боль, которыми переполнена Тсунаеши.***
Такеши криво, ломко улыбается, но у неё нет сил, нет решимости, назвать это, застывшее восковой маской на лице парня, «улыбкой». Это что-то другое. Уродующее саму суть, саму душу Такеши. Темные глаза смотрят неотрывно на неё, безмолвно, тяжело, как самое правосудие, вопрошая её: «Что ты сделаешь теперь?». И нет права отступить. Шатенка сглатывает, её руки и губы дрожат, но она осторожно делает шаг вперед. А потом еще один. И вновь… Вперед. По тонкой, надрывно звучащей мелодии отчаяния чужой души, что готова сейчас птицей рухнуть, разбиться вдребезги и больше не взлететь. — Умирать просто так слишком глупо. Голос Тсунаеши срывается, но она, закусив губу, безмолвно, беспощадно смотрит и ждет. — Ямамото-кун. И чужие, уверенные, сильные пальцы хватают её дрожащую ладонь. Ей кажется, что она падает. И это страшно, страшно, да так, что сердце и разум замирают, охваченные ужасом. Уверенные объятия Такеши и его благодарный взгляд твердят ей о том, что все, что было сделано ей… Правильно. Следующие недели Тсунаеши еще больше неуклюжая, чем до того. Шамал ругается, ворчливо выговаривает ей все, что думает о неразумности некоторых поступков и об отсутствии мозгов. Но девушка, девочка уверена, что на дне глаз врача она заметила это. Благодарность и признательность. Ямамото Такеши живой. И теперь постоянно помогает ей встать, сколько бы раз она ни падала. Его переломы зарастают очень тяжело.***
С Хаято она сталкивается случайно. До того они не сказать, что общались хорошо. Большую часть времени итальянец японских кровей её игнорировал. Обжигал пренебрежительными взглядами, закатывал глаза, когда она в очередной раз ошибалась на математике и вообще, делал вид, что хуже неё нет никого. Это обескураживало, но в принципе, Тсунаеши привыкла к такому отношению. В её предыдущей школе было так же, даже хуже в чем-то. Так что она не обижается. Абсолютно. И улыбается Хаято, застенчиво и робко. Потому что сердце подсказывает, что этот возмутительный, ершистый, языкастый подросток на самом деле хороший человек. Тсунаеши уже привыкла себе доверять. Иначе нельзя, так часто твердит Реборн-сан, а этому человеку Тсунаеши привыкла не просто доверять, а верить. Верить так, как некоторые не верят в богов. Ведь однажды он уже спас её и до сих пор продолжает спасать.***
Это было случайностью. Просто Хаято очень любит огонь и сигареты, которые он мастерски «стреляет» у Шамала. А еще взрывной южный темперамент в нем странно сочетается с математическим умом, способностями в музыке и неуемным любопытством. Один словом, однажды Тсунаеши и Такеши оказались там, где Хаято проводил свой очередной эксперимент. Это-то его и спасло. — Нельзя! Она всхлипывает, утирает злые слезы с глаз с обожженными ресницами. Шмыгает носом и отчаянно метит кулаком в чужое плечо. — Нельзя! — она кричит, срывается, воет. — Нельзя так бездумно… Как ты не понимаешь?! Ты должен беречь себя. — Да кому я нужен-то?! — звонко, зло и надрывно звучит голос итальянца, и его зеленые глаза полны яростных, горьких, невыплаканных слез. — Нам, — ответ срывается с губ Тсунаеши сам по себе, и первое мгновение она, как и Хаято, ошеломленно молчит. Она хмурит брови, встречает прямой, вопрошающе взволнованный взгляд Такеши, а потом, набирает побольше воздуха, и как в омут с головой, повторяет это упрямое, искреннее и самое правильное «нам». У Хаято трясутся руки и колени, он и так почти сидит на земле, а теперь… — Джудайме, — возглас срывается вместе со шмыганьем. — А? — растеряно произносит шатенка, пока ее обнимают с двух сторон. — Я… я… Гокудера Хаято не находит слов, которые помогли бы ему озвучить то, что он ощутил и ощущает до сих пор, но, кажется, Саваде Тсунаеши совершенно не требуется что-либо объяснять. Если это, конечно, не связано с математикой. Эта внезапная мысль веселит, а потому короткий смешок получается сам собой. — Будешь моим другом, ага? — Хорошо. Такеши тяжело вздыхает, настороженно смотрит на «соперника», но неохотно все же, сжимает его ладонь. Так их и находит Реборн. Втроем сидящих на земле, взявшихся за руки. На Тсунаеши обгоревшая кофта с буквой Х на спине, у Такеши ссадины на коленях и руках, а Хаято… Хаято жив.***
Мукуро её ненавидит. Это она поняла с самого знакомства с ним. И даже, кажется, понимает, чем обусловлены такие искренние чувства с его стороны. Мукуро сирота. Вся его жизнь это череда приемных семей, для которых он был лишь очередным приложением к пособию, которое положено на каждого взятого под опеку сироту. А у Тсунаеши семья. И Такеши, и Хаято, да даже громкий Реохей, который часто говорит ей, что она напоминает ему младшую сестру, которая осталась там, в другой жизни. До Намимори. Тсунаеши не встречала извращенцев на своем пути. Не голодала, её не пытались использовать, она никогда не знала, что такое скитаться по улицам в мороз и копаться в мусорных баках в поисках еды. И, конечно же, она не дралась, чтобы прожить еще один день. И ей не приходилось всех и вся подозревать и всегда быть настороже. Тсунаеши домашняя девочка. Олицетворение всего того, о чем Мукуро говорил с таким пренебрежением. Все то, что было столь ненавистно и столь же желанно для него. Но они стали друзьями. Тсунаеши смогла его понять.***
Они подрались. В ходе его интриг пострадали Такеши, Реохей, Хаято и Хибари-сан, с которым Тсунаеши и её друзья почти и не общались, в общем-то. Взрослые ни о чем не подозревали. Не догадывались и не смогли вовремя пресечь. Реборн уехал по делам, а Шамал неделю был на конференции. Остальной персонал Намимори оказался не готов к таким вещам, которые здесь устроил Мукуро и его «друзья». Они подрались. Тсунаеши и Мукуро. Одним из главных оружий в её арсенале была искренность. И способность смотреть глубже, чем внешность и привычная маска, которой себя защищал Мукуро-кун. — Никто не хочет быть один. — Ты не понимаешь, глупая девчонка! — И не пойму, — отрывисто кивает она, локтем проезжаясь по ребрам собеседника. — Пока ты сам не расскажешь все. — А ты… хочешь? — растерянно спрашивает он. — Я ведь твоих друзей чуть не убил. — Хочу. Она закрывает глаза и обнимает Мукуро за шею, утыкаясь подбородком в тяжело дышащую грудь. — Расскажи, пожалуйста. И Мукуро сдается. И говорит. И плачет, смеется, надрывно, с злостью, давней обидой и истерикой. Говорит, хрипит, стонет, шепчет обо всем, что так долго, будто иллюзиями, было сокрыто в нем. Тсунаеши не перестает его обнимать. — Ты… как Небо, — сломлено, опустошенно, но как-то светло шепчет подросток. — Небо, которое принимает всех, каким бы ни был человек. — Тогда я буду и твоим Небом, Мукуро-кун. Шатенка плачет, не скрывая своих слез. И Мукуро почему-то бесконечно, невозможно благодарен ей за это. Будто эти слезы способны смыть стылый холод, которым скован он. Словно даруя прощение за все прегрешения, которые он совершал или утаил. Горький комок стоит поперек горла, першит, не дает успокоиться. И это так чудовищно правильно. Невероятно даже. Чувствовать связь с кем-то другим.***
Реохей очень светлый, позитивный человек. Несмотря на количество травм, сотрясений и прочих неприятных, а порой и ужасных вещей. Его родители мертвы, а сестра воспитывается на Окинаве под опекой дальних родственников. Реохей быстро становится «своим». Тсунаеши рада. Она в окружении не просто друзей. Семьи. Даже серьезный, хмурый Хибари-сан все чаще мелькает то там, то здесь, неявно присутствуя в жизни их маленькой семьи.***
— Джудайме! Хаято улыбается открыто, и зеленые глаза полны нездорового энтузиазма и буквально горят, предвкушая что-то грандиозное. — Хаято-кун, — немного испуганно произносит шатенка, лихорадочно одергивая подол платья вниз. Проклятый ветер сводит её старания на нет. — Я придумал, как мы назовем нашу Семью! — Я Экстремально хочу знать как! — орет Реохей, боксируя с воображаемым противником. — Вонгола. — Э? — Аххааа. Такеши смеется, глупо улыбается, ерошит затылок. — Красиво. Тсунаеши мечтательно улыбается и подставляет лицо солнечным лучам. — Это ракушка с итальянского, — совсем тихо произносит Хаято, покраснев. — Ку-фу-фу. Яблоко попадает прямо Такеши в плечо, а потом начинается очередной дурдом. — Ёши-чан? — растеряно спрашивает Наги. — Все хорошо. Карие глаза смотрят на неё с теплотой. — Все замечательно.***
Новая идея захватывает их с головой. Они забывают даже про уроки, обязательные проверки и процедуры. Они придумывают себе другие, пафосные или смешные имена, должности и титулы. Спорят до хрипоты о том, кто и кем будет в их семье. Такеши и Хаято однажды почти дерутся за звание «Правой Руки», но потом решают, что не принципиально и вообще выбирать Тсунаеши, ведь она Босс. Через какое-то время уже весь персонал Намимори называет Тсунаеши «Небом», а про в очередной раз запропастившегося Мукуро говорят: «Вновь растворился. Ну, явно же Туман!». В их маленьком мафиозном клане Наги — медиум Мукуро, Реохей Хранитель Солнца, а новенький Ламбо, которого все быстро приняли, потому что он понравился Тсунаеши, Гроза. Облаком стать решил сам Хибари-сан, при этом смерив их тяжелым взглядом и высказав свое коронное «Несогласным камикорос». Такеши — Дождь, а Хаято, вот уж точно, настоящий Ураган. Приехавших, в начале весны, на реабилитацию, сотрудников охранного агентства Варии, все единодушно решили назвать «Независимым отрядом убийц». Уж больно подходило к их облику и поведению, да и антураж тот ещё. Им было весело и хорошо. Больше ни о чем, они не думали. И эта игра, в какой-то степени, никогда не была игрой. И все равно, что их ждет. Вместе не так страшно.***
— Скажи, что ты видишь, Реборн? — Детей, что отчаянно хотят жить. А ты? Шамал молчит и затягивается, пепел его сигареты падает на подоконник. Они оба наблюдают за тем, как подростки азартно играют в пейнтбол с Варией. А те, великовозрастные дурни и рады потешить самолюбие и повеселиться с детьми. До кабинета главного врача доносятся далекие крики. «Я одержу победу ради вас, Джудайме!», «Кольцо Неба будет моим!». И кажется даже «Мои иллюзии сильнее твоих», в исполнении меланхоличного Вайпера, от которого ни Реборн, ни Шамал такого никак не ожидали. — Я вижу ровный ряд могил. Через год, а может два. Как повезет. На рабочем столе главного лечащего врача лежат личные дела пациентов частного лечебного учреждения и хосписа Намимори. Савада Тсунаеши. Ямамото Такеши. Гокудера Хаято. Сасагава Реохей. Хибари Кея. Рокудо Мукуро. Докуро Наги, в скобках, по просьбе пациентки стоит новое имя «Хром». Бовино Ламбо. Хибари Кея. Джошима Кен и Чикуса. Лучший уход, постоянный мониторинг, хорошие врачи. Самый новейшие препараты и медтехника, физиотерапия, различные методики, индивидуальный подход. Всего этого недостаточно, чтобы продлить им жизнь. У каждого из них свой диагноз, однажды приведший их на порог этого здания. Но… — Я вижу живых, — словно сдавшись, с бесконечно мягкой улыбкой произносит Шамал. Реборн согласно кивает и принимает эту капитуляцию. Эти дети живы. И всегда будут такими в их сердцах. Их помнить и Реборн и Шамал собираются всегда. Эпилог. Тсунаеши смеется, ярко, громко, до выступивших на глазах слез. Она протягивает руки в стороны и ощущает, как ветер обволакивает их. За её спиной смеется и чуть надсадно дышит Такеши, но продолжает с силой, все быстрее и быстрее разгонять её инвалидное кресло. Тсунаеши счастлива. Под кофтой, у самой груди, почти обжигая до самого сердца, её греют письма матери. Письма, которыми она теперь делится с Семьей. Тсунаеши счастлива, так, как не была никогда. Ей не страшно умирать. Там её ждут друзья. Мукуро, который каждой ночью прилетает в виде белоснежной птицы и садится на окно её и Хром комнаты. И Реохей, её самый позитивный, самый лучший Хранитель Солнца и почти старший брат. Тсунаеши смеется и простирает руки вверх, будто пытаясь обнять весь мир. Рядом с ней те, кто даже после смерти не оставит её. Те, кто дорог. И стал частью её самой. Они живы, пока жив хотя бы один из них. И даже после… Пока хоть кто-то помнит о них. Тсунаеши фотографирует всех подряд и пишет длинные письма, туда. Не домой. Домом ей стало Намимори, которое она не покинет уже никогда. Туда. В другую жизнь, где еще помнит о ней мать и младший брат. Тсунаеши хочет, чтобы они запомнили её и Вонголу такой. Счастливой и живой. До конца…