я, ты, Мы

Ты и он – это я, но я, скорее, мы, потому что ты не он, и он уж тем более не ты. Разве не очевидно? Хотя, что там, я и сам путаюсь. Всё началось когда?.. Ну, пятнадцать лет назад, я полагаю. Не знаю, что там такое случилось у матери, пока она вынашивала меня – тему своей беременности и моего биологического отца она странным образом всегда огибает – но родила она не меня, а… меня и меня. Нет, речь идёт совсем не о близнецах, это действительно было два меня. Один я был краснокожим и рогатым адским отродьем, которое, очевидно перепуганная, человеческая женщина поспешила подкинуть одному низенькому добродушному мужчине на стройку, а другой я, родившийся несколькими часами позже, был… вообще-то, если верить крикам матери в лучшие моменты её ярости, то тоже адским отродьем. Без рогов и красной кожи разве что. Это четырнадцатью годами позднее мне, уже единому, тот самый низенький добродушный мужчина, конечно, пояснил, что моя мать, боясь родить плохого ребёнка, просто взяла и поделила меня каким-то неведомым образом надвое, пока я был в её утробе. А до этого момента меня, Тимоти Матузье, и меня, Астарота с неизвестной фамилией, разделяли десятки километров и два абсолютно разных мира перед глазами. Вся моя жизнь – сплошная размытая помесь из обрывков событий одного и другого мира. Того мира, где я демон, где живут монстры и мертвецы самых разных видов, где постоянный карнавал и шоу, а ты – работник за кулисами. Ну, либо маленькое недоразумение, которое мешается, и которое временами отстраняют от работы да шлют на курсы по управлению гневом из-за “немотивированной агрессии по отношению к посетителям”. И того мира, где я человек, где жизнь спокойна и размеренна до зевоты… или до очередных побоев хулиганами либо скандала от матери. Где-то там утаивалась причинно-следственная связь между агрессией и побоями да криками, но когда тебя двое, и ты не знаешь о существовании другого тебя, ты даже и не помышляешь о чём-то вроде связи, верно? Парк развлечений в одну секунду, школьный коридор в другую. Белые руки и красные руки. Чёлка, которая всегда лезет в глаза и зачёс назад. Я точно знаю, что, хотя я и не подозревал о существовании другого себя, во мне, по крайней мере, в одном из меня точно, всегда было острое желание проживать кусок своей жизни как можно дольше. Вылилось это желание в то, что я чертовски плохо помню эту самую жизнь в целом. И в то, что жизнь эта временами и не моя вовсе, но это если границу между мной и другим мной проводить. Знаете… То одно, то другое. Выпадаешь из своей реальности, и всё у тебя урывками. Потому, кстати, у меня низкая успеваемость и якобы “сниженное внимание” были. Это не удивительно, учитывая, что я практически всю прожитую жизнь и не жил вовсе, а скорее обитал в двух местах по очереди. А может и одновременно. Я так и не понял, было ли у меня два тела, в которые я скакал туда-обратно или же одно с двумя умами-состояниями, которое перемещалось каждый раз, как меня-его переклинит. Теперь у меня-нас график проживания в относительном мире и согласии, чтобы скандалов не было (их мне и от матери хватало). Если не происходит внезапных эксцессов, которые заканчиваются резкой сменой состояния и таким же резким перемещением в другое место, чтобы какой-то из я потом не разгребал много проблем, то всё очень даже хорошо идёт. Кроме того, что проблемы разгребать приходится в любом случае, да. Я, который Тим, часто слышу мысли другого себя, который Астарот, в своей голове. На самом деле, эта ситуация совсем обычная, мы даже называем это “мыслеэфиром” или “мысленным чатом”. Другое дело, что я временами слышу мысли явно не для “чата”. О том, как я встал не с той ноги не со своей кровати и посмотрел на себя, который не я, не своими глазами. О том, что Тим со своей школой перетягивает одеяло на себя и живёт больше, чем Астарот. О том, что это не справедливо от слова “совсем”. В такие моменты я-Тимоти чувствую всю неуёмную энергию меня-Астарота. А ещё дичайшее желание взять всё под свой контроль. Какой такой свой? Мне обидно за обоих себя. Мы, он и я, заслуживаем быть самим собой. И я стараюсь быть собой. Но трудно помнить, кто ты есть на самом деле, когда есть ты и другой ты, и когда характеры у этих я чуть ли не диаметрально противоположные. Но я не жалуюсь. Даже себе не жалуюсь. Я-Астарот ведь не любит касаться больных тем и как только я-Тим пытаюсь приободрить, по сути-то, самого себя, второй я чуть ли не затыкаю воображаемые уши. Смешные такие. Торчащие. За их упоминание и смешки я-Тим всегда получаю ругань в свой адрес. Да. Странно, наверное, ругаться самому с собой, но и такое у нас бывает, причём, даже чаще, чем хотелось бы. В школе я часто трогаю себя за лоб, ищу рога, потому как мне становится страшно, что я стану другим собой на глазах у обычных людей. Другому мне зато совершенно не страшно. Ему-мне хочется встать и раскидать всех вокруг, если они хоть слово в мою сторону пискнут. Я ненавижу людей. Тихо и замкнуто, совсем неочевидно. Другой я кричит об этом на каждом углу и всё мечтает о кровавой расправе хотя бы над одним. Курсы по управлению гневом смотрятся неплохой идеей. Но, с другой стороны, ничто так хорошо не справляется с гневом, как набивание морды обидчика. Впрочем, необязательно обидчика, я считаю. Временами слышу общее “я не должен быть здесь” в своей голове. Жаль только, что произносится это по отношению к каждому из миров, в котором я проживаю. Ведь это значит, что, проживая в двух мирах, я так и не стал частью хотя бы одного из них? Самоненависть – да. Конечно, она имеется. Было бы очевидно Тиму ненавидеть Астарота, а Астароту – Тима, но Тимоти ненавидит Тимоти, а Астарот в глубине души ненавидит Астарота. За несдержанность и вечную озлобленность. За бесхребетность и нерешительность. За то, что плохой и за то, что абсолютно никакой. За то что был тем, от кого отказались и за то, что стал тем, кто не был отвергнут. За скрытую и не очень зависть к самому себе, который живёт другой жизнью, в другом мире, по другим правилам. Никому не говорю о том, что происходит. В школе никто не знает, что я демон, а в парке часто шутят про подростковый ангст. Если бы это действительно было так, то моя-не-моя жизнь наверняка была бы в разы проще. Кажется, только Гретхен с настоящим пониманием в глазах кивает, когда я в очередной раз потеряю контроль и устрою мини-восстание или дебош, который обязательно прогремит на весь парк и разнесёт новую порцию нелицеприятных (пусть и смешных) кличек в мою сторону. Хотя, наверное, Гретхен, в отличие от других, просто хорошо притворяется. Привычно уже как-то, что у тебя есть только ты и тебя понимает тоже только ты сам. Так что остаётся только вздыхать, когда та же мать, например, ободряюще гладит меня по плечу, пока я валяюсь на больничной койке, ведь все мои концерты обычно заканчиваются моими же фееричными ударами со всего размаху обо что-нибудь или даже кого-нибудь. О матери… есть, что сказать, наверное. Раньше, до воссоединения с собой, я, как и все дети, звал её мамой. Теперь просто не могу. Не поймите меня неправильно, по ней видно, что она старалась и старается быть хорошим родителем, особенно сейчас, когда она привыкает к миру, которому принадлежит Астарот, но, всё-таки, часть меня никогда не избавится от обиды и гадкого чувства брошенности и ненужности, которое она мне дала в тот злосчастный день. Впрочем, оба меня знают, что её не стоит слишком строго судить. Люди боятся демонов. Тот животный страх в её глазах, когда я в первый раз на её глазах превратился и та паническая злость, с которой она меня душила, в надежде на то, что демон меня покинет, после… Раньше я-Тимоти не понимал, почему всю мою жизнь она была такой резкой, почти жестокой и грубой ко мне. Я ведь почти всегда был тихим и спокойным. Потом стало ясно, что я-Астарот, которого она считала моим близнецом, просто не покидал её голову, преследовал её никогда не спокойные мысли, и она не могла остановить себя от криков и истерик по поводу и без. Но, всё же, она временами старалась, обеспечивала меня всем, чем надо, и даже покупала приставки и прочие радости жизни подростка. Теперь она старается ещё больше, чаще прислушивается и проявляет заботу и нежность, вот только половина меня чувствует тошнотворное омерзение и твердит, что мать ломает комедию перед нами. Именно нами. Когда я настолько, насколько это может быть возможным, не един в своём мнении и желаниях, я могу разделиться. Вот так вот (вовсе и не вот так вот, это сложнее, чем кажется) взять и стать двумя. И пойти, кто куда захочет и кому куда надо. Это отнимает уйму энергии, я чувствую ноющую пустоту где-то внутри, но иногда это стоит того. Смешно, да? Устаю от общества самого себя настолько, что этот странный щелчок в голове, извещающий о возможности отделиться, воспринимается как спасательный круг от вечной мигрени. Я не говорил? Когда один я, сидящий внутри, слишком активно думает или слишком активно чувствует, тот я, что снаружи, страдает от головных болей. Зачастую это, конечно, Тим. Когда снаружи я-Астарот, я-Тимоти практически каждый раз засыпаю и ничего не вижу. Астарот называет это бессознательным. “Хватит сидеть в своём обожаемом бессознательном”, – часто говорю я себе-хлюпику. Разделение надвое чувствуется странно. Буквально рвёшь себя напополам, а потом смотришь на себя и не на себя. Иногда одновременно видишь двумя парами глаз. Кроме странных ощущений происходят странные метаморфозы. Одежда двоится. Ем во время разделения и после соединения в прямом смысле в два раза больше обычного. Тело становится двумя телами, потом снова одним, и, хотя оно и одно, я всё равно ем за двоих. Деление на двоих я со временем уменьшается в своей частоте. Во-первых, потому что я привыкаю к себе и к своим двум характерам и всё чаще нахожу для каждого из себя удобный компромисс, во-вторых,.. это просто физически становится сложнее делать. Почти что незаметная разница в ощущениях, по сравнению с самым первым разделением, но оба меня всё же не проигнорировали эту разницу. Оба меня знают, с чем это связано, но мы как-то не говорим об этом в открытую. Я чувствую, что мы потихоньку становимся я, и это не может не радовать – я по-настоящему становлюсь собой, тем, кем должен был быть с самого своего-своих рождения-рождений. Но и не огорчать это не может тоже, потому что в каждом из я есть что-то своё, каждый из я отчаянно цепляется за частички своей индивидуальности, которая медленно-медленно растворяется в небытии почти что уже единого разума. Но, я думаю, я справлюсь и привыкну. Тиму нравятся черты Астарота, а Астароту нравятся черты Тима. Это значит, что вскоре каждый из я преодолеет страх перед частичной потерей личности и станет чем-то одним. Станет одним цельным и неделимым Я.